Штык ярости. Том 4. Пожар Парижа

Мой взгляд красноречивее любых слов спрашивал у Александра Васильевича, мол, куда же ты меня отправляешь, старикан, когда у тебя здесь под носом лазутчиков и предателей полным-полно, надо ведь приглядывать за всеми, да еще и твоем здоровье заботиться?

– Кроме тебя, Витенька, никого отправить не могу, – твердо ответил Суворов, отвечая мне взглядом, что отлично понимает мои заботы, но ничего не может поделать. – Прошли слухи, что мои недавние корреспонденты, те, кто писал мне различные доклады о состоянии дел, подались в ставку императоров и готовят там разные операции. Вот где тебе надлежит быть, чтобы посмотреть на этих людей и выяснить, чего им надо. Понимаешь?

Ну конечно, чего же здесь непонятного? Получил, значит от какого-то доброхота еще сведения о том, что возле императоров готовятся против него, Суворова, другие козни и просит проследить за тем, чтобы они не реализовались. А что я смогу сделать при дворе императора, без связей и денег? Наблюдать за тем, как все катится под гору и не иметь права вмешаться?

Впрочем, с другой стороны, Александр Васильевич, конечно же, прав. Здесь, в действующей армии, его безопасности мало что угрожает. Все основные события сейчас происходят там, в главной армии.

Если я не смогу противостоять плохим тенденциям, то хотя бы увижу, кто стоит за ними и является главным идейным вдохновителем. Наверняка там мелькнут и ушки тех, кто называет себя «Сплотившимися братьями», а значит, есть возможность схватить их и вывести на чистую воду.

– Понимаю, ваша светлость, – сказал я медленно. – Понимаю и выполню сию же минуту.

Генералы между тем вполголоса обсуждали между собой прошедшее сражение. Здесь были все: и Багратион, и Милорадович, и Беннигсен и другие генералы, мне до сих пор незнакомые.

– Сию минуту не надо, – поморщился Суворов. – А вот через час, будь любезен, изволь выехать.

Ну что же, сказано – сделано, мой командир. Я отправился восвояси, разыскивать своего франкофила и обжору, чтобы приготовиться к путешествию.

До Реймса, где неспешно передвигалась сейчас главная союзная армия и которую по праву должен был возглавлять Суворов, ехать было триста верст. Если поторопиться и взять с собой заводных лошадей, то можно добраться за сутки-другие, особенно учитывая, что дороги страны кишат бандитами и вражескими отрядами. Да, только в скорости и будет мое спасение.

Своего помощника я отыскал, конечно же, возле походного костра. Бабаха рассказывал сидящим в изумлении гренадерам, какой чудесный град Париж и сколько в нем всяких волшебных диковинок.

По его словам выходило, что это самый удивительный город на земле, где мостовые сделаны из золота, мосты из серебра, а лодки на реке – из хрусталя. При этом увлеченный рассказчик не забывал загребать пищу из котелка и не остановился, пока не съел весь ужин развесивших уши солдат.

– Ну ладно, – сказал я, чтобы спасти хотя бы остатки их припасов. – Пойдем, парижанин. Нам надо скоро выезжать, тебя ждут императоры и короли.

– Вот видите, ихблагородь явился, – сказал Бабаха, облизввя ложку. – Он обещал мне, что в этом месяце мы обязательно побываем в славном граде Париже. А уж он-то свои обещания держит, верно, вашблагородь?

Я оглядел солдат, напряженно ожидавших ответа и сказал:

– Ну, это уже от всех нас зависит, ребята. Ежели одолеем француза, то захватим Париж, ежели нет, то убежим отсюда, поджав хвосты. Тут уже мы должны все силы напрячь, правильно, молодцы?

Гренадеры кивнули и тут же обнаружили, что остались без ужина. Бабаха торопливо поднялся, глядя на их мрачные лица и сердечно попрощался. Мы собрали вещи, перевязали мне раны, смазав их пахучими аптекарскими настойками с жуткими латинскими названиями и перед выездом заглянули к Суворову.

– Ты понял, зачем я отправляю тебя в логово льва? – спросил Александр Васильевич, вручая мне письмо. – Выясни, что за интриги против меня плетутся возле царя и что он собирается делать с армией. Узнай, будет ли он отдавать мне все командование или хочет просто разделить его со мной. Впрочем, упаси Бог меня делить с ним начало над войсками, мы будем, как римские консулы перед Каннами и получим такой же сокрушительный разгром.

