Мечты иногда сбываются

На Куйбышева, 44

Возле дома он поздоровался со старушками-учительницами с первого этажа, коротающими время на лавочке возле двери, они его узнали, поспрашивали, где и как поживает, поднявшись на второй этаж, на кухне увидел дядиных соседок, поздоровался, и тоже ответил на их вопросы.

Войдя в квартиру дяди, сразу ощутил тот особый «аромат», присущий старым квартирам в старом доме, где проживает инвалид войны, знакомые Николаю с детства запахи бабушек, дедушек, обладателем которых ему посчастливилось быть.

Он к ним привык, это была аура присущего только им мирка, но он об этом не думал, просто радовался, что опять приехал к отцу с дядей, и все тут. Это был зов предков.

Сейчас к этим запахам прибавился аромат только что сваренных дядькой щей со свининой, и рот его наполнился слюной в предвкушении сказочного обеда.

– Дядя Митя, я все время путаю соседок, кто из них Раиса Степановна, а кто Серафима Степановна, на кухне их повстречал, а где Марина, давно ее не видел?

– Они с матерью квартиру на Стрелке получили, теперь все больше там околачиваются, здесь тоже бывают, – дядя обрадовался племяннику. – Сима худенькая, Раиса побольше. Лицом схожи как близнецы. Сейчас обедать будем, где отца потерял?

– Побежал к друзьям, обещал скоро прийти.

– Завтра с утра прибежит, – разливал щи по мискам дядька, кусок мяса выложил отдельно, на тарелку.

– Мясо, колбасу мне в инвалидном раз в месяц дают, с голоду не пропадем, – взял буханку, нарезал хлеб крупными кусками.

Они с аппетитом пообедали, у Николая в Алатыре всегда почему-то был зверский аппетит.

– Завтра с утра поедем на Бугор, в винный магазин, будут водку давать, по две бутылки на брата, с отцом вместе шесть бутылок, про запас, пригодятся в хозяйстве.

– Зачем нам столько?

– Сейчас водка дороже денег. Вздремнем после обеда? – предложил дядя Митя, укладываясь на кровать.

Николай не возражал, прилег на диване напротив, и сам того не ожидая, заснул под мерный стук маятника, издаваемый с детства знакомыми часами «Мозеръ» на стене у окна, перед кроватью дяди.

Проснулся, когда уже стемнело. Дядька гремел посудой на кухне, на плитке шумел чайник. Закипает.

Он вспомнил, как в детстве они жили здесь, пока не купили часть дома на Сурско – Набережной. Дядька по утрам пугал его протезом, бабушка Надя с дядей Юрой угощали конфетками.

Уже во взрослой жизни, они с братом Вовой, отслужившим в армии, приезжали к ним в гости, будто вчера это было, в 79-м году. Тогда они все вместе сфотографировались на память впятером, три брата и два племянника, фото не получилось, брак пленки. А жаль.

– Ну что, проснулся? – дядька включил свет, принес чайник, чашки. – Чайку попьем, телевизор посмотрим, послушаем, как Горбачев мозги пудрит народу.

– Как там Марь Дмитриевна поживает?

– Завтра после магазина прямо к ней подъедем, пообедаем.

– Как сейчас помню, она пела: «Это было недавно, это было давно», когда мы с Вовой приезжали, помнишь?

– Еще бы не помнить, тогда мы вчетвером домой возвращались под хмельком, отец орал на всю улицу, на нас хулиганы и напали, а тут наш Юра, как ангел-хранитель, из тьмы явился и спас нас. На углу поджидал, его все в городе знали и уважали, как авторитета.

– А вот и наш оратор, как черт из табакерки выскочил, – подшутил Николай, так что дядя Митя даже оглянулся испуганно, не слышит ли кто, старая привычка из прошлого.

