Сокрытое в камнях

– Я надеюсь получить от вас вести с первыми ладьями по весне, – сказала Рика, когда настал час прощаться.

– К весне, может, и сам вернусь, – ответил Тим, обнимая вожатую.

– Да будет так, сынок! – вздохнула Рика. – Неси свет сквозь тьму, Тимбер из Линггерийской Долины!

– Eni freu loi, – ответил он на ланнийском, и с почётом поклонился.

Девушки отделались робким кивком и молча направились в глубь леса. Рика глянула на волка, смирно сидевшего подле.

– Guroke, madu! – скомандовала она, и зверь метнулся в чащу.

Подойдя к краю опушки, Рика обернулась.

– Господин Агидаль? – окликнула она посыльного. Но тот продолжал стоять рядом с Тимом.

– Госпожа Рика, я понимаю, что моё решение может показаться странными, – начал Гиди, переминаясь с ноги на ногу. – Я не сомневаюсь, что настойчивость доведёт вас до пролива Монндоэ. Вас трое. Даже четверо.

– Я предполагала, что дома вы ожидаемы семьёй, – удивилась вожатая. Девушки подошли к ней и непонимающе стал смотреть, то на Гиди, то на свою Рику.

– Это так, – отвечал посыльный. – И мне приятно, что вы, нуониэлька, проявили озабоченность о моих домочадцах. Если вам доведётся попасть в Лойнорикалис раньше нашего, то будьте добры – сообщите моим о сегодняшнем дне. Скажите, что последний раз видели меня в добром здравии. Передавайте поклон и… И слава Триединству!

Агидаль замялся, махнул рукой и взвалил на плечи один из мешков с поклажей.

Рика задумалась, но после длительного молчания, чинно поклонилась Агидалю. Девушки на этот раз сделали то же самое, хоть по их лицам Тим смекнул, что они не понимают, зачем вожатая склонилась пред человеком. После этого, союзницы ушли в лес, а Тим с Гиди ещё долго стояли и слушали, как стихает шелест травы под женскими ногами.

– Это будет нелегко понять, – сказал Тим, когда в мире кроме них двоих не осталось никого.

– Легче некуда! – буркнул Гиди. – Идти с мужиком в неизвестность или тащиться с бабами домой! Тоже мне выбор!

– Согласен! – ответил Тим и, достав из кармана бутылочку, кинул её на могилку.

– Ах даже так?! – ухмыльнулся посыльный.

Тим повернулся к лесу, закрыл глаза и вдохнул полной грудью. Головокружительно и пьяно́ делалось в душе. Мир, уже проснувшийся в городах и сёлах, тут на берегу ещё спал. Морозный воздух проходил внутрь пульсирующего тела от мокрого кончика носа до пылающей груди, раздираемой дикостью древнего леса. Тим захотел побежать по клацкающей гальке, по лесной траве и даже по морю. Веточки его налились свинцовой тяжестью, будто сами себя пожелали вырвать; они толкали в виски, в затылок, в макушку, желая сталь длиннее, дотянуться до земли, пробить влажную почву, уйти к основам мира и раздробить их в пыль! Тим знал: если сейчас откроет глаза – взор его расправит крылья из воздуха, заплетённого в солнечные лучи, и вознесётся сквозь облачные пары́ до синего неба и сияния всех светил. И тогда его – маленького юношу с девичьим именем – разорвёт пополам. И не станет веры ни в какие чудеса людей. Не останется места во вселенной никакому Триединству света, жизни и силы, имя которой лишний раз не стоит произносить, а прибудет лишь неминуемая, неотвратимая, чудопламенная весна. Та самая, выбивающая из-под ног почву и уносящая вперёд к таким мирам, что неподвластны чёрным знакам, сплетённым в колдовство безропотного томления и сизой памяти.

– Ну как, – хлопнул Тима по плечу Гиди. – Топаем?

Нуониэль опустил голову, открыл глаза и сделал самый долгий выдох в своей жизни.

– Тянуть-то нечего, – снова заговорил посыльный. – Али чего нового намыслил?

