Исповедь изумленного палача

Грохот, не вдаваясь в подробности, предупредил меня, что Варя работает на Контору.

Потом сделал паузу и продолжил:

– На MI6 Смолоногова тоже работает – давно и хорошо. Так что ты с ней поосторожней…

Я понял, почему Грохот сказал мне все это. К этому времени Варя положила на меня глаз и стала активно обхаживать на очередном вернисаже, нимало не смущаясь присутствием жены Кати.

Полученные мною инструкции по Гаджиеву оказались удивительными и неожиданными.

Во-первых, Гаджиев был склонен к суициду и неоднократно проявлял соответствующие намерения через разговоры и характерное поведение. Это обстоятельство стало предметом немедленной и всеобъемлющей проверки.

Во-вторых, Кременецкая. Необходимо оценить степень ее участия в деле и степень влияния на мужа.

В-третьих, Арсений Семаго. С ним нужно сблизиться еще больше и получить если не прямые, то косвенные подтверждения разгромных агентурных данных. Под «еще больше» имелись в виду мои с Катей приятельские отношения с семьей Семаго – Арсением и Полиной. Приятельство выражалось во взаимных визитах, во время которых мы с Арсением общались за пивом, обсуждая в основном потерянный рай советской империи. А жены говорили о чем-то глубоко женском, но, конечно, ничуть не менее важном.

И вот возникло – в-четвертых. Варя Смолоногова, хищный двойной агент, нависшая над всем, что шевелилось вокруг этой истории, и прежде всего над Арсением Семаго. Он с легкостью и наслаждением пал жертвой орхидеи-вампира. И теперь мне предписывалось стать Вариной жертвой – с благородной целью прояснить все, что нужно, все, что двойной агент может скрыть. Мне было настоятельно рекомендовано «держаться до последнего». У меня тут же возник вопрос: «А что делать, когда кончатся гранаты?» Простого решения назревающей проблемы явно не существовало. Но моя безоговорочная, глубинная привязанность к любимой Кате давала гарантию моей защищенности от любых вполне возможных природных катаклизмов с лицом разнообразных, непредсказуемо привлекательных красавиц, часто норовивших посягнуть на мою драгоценную свободу.

В том же разговоре проскользнула еще одна тема – вроде совсем незначительная по сравнению с остальными. Предметом была супружеская пара Гонопольских, которую мы с Катей несколько раз встречали то в Русском доме Витсбурга, то в гостях у не очень близких знакомых.

Муж – Влад, яркий лысый типаж, с маленькими глазками, не смотрящими на собеседника, мелкими мышиными зубками и двумя подбородками. Влад приобрел дополнительную известность тем, что, слушая анекдот, поскуливал по-собачьи, громко хлюпая слюной перед очередным приступом веселья. При этом держался Влад в максимальной близости к лицу собеседника, обдавая того волной парфюма.

Его жена Зинаида – фигура не менее замечательная. Высокая брюнетка со стрижкой каре, обязательными бриллиантами на шее и пальцах и заметным отсутствием груди. С застывшим лицом, выражавшим непонятно что, но всегда одно и то же, она могла остановить на ком-то взгляд и не отводить его до тех пор, пока несчастный не начинал откровенно ерзать на стуле.

Как пояснил Артем Иванович, Гонопольские взяли в Витсбурге под контроль процесс исхода российских граждан из пределов родины – немедленно после отмены разрешительной визы на выезд из страны.

Бизнес был поставлен на широкую ногу. Привлекательные женщины и убедительные мужчины в нескольких крупных городах Российской Федерации расписывали райские кущи Южной Сан-Верде. Первым делом упоминалось скорое получение постоянной рабочей визы, гарантированная работа и дешевое жилье. В качестве бонуса – викторианская архитектура и природные красоты Витсбурга, расположенного в среднегорье и имеющего климат «вечной весны».

Молочные реки и кисельные берега предлагались всего-то за тридцать тысяч американских долларов. В начале девяностых это означало продажу квартиры, дачи, машины – всего, что имело какую-то ценность. А часто и немалую сумму, взятую в кредит под будущие сказочные заработки. Обезумевшие от запаха свободы люди, убедившие себя в наличии возможности перебраться в настоящую капиталистическую страну, кидались без оглядки в пропасть эмиграции.

