Эхо Преисподней

Максим Безликий

Эхо Преисподней

Лицом к безумию

Призрачная тишина

Темнота и дождь словно сговорились, чтобы укутать заброшенную психиатрическую больницу “Эхо тишины” в плотный, непроницаемый саван. Ветер, завывая в проемах разбитых окон, казался голосом заблудших душ, обреченных вечно блуждать по ее мрачным коридорам. Детектив Майлз Кеннеди, промокший до нитки, остановил свой видавший виды Ford Crown Victoria у покосившихся ворот, словно устыдившись, что привел столь заслуженный автомобиль к столь жуткому месту. Он долго смотрел на облупившийся фасад здания, словно вчитываясь в его историю, написанную потрескавшейся краской, выбитыми стеклами и паутиной, густо оплетающей все углы. Лунный свет, пробиваясь сквозь низкие, тяжелые тучи, то и дело выхватывал из темноты фрагменты былого величия: парадные колонны, покосившийся портик, окна, зияющие черными глазницами, словно пустые глазницы мертвеца. “Эхо тишины”, когда-то место надежды и исцеления, где люди отчаянно пытались найти выход из лабиринтов своих разумов, теперь манило лишь холодом, зловещим молчанием и леденящими душу легендами.

Майлз вздохнул, поправил кобуру под промокшим, тяжелым плащом и, выбравшись из машины, ощутил как пронизывающий холод проникает сквозь одежду, заставляя его невольно поежиться. Он направился к массивным воротам, изготовленным из кованого железа, с некогда внушительными, но теперь давно поржавевшими и сломанными деталями. Цепь с замком, висевшая на одной петле, давно сдалась под натиском времени, и ворота легко поддались под его напором. Переступив порог, он почувствовал, как густой, спертый воздух проникает в легкие, наполняя их смесью затхлости, пыли, плесени и чего-то еще, неуловимо жуткого, что вызывало неприятное покалывание в носу. Это был запах смерти, оставленный здесь в стенах много лет назад.

– Ну, вот и я, – пробормотал он себе под нос, его голос звучал непривычно громко и как-то неуместно в этой мертвой тишине. Он вытащил из кармана небольшой, но мощный фонарик, щелкнул выключателем, и луч света заскользил по внутреннему двору.

Фонарик в его руке нервно метался по коридору, освещая обвалившуюся штукатурку, исписанные непонятными символами стены, где, судя по всему, пациенты пытались выразить свой внутренний мир, груды разбросанной мебели, покрытой толстым слоем пыли, и местами торчащие из пола гвозди. Звуки капающей воды, доносившиеся из разных уголков здания, и далеких завываний ветра, которые словно насмехались над его присутствием, усиливали чувство тревоги и одиночества. За последние несколько месяцев в окрестностях бесследно исчезло несколько человек, и все нити, хоть и туманно, но вели к этому жуткому месту. Полиция, по большей части, предпочитала не соваться в “Эхо тишины”, списывая пропажи на сбежавших бродяг, которых, по слухам, здесь не мало, но Майлз, упрямый до мозга костей и с обостренным чувством справедливости, не верил в совпадения. Его интуиция, выкованная годами работы в убойном отделе, кричала ему, что здесь что-то нечисто.

Он двинулся вперед по длинному, мрачному коридору, заглядывая в каждую палату, пытаясь не наступать на осколки стекла и остатки штукатурки. Пустые, они представляли собой мрачное зрелище – расшатанные, скрипящие кровати с покосившимися металлическими спинками, перевернутые тумбочки с вывалившимися ящиками, клочья пожелтевших обоев, свисающие со стен словно кожа старого зверя, и грязные матрасы, лежащие на полу. В одной из палат он наткнулся на истерзанный дневник, переплет которого развалился на части, а страницы были покрыты пятнами, похожими на кровь и плесень. Он лежал на полу рядом с разбитым оконным стеклом, словно кто-то в отчаянии выбросил его, или наоборот, обронил, когда пытался сбежать. Майлз присел на корточки, осторожно подобрал дневник, и пожелтевшие, пожухлые страницы зашелестели в его руках, словно пересохшие листья на ветру.

– Посмотрим, что ты можешь мне рассказать, старый друг, – сказал он, открывая первую страницу, и едва уловимый скрип его голоса раздался в тишине.