В общем, ясно, он хочет, чтобы я был его глазами и ушами при царской ставке. У меня была несколько другая задача в этой эпохе, но надо признать, что эта была не менее важная и способствовала главной моей задаче – победе Суворова над Наполеоном. А также проследить над тем, чтобы царь или другие европейские монархи не помешали этому, как они уже сделали это, забрав у Суворова общее управление войсками.

– Хорошо, сделаю, что только можно и невозможно, – сказал я, зная, что такой ответ порадует Суворова, в отличие от стандартной отговорки «попробую сделать, но не обещаю».

Суворов благословил меня в добрый путь и вскоре мы с Бабахой выехали из расположения войск, уже готовившихся к новому походу.

Быстро вечерело и мы поскакали через поля и луга с пожухлой осенней травой. Из лесов снова потянуло сыростью и холодом, поэтому мы завернулись в попоны и мало разговаривали друг с другом.

Каждый из нас взял по запасной лошади и все оружейные трофеи, что удалось раздобыть за эти веселые дни. Вскоре вокруг стемнело и я подумывал о том, где устроится на ночлег. Не прошло и пары часов с момента нашего выезда, как я услышал впереди стук копыт и разглядел, что наперерез нам бросились черные фигуры нескольких всадников.

Глава 6. С саблей на императора

У меня не было ни секунды сомнений, что на нас напали разбойники. Пятеро человек, больше вроде никого. Ну что же, они сами напросились.

Время было темное, вечернее. Звезды на пасмурном небе спрятались, носа не казали. Деревья в лесу впереди по курсу качались под ветром, заунывно шептались. Волки где-то выли. Жутко, угрюмо, обстановка в самый раз, чтобы двух путников раздеть до нитки, да еще и прирезать, бросив тела голодным хищникам.

Однако же, что делать, у меня уже давно решено. С Бабахой даже словом не пришлось обмениваться.

Переглянувшись, мы разделились и поскакали врозь по темному и раздольному полю, пахнущему полевыми цветами и влажной землей. Под копытами шуршала пожухлая трава, а в правую руку я взял пистолет. Левая пока что годилась только на то, чтобы конем управлять.

Разбойники тоже разделились, две темные тени стремительно направились ко мне, а трое – к Бабахе. В том, что мы попались в лапы к злоумышленникам было понятно с первого взгляда, не станут ведь добрые люди в полуночное время шляться по полям и лугам и щелкать курками, целясь из пистолетов в первых же встреченных путешественников.

Судя по этим зловещим звукам, мы наткнулись на отлично вооруженных разбойников, так сказать, элиту местных криминальных элементов, ведь не многие из них обладали огнестрельным оружием.

Парочка, летевшая по полю ко мне, ехала молча и деловито. Стрелять собирались, видимо, наверняка, когда я окажусь совсем рядом. А может, просто боялись промахнуться в темноте.

Я, в отличие от них, ждать не стал, потому что в свое время прекрасно потренировался в стрельбе по движущимся мишеням. Когда бандиты оказались от меня в двадцати шагах, я вытянул руку с пистолетом и разрядил его в того, что несся справа. Почти одновременно прогремел выстрел далеко в стороне, наверняка, это начал работать Бабаха.

Душегуб, в которого я метил, вскрикнул, нелепо взмахнул руками и упал с коня, покатившись по земле черным клубком. Есть попадание, сэр, возьмите с полки мягкую игрушку.

Я немедленно спрятал разряженный пистолет в седельную сумку и достал другой, заряженный. В это же время оставшийся противник вдруг передумал сближаться со мной и развернув коня, постарался убежать с места схватки. Чему я, само собой, не мог позволить произойти.

За эти пару лет, проведенные в военных походах и насмотревшись смертоубийств я, можно сказать, омертвел душой. То, чему в нашем толерантном рафинированном обществе двадцать первого столетия я никогда не позволил бы себе сделать, здесь, в начале девятнадцатого века, я разрешал себе с невероятной легкостью.

Чего жалеть этого гнусного двуного, по недоразумению называемого разумным человеком? Еще чего не хватало. Если бы он оказался на моем месте, то с радостью всадил бы мне пулю меж глаз и раздел догола, а потом помог бы расправиться с Бабахой.