Вожделенный рай был рядом, только руку протяни. И вот тут на сцену выходила сладкая парочка Гонопольских, встречавшая счастливые семьи в аэропорту. Прибывших усаживали в микроавтобус, которым рулил Влад. Везли по дивной красоты многорядной трассе под непрерывную болтовню Зинаиды о красотах Южной Сан-Верде. Сворачивали на указатель City и въезжали в викторианский Витсбург.

Потом, правда, микроавтобус пробирался через кварталы, выглядевшие странновато: грязные, кишащие чернокожими с неприветливыми взглядами. Но безмерное счастье вновь прибывших покрывало эти незначительные детали.

Через короткое время переселенцы взлетали в грязном вонючем лифте к дверям арендованной для них квартиры. Обнимались на прощание с благодетелями – замечательными Владом и Зинаидой. И закрывали за ними дверь – чтобы никогда больше не встретить, оставаясь наедине с совершенно чужой африканской страной.

Очень быстро счастливая семья с райских высот проваливалась в черную дыру реальности. Виза оказывалась туристической без возможности продления. Ни о какой работе, даже временной, не могло быть и речи. Маленькая обшарпанная квартира в доме, заселенном черными переселенцами из провинции и близкими к ним по размеру тараканами, была арендована на два дня, а дальнейшее проживание зависело от заоблачно высокой поденной оплаты. Обо всем этом семье сообщал неулыбчивый толстый негр – вероятно, хозяин квартиры, явившийся для разговора в сопровождении огромного соплеменника-телохранителя.

На улицах и в скверах викторианского Витсбурга было еще хуже. Кучи смердящего мусора с копошащимися крысами. Группы и группки агрессивных чернокожих, что-то выкрикивающих вслед белым пришельцам. Когда-то изумительной красоты парки превратились в мусорные свалки и ночлежки для приехавших со всех концов страны черных переселенцев.

Клиентов Влада и Зинаины никто не предупредил о том, что в стране начался полный распад власти белого правительства апартеида с упразднением всех социальных функций, включая уборку мусора, медицинское обслуживание, полицию, армию и прочие атрибуты цивилизации. Очень скоро всеобщие выборы сделают власть черного большинства легитимной, а отсутствие социальных функций спишут на многолетнее правление мерзких белых расистов.

Прибывшие из России семьи выживали чудом, растрачивая остатки сбережений. Кто-то устраивался мойщиком посуды и мусорщиком, кто-то возвращался домой. Но многим стыдно было возвращаться так быстро и так позорно. Количество осевших в Витсбурге семей неуклонно росло – у Влада и Зинаиды как-никак был успешный бизнес… И все они – без исключения – рано или поздно обращались в посольство.

В один прекрасный момент количество обращений перешло в таинственное качество. И в тот же день случился наш разговор с Артемом Ивановичем по поводу сладкой парочки.

Моя роль в этом деле была, в общем, проста. На очередном мероприятии в Русском доме познакомить Гонопольских с Кириллом Вольским, тем самым бледным красавцем, который тренировал меня в гараже и руководил мной в аэропорту. О будущем думать не хотелось – не взорвать же их хотят!

Взорвать – не взорвать, но знакомство состоялось. Я получил благодарность, и дальнейшие события происходили без моего участия. Меня только оповестили через некоторое время после всего происшедшего.

Согласно сухому тексту полицейского протокола, поступившего в посольство, Влад Гонопольский отделался относительно легко. Он был расчетливо выброшен из вагона пригородной электрички прямо под колеса встречного поезда. Правда, источники в железнодорожной полиции позднее сообщили о травмах по всему телу, вызванных долгим и добросовестным избиением чем-то вроде бейсбольной биты перед финалом под колесами.

С Зинаидой неизвестные поступили весьма гуманно, дав ей время на опознание тела мужа и его похороны. И только потом завершили процесс, нанеся вдове пятьдесят ножевых ран, из которых именно пятидесятая была смертельной. Все случилось в многоквартирном доме, населенном черными и белыми семьями с доходами много ниже среднего, что являлось обстоятельством еще недавно невообразимым. Все жильцы проявили похвальное благоразумие, почти не обратив внимания на свиноподобное предсмертное визжание вдовы недавно погибшего предпринимателя.

