Полная версия
Залп прогремел почти слитно. Цели братья по оружию распределили синхронно не сговариваясь. Просто по номерам били от крайнего отступая по двое. С двух рук. Два выстрела – два трупа. У каждого.
За какие-то полминуты десяток нападавших уже отправился в небытие. И оставшиеся каратели вдарили в ответ.
Стрелять татары любили. И не только из примитивных луков. Хотя вот прям примитивными эти изделия лучших мастеров полуострова язык бы ни у кого не повернулся назвать. Со ста шагов из такого лука лучшие стрелки из отряда Ахтема могли пробить доску, попав точно в муху, сидящую на ней. Он сам лично в своё время ездил по улусам выбирая к себе отряд лучших бойцов, и стрелков там хватало. Вот только сейчас с ними был один такой, Муса, и тот сразу погиб при первом залпе русов.
У остальных татар были пистоли. Английские. Не самое лучшее, но тоже грозное оружие, если осечку не давало. И нестройным залпом татары ответили на смерть своих. Израсходовав сразу весь заряд своих однозарядных ручных гаубиц.
Бой в лесу на дальней дистанции практически невозможен. Деревья мешают прицелится и эффективность стрельбы значительно снижается. Только не когда ты стреляешь, как в тире, по выходящим на тебя в десятке метров из-за деревьев мишеням. Поэтому в отличии от татар, сгинувших в первом залпе, потерь и раненых среди русских не нашлось.
Перезаряжать пистоли никто из сторон не стал. Времени в ближнем бою на это нет. Откинув бесполезный теперь огнестрел в сторону и выхватив сабли, четвёрка боевых холопов боярина Татищева рванула в сторону врага, прикрывая собой боярина и его племянницу.
Прикрыв своим телом дрожащую от страха Пелагею, Татищев, лёжа выпустил две пули в татар, размазав одному лицо в кашу, а второму попав в бедро, и уже споро перезаряжал свои пистоли. Время тратить на бесполезные слова успокоения для племянницы он не стал. Бой. Не время сейчас рефлексировать. Раненый или нет – он оставался воином и драться умел из любого положения.
…
Когда раздался залп русских, Ахтем успел укрыться за деревом. Судя по количеству раздавшихся выстрелов, Ахтем крупно просчитался. Не пятеро их там, а десяток минимум. Ещё не видя противника, оставшиеся в живых его нукеры ответили нестройным залпом куда-то с в сторону стоянки русов. А Ахтем уже лихорадочно искал варианты решить возникшую проблему. Понадеялся на свою непобедимость? Гордыня взыграла? Полез в бой, даже не проверив точное количество врага. Идиот! Ну, что ему стоило сперва послать в разведку пару воинов.
Ахтем не был трусом. Наоборот, желание быть лучшим среди воинов хана заставляло его постоянно лезть на рожон и выбиваться в первые ряды в бою. Когда три дня назад их отряд почти без потерь отбил русский обоз с пушками, и сам Девлет Герай обнял его при всех похвалил и подарил дорогой халат, Ахтем вдруг почувствовал себя героем древних эпох, который может победить любого богатыря или даже демона. Адреналин бурлил в его крови и, видимо, совсем закупорил сосуды головного мозга, раз он так облажался.
…
Свои пули до Васьки не долетели. Видимо нашли себе цели поближе. Парень не успел досчитать до трёх, как со стороны татар грянул ответный залп. – В белый свет, как в копеечку, – пробормотал себе под нос шустрый спецназер и рванул в сторону мелькнувших за деревьями бедолаг. Ну то, что они бедолаги, он им популярно объяснил уже через минуту. Под усиливающийся шум ближнего боя и крики нападавших, Васька как молния метнулся, прошёлся по тылам противника и вынес ещё четверых в райские кущи. Ну или куда там воины Аллаха попадают после геройской смерти на поле боя. Вот туда и ушли.
…
Ахтем пытался разглядеть в пороховом дыму происходившее перед ним побоище. Ветра в лесу не было, поэтому дым от сдвоенного залпа рассеиваться быстро не собирался.
Краем глаз сотник скорее почувствовал, чем увидел силуэт позади себя, и вдруг потерял сознание. Даже саблей взмахнуть не успел.
…
– Трое ещё с лошадьми были, утекли, – Рябой вытирал саблю пучком травы и морщился от боли в правом плече. Крови почти не было, так, царапина, но движение руки отдавало болью в груди.