– Нет, – счастливым шёпотом ответил Тим. – Так… О весне подумалось!

Тим будто стряхнул с себя невидимую пыльцу всей прошлой дороги и глянул на скромный багаж.

– Этот мешок тебе за плечи, а этот мне, – показал нуониэлю Гиди. – Ещё мешочки на пояс: тут три маленьких и два побольше. Выбирай.

Тим взвалил на себя мешок; тугая верёвка шершаво впилась в плечо сквозь накидку и рубаху. Навесив груз на пояс, Тим глянул на меч брата.

– Ах, да! – почесав затылок, отозвался Агидаль. – Эту бандуру сам неси!

Тимберу пришлось несколько раз снимать с себя все вещи и даже плащ, чтобы приладить второй пояс с мечом должным образом. Намучившись с оружием, нуониэль плотно обернул его кожей, перевязал бечёвкой в нескольких места и закинул за плечо под мешок.

– Гроза лесных воров! – сплюнул Гиди, осматривая бравого спутника.

Нуониэль стоял, коряво расставив ноги, чтобы не упасть под тяжестью поклажи. Руки он тоже развёл в стороны, и от этого походил на какую-то пузатую ёлку; благо веточки на голове прекрасно завершали комичный образ.

Агидаль ловчее управился со своей частью вещей. В завершение, посыльный взял в правую руку заранее приготовленный походный посошок, что он смастерил из жерди от волчьей клетки. Двигался нагруженный человек так естественно, будто был для этого рождён.

– Ну, бери! – сказал Агидаль Тиму, подойдя к длинному ларцу, украшенному камнями. – Ты за один конец, а я за другой. Только, чур не дёргать при ходьбе!

Тим, грузно ступая, покачиваясь из стороны в сторону, приблизился к самоцветнику, кряхтя наклонился и, неуклюже взяв его за середину, снова выпрямился.

– Сам понесу, – серьёзно ответил нуониэль, на что Агидаль улыбнулся одним уголком рта и на мгновение закатил глаза.

– Ну, потопали! – пожал он плечам.

Тимбер медленно пошёл к деревьям. Ларец выскальзывал у него из рук, ветки цеплялись за наплечный мешок, а гарда меча успела запутаться в веточках и теперь упиралась в затылок. Гиди проводил взглядом нерадивого спутника, а потом поднял с волчьей могилы бутылочку с целебным соком, спрятав её в один из мешочков на поясе.

За́ полдень остановились на отдых. С непривычки Тим измотался и не хотел заниматься костром. И хоть день стоял влажный, прохладный, путникам не требовался огонь, чтобы согреться: под тяжестью груза они взмокли.

– Знаешь, властелинчик, – начала Гиди, сидя напротив Тима, и ощипывая подобранную ветку, – подлый ты оказывается нуониэлишка!

Посыльный достал нож и стал нарезать им стружку, складывая всё аккуратно в кучку.

– Часа три шли, а ты и словом не обмолвился, – пожурил спутника посыльный.

– Ты тоже, – ответил ему Тим, развалившийся в корнях кривой сосны. Юноша лежал с открытым ртом, положив руку на грудь.

– Я? – удивился Гиди. – Так ведь я обиделся! А ты – подлый! Зная, что я с тобой не разговариваю, нарочно мне ничего не скажешь, а прёшь с этим своим сундуком и пыхтишь.

– На опушке ты разговаривал.

– То не в счёт – то по делу! А тут? И я бы скинул всё на то, что переход тяжкий выходит: то чаща, то буерак! Да только гляжу на твою ветвистую рожу и чую, что сильно ты рад всему происходящему. И даже суровая дорога тебе мила.

Тим приподнял голову и посмотрел на собеседника с прищуром.

– Вряд ли найдётся глупец, радующийся тяжёлой тропе, – произнёс Тимбер.

– То-то и оно! – заулыбался Гиди, доставая из мешочка на поясе огниво и кресало. – Весёлого вокруг мало, а ты аж расцвёл.