По телевизору шла программа «Время», и генсек энергично вещал народу о пользе гласности во время перестройки…

…

Утренние хлопоты у дяди Николай освоил давно: встать, вынести помои на улицу, сходить за водой на колонку, посетить уборную по необходимости, умыться, ну и завтрак в итоге.

Вылив помои на проезжую часть, он снова полюбовался чайками над головой, увидел дурачка – соседа с первого этажа в фуфайке на голо тело, который сердито глазел на всех и ругался матом, бестолково бегая по улице и во дворе.

Принес из колонки ведро воды домой, почистил зубы, умылся, дядька в это время кашеварил на кухне.

– Дядя Митя, ты что, зубы не чистишь?

– Почему, на прошлой неделе чистил как-то.

– А где твоя зубочистка, зубной порошок, зубы надо чистить утром и вечером, на ночь. Тогда они и болеть не будут.

– Ха-ха, скажешь тоже, два раза в день, хватит и одного, утром, – у дядьки на все свое мнение, и его ни в чем нельзя переубедить. Старой закалки человек, фронтовик, инвалид войны.

Что тут еще скажешь. Не успели они позавтракать пшенкой с чаем, как заявился отец: – Кашку кушаете?

– Хочешь, и тебе наложим, полезно для здоровья.

Все трое засмеялись, тем более, что предстояли интересные и важные дела на весь божий день.

К гаражу подошли со двора, дядя отомкнул замочек на калитке, вошли, затем открыл замок на двери тамбура, и они в гараже. Открыв замок на входных дверях, распахнули их, теперь можно выехать из гаража.

Дядя осмотрел свой любимый автомобиль марки «Запорожец», убедившись, что все в порядке, колеса тоже, сел за руль и включил зажигание. Николай открыл ворота палисадника, пока дядя тарахтел мотором, и вот машина выехала на улицу.

Отец уже сидел на заднем сиденье.

Дядя самолично замкнул все двери гаража, ворота, снова уселся за руль. Николай рядом с ним, и машина сначала проехала мимо дома по тротуару, выехала на грунтовую дорогу, затем на Комсомольскую улицу, и уже по асфальту покатила на Бугор, к вожделенному винному магазину.

«Выезд из дядиного гаража, это целая эпопея», – подумал Николай, с улыбкой поглядывая в окно на дома, прохожих, но когда они подкатили к магазину, она погасла на его лице при виде огромной сердитой очереди, желающей отовариться водкой.

Винный магазин

Оставив отца в машине, заняли очередь. Стоять предстояло долго, дядя уже общался со знакомыми мужиками, и Николай смирился с неизбежностью, слушая их.

– Што, Димитрий, тоже решил запастись беленькой?

– Молодой чай пускай стоит, а ты в лимузине своем посиди, с братом, это он там сзади развалился, как фон-барон?

– Он у меня за сторожа, здесь на воздухе веселее, – дядя умел поддержать беседу, когда хотел.

– Устроил нам Горбач веселую жизнь, все о здоровом образе жизни хлопочет, обещает сухой закон ввести, – вздохнул пожилой, бледный мужичок с кошелкой в руках, заводя разговор для полезности времяпровождения.

– Авось надорвется, жалеючи нас, сирых, не успеет.

– Куцы же он подевается? – удивились мужики.

– Народ послушайте, поговаривают, не продержится он долго у власти, балаболит о перестройке да гласности, как попугай, а дел нет никаких, в магазинах пусто.

– Заводик наш винный чем ему помешал? – осерчал мужик и так сердитого вида, закуривая цигарку.

– Да, не надо было его закрывать, вредить людям.

В очереди примолкли, недовольно поглядывая на громко скандаливших баб, мол, и здесь от них нет покою, не женское это дело, за водкой в очереди толкаться.

Худо-бедно, но вот уже дядя с племянником в самом магазине, тут как сельдей в бочке, народу набилось, давка.

За прилавком две шустрые продавщицы бойко отпускали ценный продукт. Получив свои бутылки, мужики протискивались на выход, уступив место следующим жаждущим отовариться.