Прочитав протокол, я почему-то вспомнил гибель жены арестованного НКВД театрального режиссера Мейерхольда – актрисы Зинаиды Райх от ножевых ранений. Вспомнил и тут же устыдился. И сам себя извинил невозможностью контролировать поток мыслей и образов, существующих в голове.

Процессуальная рекомендация полицейского управления для случаев, связанных с иностранцами, была стандартной: уголовного дела не возбуждать по целому ряду причин, среди которых иностранное происхождение жертв и отсутствие следственной перспективы для обеих смертей. Чего только не стерпит бумага!

А мне оставалось разобраться в собственных ощущениях. Ну, были встречи с Гонопольскими – встречи как встречи. Знакомство их с Вольским. И вот теперь без всякого перехода – колеса поезда и предсмертный визг. Под ложечкой засосало.

Может, это нечистая совесть? Подсознание ответило определенно: нет. Засосало от чувства кровожадного удовлетворения – вот ведь как удачно все сложилось.

Наступил черед других дел, перечисленных в моем памятном разговоре с Грохотом. Задания, полученные от Артема Ивановича, тоже были связаны с Русским домом.

Имя первому, наиболее важному из них, дала Варя Смолоногова, имеющая двойное гражданство – Британии и Южной Сан-Верде.

Впервые я увидел Варю на концерте симфонического оркестра из Санкт-Петербурга – еще совсем недавнего Ленинграда. Эту женщину нельзя было не заметить хотя бы из-за пышной копны рыжих волос. В антракте она оказалась в компании наших посольских, и Маргарита Генриховна, заметив нас с Катей, тут же организовала знакомство. Потом были еще какие-то общие тусовки, выставки, концерты. И, по мнению Артема Ивановича, Варя стала останавливать глаз на мне чуть дольше, чем допускали приличия.

Меня проинформировали о том, что Смолоногова как-то связана с закупкой российских военных кораблей и подводной лодки с планами перепродажи их крупному восточному соседу. В сделке были замешаны высокие адмиральские чины и совсем далеко, за горизонтом – их московская крыша.

Целью Артема Ивановича было выяснение всего и выведение на чистую воду всех – с последующим сокрытием всего и всех до нужного момента. А потому мне был дан зеленый свет на сближение с хищной орхидеей и выяснение, в частности, характера ее неясных пока отношений с Арсением Семаго.

Еще один совет Артема Ивановича, которому я не мог не последовать, сводился к рекомендации неформально пообщаться с Кириллом Вольским, моим партнером по делу аргентинского туриста и, судя по всему, сотрудником резидентуры и правой рукой генерала.

Между мной и Вольским сразу установились некоторые условности в виде неписаных и необсуждаемых правил. Мы оба знали друг о друге кое-что, о чем речь не заходила никогда, даже при разговоре наедине.

Вольский, безусловно, внимательно ознакомился с моим личным делом. Мои знания о Вольском, не считая намеков Артема Ивановича, базировались на разрозненных наблюдениях и догадках. Например, я был почти уверен, что именно Вольский добил аргентинского туриста в аэропорту – хотя лица человека в балаклаве не мог видеть никто.

По всей вероятности, Вольский был лично замешан и в расправе над сладкой парочкой. Кара справедливая, но от этого не менее жуткая. Как там говорится – все счастливые семьи похожи друг на друга, а каждая несчастливая семья несчастлива по-своему. Чета Гонопольских подписалась под этим девизом кровью.

Мое сближение с Вольским продолжалось своим чередом, без резких поворотов и лишних жестов. Вольский стал иногда появляться у нас в доме, с Грохотом или без него. Катя вынесла ему определение «отвратительный красавец», хотя вряд ли помнила характеристику Ставрогина из «Бесов». К тому же она не имела ни малейшего представления об истинных занятиях гостя, но все равно видела Вольского насквозь. Женщины видят в окружающих что-то недоступное жалким мужчинам – существам всего с одной сигнальной системой.