Зачем же с ним церемониться и отпускать живьем? Чтобы он через несколько дней ограбил и убил кого-нибудь еще, не такого подготовленного, как я?

Поэтому я без каких-либо угрызений совести прицелился и выстрелил в спину убегающему разбойнику. Пистолет не подвел и на этот раз, кажется, я попал в спину злоумышленника, в темноте было плохо видно. Протяжно застонав, мой торопливый противник навалился на шею коня, проехал еще немного и мешком свалился на землю.

Почти в то же время в стороне опять раздался выстрел, потом еще и еще. Вспышки выстрелов мигали в темноте с разных сторон. Да, у Бабахи разыгрались там нешуточные страсти. Надеюсь, он уцелел и все-таки увидит прекрасное небо Парижа. Если они убили его, я догоню каждого и лично пристрелю, а то и прирежу собственными руками.

Но нет, мой монументальный помощник в помощи не нуждался, великолепно справившись со всей тройкой негодяев. Когда я подъехал ближе, оказалось, что он застрелил одного, а затем заколол пикой другого. И это несмотря на то, что они стреляли в него почти в упор.

Сейчас злоумышленники лежали на земле темными бесформенными кучами и возле каждого, опустив голову уныло стоял конь.

– А где последний? – спросил я, оглядевшись и не обнаружив третьего тела. – Неужели ушел?

– Аха, – ответил Бабаха, перезаряжая пистолет. – Верткий оказался, щучий сын. Не попал я в него, зато он чуть мне голову пулей не снес.

– Эх, было бы время, догнали и пристрелили бы на месте, – кровожадно сказал я. – Жаль, ехать надо. Давай, глянем, что там у них и поедем дальше.

Наши противники оказались не только плохими стрелками, но и никудышными грабителями. Из награбленного у них был только кошель с серебряными и медными монетами да пара колечек с драгоценными камешками. Прямо скажем, не густо.

Но что поделать, с паршивой овцы хотя бы шерсти на шапочку собрать. Мы подобрали оружие и взяли с собой лошадей, не оставлять же их в чистом поле. Теперь с трофейными ездовыми животными у нас у каждого оказалось по три лошади, целый табун.

– А это что такое, вашблагородь? – спросил Бабаха, вытащив из-за пазухи одного из разбойников пачку бумаг, перевязанных крест-накрест. – Никак, письма какие?

– Ладно, возьми, может чего полезное найдем, – сказал я. – Завтра при свете дня покажешь.

Смирный застоялся на месте и нетерпеливо звал нас дальше в поход, рисуясь перед захваченными кобылками. Мы кинули на распростертые на земле тела последний взгляд и поехали дальше.

Всю ночь я бдительно напрягал зрение и слух, опасаясь повторения налета, но все было спокойно. Бабаха мирно дремал в седле и даже умудрялся иногда всхрапнуть. Под утро я тоже чуток поспал, но вскоре проснулся, потому что никак не мог приучить себя расслабляться в седле.

За ночь мы проехали лес, потом снова выехали на луга и даже перебрались через речку. Местами дорога вела в нужном направлении, а иногда круто сворачивала в сторону. В конце концов я решил, что ехать по капризному извилистому пути будет слишком долго и мы поскакали напрямик через равнины.

Утром мы остановились перекусить и немного отдохнуть. Я заснул под неумолчные разглагольствования Бабахи о красотах Парижа и когда проснулся, то услышал от него то же самое. Поскольку я проспал дольше запланированного, то завтракать нам пришлось в седлах. Затем мы сменили лошадей и помчались дальше.

Мы ехали весь день и за это время пару раз миновали крупные города вдали и несколько деревень. Да, все-таки Франция и впрямь густонаселенная страна, у нас в России неделями можно ехать и не встретишь ни одного поселения.

Заглядывать во встреченные населенные пункты мы не стали, во избежание недоразумений с местными жителями, и вечером снова заночевали в лесу. Мне показалось слишком опасным для собственных ягодиц ехать в седле всю ночь и я решил пощадить филейные части. Мы развели маленький костер и по очереди спали около него, охраняя сон друг друга.

Поднявшись на рассвете, мы позавтракали и отправились дальше. Теперь мы подъезжали к окрестностям Реймса и на дорогах все чаще попадались группы вооруженных людей.