Записи были сделаны от руки, корявым, дрожащим почерком, полным страха, отчаяния и мучительной надежды. Они рассказывали о странных, экспериментальных методах лечения, проводимых в больнице, об ужасных экспериментах, которым подвергались пациенты, и о боли, которую они испытывали день за днем, час за часом, минута за минутой. Майлз читал, хмуря брови, и с каждой строкой его сердце сжималось от боли за тех, кто оказался заперт в этих стенах.

– “Они называют это “лечением”, – прочитал он вслух, стараясь придать своему голосу уверенность, – “но это больше похоже на ад. Они забирают у нас все, даже разум… они хотят сделать нас… другими”.

Он перевернул несколько страниц, на которых были разрозненные записи, слова, вырванные из контекста, словно обрывки мыслей, пытающихся вырваться на свободу. – “Свет… он уходит… тьма… она наступает…”, – прочитал он вслух, и его голос дрогнул. – “Они… они… не люди…”. Записи обрывались, так и не закончив мысль.

– Это кто же тут так страдал? – раздался позади него хриплый голос, неожиданно разрывая тишину, от которого у Майлза мурашки побежали по коже, как от прикосновения ледяной руки. Он резко обернулся, вскидывая фонарик в сторону звука, готовый к защите.

В коридоре, в нескольких шагах от него, стояла высокая, худощавая фигура в длинном, темном плаще, похожем на траурный саван, лицо которой было скрыто в тени капюшона. Майлз не мог разглядеть черты лица, лишь силуэт, казавшийся неестественно мрачным на фоне тусклого света фонарика. – Кто ты? – спросил Майлз, стараясь, чтобы его голос звучал твердо, направляя луч фонарика прямо на незнакомца, словно пытаясь прожечь эту тень.

– Я? – ответил тот с усмешкой, его голос звучал как шорох сухих листьев, – Я всего лишь гость, как и вы, детектив. Любопытство – это опасный порок, не так ли? Особенно в таких местах, как это.

– Ты следил за мной? Откуда ты знаешь, кто я? – Майлз сделал шаг назад, его рука непроизвольно потянулась к кобуре с пистолетом, стараясь не терять незнакомца из виду.

– Ну, в таком маленьком, богом забытом городке, как этот, новости распространяются быстро, – ответил человек в плаще, – и, признаюсь, вы не особо скрывались, детектив. Все знают, что вы здесь из-за пропавших, но они ошибаются, если думают, что вы их найдете. Меня зовут… неважно. Для вас я просто Хранитель. Я охраняю это место от непрошенных гостей.

Майлз почувствовал, как напряжение в воздухе сгущается, словно перед грозой. Его инстинкты кричали об опасности, заставляя быть настороже. Он медленно поднялся, сжимая дневник в руке, готовый к любой неожиданности.

– Что ты тут делаешь? – спросил он, настороженно следя за каждым движением Хранителя.

– Я? Я лишь наблюдаю за тем, как прошлое возвращается, как тени прошлого пытаются выбраться на свет, – ответил тот, растягивая слова, словнонаслаждаясь каждой секундой, – Видишь ли, у этого места есть свои тайны, свои скелеты в шкафах. И не всем смертным стоит знать правду. И особенно вам, детектив.

– Ты имеешь какое-либо отношение к пропажам людей? – Майлз сжал кулак, стараясь сдержать нарастающее раздражение и не дать эмоциям взять верх.

Хранитель медленно покачал головой, словно отрицая очевидное, но в его глазах мелькнуло что-то зловещее. – Я не причастен к исчезновениям, детектив, хотя… – он сделал паузу, словно обдумывая свои слова, – возможно, я здесь, чтобы… предостеречь. Это место… оно как ненасытный зверь, пожирает любопытных. Вы ведь не хотите пополнить их ряды, не так ли? Я видел много таких, как вы. Они приходят и исчезают, словно пылинки на ветру.

– Угрожаешь? – Майлз напрягся еще сильнее, его мышцы напряглись, готовые в любую секунду среагировать на опасность, но он старался не подавать виду, продолжая следить за Хранителем, как ястреб следит за добычей.

– Скорее… предупреждаю, – Хранитель сделал еще один шаг вперед, и слабый лунный свет, пробиваясь через разбитые окна, упал на его лицо, делая его бледным и худым, с глубокими темными тенями вокруг глаз, отчего он казался похожим на ходячего мертвеца. Его губы растянулись в зловещей ухмылке, показывая редкие, желтоватые зубы. – Знаете, детектив, любопытство убивает кошку, но, как говорят, людям оно вредит куда больше.