– Расцвёл? – нахмурив брови, спросил Тим.

– Ох, как я угадал! – захлопав от радости Агидаль, забыв, что у него в руках огниво и кресало. Камешек звонко застучал о металлическую скобочку. – До того угадал, что ты аж на вопрос расщедрился! И сам ведь на опушке проронил что-то о весне! Неужели эта союзница столь немила тебе, что в её отсутствии легче дышится? Ну это правильно: коль баба в пыл одним видом своим не вгоняет, то и пёс с ней!

Тимбер не ответил. Он сел, размял шею, подложил в занимавшийся костерок сосновую шишку.

– Если тебя это так интересует, – начал Тим, – то я делаю заключение, что посыльный Агидаль более на меня не обижается.

– Вот об этом я и толкую, – поднялся Гиди, потрясая ножиком в воздухе. – Душонка у тебя из хлеба. Чёрствого! Закрылся ты в себе, словно и не выходил из той пещеры! Мы устали, изголодались! Грустно! Хочется хоть каплю света, надежды! Так о чём же ещё потолковать, как не о бабах! А ты всё на себя переводишь! Чтоб ты знал, я в твои годы…

Гиди осёкся, почесал затылок остриём и направился в сторону, поискать дров для костерка.

– Да ты и сам в свои годы… – буркнул он еле-слышно.

Отдыхали путники несколько часов. Чем дольше они сидели у костра, тем ощутимее становилась усталость. Они даже обсудили возможность остаться в этом месте на ночёвку, но в итоге превозмогли неохоту и двинулись в путь.

Доро́гой Гиди приметил, что сумраки тут сгущаются раньше, чем дома. В пору было бы им всё же встать на ночлег на привале, но прилив сил воодушевлял двигаться дальше.

– Лиридия, – заговорил вдруг Тим, шагая вслед выбирающему дорогу Гиди, – она, как кость в горле. Но не рыбья, а своя. И тошнит, и наизнанку выворачивает, а надо с этим жить.

– А среди людей молвят: «стерпится – слюбится»! – ответил Гиди. – Бабская, видимо, поговорка!

– У нас так не говорят.

– Не удивлён! – засмеялся Агидаль. – У вас, видимо, как в легендах.

– Каких ещё легендах?

Гиди остановился и, подняв левую бровь, хитро взглянул на Тима:

– Да тех самых! Про героев, месть, чувства. Возвышенные…

Он зашагал дальше.

– Какие возвышенные? – не унимался Тим.

Агидаль снова громко рассмеялся.

– Да оно только одно такое, возвышенное! – объяснил Гиди, снова встав, словно вкопанный. – Когда глядишь на неё, и понимаешь, что всё – в пыл вогнала! И нет пути назад! У тебя, чай такого не бывало ещё, да? Но вы нуониэли как-то да понимаете, что: «это то самое»!

– Да, – мечтательно произнёс Тим, глядя куда-то вверх. – Это иногда происходит… Тогда… Тогда наступает весна.

Гиди вздохнул, а лицо его расплылось пряной улыбкой. Он шагнул к Тиму и похлопал спутника по плечу. Посыльный сказал что-то на счёт дороги и привала, но нуониэль не уловил значения слов; в этот момент он подумал, что Агидаль больше не сердится.

Заночевали у склона холма. Место выбрали укромное, издали незаметное. Костерок разожгли в ямке, и только тонкая струйка дыма, тающая у макушек сосен, могла бы их выдать. Перед сном, кутаясь во все свои одежды, Тим размышлял о том, что Рика и девушки передумают идти к проливу и нагонят их. Придумать причину, по которой союзницы так поступили бы, Тимбер не смог, но зато во всех деталях представил себе эту встречу. Гиди уже давно спал, когда Тим бросил воображать. Подкинув напоследок в костерок, он накрылся с головой от ночной тьмы, оставив лишь нос снаружи. Нуониэль долго ворочался, отгонял ненужные мысли, старался вообще не думать, однако сон не шёл. Нуониэль озяб, нос у него заложило, а потом и дождь застучал по толстому кожаному дождевику, раздражая назойливостью. И только Тим стал забываться, как за спину ему затекла струйка воды.

