Тень на занавеске

Насколько нам известно, ни святые, ни грешники, бежавшие во дни оны от суетного мира в пустыню, не вели себя подобным образом; впрочем, история умалчивает о многих деталях, которые, без сомнения, вызывают у всех большой интерес. Возможно, временна́я дистанция, отделяющая нас от древних схимников, создает вокруг них волшебный ореол. Будь у нас шанс наблюдать их вблизи, возможно, мы обнаружили бы, что они не сильно отличались от своих преемников. В самом деле, нельзя же днем и ночью сорок лет подряд разбирать по косточкам свои несовершенства и размышлять о тайнах жизни и смерти! И как знать, быть может, для самых искренних из отшельников добровольный уход от мира был просто попыткой вернуть себе силу духа, растраченную в результате слишком долгого пребывания «на миру». Не сама ли Природа вразумила мистера Дансона и направила прочь из Лондона, дабы он в тиши открылся ей, мудрой матери всего живого, и с ее помощью обрел здоровый дух в здоровом теле? Ее рецепты элементарны, и мало-помалу он – тот, кто еще недавно путал день с ночью и, не зная ни сна ни отдыха, изнурял себя хуже ломовой лошади, – начал следовать ее прописи.

Итак, одиночество мистера Дансона нельзя считать абсолютным. Но вместе с тем – хотя не в его характере было выслушивать воспоминания главы прихода о давних студенческих деньках, внимать рассказам священника или реминисценциям доктора о фельдшерском пункте в Раджастхане, – облюбованная им «келья отшельника» как нельзя лучше отвечала своему назначению.

Он ел и пил и спал… А дальше что?Он ел и пил и спал. И это всё.

Иногда он сам спрашивал себя, чего ради забрался в эдакую глушь – неужто ради удовольствия?

Личико неверной возлюбленной и мысли о лорде-нуворише вскоре потускнели, как старые фотографии. Попадись ему теперь в «Таймс» их имена, он и глазом не моргнул бы. Длинная полоса песчаного пляжа, ширь океана день ото дня доставляли ему все большее наслаждение, и он так полюбил свои моционы вдоль берега, что самому не верилось: совсем недавно он с легкостью променял бы какие угодно сельские радости на возможность постоять «в тенечке на Пэлл-Мэлл».

– Каждое утро, когда я возвращаюсь домой со свежим номером газеты, – сказал как-то раз мистер Дансон констеблю, с которым особенно подружился, – я встречаю девушку. Невысокого роста, не красавица, ничем вроде бы не примечательная, она очень нравится мне своим спокойным и печальным выражением, какого я никогда не видел на женском лице. Не сомневаюсь, что вы знаете, кто она.

– Всегда в черном? И ходит бойко – не угонишься?

– Да, шаг у нее быстрый, легкий.

– Это мисс Уна Ростерн.

– Мисс… как вы сказали? – в изумлении переспросил Сирил Дансон.

– Уна Ростерн, – повторил мистер Мелшем, – дочь моего предшественника, который пропал… Как в воду канул.

– Господи помилуй! Я думал, что бедняжка служит гувернанткой где-нибудь по соседству.

– Так и есть – приходящей, в Форт-Клойне. Три мили пешком туда и три обратно пять дней в неделю – в дождь и вёдро, в зной и стужу. Если бы она согласилась оставить мать, получала бы кучу денег, потому как может обучить всему на свете. Сейчас ей платят пятьдесят фунтов в год, и по здешним понятиям это баснословное богатство.

– А что с ее отцом – никаких следов?

– Никаких.

– Странно!

– Почему странно? Тут кругом такие топи, что в них целая армия может пропасть, не только какой-то инспектор.

– По-вашему, он сбился с пути?

– Ну да, сбился с пути в звездную ночь! Это он-то, который здесь каждый камень знал как свои пять пальцев, – фыркнул мистер Мелшем. – Нет. Кто-то прикончил его и спрятал с глаз долой. Глядишь, лет через двести останки случайно найдут.

– Наверное, все подумали, что он тайно выехал из страны.

