Штык ярости. Том 4. Пожар Парижа

Собрав свое оружие и трофеи, мы нагрузили ими новоприобретенных лошадей и поскорее отправились обратно к лагерю. Не хватало еще опять нарваться на превосходящие силы грабителей или тех же шуанов.

Несмотря на то, что осень еще стояла теплая, по вечерам дул холодный ветер. Я закутался в меховую попону и нахохлился, как сыч.

– А это правда, что дворец французского короля больше нашего? – спрашивал восторженно Бабаха.

Ох, как же он достал этими расспросами про Париж. А ведь в столице Франции еще даже не построили Эйфелеву башню и не возвели Триумфальную арку. Что сказал бы мой товарищ, если бы увидел эти архитектурные шедевры? Вообще, наверное, потерял бы дар речи от изумления?

– Не знаю, но не уверен, что намного больше, – ответил я. – Вот приедем, сравнишь. Ты же уже бывал в нашем.

Бабаха кивнул и погрузился в очаровательные грезы. Так даже лучше, не будет мне мешать во время поездки.

Вскоре мы вернулись в лагерь. По дороге несколько раз попадались наши патрули, они внимательно рассматривали наши документы, а при виде трофеев уважительно качали головами. Я отправил Бабаху в свою палатку с добычей, а сам отправился к Суворову.

Генералиссимус лежал в узкой походной кровати. Сейчас он был один, адъютанты разбежались по делам. С недавних пор Александр Васильевич перестал спать на сене, потому что часто мучился болями в спине. В последнее время он сильно похудел, а черты лица резко обострились. Тем не менее, несмотря на болезни, держался главнокомандующий довольно бодро.

– Витенька, голубчик, ты все также гоняешь волков по окрестностям? – спросил он. – Скольких сегодня подстрелил?

– Сначала троих шакалов, а потом еще столько же волков, – ответил я. – А еще одного волка заколол Бабаха. Если бы не он, кто знает, чем бы все закончилось.

– Ох, молодость, – пробормотал Суворов, а затем приподнялся на постели и сказал: – Сегодня ночью мы выдвигаемся дальше на северо-запад. Надо соединиться с основными силами союзников. Хватит, так мы никогда не доберемся до цели и провалим всю кампанию. Время играет на врага. Скоро зима, если мы не победим, придется отступать.

Я кивнул и спросил:

– А как же…

Суворов резко перебил меня, сморщившись от боли в теле:

– Плевать, что скажут их величества. Мальчишки-императоры все никак не наиграются в солдатиков. Они еле движутся, делая всего по нескольку верст в день. До меня дошли слухи, что их ставка полна увеселений: красивые дамы, танцы, ужины, балы и всяческие другие мерзости, на войне неприемлемые. Между тем, Наполеон уже в нескольких переходах от них. Против меня он выслал двадцать пять тысяч французов во главе с маршалом Даву, с приказом остановить мое продвижение.

– Откуда у вас такие сведения? – спросил я, пораженный его информированностью. – Или вы получили письмо из ставки?

Суворов кивнул.

– Кутузов прислал мне сообщения оттуда. Все-таки, мы недаром оставили его там во главе Волынской армии. Кроме того, я получил еще такое послание.

И главнокомандующий указал мне на лист бумаги, лежащий на небольшом переносном столике. Я взял его и вчитался в содержимое. В письме неизвестный доброжелатель сообщал сведения, только что рассказанные мне Суворовым и просил поторопиться.

– А если это ловушка? – спросил я. – Что это за анонимный посланник? Конечно же, вам уготовили засаду. Французы будут ждать вас на пути к союзным армиям.

Суворов покачал головой.

– Нет, это правда. Я получил такие же сведения от гонцов из ставки. Что же касается этого секретного письма, то я склонен думать, что это дело рук наших «доброжелателей» из Петербурга. Они хотят поссорить меня с царем. Пока я жив и на его стороне, его величество в безопасности. Его никто не тронет, потому что армия сделает то, что прикажу я.

Он показал на письмо и добавил:

– Все эти интриги чертовски меня раздражают. На войне им тоже не место, они ведут к поражению. Возле царя плетут паутину, чтобы он в ней увязнул. Помнишь, ты рассказывал мне про аристократа со звучным голосом, которого ты упустил в арсенале? Это наверняка человек великого князя Константина. Я получил надежные сведения, что князь тоже состоит в организации «Сплотившиеся братья».