Мои беседы с Вольским один на один сначала ни о чем, за легкой выпивкой, однажды свернули на рассуждения о смысле человеческих поступков в экстремальных условиях. Вольский утверждал, что любое насилие, вплоть до физической ликвидации, оправдано лишь соображениями высшего добра и счастья, личной чести или исполнения долга.

Я насторожился. Отвратительный красавец, подобно герою Достоевского, похоже, мучился вопросом: дошел ли он до крайней степени нравственного падения или остался шанс соскочить. Разумеется, если все это не было провокацией.

Я вежливо уверял, что шанс, конечно же, остался. Для этого нужны поступки или даже подвиги, обеляющие человека в его собственных глазах. Ну и – покрывающее все покаяние. В прежние времена закоренелые злодеи каялись перед смертью или, если была возможность, уходили в монастырь. «Смолоду бито, граблено, под старость пора душу спасать». Мы, конечно, не монахи, но шанс есть всегда, нужно только не упустить его. По крайней мере, если верить Достоевскому.

В ответ Вольский окатил меня холодным взглядом, на некоторое время прекратившим разговоры о смысле жизни.

Помимо подогретых напитками философствований речь регулярно заходила об общих знакомых – всегда по инициативе Вольского. О чрезвычайном и полномочном после в Северной Сан-Верде Гаджиеве и его жене Ларисе. О бывшем дипломате Арсении Семаго и его жене Полине – с ними, кстати, Вольский уже пересекался у нас в доме. Фигурировала в разговорах и Варя Смолоногова, личность которой также активно интересовала Вольского.

Именно разговор о Варе открыл мне еще одну неожиданную сторону бледного красавца: неравнодушное отношение ко всему, что ее касалось. Однажды Вольский неприкрыто намекнул на то, что у него есть персональное задание прикрывать Смолоногову во всех ее делах.

В таких разговорах следовало искать второе дно. Скорее всего, таким образом меня вводили в какую-то хитрую комбинацию. В зону двойной тени – от фигуры Вари, с одной стороны, и от Конторы в лице Вольского – с другой.

Мне представилась возможность понаблюдать Варю на светских собраниях. Иногда в одиночестве: загадочная красавица, привлекающая внимание не только мужчин, но и женщин. Иногда в сопровождении известных или неизвестных спутников. Я присутствовал при ее общении с людьми – от организаторов вечеров в Русском доме до послов разных стран и всемогущего резидента Грохота, которого можно было считать игроком высшей лиги общения. Артем Иванович и Варя напоминали два говорящих айсберга: за словами ощущалась бездна, в которую не всегда хотелось заглядывать.

Мнение о Варе составлялось и из осторожных рассказов Артема Ивановича, который мог говорить далеко не все, но пищи для предположений выдавал достаточно.

Итоговый портрет был таким. Умна и привлекательна, хотя и не молода. Готова манипулировать людьми для достижения своих целей. Средства манипуляции разнообразны: обширные связи, постель и, если потребуется, шантаж и убийство. Чем короче с нею сближаешься, тем сильнее чувствуется опасность. В Витсбурге живет с больной старой матерью-графиней.

И с этой яркой и опасной женщиной мне было рекомендовано сблизиться до степени, позволяющей получить и проверить критически необходимую информацию.

Грохот не без назидания рассказал мне вот что. Варя оказалась около него по решению руководства MI6 в 1991 году. Она вычислила человека Грохота в своем окружении, сумела завязать с ним отношения и «влюбиться». Варя позволила воспринять себя как стандартную глупенькую англичанку и оказаться во власти страшных людей команды Грохота.

Влюбленная англичанка, хотя и с русскими корнями – страшная сила, на все готовый вепрь, в чем Варе удалось убедить сначала подставленного ей Грохотом Ромео, а потом и самого Грохотя. В результате Варя стала снабжать Контору высококачественной дезой, дискредитирующей высокопоставленных фигур в Москве, которым Варя легко кружила головы и тут же сдавала Грохоту и друзьям в MI6.

Грохот, прознав о том, что Варя дурила его с дезой, не простил этого ни Варе, ни MI6. Однако контакты Грохота с Варей продолжалась – он не хотел отпустить ее.