Некоторые при этом были одеты в гражданскую одежду и, значит, это были разбойники или шуаны, а другие щеголяли синими кафтанами и принадлежали к французской военной касте. Попадаться ни тем ни другим нам не хотелось, поэтому мы сбавили темп и предпочитали передвигаться густыми лесочками. Иногда приходилось долго выжидать, пока опасные субъекты не удалятся из поля зрения.

Из-за этих задержек мы попали в нужное место только к вечеру. Без приключений все равно не обошлось, потому что под конец нас все равно заметили разбойники, отряд численностью лес человек и погнались за нами.

Решив, что не стоит рисковать, мы довольно легко ушли от них на своих сменных лошадях и когда стемнело, добрались, наконец, до союзных аванпостов.

Узнав, что мы приехали от Суворова, нас немедленно повели к императорам. Вокруг еще не успело стемнеть, когда мы предстали перед светлыми очами австрийского, русского и прусского монархов.

– Я знаю вас, виконт, – заметил Александр. – Вы добрый спутник и неизменный спаситель князя Туркестанского, нашего доблестного Александра Васильевича. Какой ответ он прислал вместе с вами?

– Его светлость готов отдать жизнь за отечество и своего царя, – сказал я уклончиво, передавая императору письмо Суворова.

Военный лагерь был огромным и простирался на многие версты вокруг. По самым грубым подсчетам, сейчас в нем находилось около полутораста тысяч союзных войск. Все эти огромные массы служилых людей готовились к войне, жили, кушали, разговаривали, катались на конях, чистили оружие и маршировали туда-сюда, словом, вели себя так, будто Наполеон не находился в нескольких переходах отсюда с не меньшим по численности войском. Я заметил близ походных шатров царя накрытые столы, играющий оркестр, придворных кавалеров и дам в роскошных нарядах, словно мы находились где-то в Михайловском замке на вечернем балу.

– Что же, отлично, – сказал император, прочитав письмо Суворова и передав его своим коллегам. – Мы будем рады видеть князя, однако пусть для начала он остановится со своим войском в тридцати верстах от главной армии. Здесь не хватает места, понимаете, виконт? Чтобы избежать путаницы и неразберихи будет лучше, если Подольская армия князя будет в стороне от главной.

– Я понимаю, ваше императорское величество, – сказал я и учтиво поклонился, хотя, если бы мог, высказал бы в лицо этому лукавому и заносчивому царю всю правду о том, кто на самом деле выиграл битву при Ульме. А то, кажется, император окончательно решил, что это сделал он, великолепный Александр Первый. Но нет, если я сейчас поссорюсь с царем, то лишь наврежу Суворову и испорчу все дело.

– Езжайте скорее, – приказал император. – У нас мало времени, говорят, Наполеон совсем близко отсюда. В нужный миг мы отправим гонцов к его светлости, и он должен будет тотчас же обрушится на тылы французов.

Задумка, в принципе, неплохая, но вот исполнение подкачало. Не такой человек Наполеон, чтобы не знать о том, что в нескольких верстах отсюда стоит Суворов с небольшой армией. У него сразу возникнет мысль раздавить старика, напав на него всеми силами разом, а затем, расправившись с главным врагом, разделаться уже и с молодыми императорами.

В толпе придворных, окружавших императоров, я заметил Кутузова, Мака и еще нескольких знакомых генералов. Австрийский император, довольно молодой еще человек, высокий и худощавый, с любопытством глядел на меня, слушая через переводчика ответ Суворова. Прусский король, приземистый и тучный, отвлекся на разговор со своим генералом, чья грудь была увешана орденами.

– Слушаюсь, ваше императорское величество, – снова сказал я с поклоном.

Монарх отпустил меня величественным жестом и я удалился долой с его глаз. Делать было нечего, я только потерял время, добираясь сюда. Для чего я приехал, чтобы тут же быть высланным обратно?

Может ослушаться царя и на некоторое время остаться здесь, вынюхивая необходимые сведения. Решено, я должен хотя бы переговорить с Кутузовым. Главное, не попадаться ему на глаза.

Как назло, Кутузов вместе с другими придворными постоянно отирался возле царя и старался уловить малейшее его слово. Истинный царедворец и интриган. Вот уж кто точно знает, кто такие «Сплоченные Братья», наверное, выяснил за это время, находясь подле престола денно и нощно.

