Мир сошёл с ума. Опять?! – 1

– Для поддержания ваших штанов мы оставляем на ваше содержание вот такую-то сумму. – Уже перефразируя в свою сторону слова этого серого чиновника, сквозь зубы воспринял Терентий эту несправедливость для своей будущей жизни. А попробуй он возмутиться всем этим произволом, – вы что это мне предлагаете, самому за собой и за своим особняком следить, да этого пособия, которое вы мне оставили на содержание, только на самую скоромную пищу и хватит, – так эти гады и последнего его лишат.

– А вот если бы ты, Терентий, придерживался скромной жизни и держался в тени, не выпячивая перед всеми свою несдешность, – что опять за выражение скоромность, – то тебя бы никто не вспомнил. – И как это всегда в такие сложные и трагические минуты происходит, под руку несообразительности Терентия лезет его супруга, Марфа Андреевна, та ещё паскуда и дура. И не успевает Терентий дальше сообразить в сторону своей защиты от таких её нападок, кинув в неё что-нибудь по тяжелее, на крайний случай ботинок, как она уже завелась и начала ему указывать на те недопустимые по местному благоразумию поступки, которые себе решил позволять Терентий под лозунгом того, что в мире полной свободы будет недопустимо и даже как-то противоречиво не пользоваться тем, что у тебя есть. А если у меня есть большие капиталы, то будет логично, что я буду жить напоказ и пускать ими пыль в глаза не столь как я всё от жизни берущим людям.

А Марфа Андреевна тем временем продолжает гнобить интеллектуальную конституцию Терентия, чёрт её побери, неопровержимыми доказательствами его такого сложного с моральной точки зрения поведения, которое могло и способствовать вот такому решению о заморозке всех его активов – за беспрецедентное бесчестие венценосных особ. – И вот кто тебя, Терентий, тянул за слова вначале, а затем на поступки в сторону прямого понимания выражения пустить пыль в глаза и прямо в лицо члена королевской семьи, которого ты приписал к семейству петухов Гамбургских. – Что немыслимая обида для дома Йокшира, имеющих уже несколько столетий враждебные отношения с этим Гамбургским семейством. – И откуда не спрашивается Терентием всё это знает Марфа Андреевна, сельская дура и когда-то доярка.

– А что, собственно, не так я сделал? – ещё пытается оправдаться Терентий, до чего же сволочной и склочный человек, никогда не признающийся в своих ошибках. И при этом вот такую свою позицию самого упрямого и несговорчивого человека, обосновывающего крайне обескураживающим Марфу Андреевну аргументом. – Да, всё так. И я никогда, ни тебе, никому-то другому не признаюсь, что ты моя главная в жизни ошибка. – И вот как жить с таким провокационным человеком, как Терентий Марфе Андреевне, прямо теряющейся вся в себе от таких его, до чего же головокружительных для неё признаний. Подлец и негодяй этот Терентий, так умеющий манипулировать человеческим сознанием.

Но вернёмся к тому житейскому с точки зрения Терентия факту, который привёл его в такое бедственное положение, причиной которого стало введение в заблуждение Терентия всеми этими мифами о свободе слова и своего волеизъявления в этих благословенных свободой человеческого сознания, а не бога, странах.

– Что сделал?! – переспрашивая Терентия, в край удивлена вот такой неприкрытой наглостью Терентия Марфа Андреевна, благодаря которой все они теперь должны испытывать трудности перевода и что главное, акклиматизации к местным условиям теперь уж точно, что существования. И как внутренним женским умом, интуицией, понимает Марфа Андреевна, то теперь ей придётся работать не успешной хозяйкой бизнесмена Терентия Морозова, а ей в натуре придётся пойти работать, и поди что точно не по своей прежней специальности и желанию. – И кем же? – этим вопросом Марфа Андреевна задалась немного раньше. И тем же раньше не смогла на него сразу ответить, с большим трудом пытаясь припомнить на каких основах строится благосостояние местного контингента жителей.