– А если так случится, что Бонапарт будет ждать вас на пути к союзной армии? – упрямо спросил я. – Ведь тогда мы проиграем. А ваше поражение почти наверняка повлечет за собой и поражение основных сил.

– Мы успеем прорваться, – ответил Суворов, пожав плечами и снова скривившись от боли. – Должны успеть. Посему выдвигаемся сегодня ночью.

– А, может, пойдем прямо на Париж? – спросил внезапно я, осененный новой идеей. – Захватим его и Наполеон вынужден будет капитулировать. Такое уже было в нашей истории, только гораздо позже, в 1814 году.

Главнокомандующий снова покачал головой.

– Я уже думал об этом. Заманчивое предложение, очень заманчивое. Но у нас слишком мало сил, чтобы удержать город. Наполеон не капитулирует, а вернется и выбьет нас оттуда. Потом продолжит войну. Единственное, что мы выиграем, так это немного пощекочем ему нервы и отвлечем внимание. Основные силы подойдут ближе к Парижу, но на этом все и закончится.

Я вздохнул, мысленно извиняясь перед Бабахой. Прости, друг, я сделал все, что мог, чтобы ты поскорее попал в Париж. Значит, не судьба, в другой раз. Между тем, Суворов продолжил:

– Я уже говорил несколько раз, что считаю ошибочным наше вторжение во Францию. Было время, когда я только и мечтал об этом. Да, все верно, захват Парижа завершил бы войну, но зато при этом вся французская нация поднялась против нас. Если что и было неудачным решением, так это вступление союзных войск на территорию врага. Лучше было оставить Наполеона в покое и заключить с ним мир.

– Но вы же знаете, что он не способен сидеть на месте. Рано или поздно он все равно развязал бы новую войну, – опять возразил я. – Лучше уж разрубить этот узел раз и навсегда. Да и потом, до сих пор Наполеон так и не предложил никаких условий для перемирия.

– Ты не понимаешь, Витя, – ответил Суворов и устало лег обратно на подушки. – Вступив во Францию, мы воюем не с Наполеоном. Мы воюем с французским народом. А народ, Витенька, никогда не победить.

Он прикрыл глаза и, казалось, задремал. Я подошел к нему поближе и внимательно рассмотрел. Кажется, теперь он побледнел еще больше. На висках бились синие жилки.

Рассмотрев Суворова, я положил тихонько анонимное послание на столик и, перед тем, как выйти из палатки, заметил, что полог ее сбоку немного отодвинут. Стоило мне сделать несколько шагов, как полог снова вернулся в исходное положение. Это не ветер, кто-то стоял у палатки и подслушивал наш разговор.

Глава 3. Французское гостеприимство

Я бросился вон из палатки, но не обнаружил никаких соглядатаев поблизости.

Неподалеку со смехом разговаривали адъютанты. Кто же это мог околачиваться возле палатки главнокомандующего? Может, пойти у них порасспрашивать?

– Господа, – сказал я, подойдя к порученцам. – Позвольте спросить, не пробегал ли тут кто сейчас? Возле палатки Александра Васильевича кто-то отирался и подслушивал наш разговор.

– Ого, – сказал Степанов. За время войны в Европы он чуточку поправился, хотя с чего бы, все время скачем туда-сюда, как угорелые. – Это никуда не годится. Уже среди бела дня лазутчики пошаливают.

Вместе со мной они усердно обшарили все близлежащие палатки, а я тем временем незаметно подглядывал за ними. Если кто и находился поблизости, так это они. Надо будет потом расспросить по отдельности каждого, может, кто и вспомнит, как один из них отлучился на минутку.

Долго искать не пришлось. Суворов вышел из палатки и подозвал адъютантов к себе. Он созвал офицеров на военный совет. Впрочем, советом это было только по названию, главнокомандующий уже принял решение и хотел согласовать его с командирами.

Не прошло и получаса, как объявили о выступлении в поход. Офицеры и сами уже устали сидеть на месте и желали встретиться с врагом, а не гоняться по окрестным лесам за партизанами. Сейчас мы находились восточнее города Дижона, верстах в двадцати и не видели населенного пункта. Суворов и не собирался заходить в город, а решил сразу отправиться на северо-запад, к Реймсу, куда стремились и основные силы союзников.

