Полная версия
А балалайку он вдруг страстно захотел взять в руки и сыграть то, что когда-то репетировал для концерта, стараясь угодить строгому отцу и порадовать маму.
Пьяный скоморох сперва не хотел делиться инструментом, но Марфу было не остановить. Сашенька захотел поиграть – ты чё, пёс, перечить ему вздумал? А ну быстро отдал струмент сыночку!
Струны были непривычными, из каких-то жил, но звук балалайка выдавала очень похожий на тот, который помнил Сашка. И он заиграл.
Перед глазами у него сидела улыбающаяся мама и стоящий рядом отец с гордостью одобрительно кивал головой. Он никогда раньше не играл так самозабвенно и душевно, выводя на старом и уже потрескавшимся от частого использования инструменте то, что заставило замереть вокруг всех. А потом запел.
– Выйду ночью в поле с конём, – негромко начал выводить парень. – Ночкой тёмной тихо пойдём… – Слёзы опять потекли по его щекам, но чистый детский голос пел всё сильнее, как будто Сашка так пытался докричаться до небес, откуда родители с улыбкой смотрели на него. И балалайка пела вместе с ним.
У стоящей рядом Марфы от удивления отвисла челюсть, а через минуту из глаз тоже полились градом слёзы. Почти за два месяца мальчик не сказал и десятка слов. Марфа уже и переживать стала, что с головой у чада не хорошо всё. А тут…
Скоморох, с трудом расставшийся с балалайкой, упал на задницу и разинув рот застыл в немом изумлении. И народ вокруг начал замирать и оглядываться в поисках источника такого необычного звука.
Когда Сашка закончил петь, тишина вокруг стояла гробовая. Только всхлипывания девок, размазывающих слёзы по щекам рукавами, да громко жующая овёс старая кляча, запряжённая в телегу скоморохов, нарушали вдруг внезапно накрывшее народ безмолвие.
Марфа потянулась к балалайке и, вынув инструмент из обессиленных рук маленького певца, потянула Сашку к себе. Прижимая его к груди, баба продолжала реветь и бормотать что-то непонятное. Сашка, сам пребывающий в каком-то катарсисе, еле разобрал что-то типа «господь ангела нам ниспослал». И эти горячие слёзы как будто смыли с души Саши всю боль и горечь утраты родителей и прежней жизни. И он наконец-то окончательно принял эту странную новую для него реальность.
– Мама? – произнёс мальчик, и счастливая Марфа снова зарыдала навзрыд.
А потом народ очнулся. И начал громко орать с выражениями крайнего восторга на лицах, по которым всё ещё у многих продолжали течь слёзы. Вот ведь непонятная русская душа – и грустно, и слёзы, и радость, и восторг, одновременно!
А летом 1688 года от Рождества Христова молодой красивый завсегдатай самых шумных московских застолий, которого не чурались приглашать к себе на праздники именитые бояре и даже князья, за его чудесный голос и необычный репертуар, Александр Данилыч Меншиков, наконец-то познакомился с приехавшим на праздник в немецкую слободу царём Петром.
…
Князь Голицын ехал к кремлю и размышлял о такой странной точности предсказаний папского легата. Вдруг вспомнилось, что тот ещё упоминал ему и про ответ Крымского хана, и даже про потерю орудий. Как? Как этот римлянин мог знать что ответит хан? Не иначе сам ему диктовал?! Вражина!
Пришпорив коня, князь понёсся к воротам кремля с бешено бьющимся сердцем. Он уже решил для себя, кто был виноват в поражении его войска. Найти и покарать! И Софье сказать! Главное Софье!
И уже в кремле князь узнал, что Папского легата нашли месяц назад утонувшем в пруду. Орден жестоко карал даже своих за слишком длинный язык.
Попытки достучаться до Софьи со своими подозрениями в отношении Ордена не увенчались успехом. Царевна кивала, поддакивала, но Голицын по её потухшему взгляду понимал, что просто ищет себе оправдания в её глазах за неудачу в походе. А Софья с грустью думала, что князь на почве поражения в битвах просто слегка тронулся умом.
…
– Во, кажись боярин очнулся! – четвёртый приподнялся на ногах и показал рукой куда-то влево.
И Васька обнаружил, что возле костра есть ещё кто-то, лежащий до той поры совершенно беззвучно, укрытый какой-то тканью.
– Яков Андреич, кулешу не желаете ли отведать? Знатный кулешь получился. – первый стал накладывать в свою пустую миску своей десятикратно облизанной ложкой из стоящего рядом с ним котелка ароматно пухнущее варево.
