Круговорот

6

Мне стало душно. Передо мной лежал он, мой повелитель, живой плюшевый медведь. Он умел ходить, шевелить лапами и писать гусиным пером. Костыли валялись рядом, а его морда уткнулась мне в живот. Ноги его на шелковых нитях больше не шевелились. Комната была закрыта на ключ. Как же им пользоваться? Куда крутить? Вправо или влево? Как это, оказывается, тяжело двигать плюшевыми лапами. Я никогда не знала, что за этой дверью. Когда повелитель снимал очки, он запирал нас в огромном шкафу и там мы валялись целыми днями, пока он не доставал нас оттуда, чтобы поиграться. Я вышла в коридор. Так ещё одна комната. Ой, а какой здесь огромный медведь, прислонился к комоду. Почему он без одежды? Мне неудобно и стыдно смотреть на него. Я зажмурилась. А где же его живот? Я пошевелила лапами. Вот он, шелковистый какой. Я прижалась к нему щекой. Почему повелитель запрещал смотреть на живот? Какая странная религия? Но щупать его гораздо приятнее. Так бы и прижималась, всю тысячу лет.

– Нет, я ещё не согласился на тысячу!

– Господи, как приятно. Спасибо, что расколдовал меня и освободил от моего повелителя.

7

– Андрей Петрович, медвежья комната распахнута и главный валяется на полу. Нет, лапы больше не шевелятся.

– Быстро сосчитайте всех медведей.

– Медведицы нет.

– А вот и она, красавица, чудесница, хорошенькая ты моя.

Столько хороших слов мне ещё никто не говорил. Меня ласково взяли на руки.

– Открой, милая, глазки. Что ты видишь?

– Я боюсь.

– Чего ты боишься?

– Открыть глаза. Этого нельзя делать без очков.

– Кто тебе сказал такую глупость?

– Это не глупость. Это самая правильная религия. Мой повелитель выбросил очки и умер. Он нарушил главный запрет.

Я почувствовала, что меня гладят по голове.

– Какая ты умная. Кто бы мог подумать, что в этом плюше бьётся такое доверчивое сердце?

– И ещё храброе. Я открыла дверь и вышла оттуда.

– Действительно. Я не подумал.

Мне захотелось узнать, с кем я говорю, и я пошевелила лапами, вдруг я его нащупаю. Какой он? Мягенький плюш сгибался под моими коготками. Я прижалась к нему щекой, потом потёрлась носом и открыла глаза. Ничего не произошло. Мои глаза ничего не видели, потому что они полностью зарылись в плюш. Я чуть-чуть отодвинулась. И снова ничего. Свет немножко пробивался сквозь плюш, но и только. Я осмелела и села на лапы. Теперь я смотрела в окно, вот он какой, дневной свет. На плюш я всё ещё боялась смотреть. Я посмотрела наверх, там болталась чудовищная голова, глаза у неё были огромные и совсем не пуговки. Мне они не понравились, чужие какие-то, я снова спряталась в плюш.

– Я хочу спать.

– Давай я тебя отнесу.

Кто-то взял меня на руки, я прощально посмотрела на плюш. Оказалось это был просто огромный живот и ничего такого необычного. С какой стати мы на него молились?

8

– Наконец-то. У меня нет слов. Какого чёрта ты торчал в этом медведе столько времени?

– А сколько?

– Смотри, была зима, а сейчас лето.

– Ну, не так страшно. Мне показалось, что сто лет прошло.

– Понравилось?

– Ну, вначале было неплохо, чуть тесновато, зато уютно, плюшево. А вот когда у него бзики пошли, страшно стало. Только что я мог сделать? Он же хитрый оказался.

– Не он хитрый, а ты дурак.