– Возможно, по ту сторону пролива все так бы и подумали, но среди наших – никто. Во-первых, Ростерн погряз в долгах, у него отродясь не было ни гроша, а без денег – какая заграница! Во-вторых, он по-своему любил жену и дочь, и, кроме того, здешние кредиторы его не допекали, ведь стоило мисс Уне сказать «да», и Читток до последнего пенса расплатился бы с долгами папаши, это все понимали… Нет, тут скрыта какая-то тайна. Может быть, когда-нибудь – когда тот, кто прикончил его, захочет перед смертью облегчить душу, или тот, кто что-то знает, устанет хранить чужие секреты, – мы услышим, как оно было на самом деле. Но, скорее всего, никто из ныне живущих не узнает, что случилось между семью часами вечера, когда он пешком отправился домой из Леттерпасса, и следующим утром, когда домой он так и не явился. Вечером его видели в двух милях от Леттерпасса – он спускался к берегу, – и больше о нем ничего не известно, хотя мы опросили всех, кого могли. – (Пауза.) – Такая история.

– Ужасная! Если бы нашли тело, живое или мертвое…

– Однако не нашли. Неудивительно, что теперь мисс Уна как в воду опущенная. Да, – задумчиво прибавил он, – ходит пешком – три ирландские мили туда и три обратно, пять дней в неделю, в дождь и вёдро, в зной и стужу… А между тем по бабке она из О’Консидайнов!

– Неужели? – изумился мистер Дансон, до этой минуты не подозревавший о какой-то особой знатности О’Консидайнов, более того – никогда не слыхавший о славном семействе.

– Да-да, – подтвердил мистер Мелшем, приняв его изумление за чистую монету. – Дед ее был, считайте, последний в роду – последний, кто жил на широкую ногу благодаря фамильному достоянию: правил четверкой лошадей, закатывал приемы и ни в чем себе не отказывал, пока в буфете оставался хотя бы глоток спиртного, а на его земле – хотя бы акр, который можно заложить.

Мистер Дансон еще не успел как следует узнать нравы «драгоценнейшей жемчужины морей», но подозревал, что подобный образ жизни был свойствен многим блестящим ирландским джентльменам, вызывая почтительное одобрение современников и восхищение потомков. С поистине королевским размахом прожигали они свой капитал!

Какой же удел ждал их наследников?

Наследники до конца жизни расплачивались за веселье пращуров, не знавших других забот, как петь да плясать.

Впрочем, не столько веселье прежних дней занимало мистера Дансона, пока он неторопливо возвращался с прогулки в Блэкстонский замок, сколько плачевная участь девицы, вынужденной еженедельно покрывать на ногах тридцать миль и трудиться с утра до ночи, прививая своим подопечным прогрессивные идеи гармоничного развития личности, – и все только для того, чтобы к скудному материнскому доходу добавить свои пятьдесят фунтов в год.

А тем временем в Лондоне один молодой человек чахнет от неразделенной любви, потому что эта самая гувернантка с печальным лицом знать его не желает! Оттого и Блэкстон прозябает без хозяйки, которая могла бы жить припеваючи, если бы согласилась выйти за владельца имения… Душа мистера Дансона преисполнилась сочувствия к несчастной паре. Он загорелся мечтой соединить их ради блага обоих – хотя бы и против их воли!

Девица, несомненно, обращала на себя внимание: пусть не писаная красавица, она была из тех, кого, раз увидев, уже не забудешь. Мистер Дансон еще не имел случая заговорить с ней, но твердо знал, что эти темно-серые глаза, необычайно меланхоличное выражение лица, нервно-чувственный рот вовек не сотрутся из его памяти.

Разумеется, его собственный интерес к ней был продиктован исключительно желанием устроить ее брак с Читтоком.

Без этой внешней причины он не взглянул бы на нее дважды, уверял себя мистер Дансон. Позже он сообразил, что взглянул на нее и дважды, и трижды еще до того, как узнал о ее роли в судьбе Читтока.

Да, замечательно было бы вновь соединить расставшуюся пару, перебросить мост через стремнину их взаимного несчастья и устроить примирение к обоюдному удовольствию.

Мистер Дансон не сомневался, что у него все получится. На прошлой неделе, пока он обследовал Блэкстонские пещеры, к нему заезжал мистер Масто, хотел познакомиться. Долг вежливости требовал нанести ответный визит.

Когда человек преследует некую цель, он действует быстро и решительно. И мистер Дансон без промедления отправился в Форт-Клойн.

Однако на его пути к цели возникло неожиданное препятствие. Как выяснилось, тем утром мистер и миссис Масто отбыли в Швейцарию месяца на два, если не больше.

Два месяца! Второй раз за год жизнь потеряла смысл для мистера Дансона.