В деле о закупке кораблей Конторе было известно почти все. Почти все знала Контора и об адмирале Мурашко – главном кураторе сделки с российской стороны. Почти… А надо было выяснить детали отношений Вари с каждым из участников сделки с российской и англо-американской стороны: кто и с какой стороны был окончательным благоприобретателем, и в каком размере.

Нас познакомил Грохот – раз, а с самим Грохотом ничего просто так не бывает – два. В результате Варя железно предположила мою принадлежность к команде Грохота и общалась, как всегда, с двойной целью – узнать нечто и впарить дезу.

Грохот отдавал себе отчет в том, что имя адмирала Мурашко – только верхний слой. А ниже – все, что с ним связано: сколько денег, в каком банке, имя российского посредника при переводе денег за рубеж, участие Вари в банковских переводах. И не только по линии Мурашко, но и во многих других случаях.

В папочке, хранившейся в Конторе со времен моей юности, имелись сведения, среди прочего, о моей способности к гипнозу. Я сам никогда не называл это гипнозом, потому что ничего специфического не делал. Просто у меня как-то само собой получалось в мгновения особой концентрации проникать в потаенные уголки сознания собеседника. Я начинал буквально слышать мысли, которые возникали параллельно произносимым словам и были значимее слов. По крайней мере – для меня. Я не часто прибегал к этой своей способности. Но в случае с Варей мне было более чем интересно услышать то, что скрывалось за словами или просто скрывалось. Получением имен-должностей-званий банковских посредников, которых Контора никогда бы не вскрыла, я вроде бы оправдал свое участие в деле.

Моему близкому знакомству с Варей поспособствовала наша встреча в баре Русского дома. Сперва мы были в кругу приятелей. Вскоре они разошлись, и мы с Варей остались одни. Поскольку встретиться предложил я, она выжидала, предоставив инициативу мне.

Говорили о русских эмигрантах в Витсбурге, о здоровье старой графини и уходе за ней, организация которого лежала на Варе. Я постепенно перевел разговор на обсуждение замечательных Вариных качеств. Для начала духовных – свойственных только русской аристократке, страстно увлеченной классической музыкой и поэзией Серебряного века. Потом повернул к ее внешности – благородству черт лица, выражению горящих глаз, изумительной по изяществу длинной шее, копне волшебных волос. Ниже шеи я пока не продвинулся.

Все это произносилось медленно, отчетливо тихо, почти бесстрастно. И сопровождалось пионерской игрой «глаза в глаза»: кто первым моргнет или отведет взгляд. Я ловил внимательный, оценивающий взгляд Вари, молча ожидающей завершения внезапной осады.

Когда наступала тишина, ни я, ни она не торопились ее прерывать, с удовольствием ощущая обмен возбуждающей энергией.

Сцена завершилась мягким касанием горячей Вариной ладони и почти беззвучно ею произнесенным «Пошли».

Потом была езда по ночному Витсбургу, дом на холме, короткое общение с мамой в инвалидном кресле. Наконец – уединение на балконе-веранде с бокалами шампанского в руках.

Роскошный вид ночных городских огней, уходящих до горизонта.

Соприкосновение рук на поручне балкона, перешедшее в плотное соприкосновение плеч. Реальность стала уплывать от меня. Дальнейшее я помнил неотчетливо.

Варина рука скользящим движением сверху, от расстегнутого ворота моей рубашки вниз, удостоверилась в мощном возбуждении. Не прерывая поцелуя, я сделал шаг в сторону и оказался за Вариной спиной, нежно положил руки на ее грудь и прижал все ее без малейшего остатка тело к себе. Варя помогла переместить легкое платье до талии.

Мы стали неразделимым целым – и это было освобождением от напряженности последних часов. Мы даже немного пошептались в процессе. Но по мере приближения к финалу разговоры прекратились, мы подчинились бешеному ритму, окончательно потеряв над собой контроль.

Мы оба сочли первую встречу волшебной и позже вспоминали ее с неизменным удовольствием. Наши последующие свидания случались дважды или трижды в неделю, в разных местах, но в основном в укромных отелях, выбранных Варей, вдали от шумного городского центра. Она всегда приезжала раньше и при встрече в вестибюле уже помахивала ключом от номера.