Дальше жизнь потекла своим чередом. Андрей всё время надоедал мне своими расспросами о моих ощущениях в медведе. Я рассказывал, что вначале было тесно, не хватало воздуха. Потом мне казалось, что ноги и руки оторвутся и их надо покрепче пришить. Кроме того мне очень нужны были тёмные очки. Как будто я знал, что если их снять, то умру. А характер у меня был просто невозможный. Я изводил свою медведицу и деток всевозможными глупостями, то запирал их в шкафу, то бросал на пол и лупил их своими костылями.

– И тебе всё это нравилось?

Я подскочил на месте от неожиданности.

– Я считал это в порядке вещей. Я не думал, что может быть по-другому. В конце концов, я их купил, они были моей собственностью, как мебель в комнате. Я вообще собирался их выбросить и купить зоопарк. Да, я вспомнил, я переезжал их на коляске и у одного оторвалась лапа.

– Что ты с ней сделал?

– Выкинул в мусорное ведро. Кому она нужна?

– А у тебя не возникало идеи, пришить лапу нитками.

– Андрей, они же были игрушечными. Дешевле было купить нового. Но тот без лапы, мне очень понравился. Когда я снова катался на коляске, он подставлял остальные лапы и закрывал глаза.

– И что ты делал?

– То объезжал, то наезжал и подпрыгивал на коляске. Бедняжка терпел, но ничего не говорил. Только дрожал от страха, что скоро всё закончится. Понимаешь, обычно таких выбрасывают, а ему жить хотелось. Он видел, что я с ним играюсь, что мне нравятся его страхи. Поэтому отдавал себя по кусочкам.

Андрей пошёл в медвежью комнату и принёс истерзанного плюшевого медведя. Он был без лапы, без уха, один глаз болтался на ниточке, а второй был просто зашит нитками.

– Этот?

– Да этот, да выброси ты его. Никто с таким страшилищем играть не будет.

Андрей отнёс его обратно.

– Не спеши, он нам такой тоже нужен. И не смей трогать беднягу, понятно? Он и так от тебя натерпелся.

– Слушай, ты так говоришь, будто они живые. Это же игрушки.

– Но ты с ними разговаривал?

– Да, конечно. Как бы мы иначе друг друга поняли?

9

Однажды ночью я пробрался в медвежью комнату и устроился на диване. Ничего не происходило. А мне было не по себе. Я как бы вернулся в тот мир, где был тираном и садистом. Потом я увидел себя в игрушечном мавзолее. Каждый подходил и подносил цветы, даже калека подполз, но без цветов, боялся двинуть оставшейся лапой, она точно могла оторваться. Надо было бы пришить её шелковыми нитями, а потом ножницами отрезать по ниточке. Может тогда бы он закричал? Калека отшатнулся. Да ладно. Живи. Я подозвал медведицу.

– Нитки в сундуке под кроватью, чтобы пришила вторую лапу, она в ведре. Эту не трогай. И чтобы завтра с цветами.

– Будет сделано, повелитель.

Я откинулся на подушки. Послышалась песня: «Славься, наш господин. Славься наш плюшевый мир». Я перевернулся в своём гробу, потянулся, хорошо, что лапы на шелковых нитях, мышцы не сводит. Надо выждать, скоро мы все восстанем из гробов. И мышцы должны быть в порядке. Я глянул на процессию. Один медвежонок показался мне неуклюжим. Цветы дрожали в его руке. Свой букет он положил неровно и отошёл, не выровняв его рядом с остальными.

– Ты что, слепой? Выдрать ему глаз. И выкинуть в корзину.

– Будет сделано, мой повелитель.

– Ладно, не выдирайте, но завтра чтоб было ровно.

Медведь благодарно посмотрел на меня разноцветными глазами. Я неожиданно узнал его. Он когда-то был с выдранными глазами. А потом ему пришили две разные пуговицы из моего кармана. Одну большую, другую маленькую. Вместо глаз. Он уверял, что видит. Дурак, я же пошутил, ну, ладно, пусть его глаза пока лежат в мусорном ведре. А может выдрать одну пуговицу, а потом пришить глаз? Нет, конечно, не сразу. Тогда, когда придёт с двумя букетами и положит их ровно. А может не его глаз пришить, а чужой, или его, но посередине? Точно, пуговицы не вырывать, во лбу пришить третий глаз. Потом его выдерем, когда вообразит себя самым-самым.