Человек, которого, как выяснилось, звали боярин Яков Андреич, приподнялся на локтях и оглядев мутным взглядом ватажку хриплым голосом поинтересовался:
– Откуда богатство такое?
Боярину на вид было лет 50. Хотя в этом времени с определением возраста по внешности у Василия как-то не заладилось. Вон всё пытался по виду Пелагеи возраст определить. И не определил.
– Так это, туточа недалече два татарчонка с телегой застряли. Колесо у них в распадке поломалось. Ну мы их и того … в ножи. А в телеге скарб, да мешок пшена, да солонинка. Вот рябой кулешик-то и сварганил. Отведай батюшка, чем Бог послал, не побрезгуй. – четвёртый забрал у рябого наполненную миску и протянул её боярину. Ложку рябой выдернул себе обратно и снова стал методично её облизывать. Потом сунул её себе в сапог.
О! Сапог!
Васька поставил себе в голове галочку: обязательно раздобыть себе сапоги. Лапти стали жутко натирать ему пятки.
К удивлению Василия, боярин даже не поморщился от такой антисанитарии и, вытащив откуда-то собственную ложку, принялся увлечённо перемалывать еду крепкими челюстями. Васька бы щас тоже не отказался. И Бог с ними с микробами этими. Голод не тётка!
Очень аккуратно, стараясь не издать ни звука, задом Васька начал отползать от места позднего ужина, как он понял, отставших от русского воинства мужиков. И какого-то боярина.
Вернувшись к уже порядочно замёрзшей от лежания на голой земле Пелагее, он шёпотом рассказал ей про увиденное, упустив, естественно, разговор про голых попаданцев.
А Пелагея, услышав имя боярина, вдруг сильно возбудилась и вскочила на ноги.
– Пошли к ним, Татищев это. – не сильно скрываясь она рванула к костру напрямик.
– Стой, дура, пошуми для начала, прибьют ведь с перепугу! – Васька побежал ей вслед, стараясь на этот раз делать побольше шума. Авось не стрельнут.
Мужики у костра услышав приближение неизвестных людей вскочили и направили в их сторону пистоли.
– А ну, стой, кто там? – это похоже рябой, по голосу определил Васька.
– Свои, братцы, не стреляйте, – крикнул парень.
– Яков Андреич, это я, Пелагея, – вбежала в свет костра дурная девка и бросилась к лежащему боярину.
Мужики пытались преградить ей дорогу, но боярин прикрикнул на них и раскинул руки приобняв практически упавшую с ним рядом девку. Пелагея рыдала. Боярин гладил её по голове и что-то успокаивающе шептал ей на ухо. Видимо этому боярину нет никакого дела не только до микробов, но и до запахов тоже. Васька даже поморщился слегка.
Мужики, поняв, что происходит что-то необычное, медленно опустили пистоли и стояли молча, уставившись на девку. Про Ваську забыли. Он даже не знал обижаться ли на то, что четверо мужиков его игнорируют.
Все смотрели на Пелагею. У того, кого Васька про себя называл «второй», похоже аж слюна реально изо рта капать стала, так что он неожиданно даже для самого себя довольно громко втянул слюну ртом. Это всех вывело из ступора, и мужики стали озираться, опять обратив своё внимание на Василия.
– А ты кто таков? – первый снова навёл на него оружие.
– Так я с ней, вот, – промямлил парень, разводя пустыми руками. Мол, мирные мы, не стреляйте дяденьки.
– Да? – первый как-то неуверенно начал опять озираться на боярина, – ну тада это, сюды подь. Руки тока держи на виду.
– Иду, – Васька медленно начал подходить к костру, – Держу на виду.
Через полчаса все опять сидели вокруг весело пылавшего костерка, куда первый, он же рябой, он же Степан, подбросил не щадя хворосту.
А Васька уплетал горячий кулеш и с обалдеванием слушал про историю Пелагеи, которая оказалась опальной боярыней Волковой, родной племянницей боярина Якова Андреевича Татищева.
И про четырёх боевых холопов боярина Татищева, оставшихся от его двух сотенного отряда. Прикрывая по приказу князя Голицина отходивший обоз, чудом выжившие воины еле вытащили раненого в ногу боярина с поля боя и вот теперь едут в Москву, догоняя ушедшее перед ними войско.