– А малой-то шустрый, восьмерых положил голыми руками. Ежели б не видал своими глазами, так бы и не поверил. – Терентий присел на бревно. – Вон тащит ещё кого-то.
Из подлеска шёл Васька, неся на себе чей-то труп, одетый в богатый халат. Уронил его перед костром и сам упал рядом.
– Тяжёлый зараза, еле допёр. – Парень вытер пот со лба. – Упарился весь.
– Этот живой вроде, – услышав стон от упавшего рядом с костром тела Яков Андреич присмотрелся внимательнее. – Зачем приволок-то?
– Так ведь язык нужен. Узнать же надо, сколько их тут и накой они припёрлись обратно и со всеми к Перекопу не ушли. Может чего дельное скажет.
– Язык? – боярин усмехнулся. После отбитой атаки он ещё тяжело дышал и был бледен. Не от страха, крови много потерял третьего дня, не восстановился пока. – И как ты с языком этим разговаривать будешь? Татарский язык тоже вдруг вспомнил?
Да. Ситуация. Не подумал Васька про это.
Он растерянно оглядел собравшихся опять на опушке мужиков, как бы выискивая в их глазах ответ. Все сурово смотрели на него, но через минуту почти хором весело заржали.
Адреналин от скоротечного боя уже отпускал и люди начали расслабляться.
– Не боись, – Макар похлопал парня по плечу, – разговорим мы твоего «языка». – Выделил он последнее слово и опять заржал как конь.
– Да знаем мы все татарский. Чай не первый раз по степи басурман гоняем. Щас вот быстро поснедаем и потом поспрошаем душевно батыра тваво. – Рябой тоже лыбился во все свои двенадцать зубов.
Попаданец понял уже, что со стоматологией в этом времени прям беда. Кариес может у народа и не часто бывает, раз сахара в рационе не много совсем. Зато потерянные зубы восстановлению не подлежат. Выпали и всё. Живи и жуй оставшимися. Вон у Пелагеи двух нету, но вроде и не бросается сильно в глаза. Хотя она и улыбается не часто. Зато у Рябого прям как забор дырявый во рту. И ничего. Жуёт. В котелке остался вчерашний кулеш. Разогревать не стали, и прям так комками, наложив себе в миски, дружно похрустели.
…
Пелагея принялась осматривать всем раны. Сперва перевязала боярина, а потом и до Рябого дошла. Травками какими-то перетёртыми раны замазывала и повязки накладывала. Остальные, тьфу-тьфу, обошлись даже без синяков.
Васька со своим уставом в чужой монастырь влезать не торопился. Советы давать про антисанитарию и про оказание первой помощи в полевых условиях он посчитал тут лишними. Пусть сами разбираются. И так уже много чего наговорил. Чего лишний раз знаниями сверкать.
Но когда он встал и хотел подойти к лежавшему у дерева связанному нежными (гы гы гы) Макаркиными руками татарину, в ноге опять стрельнуло.
– А ну покажи, – Пелагея, увидев хромающего Ваську сделала стойку. – Ранен?
– Да не, так, мозоль сорвал, – парень опять присел. – Лапти эти, с непривычки-то. – и закусил язык. Все опять посмотрели на него с подозрением.
– Учитель, говоришь, – Татищев первым нарушил молчание. – Чему ж ты, милый, учить-то мог? Как оружных воинов голыми руками лихо в сыру землю класть – то у тебя наука знатная. Восьмерых. А главного в полон взял живым.
В газах у мужиков, да и Пелагеи, опять появилась борьба мыслей. Предупредил ведь сам парень криком их об опасности. Но вроде как непонятный он, вон как ворогов повалял, да в одиночку. И правда ведь голыми руками! Вроде как радоваться надо, что такой воин за них сейчас, но уж больно странно умение такое для них. А ещё бает, что память отшибло у него. А вдруг, что ещё ему вспомнится из умений? И не ясно наперёд, хорошо это для них будет или нет.
Всё непонятное пугает.
Стёпа тайком даже успел перекрестить парня, но тот пропадать или дымиться не захотел.
– Ну так это, свезло просто, – скромно потупил взгляд самбист-рукопашник-спецназовец. – Бывает.
– Ага, бывает, что ежиха крота рожает…, – заржал Терентий, разрядив обстановку.