Светлело. Нуониэль будто и не спал вовсе. Теперь он свернулся калачиком и ждал, когда же проснётся Агидаль.

Зарядил ливень. Путникам пришлось в скорости собраться и двинуться дальше. Лишь природа слегка утихла, парочка присела на мокрые камни глухого оврага и позавтракала сушёной рыбой с остатками жареного мяса, ранее предназначавшегося волкам.

Дальнейший переход оказался отвратительно-тяжёлым. Нескончаемый дождь, холод, плутания по кустам и чащам. Тим и Гиди настолько отупели, что, остановившись на обед, просто сели на землю, прислонившись спинами друг к другу и молчали более часа. Они изголодались, но жевать не осталось сил. Вместо еды путники много пили. Из-за влаги в сапогах, ступни покрылись мозолями. Спина, плечи, ноги – ныли от изнеможения. Впрочем, всё это не шло ни в какое сравнение с ощущением неизвестности грядущего. Участники нуониэльского посольства не понимали, где они находятся, и как долго им ещё топать.

– По морю оставалось день и одна ночь, – сказал Тим, когда они снова побрели сквозь густой лес.

– Дойдём, – отрешённо отвечал Гиди, – День уже прошли. Полтора.

– Куда шло «Пёрышко»? – спросил Тим. Агидалю показалось, что от усталости его спутник начинает пренебрегать запретом на задавание вопросов, принятым у нуониэлей. Но посыльному было не до шуток.

– Город Лироди, – ответил он. – Ланко заливал, мол, там чуть ли ни каждый дом построен на золото Торговой Унии.

– Здорово живут, – вздохнул Тим. – А я думал, Симпегалис – это пустая степь.

– Так Лироди не Симпегалис.

Тим остановился и вопросительно взглянул на спутника.

– Там от Лироди ещё чуть на полночь пройти надо, – пояснил Гиди и пожал плечами, как бы оправдываясь. – Ланко сказал.

После этого Тимбер умолк надолго. Молодой нуониэль расстроился из-за того, что путь постоянно становится длиннее, чем думалось изначально. Гиди и сам смутно представлял, где этот Симпегалис. Зато он давно знал простую истину: чем дальше отходишь от дома, тем больше становятся расстояния. До соседней деревни в Лойнорикалисе можно добраться за полдня. На Равнинах людей – за день, полтора. В землях за рекою Риф между поселениями столько пустоши, что и в неделю не одолеть. Гиди не раз успокаивал себя тем, что всё это пустая игра ощущений, вызванная тоской по дому. Но порой на него накатывала такая тревога, что в дрожь бросало: «А если зайти настолько далеко, что до следующей деревни и добраться невозможно будет?»

К трём часам поднялся ветерок. Путники и так еле волочились, а теперь идти стало совсем невмоготу. И вдруг впереди что-то засияло знакомым тёплым светом. Сквозь прореху в тяжёлых тучах пробился луч солнца и озарил плетень, делянку с рожью и ветхую хижину. В лесной глуши кто-то устроил целое хозяйство.

Агидаль и Тим переглянулись; на лицах путников мелькнул проблеск улыбки. Твёрдым шагом двинулись они к неожиданному домишке. Они быстро нашли в покосившемся плетне приотворённую дощатую калитку, прошли на двор, скинули у крыльца тяжёлую поклажу и ступили на скрипучую веранду под навесом. Там путники бухнулись на скамью, грубо-вытесанную из продольно-распиленного ствола сосны и, облегчённо вздохнув, постучали в дверь.

На стук не ответили.

– Хозяева! – громко позвал Гиди, подмигивая улыбающемуся Тиму.

Не дождавшись ответа, Гиди встал.

– Не заперто! – обрадовался он, невесть чему, дёрнув за кривую ручку шаткой двери.

– Ку-ку! – хитро заголосил посыльный, а потом, согнувшись, дабы влезть в маленький проход, исчез во тьме хижины.