– Что чаще от всего от них слышится, так это о борьбе за свои права и за права человека иметь все права. Значит, самая востребованная вакансия, это вакансия правозащитника. Что ж, мне это подойдёт. Только надо немного местное наречие подучить. – Мысленно посмотрев на себя стороны и убедившись в своей привлекательности, растущей прямо на дрожжах в сравнении с тем, что здесь из себя представляет вся эта пренебрежительная ко всем холодность в скудных на эмоции лицах представительницах местного жизненного потенциала, Марфа Андреевна наметила для себя будущую стезю по своему совершенствованию.

– И в первую очередь нужно будет что-то в себе изменить согласно местным взглядам на креативность и прогресс. И начинать нужно с самых основ, с имени. – Достаточно здраво и логично рассудила Марфа Андреевна, только с позиции силы мужского шовинизма доморощенная дура и толку от тебя нет никакого. – Теперь то становится понятно, почему все местные гражданские лица (служебным это по их чину полагается) начинают так кисло выглядеть, когда я им представляюсь, они начинают пытаться выговорить пока что про себя моё, такое для них сложносоставное имя, да ещё и с не выясненным пока что предикатом моей личности, отчеством. Для них совершенно неясной составляющей, а если значение этого отчества для них выяснится, то они поди что посчитают, что это отчество есть дань и проявление протекционизма допотопного авторитаризма, который, что тут уж поделаешь, по всем нам когда-то прошёлся, и что было делать, когда вопрос выживаемости человечества так категорично перед ним стоял и человек был вынужден объединяться в общинный уклад жизни.

Ну а сейчас человек, благодаря технологическому прогрессу и развитию, который из себя представляет эволюция, как гвоздевой фактор в крышку гроба теологической версии возникновения и затем развития мира, – ага, конечно, кому-то там в голову стукнуло откровением и знамением одновременно (Сёма! Да проснись ты, наконец, я бог твой!), и он повёл человечество к лучшему будущему, – достиг того самого уровня, когда он может совершенно открыто заявить о своей независимости существования от природного фактора, который только на первом этапе становления человечества, на уровне рефлексов, как-то ему способствовал в своём развитие.

А вот сейчас этот природный фактор стал тем фактором, который тормозит дальнейшее развитие в своём совершенствовании человека. Где человек для себя понял свои природные пределы, и чтобы за них перейти, нужно нечто другое. И это другое находится в возможности трансформации человеческого сознания. – И вот спрашивается, откуда взялись все эти, до чего несвойственные интеллекту домохозяйки мысли. И ответ на этот вопрос видится в той стрессовой ситуации, в которой оказалась семья Терентия Морозова, и в первую очередь Марфа Андреевна, очень верно и дальновидно думающая о том, что всё что им здесь, на чужбине, предстоит перенести, в первую очередь ляжет на её плечи.

А на Терентия нет большой надежды, он как обычно психанёт и только ещё сильней усугубит и так не гладко складывающуюся ситуацию. Что так и вышло, как она это сейчас воочию видит. Вот и приходится Марфе Андреевне вот так оперативно реагировать на все эти кардинальные изменения в своей жизни, подчёркивая самые основы своей новой среды обитания и ореола существования не шибко знакомых для себя представителей социума и человечества.

– Буду зваться Марией Антуанеттой. – В Марфе Андреевне от такого трансформирования своего имени под требования новой реальности и её выговора через алфавит другого построения умственной сознательности и построения гласных и несогласных вечно с тобой звуков, произошло лёгкое головокружение, которому не дало развиться нахождение рядом с ней Терентия, кто вечно её тормозил в своём развитии и не давал полностью раскрыться, даже будучи наедине. И Марфа Андреевна пока что, сразу же негативно среагировала на Терентия, представляющего вся для неё всё запоздалое и не современное. – А вас Терентий как не переименовывай, вы всё равно останетесь для людей какой-то особой фикцией, которую всё равно никак нем поймёшь и с ней приходиться считаться. – С вот такой язвительностью с реагировала Марфа Андреевна на своего между прочим супруга, Терентия.