…
Во время знакомства с, как оказалось, прямо таки, героическими бойцами русского воинства, Васька попытался отвечать на их вопросы в соответствии с заранее продуманной по дороге легендой о потерявшем память в бою.
– А этот – холоп твой? – вдруг спросил Татищев, обняв Пелагею за плечи.
Волкова уже пришла в себя от нахлынувших на неё от встречи с близким человеком чувств. Годы скитаний и бед теперь точно позади. Дядька защитит.
Он всегда был добр к ней с самого детства, когда приезжал с подарками в их усадьбу на именины своей вдовой сестры Александры Ивановны Голиковой, матери Пелагеи. Чаще бы заезжал, да дела служебные мешали постоянно. Совсем юная боярыня тогда ещё с восхищением смотрела на бравого офицера, в тайне мечтая, чтобы её суженный был похож на дядьку. Молодой, весёлый, подтянутый и с чувством юмора. Она даже не думала тогда о том, что Яков просто стремился отвлечь недавно овдовевшую любимую сестру от горьких мыслей, и изображал улыбку и рассказывал воинские байки, чтобы сестра тоже хоть немного улыбалась. Смотреть на потухший взгляд красивой 26-тилетней вдовы ему было невозможно до слёз. И он балагурил и веселил. Как мог. А потом уехал опять надолго. И приехать вовремя похоронить умершую от горячки сестру, так и не успел. Служба, будь она неладна.
Пелагея, на свадьбу к которой Татищев так тогда и не попал из-за ревизии южных рубежей, не видела дядьку уже почти 6 лет. Но всегда последние годы мечтала, что вот придёт он и заступится за неё. Потому как после смерти Мишеньки и некому больше. А тут такая встреча. Ну как не поверить в чудо Господне!
– Нет, прибился вот по дороге сегодня, – повернулась она к Ваське, разглядывая так, будто и сама только увидела его первый раз. – Говорит память потерял. По разговору вроде не холоп. Грамотный даже. – и когда это она успела только понять? И говор. Говор у девки вдруг совсем пропал. Чисто по-писанному говорит. Вот ведь притворщица, развела, как недоросля сопливого.
Васька вспомнил, что пытался при ней вслух разобрать вышитые на куске найденной на хуторе ткани слова. На каком-то старославянском, со всеми этими ятями и буками. Грамотный-то он грамотный, да вот только грамота та немного не той оказалась.
– Ты чей будешь-то, паря? – Татищев снова посмотрел на Ваську и как-то недобро сдвинул брови. Вроде как уже принял на себя роль защитника Пелагеи и оградил вокруг неё защитное пространство, куда не собирался пускать никого чужого. Зная историю рода Волковых и сам шестой год в поисках единственной племянницы, не находя себе места, Яков Андреич был настроен явно решительно.
Своих детей у Якова не было. Но, вот теперь, наконец-то, есть о ком ему заботиться, и он был готов жизнь на это положить.
Вопреки расхожему мнению о процветании рабства в средние века, на Руси охолопливание крестьянства началось массово только после принятия Земским собором в 1649-м году Соборного уложения, узаконившего крепостное право. Нет, раньше то тоже, бывалоча, и детей малых и девок пригожих крестьяне барину отдавали за долги в вечную кабалу. Но каких-то сорок лет назад крестьяне стали привязаны к земле и к помещику и, таким образом, окончательно закрепощены. Но свободных людей в городах, например, было кратно больше крепостных.
Обязанности по присмотру и наказанию своих крестьян нёс на себе помещик. Но как разбираться с чужим холопом надо ещё было понять.
– Не холоп я, – Васька аж подпрыгнул на месте. А сидящий рядом Терентий мягко положил ему руку на плечо прижав к земле. Мол, сиди парень, пока боярин не решил, что делать с тобой.
Перед глазами у спецназовца промелькнул образ Ивана Грозного из Гайдаевской комедии. Не хочу я холопом быть, подумал парень. И уже стал примеряться как он тут всех раскидает, если придётся прорываться силой.
– Откель же знаешь? Ежели говоришь, что не помнишь ничего, – Степан, скорее всего, у боярина занимался как раз вопросами безопасности, раз посмел вступить в разговор без спросу. Видно было по взгляду, что только боярин кивнёт и скрутят орлы пришлого мигом.
– А вы на руки-то его посмотрите, – заговорила вновь Пелагея, – не крестьянин он вовсе. Грубоваты, конечно, но мозолей нет.
Ага, может и Мурку вам тут сыграть, подумал Васька, а сам лихорадочно вертел в голове варианты выхода из ситуации.