У входа образовался затор, какой-то молодой парень с руганью стал пробиваться к прилавку, даже сумел вскочить мужикам на плечи, и по головам пролез к продавщицам, сунув им деньги в руки и требуя водку поскорее.

– Да на тебе, смотри не захлебнись, – не стала пререкаться с ним продавщица, забрав деньги и всучив в его жадные лапы бутылки, лишь бы побыстрее убрался восвояси.

– Не захлебнусь, не ждите, – заржал в ответ парень, и таким же макаром выбрался на улицу. Стало потише.

– Это Валерка, ухажер нашей Маринки, – пояснил дядя Митя племяннику без особого осуждения в голосе, Николай кивнул, мол, понимаю, тем более, их очередь приближалась, наконец, они у заветного прилавка с продавщицами, глаза в глаза:

– Нам на троих, отпустите шесть бутылок, – дядя Митя протянул им деньги, в ответ: – А кто третий, где он?

– Это мой брат, у меня в машине сидит на стреме.

– Сидит-сидит, не сомневайтесь, да вы его знаете, это Николай, художник, – раздалось из очереди, вокруг заулыбались, подтверждая правдивость сказанного.

– Ладно, давайте деньги, – продавщица отпустила им водку, стрельнув глазом на Николая, – поверю на слово. Вы на пьяниц не похожи, – она даже улыбнулась для разрядки.

– Мы не пьющие, только по праздникам, – повеселел и дядя.

Выбравшись на волю, добытчики подошли к машине, из которой вился сизый дым, это художник Николай Дмитриевич накурился махорки и задремал.

– Так ты мне машину спалишь, – осерчал старший брат на младшего, раскрывая дверцы машины настежь, тот обрадовался, увидев столько водки, но дядя вручил сумку с бутылками племяннику: – Доверяю только тебе, смотри в оба.

Сам уселся за руль, завел машину, убедился, что все на местах, захлопнул дверцы, и решительно нажал на газ:

– Все, едем к Маруське в гости, пора обедать.

В гостях у М.Д.

Лихо подрулив к дому на углу Жуковской, остановились у крыльца, за окнами мелькнула голова хозяйки, распахнулась дверь:

– Проходите, я уж заждалась, вечер скоро, а вас все нет и нет, – улыбалась им Мария Дмитриевна, – Коля, давно не виделись, тебя и не узнать, настоящий москвич, – говорила она, запирая за гостями парадную дверь на запирку.

Из кухни в коридор прошмыгнули три кошки, знающие крутой нрав дяди Мити. Гости разделись.

– Два дня меня не было, а на кухне уже бардак, кошками воняет, – ворчал дядя, по-хозяйски проходя в горницу и ставя на стол бутылку водки. Отец тут же уселся на стуле.

– Присаживайтесь за стол, у меня давно уже все готово, – суетилась хозяйка, расставляя на столе посуду, большую сковороду жареной картошки с мясом, соленые помидоры с огурцами, в центре стола рядом с водкой появилась бутылка портвейна, явно из ее запасов, в магазинах-то пусто, шаром покати.

После нескольких часов в очереди за водкой как приятно сидеть за таким столом, выпивать, закусывать, да еще рядом с отцом, дядей и его женой.

Нечасто он приезжает в Алатырь, поэтому помнит и чтит эти встречи у Марии Дмитриевны. Дядя верховодил за столом, отец на сей раз сидел смирно и терпеливо ждал, когда снова нальют вина, ел он мало, как обычно.

– Помню, приехала я в гости к Антонине Ивановне, в Мурманск, а в ее квартире везде ковры; на стенах, на диване, на полу, как в музее, приняла меня, как королеву, коньяком угощала, пироги, пельмени, а мне еще дальше ехать, к дочери в Североморск, – захмелев, разговорилась Мария Дмитриевна, вспоминая свою поездку на Север.