Потерпев фиаско в любви и потеряв надежду помочь другу, что было делать бедному мистеру Дансону?

Ну конечно – завязать знакомство с миссис Ростерн! Почему такая простая мысль не пришла ему в голову раньше?

– Гори! – переходя с рыси на шаг, окликнул он своего конюха, который приходился молочным братом мистеру Читтоку. – Сегодня утром мы с мистером Мелшемом обсуждали удивительное исчезновение капитана Ростерна.

Любой английский слуга, которого хозяин удостоил подобным известием, в ответ произнес бы что-нибудь вежливо-неопределенное вроде: «Да, сэр?..» Но Гори ответил иначе:

– Так ведь мистера Мелшема тогда здесь и не было, сэр. Он появился только после того, как инспектор Хьюм уехал.

– Кто такой инспектор Хьюм? – спросил мистер Дансон, расписавшись в своем полном неведении относительно хода событий.

– Очень умный и ушлый джентльмен. Ребята, у которых рыльце в пушку, стараются обходить его стороной.

– Это ты про тех, кто, например, украл овцу или убил хозяина?

– Или учудил еще что-нибудь, о чем вашему благородию угодно помыслить.

Как будто «его благородию» мистеру Дансону и впрямь «угодно» было помыслить о проказах славных ребят, которые крадут овец, убивают помещиков… словом, «чудят» в меру своей фантазии!

Впрочем, мистер Дансон хорошо знал истинную цену Гори, знал, что тот услужливый, преданный, честный, расторопный слуга и свято чтит закон. Такую рекомендацию дал ему мистер Читток, и таким этот малый – спешим заверить читателя – и был в действительности; по правде сказать, мистер Читток упомянул не все его достоинства.

– Полагаю, мистер Хьюм тщательно расследовал это дело?

– Не сомневайтесь, сэр. Комар носа не подточит, как говорится. Ни минуты покоя себе не давал, да и хозяину покоя не было, ведь все это время мистер Хьюм жил в замке.

– И никаких версий?

– Никаких стоящих. Где он только не рыскал, и все без толку.

– А ты-то сам как считаешь, Гори? Ну же, не робей, куда, по-твоему, делся капитан Ростерн? И если он исчез не по своей воле, то где его могли спрятать?

Когда мистер Дансон задал вопрос, солнце слепило ему глаза, поэтому он не был до конца уверен, что не обманулся: ему показалось, будто на долю секунды с лица Гори сошла бесстрастная мина, глаза как-то странно сверкнули и губы непроизвольно дрогнули.

Это было лишь мимолетное впечатление, словами его не описать, – едва заметная перемена в лице, которую мистер Дансон не столько увидел, сколько почувствовал, ибо, напомним, солнце било ему прямо в глаза. Ответил Гори самым обычным, невозмутимым тоном:

– Чего не знаю, того не знаю, сэр. Не имею понятия, куда и зачем ему было уезжать от жены и дочери. Его не особенно здесь любили, чего греха таить, но уж не так, чтобы всадить пулю в сердце. Смерти ему никто не желал, я уверен.

– Ага, значит, его не особенно любили… – подхватил мистер Дансон, ощутив себя на секунду вторым Колумбом.

– Никто не питал к нему ненависти, сэр, если вы об этом, – уточнил Гори, и наполнившиеся ветром паруса мистера Дансона тотчас опали. – По большому-то счету капитан Ростерн людей не обижал – я про такое не слыхивал. Вообще, он был за справедливость и часто заступался за бедных, когда другие молчали. И все равно его не любили! Наверное, потому, что вышел из низов – никто и звать никак, а пыжился как фон-барон. Которые из грязи в князи всегда задирают нос.

– Кичливый малый, короче говоря? – подытожил мистер Дансон.

– У нас он слыл самонадеянным, – осмотрительно поправил его Гори, употребив более подходящее, на его взгляд (да и по сути), определение. – Никто, как он, не радел о справедливости, никто, как он, не соблюдал всех правил вежливости. Бывало, нищий, завидев его, прикоснется к шапке, так капитан непременно ответит – приподнимет трость, или зонт, или палец, но ответит! По части вежливости, сэр, он любого мог за пояс заткнуть. Но людям этого мало. Справедливость и приличия не заменят христианской любви. А у него не было любви ни к Богу, ни к Божьим созданиям.

– Сильно сказано, Гори, – заметил мистер Дансон, поневоле впечатленный умозаключениями конюха.