За время вынужденного стояния во французской провинции солдаты успели хорошенько отдохнуть. Летом браконьерствовали в лесах, собирали ягоды и торговали с местными жителями, иногда чуточку и пошаливали, не без этого. Теперь, когда Суворов задал сразу быстрый темп, солдаты охотно шагали по дороге.

Я ехал с Бабахой и слушал его сказки о парижской жизни. Беднягу так пленили воображаемые красоты столицы Франции, что он решил туда переехать.

– Не рекомендую, не рекомендую, – заметил я. – В ближайшие два-три года этот город станет центром войны всего европейского континента. Все эти красоты могут быть разнесены выстрелами из пушек.

– Не, красота вечна, – мечтательно и философски заметил Бабаха, чего я за ним никогда не замечал раньше. – Даже разрушив ее, она никуда не исчезнет.

Я с удивлением и некоторым беспокойством посмотрел на него и подивился, не перегрелся ли он на солнце или не съел ли случайно галлюциногенных грибов. Эх, друг, если бы ты видел Париж двадцать первого века и попробовал жареных каштанов, ты бы вообще с ума сошел от радости.

Мы выступили в поход уже под вечер и прошли только два десятка верст, когда пришлось остановиться на привал. Вокруг темнели леса и крепкие стволы деревьев надежно укрывали от ветра. Солдаты быстро развели костры и поужинали.

На время прислушавшись к голосу желудка, умоляющего его наполнить и оставив мысли о Париже, Бабаха сварганил целый котелок похлебки с курицей, грибами и овощами. Где он умудрился в этой глуши раздобыть курицу, для меня осталось вечной загадкой.

Ночью я проснулся от далекого треска, то ли ружейных выстрелов, то ли сырых дров в костре. Прислушавшись некоторое время, я сонно решил, что это трещат дрова и заснул снова.

Утром громко, прямо над ухом, загрохотали барабаны. Я подскочил от неожиданности и вылетел из палатки, решив, что напал враг. В походе я всегда спал в одежде и держал оружие под рукой, чтобы быть готовым к любой неожиданности. Бабаха уже стоял перед палаткой, зевал и чесал круглое пузо.

– Что случилось? – спросил я, все еще взволнованный внезапным шумом. – Враг напал, что ли?

Я ожидал, что помощник опровергнет мои слова и скажет, что это ложная тревога, но он только лениво кивнул.

– Все верно, вашблагородь. Крепкий у тебя сон, однако, пушкой не разбудишь. Французы на подходе.

– Как на подходе? – поразился я.

Бабаха указал толстой рукой на север.

– А вот так. Вон там ихние конные появились, гусары их отогнали.

Все ясно. Значит, неизвестный доброжелатель был прав, навстречу нам и в самом деле отправили вражеские силы. Наверное, казаки сейчас выехали на разведку и пытаются прощупать, насколько большая армия стоит перед нами.

– Собирай все оружие и седлай коней, – крикнул я Бабахе, торопливо собираясь к Суворову.

Весь лагерь пришел в движение. Солдаты торопливо одевались, хватали ружья, строились, офицеры ругались и крыли опоздавших последними словами. Лошади ржали и туда-сюда ездили тележки и крытые повозки.

Солнце еще не встало, стояло раннее утро. На небе хмурились низкие темные тучи, предвещая дождь. Я направился к Суворову почти через весь лагерь, потому что вчера мы не выбирали места и, оказывается, далеко отъехали от палатки главнокомандующего.

Пока я шел, войска уже начали выдвигаться колоннами к лесу, темнеющему впереди. Сзади послышался стук копыт и меня обогнали казачьи полки. Затем меня окликнули со спины:

– Вашблагородь, давай, запрыгивай, на четырех веселее, чем на двоих.

Это был Бабаха, приведший Смирного и уже успевший собрать все наше внушительное вооружение. Я запрыгнул в седло и поскакал дальше.

Суворова на месте уже не оказалось. Он уехал вместе с Багратионом, Милорадовичем и Беннигсеном вперед, узнать, что там за французы появились. Интересно, опасался ли он, что к нему явился лично Наполеон? Или понимал, что несмотря на то, что французский император больше всего на свете желал бы лично разгромить Суворова, сейчас интересы государства и военная целесообразность требовали, чтобы он все-таки вел армию на объединенные силы монархов у Реймса.