Впрочем, при наличии стольких лет брака и общего сожительства, за время которого была нажита не только особая снисходительность друг к другу, – что с неё возьмёшь, если она дура, а что от этого дурака ещё можно ожидать, – где каждый из них принимал друг друга таким какой он дурак есть, и ничего сверх того, что ожидалось, не требовал от своего супруга, но и не малое количество детей, если считать в относительных цифрах к уровню местной депопуляции населения, такое её только отчасти язвительное и прискорбное отношение к Терентию, называлось брюзжанием, ни на что особенно не влияющим.

– Хотя… – Марфа Андреевна вдруг передумала насчёт своего прежнего решения, натолкнувшись в лице приосанившегося в альтернативную сторону Терентия на желание его уколоть и тем самым хоть как-то взбодрить. – Моё имя ещё куда ни шло, хотя возможно причиной такого его более менее восприятия, является необходимость не препятствовать выражению моей женской сути, что в местных реалиях есть тотем благоразумия, а вот когда у наших новых знакомых из местных возникает необходимость выговорить имя Терентия, да ещё и в составе всего остального, что относится к его полному имени, – хотя можно было и не утруждать так себя, Терентия и без его отчества здесь никто не перепутал бы, – то они как будто лимон кусают, так их физиономии окисляются.

А что, если Терентию обозваться на пример какого-нибудь древнего философа, а лучше арифметика. Например, Теоремом. Хм. А что, Терентию по всем параметрам подходит. Теорем созвучно его природному и наследственному имени, плюс оно заставляет задуматься над загадкой своего значения, – какое доказательство в имени твоём, – и вызывает уважение таким своим оригинальным звучанием. А Терентий ничего так не любит, как доказывать что-то. Особенно свою правоту. И это имя как нельзя лучше ему подойдёт, с отеческой приставкой – Спиционович.

И вот откуда ноги растут в этой отеческой приставке, то этот вопрос так и остался невыясненным, а всё по причине неугомонного и нетерпеливого характера Терентия, требующего от Марфы Андреевны немедленного подтверждения своих гадких в его сторону инсинуаций и само собой доказательств того, что поможет сохранить их отношения на прежнем, доверительном уровне. В общем, живо говори дура, что там такого я натворил, что это вынудило обратить в мою сторону пристальное внимание фискальных служб, которые без судебных разбирательств в один момент меня отморозили, заморозив все мои счета.

– Значит, хочешь знать? – Марфа Андреевна, отлично зная противоречивый характер своего мужа Терентия, прежде чем выносить ему мозг своими бабскими рассуждениями, сделала вот такое уточнение в его сторону насчёт того, кто всё-таки первый был инициатором всего этого разговора. И хотя это всё со стороны Марфы Андреевны провокация и принуждение Терентия к тому, чего он не хотел делать, Терентий вынужден согласиться. – Это не я, это те гады хотят знать. – Говорит Терентий, кивая в сторону отъезжающего служебного автомобиля.

– Ну тогда всё по порядку. – Говорит Марфа Андреевна, и как это с ней обычно бывает, начинает сама себе противоречить, сбиваясь по ходу своего рассказа на всякий непорядок поведения Терентия и умозаключения его мировоззрения на местные устои жизни и его такой уклад, что Терентий не сразу врубится, что тут к чему. И что самое непрезентативное для местного сообщества, так это то, что эти падлы, всё в дорогих костюмах и сюртуках, а некоторые даже в мундирах, не делают совершенно никакую скидку на незнание Терентием местных языков и наречий.

И по одному только этому факту и трудности перевода Терентий просто обязан впасть в ошибку, в неловкость и ещё какую-нибудь сумятицу. А если учесть то в Терентии, что не учесть ни у кого не получится, его живость характера, то он ко всему этому ожидаемому должен вляпаться в какую-нибудь дурную историю. И притом очень громко и публично. Что, собственно, с ним и случилось, и о чём у него короткая память потому, что всего в своей жизни не упомнишь, тем более из того, что для тебя есть в порядке вещей.

– А начнём мы с того, как очень резко обошли на одном из поворотов этих тормозов и дегенератов по твоему собственному, громкому выражению в открытое окно нашего автомобиля в сторону обгоняемого автомобиля и лиц в нём так ошарашено и неполноценно после такого твоего к ним обращения находящихся. – С холодным красноречием и точностью начала Марфа Андреевна озвучивать факты того памятного дня, который стал предшественником и получается, что причиной всего сегодня произошедшего. И хотя Марфа Андреевна и не думала шутить и иронизировать, Терентию всё из ею сказанного кажется смешным и забавным.

