Мечты иногда сбываются

– Это моя удочка, когда-то я пескарей и ершей на нее ловил, пусть стоит на память. Потом заберу.

Запер дверь на замок, и они пошли на Стрелецкую, в нотариальную контору. Им повезло. К нотариусу очереди не было.

Володя написал заявление о передаче полномочий по обслуживанию и продаже дома их отца старшему брату, Николай получил Доверенность на ведение дел, после чего нотариус пояснила: – От вашей матери необходимо такое же заявление, тогда часть дома и 20 соток земельного надела вашего отца перейдут в вашу собственность. Когда получите, приходите.

– Не люблю я всю эту волокиту, – отер пот со лба Вова, когда они вышли из конторы и направились в сторону вокзала.

– Зато хлопот теперь меньше будет, – пояснил Николай, – думаю, мать не будет возражать, деньги отец ей выплатил. Пришлешь мне ее заявление по форме, заверенное нотариусом, я приеду в Алатырь и завершу это дело. Когда дом продам, половина денег твоя, можешь не сомневаться.

За таким важным разговором они и не заметили, как пришли на вокзал. Народу к кассе немного, купили билеты на пригородный, и до Москвы, теперь дело в шляпе.

– Завтра поедем, – радовался Вова, Николай не возражал, он тоже подустал, да и Ольга его ждет, сессия на носу.

Дядя Митя был уже дома, до прихода племянников успел разобрать стол у окна, на котором покоился их отец, и велел им выбросить его на помойку.

– Нельзя сидеть за столом, на котором покойник лежал, – пояснил он, закладывая дровишки в голландку, – стол испорчен, и запах въелся. Сейчас подтопим, тепло будет.

Сначала выбросили стол, затем помогли дядьке прибраться, сходили в магазин, прошлись по городу, и оставшееся до сна время провели втроем за чаем, в воспоминаниях о том благом времени, когда были живы дядя Юра, отец, дядя Митя был хорошим рассказчиком, заслушаешься.

– Ночевать дома будем, Маруська пусть отдыхает.

На следующий день, пообедав, и собравшись в дорогу, Николай отдал дяде Мите ключи от дома отца:

– Пусть будут у тебя, может, иногда заедешь, проверишь дом, мало ли что. Привет Марь Дмитриевне, за ее заботу о всех нас, дай бог здоровья ей. Самое главное, ты у нас не болей. До встречи.

Дядя обнял племянников по очереди, сдерживаясь, закрыл за ними дверь, послушал, как они топочут вниз по лестнице, и захромал было к кровати, но передумал.

Пойду к Маруське, вдвоем все легче, здесь как-то не по себе, поживу у нее пока. А там видно будет.

Беда не приходит одна

Братья прибыли на Казанский вокзал отдохнувшие, ехали в купе, попутчики попались спокойные, Алатырь остался позади, Москва вселяла уверенность в завтрашнем дне.

– Коля, побегу на Ленинградский, за билетом, если повезет, вечером поеду домой. На работу пора.

– Ладно, разбежались. Я буду дома, ждем.

Высотка на проспекте Мира совсем недалеко от площади трех вокзалов, от метро и того ближе. Вот он и приехал, теперь его дом там, где живет Оля. Минуя лифт, взбежал на третий этаж и замер, увидев возле двери в квартиру крышку гроба, обитую материей в цветочек и прислоненную к стене.

Он вспомнил, как не мог найти кумач на рынке, материя в цветочек означала, что крышка гроба предназначена для женщины. Эта мысль сумбуром мелькнула в его голове, и он нажал на звонок.

Дверь открыла Ольга, и они прошли в свою комнату, обнялись. – Вот ты и приехал, наконец, а у нас тоже горе.

– Кто, баба Варя скончалась?

– Да, завтра похороны, а где Володя?

– За билетом стоит, вечером уезжает в Мурманск, – только сказал, раздался звонок в дверь, – наверное это он, легок на помине.

Ольга снова открыла дверь, вошел запыхавшийся Вова, прокашлявшись, объяснил брату свой скорый приезд: – Народу в кассу никого, купил билет и за тобой следом. У вас што, умер кто?

– Олина бабушка Варя. Как говаривал дед Маресьев, пришла беда, открывай ворота.

– Я не помню его, только бабушек.

Оля принесла поднос с обедом, перекусили, вышли посмотреть на усопшую: баба Варя лежала на столе в гробу, под иконой, в платочке, лицо у нее было спокойное, умиротворенное, она выполнила свой долг перед жизнью, семьей, как могла, передав эстафету дочери. Ее черед.