Пока шёл вслед за упорно молчавшей Пелагеей по дороге, он много думал как раз про такую ситуацию, когда ему придётся давать ответы вот на такие вот вопросы местных. Перебирал в голове все известные ему похожие сюжеты. Даже Штирлица вспомнил. Особо умного ничего не придумалось.
Ну не читал он раньше книжки про попаданцев, не было их в его время в ассортименте книжных магазинов. В отличии от Ивана Васильевича Бунши, разменявшего профессию управдома на должность царя всея Руси, Васька попал далеко не в терем царский. Да и не похож он на аристократа с виду. Кто там ещё у нас в прошлое-то перемещался?
Любимый сериал всех подростков середины восьмидесятых «Гостья из будущего» подсказок ему по теме не дал никаких. Ну, где та Алиса и любопытные пионеры? Тут по взглядам напрягшихся мужиков скорее не пионерские вопросы задавать начнут, а просто приступят к пыткам.
Фильм «Новые приключения янки при дворе короля Артура» он тоже смотрел по телеку. Но нет у него с собой ни пулемёта, ни даже како-то вшивенького макарыча. Угораздило же кому-то его голым сюда отправить. Нет чтоб… Но дальше Васька додумать уже не успевал, надо отвечать хоть что-то, а то вон как смотрят все. Ждут.
– Не помню я, но точно не холоп. А может я и боярин даже. – Васька вдруг решил, что семь бед – один ответ. Чего прибедняться-то, а вдруг прокатит. – Я вот тут вдруг вспомнил, что даже по-немецки говорить могу. А ведь точно не немец. Ну и читать писать помню как. А это значит что?
Он с торжеством и пытаясь выглядеть уверенно, оглядел затихших потенциальных пытателей.
– А значит это, что учителем ты был скорее всего, – задумчиво проговорила Пелагея. – Хотя действительно на иноземца ты не похож. Она оглянулась на Татищева. – Помнишь дядь, у Сумароковых тоже был такой учитель у падчерицы его. Роман Силыч тогда немца прогнал взашей и нашёл русского ей. Так я слыхала что не хуже немца тот в науках разных силён был. Лет правда тому было поболе. Но может и этот такой?
– Мммда? – Боярин решил видимо отложить пытки на потом. – Ладно, позже разберёмся. – подтвердил он Васькины мысли. – Спать давайте, завтра выступать рано.
Васька потянулся вставать.
– А ты куда? – Степан вновь напрягся.
– Так это, по нужде мне, – парень сделал характерный жест, указывая вниз живота.
– Ну пошли провожу, – Степан тоже поднялся с лежащего под ним бревна и не выпуская Ваську из вида пошёл рядом.
Отошли недалеко за кусты, приспустили портки. Обильно поливая давно забывшую дождь травку, Васька поинтересовался у Сепана:
– А чего вы костёр-то так открыто разожгли. Татары не вернутся?
– Да не должны вроде. – Рябой аж ссать перестал. – Ушли они ужо. Как обоз с пушками нашими пограбили, так и рванули. До самого Перекопу чай не остановятся тепереча – пушки добрые были. – Он вздохнул и продолжил водные процедуры.
Когда вернулись боярин возле костра уже накрыл племянницу одеялом и сам лёг за ней, ближе к лесу. Собой прикрывая как бы.
Второй, который тоже оказывается был Степан, пошёл проверить лошадей, которых воины в овраге стреножили рядом с трофейной татарской телегой без колеса.
Кстати Степан, который первый, имел фамилию Рябой. Да и был, если честно, рябым. Так что, не кликуха это у него оказалась, а самая, что ни на есть, обычная фамилия, на которую он естественно не обижался. Так их и отличали в отряде. Стёпа и Рябой.
Третьего боевого холопа звали Макар. И тот уже дрых, периодически всхрапывая во сне.
Вскоре за ним уснули и остальные. После сытного ужина и накатившего на всех чувства, что наконец-то всё устаканилось и волноваться уже не надо, согретые с одного бока догорающим костром, все заснули. На карауле остался один Стёпа. За костром и за округой кто-то должен присматривать всю ночь. Ну меняться будут воины посменно, дело солдатское. Но Ваську не тревожили. Не хватало ещё, чтобы неизвестно кто их покой сторожил.
…
По утру Васька разлепил глаза и первым кого увидел, был сидящий возле костра Терентий. Он же четвёртый.