И Марфа Андреевна еле сдерживается от того, чтобы и самой не рассмеяться при воспоминании упомянутого ею же момента с обгоном, как вскоре выяснится, венценосных особ – достопочтенного принца Флоризеля…Да что ж такое?! Опять Терентий всю серьёзность перебил в Марфе Андреевне, теперь точно не могущей вспомнить имя того чопорного и до самого предела самодовольного типа в этом люксовом экипаже. И ей приходится в своей умственной деятельности напрячься, чтобы во всей этой геральдической хрени разобраться. И первое, что ей сейчас приходит на ум, так это то, что в этом мире победы демократии как-то многое провоцирует думать иначе, когда видишь всех этих принцев и принцесс, информационного прохода тебе тут не дающих, на каждом твоём шагу тебя преследующих своей благословенной жизнью всю в ништяках.

И вот это чопорное в себе представительство, да ещё такое всё на амбициях своего пренебрежения ко всему этому тухлому миру и его представительству на аж двух ногах, вдруг и до крайнего предела огорчения и физиологического замешательства типа удивления, как привычно для себя так себя выражать этому прынцу, сталкивается чёрт знает с кем имеешь дело, то есть с Терентием. Кто не будет себя стеснятся и своих поступков, тем более таких, которые его превозносят в запредельную степень. И Терентий, как только заметил прибытие на террасу того самого автомобиля, на котором ехал тот недовольный чем-то тип, то сразу же решил справиться о его самочувствие, которое по всем внешним признакам и параметрам не выказывало здоровье, как минимум духа.

И только двери этого люксового автомобиля были открыты специальным человеком, как Терентий, сразу догадавшись, что тот чопорный тип чем-то болен, раз сам не может дверь открыть, уже тут как тут и готов побеспокоиться о самочувствии этого серьёзно болезненного типа. О чём он так его и спрашивает через голову швейцара. – А чего рожа такая кислая и сам весь жёлтый? Никак с похмела пребываешь?

И уж трудно сказать, что вогнало в ступор и буквальное онеменение этого типа, как после уже выяснилось, Йокширского принца Феодосия второго – то ли появление перед ним того самого человека, кто ему посылал угрожающие сигналы в окно автомобиля, то ли лингвистическая стена непонимания между ними, или всё-таки у них так не было принято нарушать границы личностного комфорта, но так или иначе, Терентий был им не понят на всех уровнях взаимоотношений между людьми. И Терентий был этим Феодосием да ещё не первым, не уразумлён с первого раза. И пришлось Терентию пока что откланяться, как он представляет это движение, плюнув сгоряча себе под ноги и покинув в край удручённого и успевшего сиюминутно покаяться от испуга за все свои преступления Феодосия. Что-то сразу передумавшего принимать участие на этом благотворительном вечере, посвящённого спасению той части млекопитающего мира, который представляют дельфины.

И только понимание Феодосием того, что мир дельфинов без него никто не спасёт, не развернуло его в сторону отбытия домой. Вот только прежде чем присоединиться к ожидающего его обществу, он должен для себя выяснить, кто это такой сейчас был и что ему от меня надо. И единственный, кто на этот вопрос ему может ответить – это герцогиня Йокширская, по совместительству его супруга Агнесса, по удивительному стечению обстоятельств находящаяся тут же и рядом с ним.

Ну а что позволяет Феодосию возлагать столь большие надежды на свою супругу, герцогиню Агнессу, как её зовут все её приближённые, так это её полиглотство. Настолько любит она чесать своим языком, что её язык её вначале довёл до принца Феодосия, кому она так ловко зубы заговорила, а уж затем до ушей других знатных и королевских особ. А так как все эти особы очень уж сильно придерживаются именно своего языка выражения своих чувств и политики, а Агнессе важно до них донести, что она о них думает, то ей пришлось продемонстрировать чудеса своего характера и послушания в изучении новых жизненных и житейских подробностей, которые дают определения на других языках.