Тамара Федоровна понимала это, как никто другой, поэтому безропотно подхватила эстафету, словно давая понять матери, что не подведет ее ни в коем случае.

– А мы вот, уже похоронили отца, завтра девять дней будет, – Николаю хотелось поддержать свою тещу, она кивнула:

– Завтра помянем их обоих. Оля, надо бы по магазинам пройтись, докупить кое-что из продуктов.

– Оля, пойдем вместе, я помогу нести сумки.

– И я с вами, – вызвался Володя, – поезд у меня за – полночь.

– Вы и без нас замучились, отдыхайте, мы с Кирюшей сходим, не впервой, – слабо возразила Ольга.

– Еще чего, чай мы не инвалиды, давай-ка сумки, – совсем по-алатырски возразил Николай, и они направились за добычей.

Ольга знала многих заведующих продмагов, как и они ее, так что спустя малое время они возвращались домой с сумками, полными продуктов, и даже вино с водкой им вынесли с заднего входа, из подсобки.

Вова был сражен могуществом Ольги, Николай подмигнул ему, мол, знай наших, это тебе не в Алатыре.

– Не имей сто рублей, а имей сто друзей, – вспомнил он поговорку, но Ольга поправила его: – Без ста рублей никто ничего не даст, Володя, – а Николай добавил многозначительно:

– Ты – мне, я – тебе, соображать надо, Вова.

Все трое засмеялись, подходя к подъезду высотного дома, у которого раньше дежурила милиция, был порядок, а сейчас шныряли все, кому не лень, даже приезжие заскакивали по нужде.

Ольга сама видела, возвращаясь с работы, как баба деревенского вида расселась в углу и журчала, испуганно глядя на нее. Вскочила, и помчалась прочь, прихватив свои котомки.

Вечером Николай проводил брата до метро, вернулся домой.

Оля с мамой на кухне занимались ужином.

Он сел в кресло и задремал, еще весь во власти воспоминаний о похоронах отца, усталость навалилась на него, надо бы отдохнуть, а тут новое несчастье, у Оли умерла любимая бабуля. Это было так неожиданно, он не хотел осознавать этого, такого не может быть, с одних похорон приехать на другие.

Пришла Оля с ужином, за чаем он рассказал ей о похоронах отца, о поминках, она о смерти бабы Вари:

– Позавчера вечером мама покормила бабулю, как всегда, ела она хорошо, и вдруг закрыла глаза, осела назад, словно уснула.

Мама спрашивала ее, что с тобой, открой глаза, посмотри на меня. Когда мы поняли, что она умерла, позвонили Жене. Они тут же приехали, вызвали скорую. Врач засвидетельствовал смерть.

Мы с мамой обмыли ее на полу, одели, положили на стол.

Кирюша перепугался, ночевал в нашей комнате.

Утром приехал агент, все оформил, привезли гроб, сделали ей заморозку, он заказал автобус на завтра.

Тут и вы с Володей приехали из Алатыря.

– Бедняжка ты моя, – Николай прижал ее к себе, поцеловал, еще и еще, не мог насмотреться в ее большие карие глаза, мокрые от слез. Свалившиеся на них несчастья настолько обострили чувства влюбленных, что они долго не могли заснуть в объятиях друг друга, забыв о сумасшедшем окне в доме напротив…

Поутру Оля сбегала в церковь святителя Филиппа, это недалеко от дома, рядом со спорткомплексом «Олимпийский», и заказала там заочное отпевание.

Вскоре приехали брат Евгений с женой, родственники, пришли соседи, знакомые, попрощаться с Варварой Ивановной, после чего Евгений с дружком Серегой и Николай втроем понесли гроб с телом усопшей вниз по лестнице.

Николай сразу понял, что переоценил себя, и молил бога, чтобы он дал ему сил донести, не выронить гроб из слабеющих рук, тем более, что он нес один более тяжелую часть гроба с головы, а шурин с дружком где полегче, ноги.

Пальцы вот-вот разожмутся, он сжал зубы и пересилил себя. Донесли, поставили в похоронный автобус. Принесли венки.

Родные и близкие сели рядом с гробом: Ольга с матерью, братом, Николай, Татьяна, места хватило всем кто пришел.

До кладбища в Митино путь неблизкий, но торопиться некуда.