– Но это правда, ваше благородие! Вот послушайте. Едет он, предположим, по дороге и видит впереди – на той стороне, где дорожное покрытие не укреплено щебнем, – вереницу груженых подвод. Ну и давай свистеть в свой свисток – сигналит, значит, чтобы освободили проезд. Если возчики заартачатся – вызовет всех в участок и накажет. А я случайно видал, как по той же дороге ехала ее светлость герцогиня – сама правила парой лошадок. И что вы думаете? Сделала всем знак оставаться на месте, сошла на землю и под уздцы повела своих коняг в обход по щебенке… И кто ж после этого не скажет: «Благослови ее Господь!»

– Однако надо учитывать положение капитана Ростерна. Вероятно, он почитал своим долгом следить за соблюдением дорожных правил.

– Наверное, сэр. Только Всевышнему милее те, которые иногда отступают от правил. В общем, хотя ни у кого не было к нему большой любви, все, как один, – и стар и млад – жалели его, когда он пропал, а еще пуще жалели его жену и дочь: им теперь весь век слезы лить.

– Да что же могло приключиться с ним, Гори?

– О том ни одна душа не ведает… ни одна. Пэт Харриган повстречал капитана Ростерна у берега по дороге к дому, только до дому горемычный джентльмен так и не дошел.

– Он, часом, не пил?

– Нет, сэр, не больше, чем все. Ну, пропустит рюмочку, как без этого, но лишнего себе не позволял.

– И не играл?

– Случалось, но, опять-таки, черты не переступал.

Знать бы еще, где проходит эта черта, подумал мистер Дансон, но вслух ничего не сказал. Продолжать разговор не имело смысла. Если Гори ничего не знает, то и поведать ему нечего. А если подозревает, что дело нечисто, то своими подозрениями делиться явно не намерен.

Конюха, несомненно, допрашивали, и показания его не раз перепроверили. Несомненно также, что мистер Читток обсуждал с ним это дело и узнал все, что можно узнать. Вполне вероятно, ему действительно нечего сказать. И все-таки странное выражение, промелькнувшее на лице Гори, мешало мистеру Дансону удовлетвориться услышанным.

– Должно быть, мистер Читток страшно переживал из-за этой истории, – поразмыслив, заметил он.

– Ваша правда, сэр. С тех пор он сам не свой, и немудрено. В этих краях у него не было человека ближе капитана, и если бы все шло своим чередом, хозяин стал бы ему как сын…

Мистер Дансон не видел ничего зазорного в том, чтобы потолковать с Гори о таинственном исчезновении капитана Ростерна, но не мог позволить слуге высказывать свои домыслы относительно дочери капитана.

Его оскорбляла мысль, что такая девушка может быть предметом досужих сплетен. Мистер Дансон вознес бы ее на пьедестал, высоко над толпой и злословием… Из чего следует, по всей видимости, что мистер Дансон проникся исключительным почтением к той, которая, как он надеялся, со временем станет женой его друга.

Он склонялся к тому, что капитан Ростерн по каким-то своим причинам уехал за границу. И ключом к тайне может быть что угодно – постыдный скандал, жестокая неудача, да мало ли что, в чем мистеру Дансону вовсе незачем копаться.

Другое дело – попытаться вновь соединить расставшуюся пару, от этого точно не будет вреда. Вдохновленный своим благородным намерением, мистер Дансон резвой рысью поехал в Блэкстонский замок; за ним на почтительном расстоянии следовал Гори.

Глава третья

Мистер Дансон не обязан был в тот день наносить визит вежливости приходскому священнику, просто подумал, что хорошо бы прогуляться до деревни и заглянуть к его сестре, даме неопределенного возраста (но определенно не моложе пятидесяти), которая чрезвычайно забавляла мистера Дансона. Единственным заветным желанием бедняжки было увидеть Лондон, а единственным большим огорчением – прихоть судьбы, забросившей ее брата в такой захудалый приход, как Лиснабег.

– Ах, почему его не направили в Лондон или под Лондон, – вздохнула она, – где он вращался бы среди людей одного с ним калибра!

Прежде мистеру Дансону не приходило в голову, что интеллектуальные запросы главы прихода столь велики и общаться на равных он мог бы только с образованнейшими людьми британской столицы. Однако надо было обладать совершенно не английским жестокосердием, чтобы намекнуть мисс Хит на возможность иной, более трезвой оценки способностей ее дражайшего брата. Поэтому мистер Дансон ограничился сдержанным замечанием:

– Подчас и Лондон приносит разочарование.