10

Я пересказал свой медвежий сон Андрею. Он пошёл в медвежью комнату и принёс медведя с двумя пуговицами вместо глаз. Я пожал плечами, совпадение.

Через несколько дней посреди пуговиц, чуть выше их, на нас смотрел третий медвежий глаз.

Жизнь в медвежей комнате текла само собой.

– Может выкинем их на помойку?

– Не поможет, они и там будут хороводы водить.

– Ну, мы можем их на разные помойки выкинуть.

– Нет, они нам нужны. Просто так игрушки не живут. Это сообщение.

Я так и знал. Всё дело не в игрушках, что-то подобное мне предстоит живьём. И кем из них я буду? А вдруг тем, с третьим глазом или тем, без лапы? Уж лучше тираном. А лучше ли? Вечно в гробу с боку на бок переворачиваться, чтобы все мимо ходили и пальцем тыкали.

Андрей успокоил меня.

– Не думай ничего плохого. Мы душу нашу собираем, а это просто знак, где искать. Понимаешь, мы спокойные, правильные, уравновешенные, ты же садистом никогда не был.

– Не был, я вообще крови боюсь. Когда мальчишки дрались, я убегал, чтоб не видеть чужой боли.

– Вот. Душа, если она целая, она из всех частей состоит: из плохих и из хороших. Ты свою садистскую часть давно отрезал. Может за тысячи лет до этого. Но не ты один такой, не переживай, так многие делали. Нам просто надо найти твоё первое отщепление, чтоб его сразу забрать, а не мотаться по всему свету и с каждого по кусочку откалывать.

– Но как же мы с мёртвого душу возьмём, она же давно его покинула?

– Я тоже так думал, а медведи говорят, что нет. Найти можно. Что у нас есть? Это страна с мавзолеями, это страна, где много солнца.

– Из-за тёмных очков?

– Да, видишь, ты уже уловил мою мысль.

– И это страна, где ездят верхом, потому что ноги и руки на ниточках болтаются. Когда по земле ходишь, ноги болтаться не могут.

– Логично. Всё правильно. Есть только одна проблема, человечество не знает всей своей истории. И даже, если знает, то мы не можем бегать от одной фараоновой могилы к другой. Если это вообще фараоны. Солнце есть и на севере. Север не изучен полностью. Там огромные пласты льда.

– Это север. Ночью он снимал очки, они болтались на верёвочке, а днём одевал. Долгая северная ночь и короткий день. Если очки поломаются, то в короткий день можно поспать, и выждать, пока не сделают новые. Понимаешь, он не берёг свои очки: они не лежали в футляре и он не сделал запасные очки.

– Похоже, ты прав. Но это нам ничем не поможет. Мы не знаем о той цивилизации вообще ничего. Поэтому есть только один путь.

Я боялся спросить, какой. Я знал. Я сказал:

– Нет. Я больше не буду входить в тело этого медведя.

– Не волнуйся, тогда ты был неопытный. Мы войдём в его тело вместе.

Я замялся:

– А не мог бы ты один слетать на северный полюс?

Андрей изогнул бровь.

– Ты много знаешь, я без тебя не справлюсь. Буду слепым котёнком.

– Ты всё почувствуешь.

– Может быть, но я не знал, что это северный полюс. Что это люди, ездящие верхом.

– А нельзя ли от всего отказаться, оставить всё как есть?

Андрей принёс двух медведей, у одного посреди лба торчал одинокий глаз, а второй был с пуговицами вместо глаз.

– Эти не выглядят такими страшными.

Я сначала отвёл глаза. Потом вспомнил, у медведя с бурой шерстью, были изначально чёрные глаза. А что у этого? Его глаз оказался серым, так я и знал, пришили другой. И он втянул меня, как губку.