Приехали. Автобус остался на развилке, далее на каталке повезли гроб с телом по узкой обледенелой дорожке между могилами до самой ограды, в конце кладбища.

Могила уже отрыта, на дне лапник, все как положено.

Попрощались, копщики опустили гроб с телом в могилу, не успели родные бросить по горсти земли, как они уже забросали ее землей, на холмик возложили венки.

Дочь с внучкой зажгли и поставили свечки на могилку, постояли, попрощались, и пошли назад по скользкой дорожке. Ветрено. Поземка. До автобуса далековато.

У Николая было полное ощущение дежавю, только теперь похоронили бабу Варю, а не отца, и в автобусе он сидел рядом не с дядей и братом, а с Олей и ее мамой, вот и приехали домой.

После поминок бабули, проводив последними Евгения с Татьяной, Николай с Ольгой помянули его отца, прошло целых девять дней после тех алатырских похорон, которые запечатлелись в его памяти навсегда.

Он любил своего отца, хотя виделись они редко, и теперь всю жизнь будет жалеть, что не успел, не смог ему сказать об этом при его жизни. Так бывает, к сожалению.

«Из огня да в полымя»

Сессия. 5-й курс

Ольга давно уже включилась в работу после отпуска, у Николая не было времени даже голову поднять от письменного стола, на котором высились горы учебников, литературы, стопки начатых сценариев, сюжетных заявок, аннотаций к ним росли как грибы после дождя.

Николай давно уже научился стучать на своей машинке не хуже любой машинистки, но этого было мало, как воздух нужны контрольные, срок сдачи которых пропустить нельзя.

И тут позвонила Оля с работы: «Коля, мне привезли рефераты по искусству и истории кино, вечером привезу. Ты как там, все стучишь, как дятел, на своем «Унисе»?»

– Угадала, стучу, печатаю аннотацию к дипломному сценарию. Ты мой спаситель и ангел-хранитель. Ура, жду!

Уныние как рукой сняло, и вдохновленный радостным известием, он даже решил передохнуть, тем более, Тамара Федоровна принесла в комнату поднос с едой:

– Коля, вот перекуси, чайку попей. Отдохни.

– Спасибо вам, это не помешает.

Попив чайку, он решил отдохнуть, как посоветовала теща, и вздремнул на кровати. После трудной весенней сессии, от которой не сразу пришел в себя, они с Олей решили, что он будет жить у них, на проспекте Мира. С тех пор жизнь его наладилась, он даже поправился, они так чудесно отдохнули на море, подзагорели, а тут такое горе: смерть отца, бабы Вари. Да еще сессия на носу.

Он долго ворочался сбоку набок, не спалось. Некогда прохлаждаться. Вскочив, снова уселся за стол. Однако мысли не отпускали, роились в голове непрерывно:

«На днях он подъехал к себе на улицу Кржижановского с проверкой, вроде бы все в порядке, соседи на работе, только на кухне изменения: соседский холодильник нахально стоял рядом с его столом, на его половине, это уж слишком.

Передвинув его снова на соседскую половину, поставил табуретку на свое место, у стола. Теперь порядок.

Затем позвонил узнать, как поживают сыновья, и напоролся на бывшую жену. Та сначала гневно отчитала его за бездействия, но когда он сообщил, что ездил в Алатырь на похороны отца, смягчилась, сменила гнев на милость:

«Митя на сборах, живет в гостинице «Спортивная», скоро у них соревнования на первенство Москвы по штанге, – горделиво сообщила она, – Слава учится в первом классе, ты хотя бы навестил его, поздравил, какой же ты отец! – снова осерчала она. – Ты не забыл, о чем мы договорились?»

– Нет конечно, но у меня сейчас сессия, не до этого. Я же подарил ему к школе двухтомник Н. Носова, пусть читает на досуге о приключениях Незнайки и его друзей. Ну пока, привет от меня детям. Я потом позвоню, позже, – он бросил трубку.

Настроение испортилось. Если он хочет иногда видеться с сыновьями, придется терпеть эту мегеру, но она ставит условия, хватка у нее железная. Что-то дальше будет, кошмар.

Помотавшись по комнате, забрал с собой свитер, старые перчатки, собрал нужные книги, уложил в свою спортивную сумку.

Запер двери и поехал на проспект Мира, домой…»

Не до воспоминаний сейчас, надо работать. Придвинув к себе пишущую машинку, он продолжил печатать аннотацию к будущему дипломному сценарию «Времена детства».