Тим слышал, как шаги Агидаля оживляют пустой и холодный дом. Посыльный что-то говорил, кого-то звал, двигал какие-то вещи, а потом торопливо вернулся ко входу. Посмотрев на спутника, Тим увидел его безумный взгляд и широкую улыбку: в руках человек держал почти целый колоб. От большого, круглого, румяного хлеба, был аккуратно отрезан лишь маленький кусочек. Из-под румяной, золотой корки, похожей на само солнце, виднелась пористая мякоть. Колоб слегка зачерствел, но Тиму показалось, что от хлеба всё ещё исходит запах свежей выпечки.

Нуониэль хлопнул в ладоши и аж подскочил от радости. Гиди поспешил в хижину, оставил там находку и вернулся к крыльцу за огнивом.

– Печь! Дрова! – радостно отчеканивал он слова, копошась в своих вещах. – Греться! Кушать!

Тимбер потянулся и вприпрыжку сбежал с крыльца на делянку с рожью. Он ступил на мягкую почву поля. Тугие от зрелости, влажные колоски приятно шипели на шальном ветерке. Сама делянка была совсем маленькой, но Тимберу показалось, что он мог бы утонуть в этих волнах острых колосков, если дойдёт до середины. И всё же, он сделал ещё несколько шагов. Рожь доставала ему до пояса, и нуониэлю приходилось двигаться с поднятыми руками. Вновь показалось солнце, на мгновение превратив делянку в золоте море. Тимбер закрыл глаза и выгнулся назад так, что его длинные веточки коснулись ржи. Он поворачивал голову, слушая, как шуршат колосья, тревожимые его игрой. Открыв глаза, Тимбер увидел тёмные макушки сосен. Игольчатые кроны лесных великанов отрешённо двигались на фоне серого неба. Солнце спряталось в дожденосных тучах. Нуониэль нахмурился. Тяжёлая рожь перестала гореть золотом.

Присев, Тимбер присмотрелся к колоскам. Он взял один из них и стал изучать, медленно поворачивая то одной стороной, то другой. И, наконец, он увидел…

– Это дурно, – сказал он неясно кому, спешно поднявшись. – Это очень дурно, Агидаль!

Гиди тем временем весело копошился в избе у печки, занимая себя разговорами о том, как же хорошо они сейчас согреются и покушают. Тим сорвал пучок колосков и зашагал к домику.

Внутри пахло сырым дымом; Агидаль развёл огонь и теперь подтаскивал к печи всё промокшее добро нерадивого посольства. Тревожный взор спутника застал посыльного врасплох. Тимбер шлёпнул колоски на криво-отёсанный стол.

– Спорынья! – хмуро произнёс нуониэль. Гиди поднял один из колосков, поднёс к мелкому окошку, чтобы лучше разглядеть, а затем спешно выкинул рожь в огонь, будто она обжигала пальцы.

– Довелось мне видать полоумных людей, медленно умирающих от этой заразы! – брезгливо затараторил Гиди, нервно вытирая пальцы о рубаху.

– Такое случается в обильные дождями лета́, – ответил Тим. – Судя по всему, это не первый мокрый сезон в здешних краях.

– Грязник на исходе, а хлеб стоит неубранный, мокнет, – догадался Гиди. – А мы, дурынды, прём и не замечаем!

Он покосился на румяный колоб хлеба, царственно лежавший посередине крестьянского стола.

– Здесь давно все умерли, – тревожно заключил Гиди.

– Все и всё! – согласился Тим и повёл взглядом по хижине. Пространство и вещи теряли естественный цвет, серели, покрывались чем-то вроде пыли незаметной до того. Даже белые предметы тускнели, а чёрные осыпались седой золой.

Тимбер шагнул к печке и коснулся неровной кладки. Огонь уже разгорелся до гудения, но печь оставалась мертва, словно сердце более не согревало белое тело каменного существа.