– Вот видишь, а ты боялся.

Рядом со мной стоял медведь с пуговицами вместо глаз. Я ужаснулся.

– Как ты видишь?

– Чтобы видеть, глаза только мешают. Твой третий глаз всего лишь для украшения.

Я нащупал его. Действительно, он был намного выше, чем я думал.

– А для чего тогда он?

– Ну, чтоб все думали, что ты особенный. Избранный.

– А зачем тогда тебе пуговицы?

– Я твой ученик. Сначала пуговицы. Потом третий глаз.

– И что, все видят не через глаза?

– Да, только они думают, что видят через глаза. И когда теряют глаза, становятся слепыми. А ты видел через пуговицы, потому что твой повелитель сказал, что ты будешь через них видеть и ты ему поверил. Твоя вера стала твоими глазами. Поэтому я попросил выдрать мои глаза и пришить пуговицы. Я тоже хочу быть таким же зрячим, как ты.

– Погоди, а кто твой повелитель?

– Он умер и стал богом, как и все повелители до него.

– И что все ваши повелители были садистами?

Впрочем я знал, что он ответит.

– Не говори так, о чём не знаешь. Если у тебя есть всё, тебе больше ничего не нужно. А если у тебя что-то отобрать, ты борешься за жизнь, и ты приобретаешь намного больше, чем было до того. Ты становишься сильнее. Самый счастливый человек тот, у кого повелитель что-то отбирает.

Я, конечно, был другого мнения. Если тебе скучно, совершенно не обязательно терять ногу, чтобы потом взбираться на Эверест. С обоими ногами это тоже не легко. Просто надо искать свой интерес. И не отвлекаться ни на что другое. В этом весь фокус. Люди с двумя ногами ходят на нелюбимую работу, и не ищут свою половину, а живут, как скажут. А потом сами подставляются судьбе, чтобы она всё, что тебе до сих пор не было нужно, сама забрала. И неважно, что судьба дура и неразборчива и оттяпывает порой слишком много, чтобы болван, наконец, шёл туда, где его душа поёт. Это так – лирическое отступление. Единственное, что меня немного утешило, может их повелитель действительно не садист, а кто-то более разумный, кто даёт смысл жизни своему народу. Пусть и несколько нетрадиционным способом.

Андрей, то есть медведь с пуговицами вместо глаз, замигал пуговицами.

– Не обманывай себя. Не ищи лёгких путей. Не выкидывай правду из своей жизни. Так, конечно, легче. Но надёжнее называть всё своими именами. Избежишь глупых ошибок.

Я вздохнул. Какого черта я с ним связался? Забыл, когда мечтал последний раз. Реальность оказалась фантастичнее моих фантазий.

11

Мы встали в очередь в мавзолей. Я не заметил, где это Андрей раздобыл цветы и еду. Очередь двигалась медленно. Ждать надо было не один день. Мы тут же готовили и спали. Ближе к ночи подошёл переписчик.

– От чего желаете отказаться? Если идёте на этой неделе, то остались 5 ног, десять почек и одно сердце. На следующей неделе, свободна только голова.

Он посмотрел на Андрея.

– Глаза вырывают только через месяц и то сначала один. Второй вырвут через год. Таковы правила.

– Почему? Что за глупости?

– Чтоб привыкнуть и перепроверить. В последние полгода на зрячий глаз одеваем повязку. Если видеть не будете, глаз не вырываем.

Мимо нас верхом на лошади проскакал всадник, он был без глаза и с повязкой на втором глазу. Лошадь легко взяла препятствие, потом ловко перепрыгнула через барьер.

– Этот, видите, как ловок, можно и глаз удалить, и третий сразу вшить.

– А вон тот, видите, только вышел.

Мимо нас ковылял слепец, он прощупывал палкой себе дорогу. Кто-то выбил палку из его рук. Слепец упал, стал щупать руками землю.

– Вставай, сидеть не положено.

– Я не могу.

Сквозь повязку выкатилась слеза.