Вот по этой причине Феодосий и обратился в сторону Агнессы, кто уж точно ничего мимо своих ушей не пропустит и для начала для себя переведёт всё в его сторону сказанное этим недисциплинированным к уважению человеку. Вот только на пути к этому стоит возникшее в последние пару часов недопонимание между ними, которое вызывает их крайнюю озабоченность и огорчённость, и не способствует конструктивному между ними общению пока он, что за беспредельная дерзость, перед ней не извинится за ту холодность, которую он выразил при её виде в обновках. Что есть беспрецедентная наглость и требование к нему Агнессы, в последнее время всё чаще и чаще забывающая, кто она есть такая и кто он есть такой.

Правда, та ситуация, в которой он сейчас оказался, требует от Феодосия поспешных и решительных действий, и он берёт себя в руки, забыв обо всех тех оскорбляющих само его достоинство словах, которые себе позволила в его адрес: «Бостон стрит 7» герцогиня Агнесса, ругающаяся такими пакостными и похабными словами, которые возбуждают аппетит иного характера в Феодосии и которые позволительно слышать только в устах хабалки, – что есть ещё одно доказательство её полиглотства, – и обращается к герцогине Агнессе со следующим предположением:

– Дорогая, вы слышали, что этот неприятный мне нисколько тип сказал?

На что герцогиня Агнесса следующим образом отреагировала. Она в своём лице выразила недоумение таким умением Феодосия так подчёркивать свою близость к фактам, до которых всем остальным далеко, а на практике это так звучало: я не глухая. После чего она покоробилась слегка тому, что Феодосий делает такой вид, как будто всё в их отношениях в порядке и ничего не произошло категорически ею неприемлемого буквально недавно, перед их отправлением сюда. Но ладно, она всё это может стерпеть и даже закрыть глаза, приняв во внимание неспособность мужского интеллекта принять факт своей неразумности перед тем, что называется актуальная красота, то есть мода, но как Феодосий к ней обращается?! Через вопросы! Тогда как такое обращение предписывается только в сторону себе неровни. А к ней нужно только утвердительно обращаться.

И раз Феодосий считает себя тут самым умным, что есть принижение и дискриминация герцогини Агнессы по интеллектуальному признаку, то она ему сейчас такое услышит, что он себя найти не сможет от таких своих новых знаний.

– От первого до последнего слова. – Самым бездушным и холодным тембром голоса даёт ответ герцогиня Агнесса, не считая за возможное выказывать своё участие в происходящем.

– И что вы скажите по поводу сказанного? – задаётся следующим вопросом Феодосий, с трудом скрывая в себе такого рода неуравновешенность своих внутренних душевных сил, которые дай им только волю, то они эту стерву Агнессу голыми руками об капот автомобиля придушат.

– Человеку свойственно ошибаться по причине увлечённости своим самомнением. – Даёт вот такой, ни к чему не обязывающий и ничего толком не разъясняющий ответ Агнесса. И Феодосий на этот раз не сдерживается и как есть и что хотел сказать, говорит Агнессе: «Так и скажи, что ничего не поняла из того, что он сказал!».

– Так же как и ты, но больше. – А вот что это значило из сказанного Агнессой, то Феодосий не понял, а переспросить Агнессу не было никакой возможности, она покинула очень быстро его, направившись в сторону полного гостей крыльца. И Феодосию ничего не оставалось делать, как последовать вслед за Агнессой и навстречу той опасности, которую нёс ему Терентий, самых непредсказуемых в сторону негатива намерений тип. И одно пока что только спасает Феодосия – это публичность его нахождения на этом благотворительном мероприятии. Где он всё время находится на виду и под защитой окружения разных людей, через призму которых он посматривает по сторонам, в надежде отыскать этого малоприятного для себя типа и наконец-то, для себя выяснить, кто он такой и в чём для него представляет опасность. Но он так нигде не объявился и Феодосий даже сумел забыться, забыв о связанной с ним неприятностей. И так до тех пор, пока он не занял место председательское место в жюри по проведению благотворительно аукциона.