– Давай ногу посмотрю, – опустилась на бревно рядом с ним девка. Хотя какая она нафиг девка. Цельная боярыня оказалась. Но так то, девка конечно. В восходящих лучах солнышка Васька наконец-то разглядел, что Пелагея совсем даже молодая, лет 25. Хотя по морщинам возле глаз было заметно, что жизнь её уже успела сильно потрепать. В Васькины 22 года для него все, кто старше 40-ка, были уже глубокими стариками. А Пелагея вдруг наоборот помолодела в его глазах.
А вид Татищева был сильно задумчивый. Он не улыбался.
…
Сапоги Ваське достались с ноги татарского сотника. Остальные бы просто по размеру не подошли, мелковаты татары-то для него были.
Обработав мозоль и забинтовав ему ногу, Пелагея сама предложила найти по размеру для него сапоги и не страдать больше в лаптях. Ну и Макар быстренько стащил сапоги со связанного татарина. Всё равно тому они уже не нужны. Живым басурманина никто отпускать не собирался. О всяких там конвенциях о содержании пленных тут никто и слыхом не слыхивал. Ибо зуб за зуб. Попался на поле боя – будь добр умри. Не время щас политесами с врагами заниматься и обмен пленными тут никто не планировал.
…
Очухался татарин минут через 15. Боевые холопы уже почти успели свернуть лагерь и погрузить поклажу на лошадей. Пробежались за трофеями.
Принесли штук двадцать сабель да ножей. Раздели татар и быстро обшмонали их до нитки. Васька, раскрыв рот, смотрел, как умело мужички чистили поляну, проявляя редкую сноровку в сборе трофеев. Не впервой, сразу видно бывалых воинов. Что с бою взято – то свято!
Лошадок татарских трогать не стали. Сумки с них только поснимали на предмет ценностей. Маловато было. Видать не успели ещё злыдни поделить награбленное. Торопились.
К допросу пленного Ваську не привлекли. Татарского он так и так не знал, а что спрашивать местные и так сами знали.
Вытирая короткий нож после быстрого удара в сердце татарина, Рябой хмуро обернулся к боярину.
– Прав учитель оказался. Сотня. Ну ужо на двадцать один меньше. Перед нами ушли на север вдагон войска. Каратели. Хуторок, про который вчерась боярыня говорила, точно они пожгли. Стоят в паре часов на лошадях, похоже, у речки Вожи. Бывал я в тех местах. Этот, – ткнул он носком сапога труп татарина, – сотник ихний. Грозился, что придут за ним, что он де правая рука самого Девлет Герая, сынка ханского. Мнится мне, уходить надо швыдко. Не ровён час, нагрянут они сюда за сотником-то этим. А с восемью десятками совладать нам будет куды как врядли. Уходить надоть Яков Андреич.
Боярин уже и сам понял, что времени у них в обрез. И скомандовал отход.
Лошадок для Пелагеи и Василия подобрали из числа татарских самых покладистых. Кусачие они все почти поголовно. Хозяина только признают, как собаки. И мохнатые такие-же. Но две потёртые кобылки для попаданца и боярыни всё же отобрали. И четыре заводных, на которые погрузили всю поклажу. Телегу, естественно, бросили. Запряжённая в неё хилая кляча даже в заводные, по мнению Терентия, не годилась вовсе.
Васька переоделся в хоть и не новые, но вполне чистые тряпки, найденные в мешке у одного из татар, и снял с себя, наконец-то, провонявшие потом и кишащие вшами портки и рубаху позавчерашнего трупа. Успел даже протереться наскоро и нанёс ещё раз варево Пелагеи на голову, подмышки и пах. Укусы вшей ещё зудели, но новых, после применения целебного снадобья, вроде не образовалось.
Выстроившись цепочкой с нагруженными заводными лошадками, привязанными к едущим впереди коням боевых холопов, отряд поспешил уйти с места ночёвки, стараясь не оставлять следов и забирая на восход, чтобы не дай бог не пересечься с татарами. Не из трусости, о только от здравого смысла. Сознательно принимать бой с почти десятикратно превышающим по численности отрядом татарских карателей дураков не было.
…
Через три часа отряд татар на взмыленных лошадях прискакал посмотреть на результаты побоища, где кроме раздетых трупов своих воинов нашли и мёртвого сотника без дорогого парчового халата, подаренного ему три дня назад самим Девлет Гераем.
Повернув коней на юг, отряд двинулся домой, увозя тело своего командира. О погоне за убийцами никто не говорил. Ищи их теперь свищи. Да и навоевались вроде уже. Пора отдохнуть.