В животе громко заурчало. Терентий поглядел на Ваську.
– Душа добавки просит или наружу рвётся, – усмехнулся он в усы.
– Да, похоже, наружу, – и Васька побежал в овраг на ходу разматывая верёвку, поддерживающую его штаны. Виноват ли в этом вчерашний кулеш или съеденные почти сутки назад перепрелые овощи Ваське было всё равно. Отбежал подальше и присел за кустами.
Справлять нужду на природе Ваське было не привыкать. В начале восьмидесятых в деревенском доме у тогда ещё живой бабки, матери его отца, он с лихвой хлебнул сельской жизни. Рыбалка с местными пацанами, уход за поросятами, сенокос, и даже за десять рублей замещал ушедшего в запой пастуха и неделю пас стадо тёлок, сидя на старом колхозном мерине без седла. Ходил потом пару недель враскоряку. Шустрые тёлки не давали ему ни минуты расслабиться.
Сидя за кустами в неглубоком овражке в позе гордого орла, Васька мял в руках лист лопуха и размышлял: а чем они тут подтираются, например, зимой? Талоны на туалетную бумагу, сахар и водку в начале девяностых, как он считал, показали ему перечень продуктов первой необходимости для населения во все времена. В деревне он всегда на такой случай таскал с собой пару смятых листов старых газет. Газеты, конечно, пожёстче будут, чем туалетная бумага, но на безрыбье и рак рыба.
А тут что? Сеном чтоль? Так всю задницу исколешь да исцарапаешь. Но может дело привычки. И ведь не спросишь – не поймут. А прослыть дурачком Ваське вовсе не хотелось. Лучше изображать частично потерявшего в бою память. Но не до такой же степени, чтобы забыть базовые навыки каждого местного человека. Говорить-то вон, как бы потеряв память, он не разучился, а как жопу подтирать, выходит, смог забыть? Блин.
Уже натягивая штаны, Василий услышал невдалеке за берёзами тихие голоса. А потом рядом с ним пролетела стрела и с хрустом вонзилась в дерево прямо перед его лицом.
Татары, так и не дождавшись своих двоих нукеров, всё-таки решили вернуться за поломанной телегой. И приехали они аж двумя конными десятками к ним на костерок явно не чайку попить с баранками. Лошадок предусмотрительно оставили в сотне метров в распадке, а сами цепью стали приближаться к стоянке русских. Воины передового отряда карателей Девлета Герая недавно сожгли какой-то мелкий русский хуторок и уже успели за эту ночь немного отдохнуть. И тихо ходить они тоже умели.
…
Выходец из семьи зажиточного крымского торговца рабами, Ахтем проделал нелёгкий путь, через три года службы в войске крымского хана став унбаши (десятником). Потом был замечен самим Девлет Гераем, сыном самого хана, и ещё через два года стал йезбаши (сотником) его элитного отряда карателей. Не зря последние пять лет он так упорно изматывал себя тренировками и сделал столько набегов на Русь, весьма преуспев в деле убийства мирных крестьян и грабежей их скудных деревенек.
После того, как два дня назад получил личную похвалу от самого сына хана Гарая за захват русских пушек в последнем удачном для его отряда деле по преследованию отходящего русского войска, молодой 24-хлетний Ахтем сильно возгордился.
Воины его сотни уже начали немного роптать между собой, что мол загонял их совсем господин. Не даёт им даже времени поделить захваченное, ни отдохнуть нормально после боя. Удаль свою всем показать хочет. Вот он какой свирепый и неутомимый. Не зря его сам сын шаха вниманием оделил и обнимал при всех.
Влетев с отрядом в небольшой русский хуторок, Ахтем приказал убить всех и спалить дома, не дав даже по обычаю поиздеваться над пленниками и понасиловать девок. А девки тут пригожие были.
Скарба набрали на три телеги всего. Бедно живут местные. А может потому, что начало лета всего-лишь. Ни тебе зерна, ни скотины упитанной. Даже кур и тех не нашли. Всё что собрали быстро погрузили и рванули опять за русскими. Маловато им добычи было. Глядишь, что ещё отщипнуть можно у такого трусливого противника.
Но с телегами быстро идти не получалось. Три местные полудохлые клячи, которых татары впрягли в повозки с награбленным, еле тянули. А ставить под телегу своих боевых скакунов никто из воинов естественно не собирался.
Когда у одной из телег, наехав на яму, сломалось колесо, Ахтем приказал двоим нукерам остаться и чинить, а сам погнал отряд дальше.