– Она всегда об этом вспоминает, когда выпьет, – подначивал дядя Митя, подмигивая племяннику с братом, и разливая вино по фужерам. – Давайте выпьем за моего племянника, он ВГИК заканчивает, скоро писателем станет.

– Коля у нас самый умный, я всегда знала это, – оживилась хозяйка, чокаясь с гостями, – выпьем и снова нальем!

Схватив пустые бутылки, унесла на кухню и вернулась с новой бутылкой портвейна. Отец с дядей оживились…

…

Мерный стук маятника настойчиво проникал в сознание, пока до него не дошло, что он проснулся. Открыв глаза, посмотрел на настенные часы, не пора ли вставать, увидев, что пять утра, снова закрыл их, можно еще подремать, тем более, что дядя храпит на своей кровати, а отец на кухне, на Юриной.

Вчера вечером они распрощались с Марией Дмитриевной и, несмотря на ее уговоры остаться ночевать, пошли домой. Перед этим дядя открыл ворота, и поставил свой лимузин во дворе ее дома, так надежнее. Пусть постоит до завтра.

Дошли нормально, отец на сей раз не выступал, как бывало, вел себя тихо, и полегли спать, притомились.

Сегодня надо побывать в подгорье, повидаться с Панькой, зайти к Глазыриным, съездить на Стрелку, на Бугор к крестной, но главное, купить на вокзале билеты, пора ехать в Москву.

С этими мыслями он снова заснул, и проснулся уже поздно по местным меркам, в восемь утра.

Дядя Митя занимался хозяйством на кухне.

– Ты один, а отец где, уже ушел?

– Он не любит дома сидеть, скучно ему, к дружкам побежал.

– Пойду за водой сбегаю, – схватился он за ведро.

– Помои не забудь вылить.

На завтрак чай с хлебом и колбасой по случаю племянника в гостях, сахарок. – Все, дядя Митя, побегу на станцию за билетами, потом пройдусь по друзьям и назад.

– Погости немного, когда еще приедешь.

– Некогда, к сессии надо готовиться, на работу скоро, пора ехать. Да, чуть не забыл сказать. Олин магазин рядом с институтом Склифосовского находится, главврач книжки любит, вот она и договорилась с ним, что вы с отцом приедете, подлечитесь у него.

– Это было бы неплохо, – заинтересовался дядька, забыв о делах. – А что, после праздника и нагрянем. Хорошо придумал.

– Ну вот, а я о чем толкую, понимать надо, – с этими словами Николай надел куртку с капюшоном, схватил сумку и был таков.

Дядька одобрительно посмотрел ему вслед, закрыл дверь.

Молодец племянник, деловой, весь в дядю уродился. С этими мыслями он собрался, запер квартиру, и пошел к Маруське, надо машину домой пригнать, в гараж поставить, а то непорядок.

До станции недалеко, народу в кассах немного, так что вскоре Николай с билетами в кармане сел в автобус, доехал до обувной фабрики, и свернул на улицу своего детства, бывшую Сурско – Набережную, а ныне улицу Покровского.

Родное подгорье

Прошел мимо обрыва, ведущего в Сандулеи с кривыми улочками и переулками, глядя на Суру, засурские луга и поля с перелесками, на дальний лес, куда они ходили с пацанами за грибами и ягодами, как они нарвались там на медведя, тоже любителя ягод, и улепетывали от него аж до самой реки.

Душа его возрадовалась, возликовала, словно в детство вернулась, в родную гавань после бурного житейского моря на чужбине. На лице застыла блаженная улыбка, и он не скрывал ее, да вокруг и не было никого, кроме собак, обленившихся за лето.

А вот и родной спуск Дмитрова. Ноги привычно и ловко понесли его вниз, к калитке двухэтажного деревянного дома, в котором жил Панька с женой, матерью и братом.

На стук открыла незнакомая женщина.

– Здравствуйте, а Дамарины живут еще здесь, есть кто дома?