– Неужели? Не может быть! Разве Лондон не средоточие мировой Мысли?

– В какой-то мере – несомненно. Но можно годами жить в Лондоне и не встретиться с обилием мыслей, а то и вовсе ни с одной не столкнуться.

– Убейте меня, не понимаю, как такое возможно, ведь Лондон – неиссякаемый источник… всего!

– Верно. Однако учтите, что население столичного оазиса сопоставимо с населением целой Ирландии. Соответственно, многие его обитатели вынуждены обретаться на значительном расстоянии от животворной струи.

– А, ясно! К Филу это не относится. Он в два счета пробился бы к центру.

– Не сомневаюсь – ему достаточно было бы просто заявить о себе, – великодушно согласился мистер Дансон.

После чего мисс Хит оседлала своего любимого конька: дескать, мистер Дансон, – который совсем недавно покинул «средоточие мировой Мысли» и еще ощущает «на своем челе его бодрящее дыхание», – даже представить себе не может, какая смертная скука – жить в этой богом забытой деревне.

– Вы не обречены жить здесь, мистер Дансон, – разливалась она, – вы можете уехать, когда вам вздумается… махнуть в Лондон, Париж – да хоть в Нью-Йорк! Но мы, стреноженные денежными путами, принуждены неделю за неделей, год за годом ходить по одному и тому же опостылевшему кругу. Никому, кроме нас, не понять беспросветной тоски здешнего существования.

Мистер Дансон подумал, что он-то страдал от беспросветной скуки Лондона, от хождения по опостылевшему кругу светской жизни. Но ему не хотелось поднимать эту тему, и он ухватился за идею путешествий.

– Кстати, семья Масто в полном составе снялась с места. Вчера я верхом приехал к ним, а мне говорят – нынче утром отбыли в Швейцарию!

– Да, знаю, – обронила мисс Хит, – и вернутся только через пару месяцев. Они всегда срываются вот так скоропостижно, стукнет в голову – и поехали. Нам будет их не хватать, потому что, хотя они не вполне… словом, вы же знаете, они не из старых джентри…

– Полагаю, старые джентри тоже были когда-то новыми. У всего есть начало, – философски заметил мистер Дансон.

– Ну разумеется. Я как раз собиралась сказать, что эти Масто – сама доброта: радушные, отзывчивые, заботливые. Возьмите последний пример: по просьбе Масто экипаж, который доставил их на станцию, на обратном пути заехал за миссис Ростерн.

– За миссис Ростерн? Для чего?

– Когда мистер и миссис Масто в отъезде, миссис Ростерн с дочерью живут в Форт-Клойне. Они же практически члены семьи. Недаром миссис Масто говорит, что со спокойным сердцем оставляет детей на Уну Ростерн – уверена в ней как в себе самой.

– Должно быть, мисс Ростерн поистине необыкновенная молодая леди, – выдавил из себя мистер Дансон, досадуя на новое разочарование, постигшее его в этот день.

– Поистине! Мой брат любит повторять, что другой такой девушки, как Уна Ростерн, во всех трех королевствах не сыщешь, а уж он-то знает – сам готовил ее к первому причастию. Но одного я ей не прощу: зачем она так жестоко обошлась с бедным мистером Читтоком!

– Позвольте, насколько я осведомлен – при всем моем сочувствии Читтоку, – она с самого начала была честна с ним и прямо говорила, что не может любить его, – горячо вступился за бедняжку мистер Дансон.

– Да какое право имеет эта девчонка идти наперекор тем, кто старше и умнее ее? – возмутилась мисс Хит. – Подумайте, что сулил ей этот брак! Во-первых, спасение, избавление – называйте, как хотите, – для ее несчастного, изнуренного трудами отца; во-вторых, любящего мужа, готового исполнить любой ее каприз; в-третьих, обеспеченный дом для ее матери… О таком браке девушка может только мечтать! Но нет, у миледи свои причуды, она не желает потакать ни отцу, ни матери, ни ухажеру, ни доброму другу. Во времена моей молодости, мистер Дансон, девицы прислушивались к советам. Уна ими пренебрегла – и вот вам результат.

– Но что же делать, если она не могла полюбить Читтока… – опять начал мистер Дансон.