Контрольные. Рефераты

Целую неделю он корпел над контрольными работами по марксистско-ленинской эстетике, научному коммунизму, особое внимание уделил рефератам по ИЗО, и истории зарубежного кино.

Тема «Троица» Андрея Рублева была изложена академически, но суховато, и он постарался вдохнуть в нее душу художника-гения, создавшего бессмертное творение, несущее в себе нетленный луч света, добра и красоты, любовь к своей земле.

На последней странице контрольной он тщательно приклеил репродукцию иконы, как апофеоз реферата.

В контрольной по истории кино он постарался кратко, но масштабно рассказать о проблемах и достижениях болгарского кино, ну и конечно, по мастерству драматурга завершил работу над двумя вариантами дипломного сценария.

Время поджимало, отправлять работы по почте поздно, да он и не любил этого, другое дело, привезти их на кафедру и сдать методисту заочного отделения Татьяне Павловне Чавушьян лично.

На обратном пути заехал к Оле на работу.

– Ольга Викторовна у себя наверху, – улыбнулась ему Лена Гришина, миловидная молодая женщина, как рассказывала Оля, она не захотела дальше работать заведующей при нечистом на руку директоре, и перешла в кладовщицы, на ее место и перевелась Ольга, чтобы быть поближе к дому и семье.

Поздоровавшись со всеми, Николай по лесенке поднялся в Олину каморку с письменным столом и шкафом с документами, книгами, архивом. Несмотря на тесноту и низкий потолок, ему было уютно здесь, как и везде рядом с Олей.

Она улыбнулась ему, подняв голову от бумаг:

– Я отчет пишу, посиди немного, – и снова зашелестела документами, а он от нечего делать перебрал в шкафу несколько толковых словарей. Хороши словарики, вот бы их домой умыкнуть, пригодятся в работе с текстами.

Ольга словно прочитала его коварные мысли:

– Неудобно, вдруг директор спохватится, что я ему скажу? – прошептала она, он в ответ тоже тихо: – На нет и суда нет. Докладываю: контрольные сдал, пойду домой, не буду тебе мешать, – чмокнув ее в губки, спустился вниз и распрощался с директором и его замами, громко заключив:

– Теперь я понимаю, почему ее не отпускали из 57-го магазина, с мужем и то некогда словом обмолвиться. Вся в работе.

В ответ они понимающе заулыбались.

Выйдя на улицу, решил пешочком пройтись до дома, всего-то пара остановок, вспомнив, сколько у него самого дел, прибавил шагу, поежившись. Да и похолодало к вечеру.

Сессия

Поскольку после отпуска он был в простое, отношение из ВГИКА о предоставлении оплачиваемого дополнительного отпуска для участия в сессии сроком на 60 календарных дней пришло в отдел кадров, оттуда в центральную бухгалтерию.

– Когда же вы работаете, Николай Николаевич, сплошные отпуска, – ехидно заметила главбух, дама, интересная во всех отношениях, как сказали бы о ней классики, подписывая ведомость в кассу на приличную сумму.

– Если бы вы представляли, что такое сессия во ВГИКЕ, особенно на сценарном факультете, вы бы расплакались от жалости, а не язвили, – вежливо огрызнулся Николай, ох уж эти бухгалтера, будто из своего кармана платят, экономисты чертовы.

– Лично я экономический кончала, и тоже во ВГИКЕ, – не осталась в долгу и главбух, – хотя вас прекрасно понимаю.

– Как это я сразу не догадался, маху дал.

Бухгалтера улыбались за своими столами, слушая их не без удовольствия, придирчивого художника и студента они знали.

После пикировки в бухгалтерии, он получил причитающуюся сумму в центральной кассе, и прошел к проходной не по коридору, а по улице, знакомых пруд пруди, всему свое время.

«Надо с Олей сходить купить тортик, вина хорошего в честь начала сессии, и вперед, как Матросов на амбразуру, – размышлял он, подъезжая к проспекту Мира, – со ВГИКОМ шутки плохи, чуть что и вылететь можно, отряд уже потерял пятерых бойцов, и не заметил, но со мной этот номер не пройдет.»

…

С 1982 года, когда Николай поступил в институт кинематографии, кафедрой кинодраматургии руководил Леонид Николаевич Нехорошев, он привлекал к преподаванию и молодых драматургов, О. Агишева, В. Черных, Э. Володарского, не забыл при встрече поздравить и Николая с поступлением.