Во время первых встреч времени и внимания хватало только друг на друга. Недели через три начали возникать передышки для отвлеченных разговоров.

Как бы впроброс, между ласками, она могла обхватить мое лицо ладонями. И после долгого поединка взглядов, когда я уже тонул в ее глазах, произносила нечто существенное.

Однажды в такую минуту Варя сказала:

– Это был контр-адмирал Мурашко. Ты ведь это хотел узнать?

По правилам игры я ответил:

– Мне важнее знать имя того, с кем ты переспала, чтобы к адмиралу попасть, а не то, как его зовут.

В ответ Варя, как всегда в подобных случаях, целовала меня, не удостаивая ответом.

Мало-помалу откровения Вари и мои усилия составили полную картину механизма распродажи боевых кораблей Российского флота. К моему изумлению, процесс был абсолютно не криминальным, а напротив, вполне легальным на каждом из многочисленных этапов. Убийственная правда и несмываемый позор державы были связаны с продажей на металлолом сторожевых ракетных катеров и более крупных военных кораблей, не выработавших свой ресурс и наполовину, по ценам как минимум в пять раз ниже рыночных. Последнее и явилось составом преступления высокопоставленных людей, с которыми Варя была связана в Москве через Арсения Семаго.

Все постепенно становилось на свои места. Под вывеской легальных продаж старых военных кораблей действовала мощная преступная группа из высшего морского офицерства и чиновников, распродающих практически новые миноносцы и сторожевые корабли.

Варя подтвердила, что сделка по покупке и перепродаже Китаю двух ракетоносцев и списанной по договоренности с командованием дизель-электрической подводной лодки находится на завершающей стадии. И да, это был тот самый контр-адмирал Мурашко, без пяти минут замминистра и командующий Дальневосточным флотом, по приказу которого сделке дали зеленый свет.

История обрастала и другими именами, названиями вовлеченных в сделку служб и сопутствующими деталями. Например, такой мелочью как фатальное устранение двух слишком любопытных капитанов первого ранга. Они взялись активно проверять состояние списываемых на лом практически новых кораблей. Стало понятно и положение несчастного Арсения Семаго, который и хотел-то всего-навсего подзаработать деньжат, а заработал неизбежную вышку в силу своей осведомленности обо всех причастных лицах. Он оказался единственным участником сделки, информированным обо всех деталях.

Потом случился еще один знаменательный разговор, во время которого Варя раскрыла обстоятельства, часть которых стала для меня откровением. Успех сделки был предрешен поддержкой осведомленной обо всем Конторы.

Выяснилось это не напрямую, а из признания Вари, сделанного шепотом:

– Вольский – мой осведомленный друг и защитник. Я ему очень многим обязана.

Вдобавок она упомянула, что Контора не знает и десятой части деталей сделки. Я хотел сказать: «Именно, дорогая – не знает. Пока». Но не сказал, а тоже шепотом попросил объяснить, что Варе от меня нужно. Разумеется, учитывая тот факт, что она меня «полюбила безумно и навсегда».

Последовала реакция:

– Хочешь оскорбить девушку сомнениями?

«Уже оскорбил в сердце своем», – подумал я.

Стали выясняться замечательные обстоятельства. Давнее Варино намерение сблизиться, оказывается, было связано с планом познакомить меня с полезными для моего настоящего и будущего людьми. Во время нашего общения стала очевидной ее полная осведомленность о моей связи с Артемом Ивановичем и понимание роли нас обоих в игре, затеянной невидимыми кукловодами из высшего эшелона двух лучших разведок мира.

Всё это можно было воспринимать как байки на подушке – но только до той секунды, когда ее шепот не коснулся Семаго, а это породило необъяснимое ощущение опасной напряженности.

У меня – в который раз за последние месяцы – появилось чувство пловца в грохочущем, несущемся неведомо куда потоке: ни выскочить, ни свернуть. Особенно меня удручал бледнолицый Вольский. Роль его была еще не до конца понятна, но известные мне эпизоды с его участием кончались лужами крови и уродливыми трупами.

Предстояло вырабатывать внутреннее отношение ко всему этому, но на ум приходило только беспомощное: «Я-то здесь при чем?»