Отчаявшись ждать, пока Кутузов освободится, я ушел спать, потому что чувствовал себя измотанным и валился с ног от усталости.

Утром зарядил дождик и лагерь союзной армии мигом превратился в жидкое болото. Земля под тысячами ног стала грязным месивом, колеса пушек и копыта лошадей увязли во влажной почве. Я выглянул нос из палатки, ужаснулся и поклялся, что сегодня точно не поеду ни в какие дали.

Однако во время завтрака мне не повезло попасться на глаза императору. Он проезжал мимо и сразу заметил Бабаху, стоявшего с огромным окороком в руке. Рядом с ним царь заметил меня, а так как находился в крайнем раздражении по причине плохой погоды, то сразу сказал мне:

– Я полагал, что вы уехали еще вчера, виконт. Вы понимаете, что каждая минута промедления может привести к катастрофе?

– Я ожидал, пока отдохнут кони, ваше императорское величество, – твердо ответил я, поглядев ему в глаза. – Я выеду сразу после завтрака.

– Казаки как раз проведут вас через разъезды французов, – кивнул император. – Вместе с ними как раз и осмотрите окрестности, чтобы потом показать его светлости самые лучшие места. Выезжайте поскорее.

Я еще раз заверил его, что скоро выеду и царь, наконец, отстал от меня. Продолжая держать прямую осанку даже под проливным дождем, он поехал дальше по лагерю. Чего он так прицепился, кто это так настроил его против Суворова? Я еще раз поклялся не уезжать, пока не узнаю всю правду.

Правда, выехать с казаками все равно пришлось, потому что почти тотчас же ко мне явился длинноусый есаул и сообщил, что они уже отправляются с отрядом в разведку.

Мысленно ругая чересчур исполнительного командира казаков, мне пришлось оставить Бабаху с конями и самому выехать вместе с казаками. Погода стояла самая мерзкая для того, чтобы разведать окрестности. Я испачкался в грязи еще на выезде из лагеря.

Казаки, казалось, совсем не замечали дождя и спокойно ехали по редколесью. Их было пять десятков и вскоре мы растянулись длинной цепочкой среди деревьев. В лесу, хоть и недостаточно густая, крона деревьев все равно защищала нас от дождя и ветра и я чуточку приободрился.

Ладно, мне и в самом деле нечего долго околачивался в этом лагере, превращенном в балаган. Расспрошу Кутузова и еще парочку знакомых военных об обстановке, незаметно понаблюдаю за царем и разобравшись, что к чему, поеду обратно к Суворову.

Мы отъехали от лагеря достаточно далеко. Был уже полдень, мой конь устал, несколько часов вспахивая грязную жижу копытами. За это время мы проехали несколько деревень, жители которых прятались при виде грозных казаков. Пару раз вдали, за пеленой дождя, показались группки всадников, но они всякий раз скрывались из виду, убегая в лес.

А затем мы наткнулись на французских военных.

Произошло это неожиданно. Лес закончился, впереди появились равнины с кустарниками и холмы с островками деревьев на вершинах и у подножий. Мы поехали напрямую через эти препятствия, а затем из-за холмов показались французские всадники.

Судя по яркости одежд и обилию красок, это были высокие чины, отправившиеся собственными глазами изучить местность. Их сопровождала по меньшей мере, сотня тяжелой кавалерии, все в кирасах и шлемах.

При виде этой процессии мне захотелось вернуться назад, тем более, что из-за дождя мои ружья и пистолеты намокли и были малопригодны для стрельбы. Однако у есаула, наоборот, загорелись глаза. Он, оказывается, давно мечтал потрепать французского генерала, неосторожно выехавшего на передовую.

– Но ведь их вдвое больше, – пытался я взывать к его благоразумию. – Они мигом поймают нас и перережут, как баранов.

Есаул, несмотря на молодость, был бесшабашным и опытным. Он упрямо покачал головой.

– Нет, они слишком тяжелые, чтобы догнать нас. Мы успеем убить их предводителя, а может, даже захватим его в плен, прежде чем они сообразят, что к чему.

Не слушая меня, он отдал распоряжения рядовым и вскоре вся полусотня рванулась в атаку. Мне пришлось последовать за ними, скрипя зубами от досады.