– Нет их давно, вы что, приехали откуда?

– Из Москвы, жил я здесь в детстве. Последний раз в 81-м году виделись. Так что с ними, где они?

– Павел с женой где-то в районе проживают, брат его старший помер от пьянства, а мать ихнюю сестра ее младшая забрала к себе, в Ульяновск, там она и померла вскорости. Болела тяжко, ноги ей отняли в больнице по самые пахи, отмучалась, бедная.

– Так вы здесь теперь проживаете, ясно. Ладно, позже Павла найду, до свидания, спасибо за подробный ответ.

Он вышел за калитку в переулок, постоял, приходя в себя, не ожидал он такого исхода, хорошо хоть Панька жив.

Прошелся вдоль забора, посмотрел на дом, огороды, сады, где теперь копошились другие жильцы.

Ему вспомнилось, как Васька Устименко прислал недавно письмо из Арзамаса, где написал, что отец умер, и он забрал мать к себе. Сам он работает в НИИ, по специальности, женился. В письме находилась фотография, на которой молодожены стоят возле берез: он в бородке, модно одетый, в джинсах, настоящий молодой еще ученый-физик, жена стройная рядом, под стать ему.

Николай обрадовался, написал ответное письмо, он всегда знал, что его друг детства станет настоящим ученым.

Еще он узнал, что Шлепневы, жившие в полуподвальной квартире, как раз под квартирой Дамариных, получили благоустроенное жилье на Стрелке, так что в доме никого не осталось от прежних жильцов.

Поднявшись по переулку в город, он решил более никуда не ехать, в следующий приезд повидается со всеми, тем более, шел холодный осенний дождь, на кладбище под дождем делать нечего.

Дядя Митя коротал время в одиночестве, обрадовался ему.

– Все, билеты купил, прошелся по родным местам, больше никуда не пойду, потом как-нибудь, летом приеду, тогда другое дело, – уговаривал он скорее сам себя, принюхиваясь: – Чую, щами со свининой опять попахивает, угадал?

– Угадал, отец забегал недавно, скоро подойдет, будем обедать, – загремел дядя посудой, тут и отец явился не запылился, – что я говорил, старый солдат чует, где мясом пахнет.

– Мне мясо нельзя, бабу захочу, лучше винца, – хитро ухмыльнулся отец, вручая брату авоську с хлебом, тот смягчился.

– Вот всегда бы так, а то дашь ему денег в магазин сходить, его и след простыл, через день явится, будто ни в чем не бывало.

– Брось бурчать, нам с сыном обедать пора.

– Видишь Коля, за версту чует выпивку, – дядька ловко разлил щи по тарелкам, разрезал мясо на три части, затем раскромсал буханку белого хлеба крупными кусками, вынес и поставил на стол бутылку водки, стопки.

Отец уже сидит за столом в ожидании.

– Давай Коля, ты у нас самый молодой, разливай.

Николай не заставил себя ждать. Выпили, и за щи с мясом, кроме отца. Он положил перед собой на клеенку хлеб, мясо, и нетерпеливо ждал, пока брат с сыном наедятся.

– Ты поел бы, отец, вон какой худой стал, бледный, – Николаю жаль отца, но тот как кремень, в ожидании:

– Закусь ломает кайф, наливай давай.

Под щи с мясом бутылка опустела быстро.

– Вот, Коля зовет нас в Москву, на лечение, и не куда-нибудь, а в институт Склифосовского, сам главврач сказал, подлечим, пусть приезжают, – возвестил захмелевший дядя Митя.

– Это Ольга договорилась с ним, она на дефиците сидит, за хорошие книжки все сделают, – подтвердил Николай, отец оживился: – За это грех не выпить.

Дядя Митя глянул на племянника, тот покачал головой, тогда он пошарил в своем бездонном кармане штанов и выудил оттуда трешницу: – Нам хватит, а это тебе вместо мяса.