…
– А если это не наука? – Князь метался у себя в имении в Медведково пытаясь понять, что же всё-таки происходит. Как этим иезуитам это удаётся?
Когда три года назад поляки с посольством приехали вечный мир заключать, тот легат почти ведь дословно угадал всё, что потом сбылось.
Тогда Голицын и сблизился с Орденом, поверив в его могущество. Он-то считал, что иезуиты просто очень грамотно анализируют политическую ситуацию и делают настолько точные прогнозы. Сам хотел приобщиться к сим знаниям, дабы продвинуть политику России на новый уровень с Европой.
Но, в итоге не найдя подтверждения в научной теории знания будущего от монахов Ордена, он ударился в религию.
Князь истово занялся поиском ответов в писании божьем и в разговорах с патриархом Иоакимом яростно пытался увидеть свет прозрения будущих событий. Будучи от природы богобоязненным и глубоко религиозным, Голицын давно увлёкся точными науками и естествознанием. Но вот снова Господь наставил его на путь веры в поисках ответов, на которые наука ему ответ так и не дала.
Нет, в чудеса он не верил. В Божественный промысел – да, в проявление воли Господа в знаках природы (засухе, наводнениях, неурожае и т.п.) – тоже да. Но не в такие совпадения. Нет, в чудеса он не верил. В Божественный промысел – да, в проявление воли Господа в знаках природы (засухе, наводнениях, неурожае и т.п.) – тоже да. Но не в такие совпадения.
Или у братьев Ордена есть какой-то медиум, типа Мишеля де Нотрдама? Источник его предсказаний ведь тоже был совсем не понятен, но многие европейские богословы, говоря о предсказаниях Нострадамуса, склонялись скорее к божественному предвидению нежели к бесовскому наваждению.
Узнать силой, конечно, у него не получится. Двух его людей, которых он пытался пристроить на работу в палаты Ордена в Немецкой слободе, так и не нашли. Сгинули бесследно. Но попытаться разузнать, что-же у них там происходит князь жаждал всей душой.
Вернувшись из похода, сразу после визита к Софье, князь заперся у себя в имении и пытался справиться с почти физическим зудом в мозге, не дающим ему нормально ни спать, ни есть. Его одновременно и пугала до ужаса и манила тайна сверхзнания будущего братьями Ордена иезуитов. Деньги, власть – всё пыль. Если б только дотянуться хоть краешком к этой тайне. А то, что тайна есть – он уже не сомневался.
И от нарождающейся паники в ожидании скорого восхождения на трон Петра, Софью можно было отвлечь и успокоить, кабы знать это будущее. Хоть одним глазком. А то, что буря грядёт – это чувствовали уже все вокруг. Крутовато младший братик царевны взялся за бояр, подминая и переманивая на свою сторону самых родовитых и них. Да ещё эти потешные его! Уже и мушкеты, и пушки у него есть. Вскормили волчонка! Зубки уже прорезались, скоро кровушки захочется!
И ополчение после похода уже распустили.
Эх кабы знать-то наперёд как оно обернётся всё!
…
Магистр Ромель въезжал в Москву мрачным и погруженным в мысли о последних неудачах. Три, реже 4 прорыва в год. И последние три раза они не успевали. Если раньше хоть одного, но удавалось спасти, то череда неудач последнего года его буквально выводила из себя. Рука опять начала дрожать, показывая крайнюю степень нервного истощения. Он почти не спал уже две недели. Последняя депеша от провидицы застала его почти у Москвы на пути из Варшавы, и он, развернув коня, в сопровождении только пятерых братьев Ордена рванул на встречу возвращавшемуся войску князя Голицына, прекрасно понимая, что в той стороне есть только одно место, где возможен прорыв.
После выяснения принципов прорывов, Орден в первую очередь старался фиксировать данные о возможных событиях, сопряженных с массовой гибелью людей. Данных было не много. Из числа попаданцев мало, если четверть, а то и меньше, так или иначе знали историю Руси, так ещё и датах путались постоянно.
На это место ещё два года назад им указал один из попаданцев, вспоминая прочитанный им когда-то в книге эпизод про преследование татарами русского войска и про потерю обоза с пушками. Но вот точное время удара тот попаданец не помнил.