Снаружи донёсся шорох. И вот уже по скрипучим доскам у входа загрохотали тяжёлые шаги. Что-то рычало за единственным выходом из ветхой хижины. Рычало грубо, с насмешкой, побрякивая чем-то острым, неистовым и голодным.

Глава 6 «Глина»

Дверь резко распахнулась, ударилась о стену и снова захлопнулась. Снаружи зарычали и ещё раз пнули по скрипучей. В хижину забежал коренастый бородач с огромными ручищами и чудовищно-косматыми кудрями, спутанными в кособокий вонючий куст. В правой руке он держал проржавевший клевец, а в левой – квадратный щит, сделанный из трёх перевязанных пенькой досок. Не успели Тим и Гиди хорошенько разглядеть незнакомца, как тот кинулся на них.

Тимбер рванул в сторону, а клевец коренастого саданул по печке, как раз в том месте, где нуониэль её потрогал. Тим споткнулся о скамью и упал грудью на стол. Через плечо он увидел, как коренастый снова заносит над ним оружие.

Гиди, стоявший в углу у окна с размаху ударил ногой нападающего, но тот прикрылся щитком. Это дало Тиму мгновение, чтобы сползти со стола на другую сторону. Нуониэль сильно ударился плечом о скамью и не сразу поднялся на ноги.

Коренастый наотмашь зарядил по Агидалю, но снова попал в печь. Кладка треснула, а один из осколков впился Гиди в глаз. Посыльный вскрикнул и нырнул под стол. Следующим ударом чудак вогнал ржавый клевец в столешницу, да так, что оружие застряло. Тим поднялся на ноги и хотел уже кинуться на мужичка, как в хижину влетел ещё один разбойник. Этот был высок и худ. Он пучеглазо вытаращил своё долговязое лицо и разверз гнилой рот дабы издать боевой клич. На месте языка у него чернел рваный шрам. Долговязый издал бурлящее сипение, поднял потемневшее, сточенное копьё на коротком древке и рванул на Тима. Левой рукой нуониэль дотянулся до полки на стене и смахнул оттуда горшок. Нападающий испугался, поднял руки, но сообразил, что опасности нет и продолжил натиск. Тим схватил плетёную корзину и навалился ею на копьё долговязого.

Оттолкнув врага Тим обернулся: Гиди выполз из-под стола, а коренастый высвободил из столешницы клевец. Посыльный не замешкал, поднял за торец скамью и обрушил её на застрявшего в углу между печкой и столом разбойника.

– Меч! – выкрикнул Гиди, прикрывая ладонью правый глаз, куда угодил осколок печи.

Тим бросил взгляд в угол, где под мешком лежал свёрток с мечом брата. Долговязый всё понял: они одновременно рванули в угол. Нуониэль не успел сделать и шагу, как резко отворившаяся дверь врезалась ему в плечо, заставив пошатнуться. В избу с криком ворвался третий: крепкий, рослый, широколобый. Он оказался совсем близко к Тиму и не раздумывая зарядил нуониэлю в челюсть рукоятью боевого топорика. От сильного удара Тимбер растерялся, а враг уже занёс над ним топор. «Всё!» – пронеслось в голове Тима, но тут Агидаль схватил его сзади за плащ и потянул на себя: топор пронёсся прямо перед Тимбером.

Нуониэль присел, поднял валявшуюся в углу бадью и прикрылся ею от следующего удара. Топор широколобого глубоко вошёл в старое дерево. Мощный негодяй вдавил двоих – Тимбера и Агидаля в угол; он рычал им в лица. Лишь бадья защищала их от верзилы с топором. Гиди из-за спины Тимбера дотянулся до широколобого и вцепился тому в рот. Хватка врага ослабла, все трое покачнулись и стали вертеться, словно связанные пьяные мишки. Теперь за спиной Гиди оказался коренастый. Заметив это, Тим оттолкнул от себя товарища, и удар ржавого клевца пришёлся по бадье. Старое ведёрко разлетелось в щепки, сильно оцарапав руку Тима.