Обгоняя солдат, идущих по грязной дороге, я помчался вперед и вскоре заехал в редкий лес. Среди войск я нашел Суворова, ехавшего в открытой двуколке. Вокруг на конях ехали генералы, полковники и майоры. Из адъютантов остался только Стрельцов. Позади подпрыгивали пушки, которых тащили артиллерийские конные бригады.

Лица у всех были серьезные, если не мрачные и только Суворов улыбался и балагурил.

– Ну вот, и наш целитель! – сказал он мне. – У тебя не припасено какой-нибудь волшебной травки, Витя? У меня спина болит и ноги отнимаются. Мне не помешало бы вмешательство могучего знахаря.

Да, это точно, тебя не помешало бы показать компетентному хирургу и терапевту, но к сожалению, у меня такой возможности нет.

– Эти леса мне незнакомы, – ответил я. – Ищу знакомые травы и не нахожу.

Нашу целебную беседу прервали звуки пушечных выстрелов. Где-то впереди затевалось нешуточное дело. Я понял, что ночью мне вовсе не почудились ружейные выстрелы, это они и были на самом деле.

Суворов перестал болтать и тоже посерьезнел. Кучер, управлявший двуколкой, погнал лошадей быстрее и следом тронулись все офицеры. Мы ехали по узкой дороге посреди леса мимо марширующих солдат. Вскоре лес закончился и мы выехали на широкую равнину. Справа на северо-востоке стоял большой монастырь и рядом ютились несколько домиков.

А за монастырем все поле закрывала огромная армия французов. Не скажу, что их было сотни тысяч, но тысяч пятнадцать точно набралось бы. Просто по контрасту с пустым лесом, где никого не было, все поле, заполненное торопливо марширующими людьми в синих кафтанах, казалось заполнено гигантским количеством народа.

И поделать тут ничего было нельзя, несколько легких наших пушек уже стояли на краю леса и обстреливали эту толпу. В то время, как их пушки еще только разворачивались для стрельбы.

Видимо, стиль Суворова, основанный на быстрой езде, дал свои результаты. Мы мчались вперед так быстро, что сами не ожидали встретить впереди такой большой контингент войск противника. Да и противник тоже, надо признать, не ожидал встретить нас. Что же господа, вот как бывает, когда воюешь с Суворовым.

Авангардом из двух полков гренадер у нас командовал полковник Перемышев. Также впереди скакали, конечно же, гусары и казаки.

Наткнувшись на французов еще на выезде из леса, они вступили с ними в стычку, которая шла с переменным успехом. Это произошло ночью и это их перестрелку я слышал во время сна.

С обеих сторон прибывали подкрепления и победа переходила то к нашим, то к французам. Наконец, когда подошли гренадеры, наши войска успели выбить французов из леса и преследуя их, выбрались на просторы, где разворачивались для боя основные силы противника.

– Этом бой напоминает мне Козлуджи, – услышал я голос Суворова, с интересом рассматривающего поле битвы. – Только там мы все время дрались в лесу и янычары вешали на ветки деревьев отрубленные головы наших товарищей.

Да, от цивилизованных французов можно было не ждать такой экзотики, но времени на разговоры было мало. Перемышев вступил в бой по-суворовски, не ожидая подкреплений и стараясь сбить несколько ошалевшего противника с места. Это ему удалось, но потом набежали другие пехотные полки французов и нашего героя зажали с трех сторон. Теперь ему уже понадобились подкрепления и он ежеминутно просил помощи.

Продолжая движение, из леса вышли мушкетеры и тут же пришли на помощь гренадерам. Со стороны французов тоже подходили подкрепления.

Схватки гренадеров походили на яростные бои двух бойцовских псов. Битва становилась все больше и масштабнее, по мере того, как в нее вовлекались все больше сил с обеих сторон. Это уже был не запланированный бой, где изначально все силы действуют по заранее расписанному плану и только потом все превращается в ужасающий хаос.

Нет, здесь все с самого начала пошло не так, но Суворов был доволен. Он, как и Бонапарт, всегда был противником омертвевших закостенелых догм, когда обстоятельства подгоняются в прокрустово ложе запланированных схем, не оставляя места для импровизации и постоянно меняющихся обстоятельств. Нет, поскольку обстановк на войне непредсказуема и меняется каждую секунду, Суворов всегда действовал из потребностей текущей ситуации.