Для контроля над ситуацией в войско был приписан отряд послушников во главе верного брата Митрофана. Но как только Магистр получил депешу о предстоящем прорыве, он сам сорвался на юг. Череда последних неудач его утомила крайне. В надежде получить хоть одного живого ценного свидетеля будущего он проскакал почти без остановки весь путь, чуть не рухнув с коня, когда вдали показался авангард русского войска. И не успел.
Въехав на Московское подворье братства, он передал коня подбежавшему послушнику и тяжело поднялся по скрипучим ступеням в свои покои.
Стук в дверь заставил его вздрогнуть и отвлёк от невесёлых мыслей.
– Ваше святейшество, обед подавать? – в комнату заглянул послушник. Ему страшно не хотелось беспокоить Магистра, который вернулся из поездки мрачнее тучи. Но, если обед остынет, ему влетит точно.
– Да, неси. – Магистр вдруг ощутил, что жутко голоден. Волнения последних дней начисто отбили у него аппетит. И то, что он вдруг почувствовал голод, его даже порадовало. – Всё неси. И вина захвати.
Сняв пыльный плащ, он решил, что стоит навестить провидицу. Завтра. На трезвую голову. А сегодня можно себе позволить отдохнуть.
В конце концов, шестнадцать живых попаданцев они успели вывезти за почти 7 лет. Жаль, что только шесть из них сейчас живы и служат Ордену. Пятеро сошли с ума, а ещё пятерых пришлось убрать. Что-то с ними произошло непонятное, когда они осознали, где и когда они находятся, то они вдруг стали агрессивными и категорически отказались сотрудничать. Пытки только усугубили ситуацию и в конечном итоге смерть им была уготована Господом. Аминь!
Но завтра к провидице у него будут вопросы. Он даже немного успокоился, когда принял это решение. Почему они перестали успевать? Не слишком ли поздно она их ставит в известность? Не умысел ли это с её стороны? Поговорим! А сейчас пора за стол. Горячий молочный поросёнок сам себя не съест!
…
Глава 5
– Ты же помнишь, что царь не один приедет? – Ибрагим опять сурово посмотрел на Сашку. – не облажайся!
– Да помню я всё, чё ты, опять как с маленьким со мной? – Сашка насупился. – Репетируем все как проклятые уже вторую неделю. Лефорт уже тоже всю плешь проел со своими советами. Сами же список и сценарий утверждал. Чего ты хочешь ещё от меня?
– Хочу, чтобы ты не напивался сразу после фейерверка и вёл себя нормально, – Ибрагим опять включил наставника. – Я понимаю, что подносить будут много, и царь скорее всего пить будет сам и тебя заставит, но тебе надо продержаться как можно дольше. С ним будут и сам Ромодановский, и Яков Татищев, и Борис Голицын. Нам нужно Владимира и Нину срочно пристроить в потешные. Через Татищева и Голицына это сделать проще всего. Успеть бы за полгода подготовиться.
– Да помню я, – Сашка вздохнул. – Говорили уже пять раз ведь. Не тупой я!
– Я и не говорю, что тупой, – наставник решил сбавить напор. – Вижу ведь, что на репетициях выкладываешься на полную. Беспокоюсь я, что от перенапряжения можешь вдруг позабыть, зачем мы все тут стараемся и чего хотим добиться. А там спиртное рекой. И Петру отказать неможно. Но надо держаться.
– Блин, да понял я. Буду стараться.
Встречу нового 1689-го года в усадьбе Франца Лефорта в немецкой слободе готовились отмечать по европейскому обычаю в ночь с 31-го декабря на 1-е января. Молодой царь Петр со свитой ожидался всеми с затаённой тревогой. Все понимали, что царь скоро должен заявить о правах на престол в силу возраста, а царевна Софья просто так власть не отдаст. И страна готовилась к крови. Напряжение росло и в народе, и в боярских и княжеских домах. Приближённые молодого Петра разносили по Москве и в волостях слухи, что де царь, уже не вьюноша робкий, вошёл в мужскую силу и готов постоять за страну и народ. И станет мол надёжной опорой государства Российского.
И потешные вон у него больше половины из народа простого, а приблизил и обогрел всех. И боярских детей жалует, грамоте да наукам разным вместе с ними учится.
И ремёсла разные у него в Преображенском процветают. И народ у него там, мол, не нарадуется такому царю-спасителю.
Короче, «голосуйте за нашего кандидата»! А кто не с нами – тот против нас!