К тому времени дождь прекратился, но все равно стояла сырая и пасмурная погода. Мы быстро пересекли холм и овраг, отделявших нас от врагов. Французы тоже успели заметить нас и тут же начали перестраиваться для ответной атаки.

Когда мы оказались на расстоянии выстрела в нас полетели пули. Затем, когда мы оказались совсем рядом, враги достали пистолеты.

Я очутился в центре процессии, рядом с есаулом, потому что мы скакали цепью. Казачий командир кричал взахлеб, требуя атаковать и разогнать врагов к чертовой бабушке. Вскоре мы подъехали совсем близко и в это время пуля из пистолета попала есаулу в голову. Он захлебнулся криком и упал с коня.

Казалось бы, мы должны были отступить, но не тут-то было. Казаки продолжили атаку, все-таки мы и так оказались слишком близко.

Я к тому времени тоже не мог отменить атаку, потому что сосредоточил все внимание на генерале, возглавлявшем врагов. Он показался мне знакомым, хотя я никогда не думал что такое возможно. Я не мог поверить своим глазам, так как это оказался вовсе не обычный французский генерал.

Когда я летел на него, подняв руку с саблей, передо мной на великолепном жеребце, оказывается, сидел сам Наполеон Бонапарт!

Глава 7. Как загнанный заяц

В том, что это сам Бонапарт, у меня не было сомнений. Небольшая фигурка, сгорбившаяся на спине коня, сюртук с орденами и знаменитая треуголка. Бледное, худое лицо, но уже чуточку начавшее полнеть, гневный, решительный взгляд. Да, это император французов, собственной персоной.

И если я сейчас его зарублю, то изменю ход истории еще круче, чем тогда, когда исцелил Суворова от болезни.

Сжав покрепче саблю, я так и мчался на Наполеона, пылая желанием срубить ему голову и не обращая внимания на визг пуль и гневные крики его свиты. Ведь если это удастся сделать, война почти стопроцентно будет выиграна союзниками.

Краем глаза в самый последний миг я заметил, что рядом со мной не осталось никого из казаков. Отстали, кинули одного-одиношеньку в пасть льва. Только дальше, по правую и левую сторону от меня, в десятках шагов, остались несколько бойцов, сумевших вместе со мной добраться до вражеских рядов. Ладно, все это ничего сейчас не имеет значения, даже моя никчемная жизнь, главное, это прикончить Наполеона или хотя бы тяжело ранить его.

Но даже в мирное время французского императора прекрасно охраняли самые лучшие воины Франции, а уж теперь, во время войны, количество его телохранителей увеличилось в несколько раз. Одному человеку, вроде меня, даже подумать нельзя было о том, чтобы причинить вред властелину империи.

Из-за спины Наполеона и сбоку на меня бросились сразу трое солдат, все на конях. Тот, что был спереди, оттолкнул императора и принял мой удар на себя. Противник был смуглый до черноты, с белозубым оскалом и бешено вращающимися глазами. Да и остальные, что набросились на меня, тоже были непривычно черные.

Это же мамлюки императора, знаменитые бойцы из Африки, доставленные им из египетского похода. Говорят, весьма страшные в битве. Вот и поглядим сейчас, на что они способны.

От тех, что сбоку, я успел увернуться, причем тот, что слева, пребольно стукнул меня в раненую руку, только начавшую заживать. Тот, что спереди, оказался самый настырный. Верно, это и есть мамлюк Рустам, любимчик французского правителя.

Парировав мой удар и визжа от ярости, он пытался сам ткнуть меня острием сабли, но я тоже успел его отбить. Моя лошадь продолжала стремительное движение вперед и моя сабля после блока поднялась вверх и я вдруг умудрился стукнуть противника рукоятью сабли по лбу. Частью это вышло случайно, а частью намеренно.

Результат, однако, превзошел ожидания. Мамлюк закатил глаза, обмяк и свалился наземь. Я прорвался через пытавшихся остановить меня всадников, на удивление, без особых повреждений.

Чуточку оглянувшись, я увидел, что почти сразу следом за мной прорвались казаки, оказывается, немного отставшие от меня. Наполеона теперь обступили со всех сторон телохранители и императора почти не было видно за их напряженными фигурами.

Все, удобный момент упущен, покушение провалилось. Теперь надо сваливать отсюда, спасая свою глупую бесшабашную голову.