Отец схватил деньги и бросился одеваться:

– Я быстро, может, еще ночевать приду, – и исчез за дверью.

– Теперь до завтра не явится, – подытожил дядя Митя, кто-кто, а уж он-то знал брата от а до я, как любил говорить отец.

– Дядя Мить, когда я прибирался у отца, пока он бегал в магазин, не нашел ни холстов, ни красок с кистями, что я прислал ему в посылке. Ты не знаешь, где они, может у тебя?

Дядя крякнул, сочувственно глянув на племянника.

– Со мной он ничем не поделился. Сначала берег все это, хвалился, что будет писать свой портрет, потом замолчал. Я спрашиваю, ну когда ты приступишь к написанию автопортрета?

Он взбесился и убежал. Дня три не приходил, потом явился, и я понял, он пропил и холсты и краски с кистями, нет у него ничего.

– Жалко, мог бы написать твой портрет, или свой.

– Он уже ничего не может написать, Коля. Больной человек, еле ходит, махорку курит, – вздохнул дядя Митя, жалея брата.

Затем они подремали, каждый на своем месте, вечером попили чаю, посмотрели «Время» по телевизору и полегли спать, калякая о разном, пока не уснули под мерный стук маятника часов.

Прощание

Наутро все повторилось сначала, но уже с долей грусти в душе: вынос помоев, выход за водой на колонку, завтрак, после чего дядька занялся обедом, а племянник стал собираться в дорогу.

Тут и отец пришел. Прежде чем закрыть дверь, оглянулся, нет ли кого в коридоре. Вроде нет, плотно закрыл дверь.

– Коля, я должен сказать, за твоим отцом следят, – понизил голос дядя Митя, глянув на брата: – Видишь, он сам не свой ходит.

– Кто за ним следит, зачем?

– Мне ребята говорили, по секрету, они заметили, что за их шефом следит приезжий из Чебоксар, потом они разузнали, он из органов, майор, подходит к ним словно невзначай, и спрашивает: а ваш шеф где сейчас, не подскажете?

Они ему: Зачем тебе знать, он сам себе хозяин, где хочет, там и ходит. Дали отпор, значит. Он отошел, а они побежали разыскивать твоего отца, чтобы сообщить о слежке.

Николай заметил, что отец внимательно слушает их разговор.

Дядя Митя подмигнул племяннику и продолжил:

– К твоему отцу домой зачастили алкаши, собираются, пьют, орут о чем попадя, разговоры ведут, мол, власть плохая, менять ее пора. Отец с ними согласен, кивает, вот и докивался.

Отцу: – Смотри Николай, прикроют скоро твою хазу, да еще в кутузку посадят. Дело к тому движется.

Племяннику: – Друзья-то у него аховые собираются, заложит его какой-нибудь хнырик, говорят, майор велел жучок в его доме поставить, на прослушку. Это уже серьезно.

– Я искал везде, не нашел ничего, – прохрипел отец, кашляя.

– Спецы так прячут, хрен найдешь, – возразил дядя Митя, – говорю ему, больше к себе не ходи пока, пусть алкаши от тебя отстанут, а ты у меня поживи, вдвоем веселее, по хозяйству там, в магазин сбегать, – хитро усмехнулся дядька, и тут до Николая дошел его тайный замысел: он хочет отвадить брата от компании, вот и навел тень на плетень.

Стратег дядя Митя, ничего не скажешь. А отец совсем плох стал, постарел, боится всего: – Ладно, дядя Митя, ты уж совсем застращал отца, ему конечно, здесь с тобой лучше будет.

И отцу: – Отец, дядя Митя дело говорит, надо залечь на дно и переждать, пока этот майор не уедет обратно в Чебоксары.

– Вот-вот, и я о том же толкую, – взбодрился дядька, сообразив, что племянник раскусил его замысел. Теперь их двое.