– Рад за вас, у Ежова есть чему поучиться, – крепко пожал он руку небезызвестного ему декоратора. Это с ним Николай еще в 73 году ездил в Ленинград, на премьеру фильма «Мачеха».

Они вместе привезли в Дом Кино коробки с фильмом.

Л. Нехорошев тогда работал на Мосфильме в должности зам. гл. редактора, Николай после курсов трудился декоратором, для него это была памятная интересная поездка.

Лекции

Второго декабря был первый день занятий.

Мастера поздравили своих студентов, Валентин Иванович пообщался с ними по душам, на лекции вкратце прошелся по их вариантам дипломных сценариев, пошутил на общие темы, как обычно в таких случаях, после чего начался целый месяц лекций и разборов контрольных по десяти дисциплинам, а это немало.

Лекции по марксистско-ленинской эстетике, и научному коммунизму он прослушал вполуха, запомнить и разобраться по существу невозможно, только если повезет с билетом на экзамене.

Кинорежиссура и психология были гораздо интереснее и конкретнее, еще конкретнее кинооператорское мастерство, в котором он неплохо разобрался, о работе художника кино знал не понаслышке, но особо ему запомнилась лекция по ИЗО.

Волкова Паола Дмитриевна с улыбкой оглядела аудиторию, и с места в карьер: – Слабенько вы подготовились, и вообще плохо разбираетесь в искусстве, не все, конечно. Есть одна работа, не побоюсь этого слова, выдающаяся в сравнении с остальными. Это «Троица» Андрея Рублева, – она помолчала мгновение.

– Пусть встанет автор, а мы посмотрим на него.

Николай встал, взволнованный, и все дружно задвигались, переглядываясь. – Кто бы сомневался, и так все ясно, – внятно изрекла склочная Ирина Шегаль с места, но ее не поддержали на сей раз, и она умолкла под строгим взглядом педагога.

Паола Дмитриевна кивнула Николаю, и он сел на свое место.

– Я помню вашу безупречную работу на тему греческой вазописи, но ваша новая работа подвигла меня рассказать вам сегодня про «Поцелуй Иуды» Джотто, и «Троицу» Андрея Рублева. Строгий взгляд ее сменился обаятельной улыбкой, и она так пронзительно ясно и понятно стала говорить об эфемерном мире искусства, о судьбах этих великих художников, что мастерская замерла, слушая ее восторженно…

По мастерству драматурга Валентин Петрович Лесин превзошел самого себя, хотя все знали, что на его лекциях нужно терпение и еще раз терпение, иначе сойдешь с ума от его правильных, нудных подробностей в разборках каждого сценария.

Зато каждый студент, пройдя этот ад, обретал уверенность в своих силах, чтобы довести сценарий до ума. А это дорогого стоит.

Вот и по истории зарубежного кино для Николая снова приятная и заслуженная неожиданность.

Комаров Сергей Васильевич, профессор и киновед, в отличие от Лесина захватывал аудиторию своими взволнованными поэтическими рассказами на тему зарубежного кино, тут ему не было равных. Был он уже очень пожилой, далеко за 80 лет, но всегда безупречно одет и по-юношески задорен, поэтому все слушали его «раскрыв рот».

Любил он обстоятельно обсудить контрольные, выявить все ее стороны, и вот в его руках очередная работа.

– Коскин Юрий Александрович, – тот встал и профессор улыбнулся. – Мне очень понравились ваши рассуждения на лекциях, по любому вопросу у вас свое мнение и необходимые знания, но вот я прочел вашу работу и был неприятно удивлен, поскольку она оказалась слабой и мало интересной.

Он помолчал, отложил ее в сторону, и взял другую:

– «Кинематография Народной Республики Болгария», вот уж не ожидал, что получу от чтения данной работы истинное удовольствие, но это так, – он посмотрел на Николая и продолжил:

– Автор этой работы был немногословен на лекциях, но именно в ней проявил себя с самой лучшей стороны. Даже я о Болгарском кино не был такого высокого мнения.

Толковая, грамотная работа. Обобщен большой материал. Сделан короткий, но четкий анализ основных и значительных фильмов. Хороший литературный язык. Отлично.

Коридорный эрудит Коскин явно посрамлен, но скрывал это под снисходительной усмешкой усов.