– Не встанешь, снимаешься с очереди.

Слепец подскочил и пошёл. Шёл он неуверенно, но прямо. Потом неожиданно схватил меня за руку.

– Я вижу тебя! Ты третий глаз! Бог указал мне истину. Я счастлив! Я прозрел!

Все стали оборачиваться на меня, будто впервые увидели. Писец переступил с ноги на ногу:

– Вас мы можем пустить без очереди. Пока ещё никто от третьего глаза не отказывался. Если согласны на торжественное вырезание, можем устроить завтра.

Андрей похлопал меня по плечу.

– Да, давайте завтра.

12

Нам с Андреем отвели отдельную комнату.

– Итак, не забудь. Когда подойдёшь к тирану, смотришь в глаза, потом когда будешь в нём, забираешь душу и выходишь.

– Подожди, я же не знаю, как забирать душу. И как я выйду, если мой живот будет ниже гроба, я же его не увижу.

– Чёрт, не подумал. А ты можешь представить свой живот?

– Какой, плюшевый или человеческий?

– Плюшевый, конечно. Мы же вернуться должны. Или ты хочешь вмёрзнуть в льдину и навсегда в ней остаться? Сохраниться, так сказать, для потомков.

За что я любил Андрея, так это за его юмор. Но сейчас он меня не обрадовал. Я даже не помнил, какого цвета плюш был у моего медведя.

– Так посмотри сейчас.

Цвет оказался белым.

– Послушай, мы не покупали белых медведей. Мой повелитель их не переваривал, он думал, что они альбиносы. Он любил нормальное потомство.

– Я тебе помочь не могу, через эти пуговицы плохо видно. Но мне, тоже кажется, что твоя и моя шерсть – белые. Я думаю, здесь все медведи – белые, иначе нас бы сюда не допустили. Не волнуйся, вернёмся – будем коричневыми. Да и вообще, чего ты переживаешь, вернуться ты всегда можешь, скажи «кри, кру, кра» и не надо ни на какой живот смотреть.

– Ещё чего, может эти слова мне позже пригодятся, тысячу лет жизни я пока не взял.

– Ладно, просто не забывай, что это тоже вариант.

– Хорошо. А как брать душу?

– Не знаю.

Я чуть не уставился в его живот, потому что он был на уровне моего подбородка. Андрей валялся на диване в своё удовольствие и расстегнул пуговки на своём животе со словами «фу, как тесно».

– Приедем, купим медведям новую одёжку, эта действительно жмёт. На ткани, видать экономили.

– Я думал, они после нашего возвращения перестанут быть живыми и мы их выкинем.

– Не думаю. Как иначе мы будем тренироваться?

– Купим игрушечных лошадей или лисичек.

– Не дури голову. Эти уже натасканы. Так, дай подумать. Как там вампиры забирали душу?

– Кровь пили.

– Нет, это не годится, ты же внутри будешь. Слушай, я вспомнил. Эти медведи совсем человеческую память отбивают. Ты должен сказать: «кри, кри, кри».

– И ты не мог мне сказать об этом в человеческом обличье?

– Не успел, ты уже в своего циклопа влез. Я рассчитывал, что ты тираном полетишь, но так даже лучше. Видишь, нас теперь без очереди принимают.

– Кого это нас? Ты-то сбоку примазался.

Я почувствовал себя удачливым медведем, но чёрт с ним, пуговичный мне ещё нужен. Пусть прижмется к моей славе своим животом, так и быть. Сколько я всего натерпелся. Слепцом по земле ползал, инвалидную коляску с себя сталкивал. Непонятно, как прозрел. Конечно, от третьего глаза отказываться так быстро не хотелось, я ещё своей славой не насладился. Только один вчера к моей руке припал, а хотелось бы побольше. Чтоб сотни в ногах валялись. А я бы у них глаза выдирал. Собственноручно. Ну ничего, ждать недолго. Сначала третий глаз вырежут, поживу в склепе смирным послушником, а потом алмазные глаза вошьют. Позже потренируюсь через них видеть, а потом тираном вместо почившего в свободное подворье отправят.