– Меня не напугать, – Майлз отступил еще на шаг назад, – Я пришел сюда, чтобы найти правду, какой бы ужасной она ни была.

– Тогда… – Хранитель внезапно засмеялся, хрипло и безрадостно, словнозвук погребальных колоколов, – тогда удачи вам, детектив. Вам она точно понадобится. Надеюсь, вы не будете слишком разочарованы, когда узнаете правду. Но боюсь, что ваша правда, может быть не такой, какой вы себе представляли.

С этими словами Хранитель развернулся и, не спеша, но как-то подозрительно быстро, пошел прочь по коридору, его длинный плащ развевался за спиной, словно крылья мрачного ангела, и его фигура вскоре растворилась в темноте, оставив после себя лишь ощущение липкого ужаса и зловещей тишины. Майлз, провожая его взглядом, ощутил ледяной холод, пробежавший по спине, словно кто-то дотронулся до него ледяными пальцами. Он снова перевел взгляд на дневник в своих руках, записи казались еще более жуткими, а тишина вокруг – еще более зловещей и пугающей. Каждая комната, казалась, наблюдала за ним, ожидая его следующего шага.

– Ну что ж, – прошептал Майлз, его голос едва слышно прозвучал в тишине, – посмотрим, что ты еще нам покажешь, “Эхо тишины”. Я не уйду отсюда, пока не узнаю всю правду. И мне не важно, кто или что стоит на моем пути.

Внезапно, вдалеке, в глубине коридора, послышался приглушенный шум. Какой-то звук, едва уловимый, но определенно заставляющий сердце биться чаще, словно барабанная дробь, предвещающая битву. Что-то вроде скрежета металла, отдаленного шепота и глухого стука, который отдавал эхом в стенах. Майлз на мгновение замер, прислушиваясь, и сжал фонарик крепче, его рука на всякий случай потянулась к кобуре, словно пытаясь найти в нем поддержку и защиту. Его инстинкты кричали, что это не просто игра воображения.

– Кажется, меня здесь ждут, – пробормотал он, медленно двинувшись в сторону звука, ощущая нарастающее напряжение в воздухе, словноневидимые нити натягивались вокруг него. Он понимал, что Хранитель был прав – в “Эхе тишины” его ждали, и это место точно не собиралось отдавать свои тайны без боя, и ему придется заплатить за правду, возможно, своей жизнью. Он ощущал тяжесть ответственности, лежащую на его плечах, и понимал, что возможно, он уже сделал шаг навстречу своей погибели. Но он не мог остановиться, пока не разгадает эту тайну.

Зловещее открытие

Звук, привлекший внимание Майлза, казался одновременно и манящим, и отталкивающим, словно он был зовом сирены, призывающим его в пучину неизвестности. Он напоминал скрежет металла по камню, словно кто-то пытался вырваться из каменного плена, перемежающийся с тихим, почти неразличимым шепотом, похожим на молитвы обреченных, и всё это сопровождалось глухими, ритмичными ударами, от которых, казалось, содрогаются сами стены больницы, словно она была живым существом, испытывающим муки. Детектив, проигнорировав наставления своего разума, который кричал ему бежать отсюда как можно дальше, прочь от этого проклятого места, двинулся вглубь коридора, туда, откуда доносились зловещие звуки. Он старался ступать бесшумно, словно тень, избегая скрипа старых половиц и неровностей на полу, словно стараясь не спугнуть того, кто скрывался за этими странными, леденящими кровь звуками. Фонарик в его руке отбрасывал длинные, танцующие, искажающие тени, которые меняли очертания и без того мрачного коридора, превращая его в подобие лабиринта из ночных кошмаров, где за каждым углом могла подстерегать смертельная опасность. Каждый шорох, каждый капающий звук и даже собственное дыхание казались ему подозрительными.

Проходя мимо ряда палат, Майлз обратил внимание на то, что некоторые из них заметно отличались от остальных. Двери были заперты наглухо, словно их пытались запечатать от внешнего мира, а на самих дверях красовались жуткие надписи, выполненные, казалось, кровью, или каким-то темным, маслянистым веществом, от которого исходил едкий, химический запах. На одной из дверей он заметил нацарапанное слово “Эксперименты”, выполненное корявым, дрожащим почерком, а на другой – “Муки”, написанное словно в агонии. От этих надписей его сердце сжалось, и он на мгновение пожалел, что вообще ступил на порог этого проклятого места, что поддался своему любопытству и профессиональному долгу. Он не мог представить, какие муки и пытки приходилось испытывать людям, которые находились за этими дверьми, и это знание заставляло его кровь стыть в жилах. Он чувствовал их боль, их страх, их отчаяние, которые висели в воздухе, словно невидимая пелена.