Отсюда, кстати и его знаменитое требование о развитии глазомера. Вот и сейчас, мигом оценив обстановку, Александр Васильевич тут же приказал отправить конницу по правому флангу и придерживаясь леса, выйти в тыл противника.

Он огляделся, кому выполнить его поручение и никого не нашел, кроме меня. Все остальные адъютанты и офицеры уже разъехались по делам и боевым постам. Нет, только не это, я не хочу опять быть парнем на побегушках, уж лучше я посторожу особу главнокомандующего.

– Выручай, Витенька, – сказал Суворов. – Конница потребна на флангах, а они битвой увлеклись, горячие головы. Ты отправь гусар по правому флангу, а казаков по левому. Пусть таятся пока, а потом, как Бог пошлет. Видишь, кроме тебя некому?

Когда тебя просит так ласково генералиссимус и светлейший князь, то отказать невозможно.

– Только обещайте не ввязываться в сражение, – строго наказал я ему. – Никаких «Надо подбодрить солдат» и тому подобное. Я оставляю Бабаху, пусть он остается при вас и никуда не отходит.

– Обещаю, Витенька, обещаю, – торопливо дал слово главнокомандующий. – Ты уж того, поторопись.

Я кивнул, легонько склонил голову в знак прощания и поскакал вперед по полю, туда, где кипела жаркая битва.

Вот уж который раз я выполнял поручение Суворова на войне и понимал, что оно может вылиться в нечто совершенно непредсказуемое. Мало ли что может случиться, но, с другой стороны, в этом и был весь кайф, который я начал ловить от выполнения подобного рода рискованных заданий. И то, что здесь можно запросто словить пулю, наоборот, делал эти поручения еще более увлекательными.

Поэтому, когда неподалеку вдруг рвануло ядро и от этого меня накрыло ошметками влажной сырой земли, перемешанной с травой, я не сразу догадался, что произошло. Смирный с ржанием опрокинулся на землю и придавил своей массой меня.

Затем я на время оглох и вообще ничего не слышал. Я видел, как конь ворочается на земле и пытается встать, а моя левая нога зверски болела, кажется, он сейчас расплющит ее на тысячи мелких осколков. Голова грозила расколоться на несколько частей и я не соображал, где нахожусь и что со мной происходит.

Затем я высвободил ногу и встал, а Смирный тоже вскочил на ноги. Постепенно ко мне возвращался слух и я слышал вой снарядов и выстрелы из ружей, а еще дикие крики людей. Я все еще держал Смирного за уздечку и это было зверски неудобно для коня, потому что я остался на земле, а животное бегало вокруг меня. Смирный выворачивал голову и ржал от боли и гнева. Тогда я машинально поправил уздечку и оглядел сумки и оружие. Вроде все уцелело и ничего не потерялось.

Впереди шел в атаку полк егерей и дико кричал на все поле. Впрочем, сейчас тут кричали все и невозможно было разобрать отдельные голоса в этой какофонии звуков. Все это напоминало неумолчный шум на стадионе, когда болельщики кричат лозунги за свои любимые футбольные команды.

Я отряхнул одежду от земли и пыли. Грязь была повсюду, казалось, весь мой организм заполнен ею. Волосы были забиты землей, пыль скрипела на зубах, даже сапоги были полны грунта, как обувь тракториста после рабочего дня на котловане.

Отряхнувшись, я снова забрался в седло и наконец вспомнил, зачем я сюда приехал и куда мне теперь надо ехать дальше. Над головой пролетело ядро и вонзилось в верхушки деревьев у меня за спиной. Вот зараза, меня ведь только что могло убить, просто так.

Я объехал воронку, куда попало ядро, что контузило меня и засыпало землей. Ого, какая глубокая, в рост взрослого человека. Мне повезло, что я ехал не так быстро. Будь я впереди еще на пять метров и меня точно можно было собирать по кусочкам со всех окрестностей.

Подивившись своей удаче, я поехал дальше и постепенно набрал ход. Смирный, судя по всему, тоже был в шоке от произошедшего и изредка тряс головой. Я объехал роты гренадер, тоже марширующих в бой и помчался дальше.

Произошедшее так и не заставило меня кланяться пролетающим мимо ядрам. В конце концов, чему быть, того не миновать, двум смертям не бывать. Если успею, выполню поручение Суворова, если нет, то ему придется подыскивать другого гонца, на место меня, павшего в бою.