Внезапно я понял, почему празднество назавтра назначили. Хотя знают, что не нагулялся я со своим третьим глазом, не насладился, не дозрел. Значит место повелителя где-то пустует. Ох, как быстро, как славненько. Ух, я потираню. Все на коленях передо мной ползать будут.

– Эй, ты где?

Андрей хлопал меня по животу.

– Чёрт, задумался, кажется. А почему я покойнику в глаза смотреть должен, а не на живот?

– В того, в ком не был, ты влетаешь через глаза. В том, в ком был, через живот. Запомни, к себе только через живот. Точно, как я не подумал? Не будешь знать, какой медведь твой, шарь глазами по животам, наскочишь на нужный.

Я ему не поверил, я помнил, в медведицу от медведя я зашёл через живот. Я сидел и восстанавливал шаг за шагом, я сбросил очки, посмотрел на её живот, мягкий, пушистый, погладил его, ничего страшного не случилось. Идиот, я боялся смотреть на животы столько лет. Тут я поднял глаза, у неё были серые глаза. Дальше я пошла искать ключи, чтобы открыть дверь.

Значит, через глаза я могу удрать от Андрея и он не найдёт меня. Запомним. Кстати, тёмные очки я одел до покупки семьи. Всё сходится. Я почувствовал себя ловким и сильным. У меня была необычная власть, я мог ходить от медведя к медведю и выбрать себе лучшего, недосягаемого.

13

На следующий день нас привели в мавзолей. Вокруг гроба были разбросаны цветы, но гроб был закрыт.

– Он там не задохнётся? – поинтересовался Андрей.

Я хихикнул, что за дурацкие вопросы про покойника.

– Нет, там у него сбоку дырочки, он через них дышит. Вообще-то у нас гроб обычно открытый, но перед важными церемониями мы закрываем. Посвящаемый не должен видеть покойника до церемонии.

Мы положили к гробу свои цветы и нас вывели на улицу.

– Помни. Ты заглядываешь в его глаза, хватаешь душу и улепётываешь. Когда тебе выдерут твой третий глаз, ты ничего не увидишь. Так что не мечтай ни секундочки.

– Да, помню я.

Наконец, грянула музыка и вынесли повелителя, он был укутан в покрывало, а на глазах – тёмные очки. Андрей чертыхнулся. Грянула барабанная дробь.

– Последнее слово предоставляется будущему предводителю. У вас только одно желание. Что вы хотите? Деньги, вотчину, войско, жену.

Список был длинным. Я терпеливо ждал.

– Я хочу посмотреть в глаза покойному.

Раздался дружный хохот. Все смеялись, даже покойный, так мало у него ещё никто не просил. Меня подвели к нему. Он снял очки. На меня уставились два безумных глаза, сверкающие своими огромными белками с красными прожилками.

14

Первым делом я крикнул «Кри-кри-кри», мало ли что дальше случится. А потом расслабился. Церемония мне понравилась. Когда новоявленному предводителю выдрали его третий глаз, было скучно. Он не шевелился и не радовался. Будто язык проглотил. Только хлопал себя по животу, но я был в очках и не обращал внимания на такие мелочи. От кого-то я слышал, что если смотришь подданному в живот, то можно превратится в этого поданного, поэтому я всегда ношу тёмные очки. Никогда не знаешь, куда упадёт твой взгляд. И вообще, я любил рассматривать своих подданных, чтобы знать, что мне хочется выдрать. Потом я потребовал вырвать пуговицы его сопровождающему. Тот засмеялся и закричал: «Ура». Пуговицы выдрали и их выгнали со двора. Пускай учатся ходить, а не падать.

Если бы не было так скучно, я бы пошёл отдыхать. Но тут я что-то вспомнил.

– Я хочу выдрать сердце. Есть у нас желающие на сердце?