Ночью отряд остановился у небольшой речки на отдых. Отдохнуть всё-таки надо. Не людям, так хоть лошадям.
Оставленные нукеры их так и не догнали, хотя почти всю ночь охранявшие стоянку патрули татар всматривались в темноту, стараясь не пропустить одинокую телегу.
Едва забрезжило утро, Ахтем поднял два десятка своих лучших воинов и на чуть отдохнувших скакунах рысью пошёл назад, выискивая глазами этих недотёп. Бросать награбленное он не любил. Да и воины не поймут. Ведь позади противников уже нет. Ну не должно быть.
Уже подъезжая к месту, где оставили ту проклятую телегу, они почуяли дым. От опушки небольшой рощи тянулся запах, хотя дыма как такового никто не видел.
Спят небось, сыны шакала.
Но, разглядев рассёдланных лошадей, опытный сотник остановил жестом отряд. Лошадей было пять. Явно больше, чем они оставляли вчера.
То, что там русы, он уже не сомневался. Лошадки были приметные, не татарские и не арабские скакуны. Уж в чём-чём, а в лошадях татарин разбирался хорошо и зрение его ещё никогда не подводило.
Ахтем приказал спешится и, оставив троих с лошадьми, сам повёл остальных воинов в обход места стоянки русов.
…
Глава 4
– Тревога! – успел крикнуть Васька и резко пригнулся, уходя перекатом вбок, чуть не наступив в кучку собственных экскрементов. Накаркал, твоюжмать! – только подумал он и бросился влево, уходя с линии атаки противника.
Он не смог сходу определить их количество, но то, что нападавших больше пяти это точно. Мозоль на правой пятке отдала резкой болью от ускорения. Но такие мелочи уже не беспокоили.
Рукомашеством и ногодрыжеством Васька начал заниматься с шести лет. Можно сказать, всю сознательную жизнь он только и делал, что учился вредить ближнему своему и у него это получалось весьма недурственно. Кубки и медали за победы в районных и городских соревнованиях, потом инструкторы армейского спецназа, десяток вылетов в горячие точки. И нелепая смерть от заточки какого-то зека. Тьфу, блин, опять вспомнил не к месту. Ну, сегодня-то уж он точно не умрёт. Тут лес, а не узкие коридоры зоны. А уж что-что, а в лесу Васька драться умел намного лучше. Тут можно и разделить соперников через естественные препятствия в виде деревьев и кустарника, и палки разные, и овражек тот же – всё ему в помощь.
Зипун остался возле костра, да и топорик с ножичком тоже. Не до того было когда приспичило по нужде. Ну налегке, так налегке. Понеслась!
Выглянув из-за края овражка, он быстро оценил диспозицию и метнулся кабанчиком к левому флангу. Там, раздвигая мелкие кустики и пригнувшись, крались четверо башибузуков, и парень решил, что начать можно именно с них. Луков у них в руках не было, а против холодняка спецназовец работать умел. Но лучше бы, конечно, если по одному, а не как тогда, в день его смерти, когда урки все разом на него навалились в узком проходе. Мотнув головой, и прогоняя такие невовремя опять возникшие «приятные» воспоминания, он на секунду замер, переведя тело в режим повышенной концентрации восприятия мира, и вылетел сбоку на первого злодея.
Первый татарин умер от удара ребром в шею почти мгновенно. Двое, идущие рядом с первым, ещё только разворачивали свои сабельки в сторону возникшего ниоткуда русского, когда Васька в подкате как кегли сбил их с ног и одновременными резкими движениями пятки и кулака упокоил и этих. Масса тела спецназовца сыграла тут как нельзя лучше. Но мозоль на пятке опять ударила резкой болью.
Вскочив на ноги, он уклонился от просвистевшего мимо клинка последнего героя и с разворота вертушкой в голову уложил и этого.
На всё про всё у него ушло от силы десять секунд. А потом раздались выстрелы.
…
Калибр пистолей в этом времени был куда как больше, чем нужно для уверенного поражения живой силы в ближнем бою. Останавливающий эффект от такого оружия был огромен. Пуля, выпущенная с короткого расстояния, могла, в прямом смысле, снести голову нападавшего или оторвать руку.
Мужички, разбуженные криком попаданца, были не новиками, а уже матёрыми вояками. Мгновенно оценив ситуацию, они рассредоточились по опушке и затаившись за пнями и куцим кустарником выставили вперёд свои адские пукалки.