– Ну и вот кто тебя за язык и на такие поступки тянул, перебивать самый главный лот – картину Малевича (не того самого, а другого того самого), который по замыслу устроителей этого аукциона, – а это, как не трудно догадаться, принц Феодосий и его монаршие родственники, члены попечительного совета этого благотворительного мероприятия, – резко и притом саму себя и свой плавный ход повествования перебила Марфа Андреевна, в коей от Марии Антуанетты ещё нет ни шиша и от того она такая живая, без всей той чопорности, вычернутости и бездушия, которыми так гордятся все эти Антуанетты, – и как сейчас я начинаю догадываться, то эта картина принадлежит кому-то из родственников Феодосия и они таким хитрым образом обеляют свои финансовые поступления, не учитываемые налоговыми органами, – должен был выкуплен членом семьи, самым его видным, Феодосием, и тем самым остаться в кругу семьи. А тут вдруг ты, как чёрт из табакерки вылез, и бл*ь, – без этого злоупотребления кульминационного характера слова не выразить всю ту степень неблагоразумия и бесноватости, которой себя постигли все эти члены попечительного совета, – все планы этой заносчивой семейки нарушил.

«Бью все ваши ставки!», – вырвавшись прямо к лоту и к аукционисту, попутно вырывая молоток у него, как гром среди ясного неба обрушиваешь ты эту новость на дремлющие головы заседающей на председательских местах аукциона комиссии. Отчего в этом жюри происходят не предвиденные никак мероприятия, связанные с твоим столь напористым в их сторону появлением. Ведь все уже приготовились пройти к столу отобедать после так блестяще проведённого аукциона, – сэр Болиндброк, как всегда блестяще провёл аукцион, сэр Мальборо не меньше вашего отметился в своём благородстве, уступив вашему сиятельству канделябр её величества, а его высочество в очередной раз затмил всех своей непоколебимой тягой к милости к своим подданным, – и осталось только зафиксировать всё это третьим ударом молотка, объявляющим, что последний лот благотворительного аукциона, картина Малевича-некст, ожидаемо перешёл в руки принца Феодосия за символическую сумму, которую он не поскупился отдать на нужды в них нуждающихся дельфинов (в этом есть некий символизм и гротеск Анатоля Франса), как перед всеми ты заявляешься и нарушаешь для всех столь привычный порядок жизни.

И весь до единого попечительский совет этого аукциона от такой своей растерянности перед лицом самого неожиданного толка непредвиденных обстоятельств, начинает уподобляться разжижжёной массе, растекаясь на своих стульях и выпадая в отдельных случаях, связанных с сэром Болинброком, в креативность своего мышления, роняя себя сразу под стол. И единственный, кто проявляет выдержку, то это принц Феодосий, застопорившийся в одном положении по одной лишь причине. Он тебя узнал и от нервного испуга застыл в умственном ступоре, в таком состоянии не имея никакой возможности перебить твою ставку.

А тебе этого только и нужно было. И ты, беспардонно и что-то в этом есть унизительное, тыча в лица всех этих достопочтенных лиц молотком аукционщика, как бы подспудно у них интересуешься: «Есть ли среди вас смельчак, кто бросит мне вызов?», добавляя при этом нескрытую угрозу: «Только не забывайте, что молоток в моих руках и я им умею как надо пользоваться». И естественно и благоразумно, что все эти лица из попечительского совета этого благотворительного мероприятия, решили с тобой не пререкаться и не портить тебе настроение. И даже единственный, кто мог тебе потенциально бросить вызов, принц Феодосий, и тот счёл, что всё того не стоит и он лучше помолчит в тряпочку, как ты ему порекомендовал это сделать, сунув кулак под нос.

– Ну а раз никто меня тут не урезонит, то картина моя. – Заявляешь ты, и жутким гулом удара молотка ставишь точку в этом аукционе, погружая в собственное окисление всю председательскую комиссию.

– И как теперь я понимаю, то ты был не забыт. – Без особого восторга и оптимистического настроя делает итоговый вывод Марфа Андреевна. И Терентий, что для него удивительно, вынужден с ней согласится. Правда, не без свойственного ему сумасбродного замечания. – Так что думаешь, и картину заберут?