Агидаль, крепко вцепившись в рот широколобому, потянул того на себя и неуклюже толкнул на стол. Разбойник устоял, но Гиди со всей силы ударил его по голове горшком.

Тимбер попытался выхватить клевец из рук коренастого. Хватка у бандита была не детская, а сил – хоть отбавляй: он присел, зацепил Тима левой рукой за ноги и свалил на спину. Гиди рванул на коренастого сбоку и вмял его в стену.

Валяясь на полу, Тим растерялся. Долговязый занёс на ним копьё. Нуониэль лишь чудом увернулся от мощного удара. Копьё застряло меж половиц. «Почему он не взял меч?» – подумал Тим, и бросил взор на крепко перевязанный бечёвкой кулёк. «Не развязал!»

Долговязый, шипя и брызгая слюной, потянул за копьё. Древко отвалилось, оставив железный наконечник в полу.

Нуониэль ударил гардой братского меча под колено долговязому. Тот взвыл. Тогда Тим вытащил наконечник копья, отпрянул в угол и спешно стал резать кулёк. Но не успел ветковолосый справиться, как увидел: Гиди метнулся от коренастого к выходу. Широколобый пнул дверь, захлопнув её прямо перед носом посыльного, который с разбегу вмазался в неё. Коренастый приготовился зарубить Гиди.

Тим хватанул завёрнутым в кожу мечом по руке бугая. Гиди успел отпрыгнуть.

В атаку пошёл коротышка: он сделал неясный финт топориком и рубанул сверху по Гиди. Чудом посыльный успел поднять обронённый Тимбером наконечник копья и закрыться им. От удара топорика по копью в лицо Гиди брызнул сноп искр. Посыльный стоял на коленях и двумя руками держал над собой ржавую острую полоску. Широколобый всем телом наседал на топор, упирающийся в наконечник. Металл впивался Гиди в левую руку. По запястью потекла кровь.

Коренастый взялся за Тимбера, но нуониэль парировал и первый удар и второй. Тим понял: с мечом, пусть и перевязанным кожей, он не совсем беззащитен перед дикарём.

В неразберихе Тиму удалось расслышать за спиной бурлящее сипение, но поздно – долговязый поднял мешок с вещами и тяжело обрушил его на голову нуониэля. Тот сник. Низкорослый и долговязый одновременно кинулись на нуониэля. Они смешались и споткнулись. Их потянуло в сторону. Тим откатился.

Невесть как отвязавшись от верзилы, к Тиму подскочил Гиди. Он пнул коренастого. Тот угодил в дверь, которая слетела с петель, обломалась пополам. Разбойник застрял меж досок.

Гиди со всей силы ударил наконечником копья по долговязому, но тот в последний момент прикрылся какой-то мелкой деревянной дощечкой. Потная ладонь посыльного соскользнула с оружия. Тогда Гиди схватил меч Тима и сильно ударил им по руке верзилы. Топорик выпал.

Тимбер перекатом подобрался к топору, завладел им и молниеносно встал на ноги. Гиди замахнулся на разбойника, но тот прыгнул на него, повалив на землю. Тим – на помощь! Он огрел врага топорищем по затылку, но не сильно, боясь убить. Широколобый взвыл и отполз к печи. В другом углу дрожал долговязый, прикрываясь маленькой дощечкой. Агидаль поднял одну из отвалившихся дверных досок, и вмазал коренастому по заднице. Тот выбрался из дверного проёма и тоже отполз в сторону.

Тим утёр кровоточащий нос и поднял топорик. Гиди встал рядом, крепко сжимая перевязанный меч.

Коренастый поднялся, но нападать не стал: его клевец погнулся. Бугай схватил доску от разбитой бадьи и приготовился обороняться. Он сутуло стоял у печи, тяжело дыша. Белый слом дерева в его руке подрагивал. Долговязый вдавился в угол и зажмурился, издавая болезненные хрипы. Никто не решался…

– Хе-хе-хе! – уродливо скривив рот, отозвался широколобый бугай, аккуратно делая шаг вперёд и тыча острой деревяшкой.

Тим припугнул его взмахом топора.