Звук, тем временем, становился все более отчетливым и громким, словно пытаясь заманить его в свою ловушку, указывая направление. Майлз свернул за очередной угол и оказался перед большим залом, двери в который были распахнуты настежь, словно приглашая его войти. Комната выглядела как бывшая операционная, или, возможно, анатомическая, или даже пыточная. В центре стоял большой металлический стол, покрытый чем-то, что подозрительно напоминало засохшую кровь, перемешанную с грязью и плесенью. Стол был не просто испачкан, а пропитан кровью, словно на нем долго и мучительно умирали люди. Над столом нависала массивная лампа, похожая на прожектор, отбрасывающая жуткие тени, которые искажали очертания помещения, заставляя предметы казаться больше, страшнее и зловещей, чем они были на самом деле. Инструменты, разбросанные на соседнем столике, блестели в тусклом свете фонарика, напоминая пыточные орудия из какого-нибудь средневекового замка. Это были скальпели, пилы, крючки, щипцы и другие инструменты, назначение которых вызывало лишь ужас и отвращение.

Майлз осторожно, стараясь не дышать, подошел к дверному проему, словно боялся нарушить тишину, которая окутывала комнату, стараясь не издавать ни единого звука. Он медленно перевел взгляд на центр комнаты и тут же замер, словно окаменел от ужаса, его мышцы напряглись, а сердце забилось с бешеной скоростью, готовое выскочить из груди. На столе, в неестественной, почти карикатурной позе, лежал человек. Он был обнажен, и его тело было истерзано, словно его растерзали дикие звери, или, что еще хуже, безумный садист. Кожа была покрыта глубокими порезами, рваными ранами и странными разрезами, из которых, казалось, до сих пор сочилась кровь, словно он был мертв лишь пару минут. На лице застыла гримаса ужаса, а глаза, открытые и пустые, смотрели в потолок, словно искали там ответы на свои мучения, а может быть молили о пощаде. Его рот был открыт в беззвучном крике, словно его боль все еще продолжалась.

– Боже мой… – прошептал Майлз, отступая на шаг назад, словнопытаясь укрыться от ужаса, охватившего его. Его желудок сжался от отвращения, тошноты и ужаса. Он никогда не видел ничего подобного, даже за годы работы в убойном отделе, где он повидал много жестокостей. Это было за гранью человеческого понимания, за гранью всего, что он считал возможным. Это было не просто убийство, это было издевательство, варварство и абсолютное безумие.

Он с трудом подавил тошноту, которая подступала к горлу, и сделал еще один шаг вперед, словно его ноги перестали ему подчиняться, желая убедиться, что его глаза его не обманывают, что это не галлюцинация, вызванная темной атмосферой этого места. На теле жертвы было нанесено множество порезов и разрезов, некоторые из которых были явно сделаны с хирургической точностью, словно их делал профессионал своего дела, а другие, напротив, были хаотичными и неаккуратными, словно их делал человек, одержимый безумием, а может быть и вовсе какой-то зверь. Майлз попытался рассмотреть лицо жертвы, но оно было изуродовано до неузнаваемости, обезображено нечеловеческой жестокостью. Он знал, что это не обычное убийство, это что-то куда более жестокое, извращенное и зловещее. Это была не просто смерть, это было настоящее мучение, настоящая пытка, это было проявление темной стороны человеческой натуры.

– Он… он еще жив? – прошептал он, надеясь на чудо, на то, что ему показалось, но его надежда тут же угасла, как свеча на ветру. Пустые, безжизненные глаза, застывшая гримаса боли, и неестественное положение тела говорили сами за себя. Этот человек был мертв, давно мертв, и, судя по всему, умер мучительной, ужасной смертью. Он стал жертвой жестокого эксперимента.