Впрочем, в бою мне побывать так и не довелось. Уже на подходах к жаркой схватке, что бурлила впереди, мне довелось немного сразиться с врагом.

Из толпы дерущихся врагов изредка вылетали пули. Затем откуда-то сбоку прискакали двое французских конных егерей с характерными шапками. Они преследовали гусара, ловко лавируя между пешими солдатами. Некоторые наши пехотинцы пытались проткнуть их штыками или подстрелить, но не успели.

Мне стало жаль бедолагу, которого они то и дело пытались поразить саблями, несмотря на то, что в пылу погони забрались глубоко в наш тыл. Вся троица мчалась недалеко от меня и какое-то время даже навстречу мне.

Подняв верную «Лиззи», я сразу услышал ее томный шепот, призывающий меня напиться крови врагов. Что же, милая, я это и собирался сделать, надеюсь, ты мне поможешь.

Тщательно прицелившись, я выстрелил и первым же выстрелом выбил из седла всадника, скакавшего впереди. Другой оглянулся на меня и злобно оскалился.

Я взял второе ружье и с сожалением отложил «Лиззи». Мне уже было скучно стрелять без ободряющего шепота моего странного кровожадного мушкета.

Снова прицелившись, я выстрелил уже в спину скачущего драгуна. Этот выстрел тоже получился удачным и враг от попадания пули налетел на холку своего коня и чуть не слетел на землю.

В последний миг он удержался и привалившись к гриве коня, помчался было обратно на свои позиции, но ему, конечно же, не дали уйти. Гренадеры остановили его и взяли в плен.

Я перезарядил ружья и поехал дальше. Смирный недовольно косился на меня, потому что не понимал, для чего нормальному человеку таскать с собой три ружья, пять пистолетов и две сабли, увеличивая поклажу. Эх, коняшка, до того, как в этом мире изобретут автоматические ружья, вам, ездовым животным, придется таскать на себе много лишней тяжести.

Я уже видел впереди полки гусар, частично ввязавшиеся в схватку, а частично стоящие в стороне и ждущие сигнала командиров. Что же, сейчас у вас будет другое задание и вы не будете стоять, ковыряясь в носу.

Я ударил Смирного пятками и поскакал быстрее, но тут сбоку строй наших мушкетеров прорвал бурный поток французских гренадер. Еще дальше неудержимо мчались драгуны. Они сбивали пехоту с ног и рубили саблями. Я не успел ничего сообразить, как этот водоворот затянул меня в свои смертельные объятия.

Глава 4. Различные поручения

Поток всадников и пехоты, вырвавшийся к нам во фланг, был бурный, яростный и кровавый. Походил на сель, рвущуюся с гор на ущелье. В одну минуту противники прорвались в тыл и почти окружили часть нашей пехоты и конницы.

При этом нельзя сказать, что он был совсем неожиданным. Наверняка его было видно на поле боя, просто не обратили внимания и не озаботились. А некто очень умелый и разумный, управляющий сейчас французской армией, воспользовался тем, что наш центр и правый фланг слишком выдвинулись вперед, собрал силы и решил пробить брешь между ними. Теперь все зависело от мужества и стойкости наших солдат, в коих я не сомневался.

Что же, надо отдать ему должное, по уровню полководческого искусства он, этот вражеский военачальник, стоял на большой высоте. Обычно такие трюки, выискивание бреши в боевом строю противника, нахождение слабого звена и методичное воздействие на него, были присущи Наполеону.

Неужели это сам император сейчас противостоит нам на поле боя? Поддался все-таки эмоциям и решил лично побить Суворова, отомстив за разгром под Ульмом?

Впрочем, на глубокие размышления у меня сейчас не было времени. Мощный поток вражеской пехоты и конницы быстро докатился и до меня. Я успел выстрелить только из одного пистолета, а потом выхватил саблю и помчался дальше на правый фланг нашего войска, где рубились казаки и гусары. Оглянувшись, я увидел, как отряды неприятеля, прорвавшиеся к нам, атакуют центр, а наши гренадеры, мгновенно перестроились и взяли их в штыки, образовав, по сути, новый левый фланг.

Что творилось на левом крыле нашего войска, я даже не мог и предполагать, поскольку оно было скрыто от нас вражескими войсками и клочьями порохового тумана, повисшего местами над полем битвы. Судя по крикам и выстрелам, доносившимся оттуда, левый фланг еще жил и яростно сопротивлялся.