– Согласен, гони трешницу, сбегаю вина найду, надоела твоя водка, обмоем это дело, – отец тоже не лыком шит, получив деньги, сразу взбодрился и смело зашаркал в коридор.

Дядька с племянником одобрительно засмеялись, мол, есть еще у него порох в пороховницах, поживем, хлеб пожуем.

Только теперь сын понял по-настоящему, как постарел отец: осунулся, седая щетина уже не могла скрывать морщины, взгляд потух, рот провалился, в дрожащих руках скворчала вонючая цигарка, ноги в резиновых сапогах шаркали по полу, но он не сдавался, хотя трезвому это давалось тяжелее, чем под градусом.

Отец сбегал в дом к знакомому грузину и вернулся с бутылкой красного. Запыхался. Хромает. Но душа радуется.

После обеда, за которым выпили по стаканчику вина, больше Николай не стал пить перед дорогой, присели в ожидании.

Дядя Митя при отце отсчитал племяннику сто рублей, тот не возражал, отец был доволен. У всех троих теплилась надежда, что в Москве дядю и особенно отца подлечат, поправят здоровье и он станет меньше пить, возьмется за ум, наконец.

Настало время прощаться. Николай обнял дядю, затем отца.

– Может, я провожу тебя, сын, на станцию, – в голосе отца сквозила неуверенность, но и надежда.

– Не надо, отец, оставайтесь дома. Вещей у меня нет, сам дойду, чего зря волноваться. После праздника приедете ко мне, комната у меня теперь большая, с балконом. Буду ждать вас.

Он взял Олину красную дорожную сумку, в которую засунул свою зеленую, поменьше, и решительно закрыл за собой дверь квартиры, в которой остались отец с дядей, его самые близкие и дорогие сердцу алатырцы, сбежал вниз по лестнице, на улицу.

Пришел на станцию, на путях уже стоял пригородный поезд «Алатырь-Канаш», шла посадка. Он успел занять место у окна.

Теперь можно ехать. Когда едешь на пригородном в Алатырь, на душе радость, когда из Алатыря – грусть: мимо окон проплывают домики с садами и огородами родного подгорья, вот поезд прогрохотал по мосту через Суру и въехал в лес.

Два часа езды до Канаша, с остановками сначала в Алтышево, затем идут Атрать, Киря, Буинск, Ибреси, Янгличи, не считая разъездов, входят и выходят люди, наконец приехали.

Теперь с пустой сумкой и через переходный мост пройти одно удовольствие, поглядывая сверху на вокзал, пути с поездами, и вдыхая с детства знакомый особый аромат железной дороги.

Почему-то в памяти всплыли стихи любимого поэта:

«Один и тот же сон мне повторяться стал.Мне снится, будто я от поезда отстал,Один в пути зимой на станции сошел,А скорый поезд мой пошел, пошел, пошел.…И я хочу за ним бежать и не могуИ чувствую, сквозь сон, что все-таки бегу…»

К чему бы это, вроде не к месту вспомнилось, словно пророчество какое, отогнал от себя тревожные мысли Николай, и спустился с моста на перрон вокзала. До прихода скорого поезда «Чебоксары-Москва» времени навалом, не зайти ли в ресторан?

А что, для поднятия настроения очень даже неплохо.

Народу немного, сел за столик у окна, примерно там же, где и в свой прежний проезд, с видом на буфет, и картины местных художников на стенах, на росписи под сводами потолка.

Подошла официантка и он заказал бифштекс с яйцом, бутылку жигулевского пива. Настроение вошло в норму.

После ресторана купил в киоске все местные газеты, что были, пару журналов, пусть Оля почитает местную прессу, и минуя залы ожидания, вышел на перрон, там воздух свежий.

Вскоре подошел поезд, и он занял свое место в плацкарте, на нижней боковой полке. Вагон был уже обжит пассажирами, проводница забрала у него билет и рубль за постель, разнесла желающим чай, поезд набирал ход, минуя Канаш с пригородом.