Пока Майлз пытался переварить увиденное, его разум отчаянно пытался найти объяснение всему этому ужасу, он заметил что-то, что ускользнуло от его внимания ранее. На полу, рядом со столом, валялся окровавленный хирургический скальпель, его металлическая поверхность блестела в свете фонарика. Он был тонкий и острый, и на его лезвии виднелись капли засохшей крови, а также еще что-то черное и липкое, что вызывало отвращение. – Вот чем ты его убил, ублюдок… – прорычал Майлз, поднимая скальпель, пытаясь сдержать гнев, который кипел внутри него, и одновременно он чувствовал тошноту от вида этого инструмента смерти. Ощущение холода и мерзости от прикосновения металла, пропитанного смертью, прошло по его руке, заставляя его невольно содрогнуться.

Внезапно звук, раздавшийся сзади, словно разрывая тишину, заставил его резко обернуться. Он услышал негромкий, но отчетливый скрип старых половиц и тихий, едва слышный вздох, словно кто-то пытался скрыть свое присутствие, словно кто-то подкрадывался к нему, как хищник к своей жертве. Он быстро поднял фонарик и направил его в сторону звука, готовясь к схватке, словно почувствовал приближение опасности, словно какой-то хищник вышел на охоту.

В дверном проеме, словно призрак из ночного кошмара, стояла высокая, худая фигура, которая отбрасывала длинную, извивающуюся тень на пол, словно зловещая змея. Лицо незнакомца было скрыто маской, напоминавшей гримасу безумного шута, с широкой, зловещей улыбкой, которая казалось, смеется над его страхом, и безумным, пустым взглядом, за которым скрывалась тьма. На маске, в районе щек, виднелись странные, красные пятна, которые очень напоминали кровь, словно безумец смаковал свое кровавое дело. В руках незнакомца был хирургический скальпель, точно такой же, как и тот, что Майлз держал в руке, словно он был его отражением, его темной стороной. Он неторопливо перебирал его пальцами, словно играя с опасной игрушкой, словно наслаждаясь ее острым лезвием. – Я так долго ждал этого момента, – проскрипел незнакомец, его голос был хриплым, простуженным, и неприятным, как будто он не разговаривал уже много лет, или его глотку поразил какой-то недуг. – Чтобы снова погрузиться в работу.

Сердце Майлза бешено заколотилось, и он сделал шаг назад, но понимал, что ему некуда бежать, что он попал в ловушку, устроенную этим безумцем. – Кто ты такой? Что здесь происходит? – спросил он, стараясь, чтобы его голос не дрожал, хотя внутри у него всё сжималось от страха, словно ледяная рука сдавила его сердце. Он был один, посреди заброшенной, проклятой больницы, в окружении безумца, и он понимал, что его шансы на спасение близки к нулю.

Незнакомец на мгновение замер, словно рассматривая Майлза, как ученый рассматривает подопытного кролика. Затем он начал медленно приближаться, его шаги звучали зловеще в тишине, напоминая приближение хищника к своей жертве. – Я – хирург, детектив, – ответил он, его голос был тихим, но от этого не менее пугающим, словно он говорил с самой смертью. – Я продолжаю дело, начатое здесь. Я делаю то, что должен, – он сделал паузу и пристально посмотрел на Майлза. – Вы ведь знаете, что в этом месте когда-то находилась психиатрическая больница? Вы читали дневник? Читали записи больных? Читали мои заметки?

Майлз кивнул, крепче сжимая в руке окровавленный скальпель, как будто это было его единственным оружием, его единственной защитой. – Я читал дневник, я видел, что тут происходило. Это были ужасные эксперименты, это было не лечение, а пытка! – Его голос дрогнул от гнева и отвращения, а в его глазах вспыхнул огонь ярости.

Хирург на мгновение остановился, приподнял маску, как бы пытаясь присмотреться к детективу, словно изучал его реакцию, как опытный манипулятор. – Пытки? – переспросил он, словно не понимая смысла этого слова, словно он жил в каком-то ином мире, где не было места боли и состраданию. – Нет, детектив, это было не пытка. Это было стремление к совершенству. Мы искали истину, мы стремились к идеальному разуму. Мы хотели исправить то, что природа сделала неправильно. И мы почти преуспели, но… нам помешали.

– Убить человека – это не исправление, это безумие! – воскликнул Майлз, его голос сорвался на крик, не в силах сдержать эмоции.

Хирург рассмеялся, его смех был хриплым и неприятным, словно скрежет ржавого металла, как будто он наслаждался страданиями своих жертв. – Безумие? – проговорил он, делая еще один шаг вперед, его глаза горели безумным блеском. – Кто тут безумен, детектив? Я? Или те, кто живут в своем маленьком, ничтожном мире, полном лжи, иллюзий и предрассудков? Я же вижу реальность, я вижу истинную природу человека, я вижу, что он болен, и я должен его исправить. Я делаю то, что никто больше не осмелится.