– Не могла полюбить, ну надо же! – язвительно парировала мисс Хит. – Подобные благоглупости выводят меня из себя. Чем он не угодил ей? Такой добрый, очаровательный молодой человек!

– На этот вопрос я вам не отвечу, мисс Хит. Мне Читток всегда нравился, и больше всего на свете я хочу, чтобы он женился на мисс Ростерн.

– В таком случае оставьте надежду, мистер Дансон. Покуда на море приливы сменяют отливы, она не отступится от своего решения. Горе ее ничему не научило, бедность ни на йоту не изменила. После смерти отца – никто ведь не верит, что он жив, – Уна ополчилась на мистера Читтока сильнее прежнего. Нет, это в голове не укладывается!.. Вообразите: он хотел назначить миссис Ростерн приличное содержание, так глупая девчонка не позволила матери взять у него ни пенса! Откуда столько упрямства в молодые годы? Уна и теперь еще сравнительно молода, хотя скоро ей стукнет двадцать три. Но, по моим понятиям, это молодость, даже для гувернантки.

– Я считаю, что она правильно поступила, раз Читток ей не по душе.

– Но почему, почему он ей не по душе? Образцовый, можно сказать, джентльмен – спокойный, обеспеченный, и внешностью Бог не обидел, и в разговоре приятный… и к спиртному не приохотится, если бы и захотел, – достаточно бокала пунша, чтобы вино ударило ему в голову. По словам миссис Ростерн, единственная причина, которую привела ей Уна, заключалась в том, что он якобы вспыльчив и это пугает ее. Но помилуйте, чтобы муж никогда не вспылил?.. Мистер Читток по крайней мере отходчив – вспыхнул и погас. Судя по всему, она рассчитывает выйти за святого. Желаю ей удачи!

– Может быть, у мисс Ростерн есть на примете другой кавалер, к которому она относится более благосклонно?

– Пока жив был ее отец, никто, кроме Диармида Читтока, не посмел бы взглянуть на нее, а тем паче заговорить с ней. Хотела бы я посмотреть на такого смельчака! Даже если бы у нее и был кто-нибудь на примете, кому, скажите на милость, придет в голову связаться с ней после ее выкрутасов? Нет, она упустила свой шанс – редкостный шанс! – и другого уже не будет. Придется ей худо-бедно и дальше самой справляться с жизнью. Мне искренне жаль ее, но она не желала слушаться добрых советов. Как, уже уходите, мистер Дансон? И брата моего не дождетесь? Куда же вы, погодите, он придет с минуты на минуту.

Нет-нет, мистер Дансон премного благодарен, но ему пора возвращаться домой. Собственно, он заглянул проститься, поскольку намерен отправиться в поход по Коннемаре. Давно хотел побывать в этой части Ирландии. Возможно, он несколько расширит программу и включит в нее Килларни и Золотые горы.

«Как видно, Блэкстонский замок уже наскучил ему, – решила мисс Хит, глядя вслед мистеру Дансону, поспешающему в сторону усадьбы. – Что ж, вполне естественно – удивляться тут нечему».

Глава четвертая

Мода переменчива, однако далеко не в той степени, как представляется многим. На смену живописным сандалиям пришли крепкие походные башмаки, а ладный рюкзак несравнимо удобнее сумы пилигрима. Но по большому счету современный турист с художественной точки зрения являет собой всего лишь улучшенную копию длиннобородого, не особенно чистоплотного и зачастую крайне ленивого странника, который в прежние времена перебивался тем, что вечно бездельничал во славу Божию.

Та же самая непоседливость, побуждавшая богомольца тащиться в пустынные земли и устраивать себе подобие дома среди древних гробниц, ныне влечет его смышленого, хорошо тренированного и экипированного, намного более благополучного последователя лазить по горам, грести против течения, переплывать океаны и добровольно жить в чужих краях.

Одним словом, в наши дни людей точно так же тянет бродить по свету, как и девятнадцать столетий назад или еще того раньше, когда – почти сорок веков назад! – праотец Авраам «сидел при входе в шатер, во время зноя дневного».

Это извечное свойство человеческой натуры взыграло в мистере Дансоне и заставило объявить мисс Хит, что он отправляется в поход по Коннемаре, хотя ни о чем подобном он не помышлял до той минуты, пока сестра приходского священника, устами которой гласило местное общество, едва не вывела его из себя своими умозаключениями касательно Уны Ростерн.