Всех почему-то сдуло со двора.

– Ладно. Давай тогда, с почкой или с печенкой. Я хочу разодрать живот прямо сейчас.

Никто не появился.

– Так, если никого не будет, беру первого попавшегося.

Никто не появился. Только новенький безглазый показался в двери. Дурачок ошибся дверью.

– Иди быстренько сюда.

Безглазый разулыбался и ощупью пошёл на мой голос. Когда он приблизился, я схватил его и ловко вспорол ему живот. Внутри была только вата. Я был разочарован. Я даже снял очки, чтобы убедиться, что не ошибся.

15

Меня тошнило. Сначала мне выдрали глаз, а потом вспороли живот, а зашить не успели. Теперь мы лежали в медвежьей комнате абсолютно обессиленные. Я придерживал края раны, а Андрей зашивал, надо было успеть до ночи, иначе мы бы опять застряли в медвежьей комнате. Андрей напомнил мне, что стоит мне сказать: «кри, кру, кра», как мы сразу вернёмся в человеческий мир. Я пока не был готов. Тут было гораздо интереснее. Я знал, что никогда не умру. Так зачем спешить домой? Андрей не спорил.

– Имей ввиду, я не могу зашить тебя ровно, потому что я ничего не вижу.

– Так достань свои пуговицы и смотри в них.

– А где они?

– У тебя в кармане. Всем всегда возвращают их вещи. Если ты передумаешь, то можешь пришить обратно и будет, как прежде. Но так почему-то никто не делает.

– Что же им мешает?

– Если ты один раз вернёшься к старому, то так и будешь жить. Никогда ничего не изменится.

– Да, это страшно.

– Поэтому, они разрешают выдирать из себя всё что угодно, а потом пришивать что-нибудь чужое. Они верят, что жизнь тогда обязательно будет другой.

– Ладно, тогда я не буду доставать пуговицы из кармана. А то испорчу бедному медведю жизнь. Готово. Пошли.

Мы выбрались из медвежьей комнаты и ощупью пробрались к себе. Я нащупал своё тело, потрогал голый живот. Андрей не торопил меня. Но я думаю, он тоже всё понял.

– Я не вижу своего живота.

– Возьми свой глаз из кармана.

Я засунул руку в карман. Там была дырка.

– Я его потерял.

– Где?

– Не знаю.

– Что будем делать?

– Есть два варианта. Кто-то надумает пришить нам новые глаза или мы научимся видеть без глаз.

Мы вернулись в медвежью комнату. Церемония была в самом разгаре.

– Выдрать ему лапу. Терпеть не могу белых медведей. Сделаем из него разноцветного. Пришивайте шелковыми нитями.

Я не понял сразу, что эти слова относятся ко мне. Мои лапы давно болтались на слабых ниточках. Иногда я даже их не чувствовал. К тому же я забыл, что мы неожиданно вернулись с севера, где все были белыми. Правая лапа больше не болталась и она была чужой. Мне предстояло ещё научится ею пользоваться.

Наступил день и все угомонились. Я устал и очень хотел спать. Сначала я устроился на полу, но было так жарко, что я встал и начал искать другое место. Наконец, я нашёл сумку-холодильник, залез в неё и заснул. Проснулся я от того, что моя новая лапа замерзла и страшно болела. Я протиснулся к батарее и положил лапу отогреваться. Спать я больше не мог. Лапа болеть перестала, но я мучился от нестерпимой жары. Я пошёл искать сумку-холодильник и перетащил её к батарее. Так и спал, лапа на батарее, а я в холодильнике. Шерсть на новой лапе была тонкой и шелковистой, совсем не такая как по всему телу, где она была густой и длинной. В последующие дни мне перешили все лапы. Я по-прежнему ничего не видел. Днём откуда-то пробивался белый туман, а ночью всё заполняла густая чернота. Спал я теперь в сумке-холодильнике у батареи. В сумку я залезал головой вниз, а лапы выкладывал на батарею.