– Ты болен, – возразил Майлз, – тебе нужна помощь! Ты больной, сумасшедший ублюдок!

Хирург резко остановился. – Помощь? – переспросил он, словно это слово было ему чуждо. – Зачем мне помощь? Я здоров, детектив. Я вижу то, чего не видят другие. Я знаю то, чего не знают другие. Я могу то, что не могут другие. Я тот, кто принесет в этот мир новый, совершенный разум. И для этого… – он снова поднял свой скальпель, и его рука задрожала от возбуждения, словно он предвкушал вкус крови, – для этого… нужны жертвы. И ты, детектив, можешь стать моим помощником.

Майлз посмотрел на тело на столе, затем на безумца, который стоял перед ним, и понял, что попал в ловушку, из которой ему не вырваться. Это был не просто убийца, это был сумасшедший фанатик, одержимый безумными, извращенными идеями о совершенстве, и он понимал, что, скорее всего, будет его следующей жертвой. Он понял, что бежать поздно, что он загнан в угол, и ему придется драться, чтобы выжить, даже если шансы на победу призрачны. Он сжал в руке окровавленный скальпель, и его тело наполнилось адреналином, готовясь к схватке, которая могла стать последней в его жизни.

– У нас тут небольшой спор, – сказал хирург, облизнув пересохшие губы, – и я думаю, что спор решит этот скальпель. И пусть победит сильнейший.

Хирург быстро, словно дикий зверь, бросился вперед, его скальпель сверкнул в свете фонарика, словно лезвие бритвы, и он обрушился на детектива, словно разъяренный зверь, решивший растерзать свою добычу. Майлз увернулся от удара в последний момент, и лезвие скальпеля лишь коснулось его плаща, прорезав в нем небольшую дыру, словно хирург оставил ему свой знак. Он понял, что его противник ловок, быстр, жесток, и что если он не соберется, если не будет предельно осторожным, если не даст отпор, то проиграет в этой неравной борьбе, и пополнит ряды жертв безумного хирурга. – Ты пожалеешь, что когда-либо ступил на порог “Эха тишины”! – прорычал хирург, снова замахнувшись скальпелем, его глаза горели безумной яростью, он словно стал одним целым со своим орудием убийства.

– Это мы еще посмотрим, – ответил Майлз, и его голос прозвучал твердо, как никогда, уверенно, словноон был готов дать отпор, хотя внутри у него всё дрожало от страха, и он понимал, что это может быть его последней битвой. Он знал, что ему нужно сражаться не только за свою жизнь, но и за жизни всех тех, кто мог стать следующими жертвами безумного хирурга, что он стал их последней надеждой, и что он должен был победить, чтобы остановить этого монстра, чтобы этот кошмар закончился. Он был готов к битве, готов умереть, лишь бы спасти других.

Лицом к безумию

Схватка разразилась с яростью штормового ветра, обрушившегося на скалистый берег. Хирург, подобно раненому зверю, набросился на Майлза, размахивая скальпелем с маниакальной скоростью. Лезвие сверкало в тусклом свете фонарика, оставляя в воздухе размытые, серебристые полосы, словно танцующие огоньки смерти, которые при каждом движении, казалось, шептали ему о его неминуемой гибели. Детективу едва удавалось уворачиваться от ударов, его сердце колотилось в груди, словно птица, попавшая в ловушку, пытаясь вырваться на свободу. Он понимал, что если пропустит хоть один выпад, то лезвие с легкостью разорвет его плоть, и его ждет неминуемая, мучительная гибель. Он должен был быть собранным, сосредоточенным и готовым к любой неожиданности.

– Я знал, что вы придете, детектив, – проскрипел Хирург, продолжая свою безумную атаку, его голос был хриплым, простуженным и неприятным, словноон не пользовался им уже долгие годы, и его связки окончательно атрофировались. – Вы всегда приходите, словномотыльки на пламя, чтобы помешать нашей работе, чтобы разрушить то, что мы строим. Вы мешаете прогрессу, вы ненавидите истину, и вы все равно не уйдете отсюда живым. Я закончу начатое, и никто меня не остановит, ни один живой человек, ни полиция, ни вы. Моя работа должна быть завершена.