Франц Яковлевич Лефорт, которому недавно перед Рождеством как раз исполнилось 33 года, решил отпраздновать свой переход в «возраст Христа» одновременно с новым годом, ожидая у себя в доме прибытие высоких гостей вместе с молодым царём. По такому важному случаю он объявил, что будет маскарад, и по совету своего мажордома, пригласил весьма известную в Москве труппу музыкантов некоего Александра Меншикова. Дабы удивить и порадовать юного царя Петра модным нынче развлечением местной знати.
Елку в немецкой слободе по традиции уже нарядили к Рождеству. Но прибывший с музыкантами Сашка предложил сделать её центром всего праздника. Даже предоставил на согласование Лефорту целый сценарий «Новогоднего торжества». Послушавший несколько песен и почитав сценарий, Франц пришёл в неописуемый восторг и согласился на все предложения музыканта. Тем более его мажордом Ибрагим уверил, что на сегодняшний день это лучшие исполнители самых модных песен и танцевальной музыки в России.
…
Почти год назад из-под копыт коней, запряженных в сани новоиспечённого полковника Лефорта, который ехал мимо Новодевичьего монастыря, вдруг вынырнул испуганный голый парень. С глазами, полными ужаса, он запрыгнул в сани и заверещал что-то быстро по-русски. Хорошо знавший к тому времени русский язык Франц абсолютно растерялся и не мог разобрать почти ничего из того, что тараторил ему этот парень. Только какие-то отдельные слова, вроде «помогите», «убьют», «ради Бога».
Услышав изо рта нового попутчика слово «Бог», Лефорт немного расслабился, но поняв, что за парнем кто-то гонится, уже отходя от первого шока, резким окриком приказал кучеру гнать быстрее.
Бравый военный не привык рефлексировать от внешних обстоятельств. У него за годы службы в этой варварской стране выработался уже безусловный рефлекс на быструю смену обстановки и любые внешние угрозы он воспринимал абсолютно готовым к их отражению.
Но тут его стойкость была явно подвержена суровому испытанию. Не часто в Московии, зимой, возле монастыря, средь бела дня можно было встретить голого говорящего по-русски живого негра.
И вот уже год арап Ибрагим служил у Лефорта мажордомом и вместе с музыкантами Меншикова сейчас активно репетировал праздник, который просто обязан был поразить юного царя Петра. От этого зависела вся будущая карьера ещё молодого женевца. Не зря же он столько сил приложил, задабривая самого Бориса Алексеевича Голицына, кравчего Петра. И пусть завтра эти усилия наконец-то будут вознаграждены.
…
Когда через два дня обходными путями небольшой отряд боярина Татищева вышел наконец-то на московский тракт, дорога пошла веселее.
Устроили привал на ночь в лесу, не доезжая Коломны. Не успевали затемно доехать. Останавливаться по пути в местных деревнях не стали. Еды хватало, погода была погожая и боярин всё гнал вперёд. В Москве в Воинском приказе отметиться надо ему по завершению похода, довольствие получить, и уже потом в поместье своё под Киржач, долечивать ногу.
Племянницу свою он в Москве показывать не хотел. Мало ли недоброжелателей найдётся донести, что опальная боярыня Волкова в Москве опять появилась. Пока Софья на троне – не получится вернуться. Хоть и жалели многие бояре несчастную вдову, но своя рубаха всем ближе к телу. Одна надежда – на молодого царя Петра, который вот уже по возрасту скоро должен Софью с трона спихнуть. Тогда и вернуться можно. Да и с обидчиками ещё посчитаться попробовать.
Ясно ведь всем, что миром у них не выйдет. Ох, и хлебнёт Россия бед от новых царских разборок.
Яков Андреич в дороге, морщась от прострелов в раненой ноге, размышлял о том, как он явится к Петру, и что расскажет про поход. Когда его по сбору ополчения призвали снова на Крым, он вынужден был оставить службу по подготовке потешных рот Петра и, собрав почти две сотни своих боевых холопов, отправиться на войну. А теперь возвращается раненый и всего с четырьмя оставшимися в живых.
То, что его, верного защитника молодого царя, специально оставили прикрывать бегство основного обоза, казалось ему, в свете ожидаемого развязывания конфликта между братом и сестрой Романовыми, более чем очевидным. На смерть ведь посылали. Знал сука Васька Голицын, что не устоять его двум сотням супротив татар. И подмоги не дал. Ступай, сказал, на тебя вся надёжа. Устоять тебе надо, пока войско отойдёт за реку.