Был он чем-то неуловимо похож на актера и режиссера Никиту Михалкова, только в отличие от яркого артиста был меньше ростом, маловыразительным и не таким обаятельным, то бишь талантливым, но не возражал, когда ему говорили о сходстве с известным артистом Михалковым.

Появился он в мастерской В.И. Ежова на третьем курсе, и сразу же влился в общения, учебу, будто так и было всегда, но Николая не проведешь, он видел и понимал, что такой пройдоха, похожий на актера Михалкова, появился у них не просто так, увы, связи наверху и деньги решают многое, если не все.

К своему дню рождения Николай приболел, подхватил где-то инфекцию, в итоге озноб, высокая температура, но болеть нельзя, экзамены на носу, и Оля приложила максимум усилий, чтобы он не слег: вызвали врача, она выписала лекарства, антибиотики, и он перенес простуду на ногах. Через несколько дней стало лучше, и это все благодаря ее заботам.

Шестого декабря Оля поздравила его с днем рождения, праздничный обед, пили все вместе чай с тортом, а вечером раздался междугородный телефонный звонок из Алатыря, и дядя Митя сообщил ему, что сегодня утром умерла Мария Дмитриевна.

«Коля, приезжай, мне одному туго приходится, без тебя с ее родней мне не справиться. Жду тебя завтра».

– Дядя Митя, у меня сессия, экзамены в институте, да еще я заболел, температура. Приехать не смогу.

«Приезжай, нужна твоя помощь. Жду тебя,» – переговоры закончились, каждый остался при своем. Что делать?

– Жаль Марь Дмитриевну, ровно на один месяц она пережила отца, но я все равно не могу ехать, – глянул он на Олю. – У нее дочь в Североморске, родня в Алатыре есть. Не поеду.

– Вот и хорошо, тебе не о чем волноваться. Есть кому похоронить ее, это главное.

Он вспомнил, как они искали на рынке кумач для гроба отца, и она постоянно клала под язык валидол, стояла, не в силах идти дальше и задыхалась, бледная, немощная, и вот ее тоже нет.

– Давай ложись, я тебе грудь разотру, банки на спину поставлю, и спать. Утро вечера мудренее…

В середине декабря от матери пришло письмо из Мурманска на нескольких страницах, оказывается, она была на похоронах Марии Дмитриевны, и вот они с Олей только что узнали об этом.

«Коля, ко мне шестого декабря заехала Галя по пути из Североморска в Алатырь, на похороны матери, и предложила мне поехать с ней вместе. Мне хотелось, но дорого, и тут она сказала, что оплатит мне дорогу в оба конца.

Когда приехали в Алатырь, Мария Дмитриевна уже лежала в гробу у себя дома, дядя Митя ходил вокруг да около, и все распоряжался, командовал над ее родственниками.

Увидев Галю и меня, очень удивился, даже растерялся.

Когда я подошла к гробу, у покойницы был синяк под глазом, ссадины на лице. На вопрос откуда это, он ответил, что она упала с кровати и ушиблась. Я засомневалась, но промолчала.

После похорон, на поминках он вел себя вызывающе, как-будто он хозяин и наследник имущества, а не дочь.

После поминок соседка зазвала меня к себе и рассказала, что перед самой смертью к ней прибежала Мария Дмитриевна, говорит, пока Дима к себе ушел, не могу при себе держать то, что было на самом деле: в полночь с пятого на шестое ноября он прибежал к ней испуганный, они пришли к нему домой, а на полу в луже крови лежал Николай, уже холодный.

Они с трудом перенесли его на стол, и до утра замывали кровь на полу, приводили в порядок покойника.

Димитрий мне сказал, что брат пришел к нему вечером весь побитый, в крови, и умер на полу.

Я ему не поверила, наверное подрались, много ли пьяному надо, но промолчала. Утром вызвали скорую, прибыла милиция, к вечеру послали телеграммы сыновьям.

Я должна была высказаться, не хочу грех на душу брать.

Митя боялся, что она расскажет все людям, держал ее взаперти, не надолго она пережила вашего отца. Вот как все было на самом деле, Коля, ты тоже должен это знать.

Я уже дома. Игорек учится, Вова дежурит сутками, а утром еще заезжает в детский садик за своими сынками, вместо того, чтобы сразу ехать домой после дежурства и выспаться как следует. Зато его Надя высыпается.

Но это их семейное дело, пусть живут, как хотят.

Давно нет от тебя письма, как вы там все поживаете, какие у вас новости, напиши. До свидания, ваша мама.»