Слуга демона

Грила стояла у плиты, её массивная фигура выглядела словно неподвижная скала среди бушующего моря. Её взгляд был прикован к залу, но её лицо оставалось спокойным, почти бесстрастным. В её глазах не было радости или ликования, только удовлетворение от того, что всё идёт так, как должно.

Её руки, испачканные кровью и остатками приготовления, были сложены перед ней. Она не пыталась присоединиться к гостям, её место всегда было в стороне. Её дыхание было ровным, но в нём чувствовалась тяжесть. Грила понимала: её работа завершена, и этот праздник был итогом её усилий.

Её взгляд задержался на одной из фигур, замерших в пламени. Лицо, похожее на Лию, дрогнуло, её глаза, кажется, смотрели прямо на Грилу. На мгновение выражение на лице стало молящим, но затем огонь вновь изменился, и лицо исчезло, слившись с бесформенными языками пламени.

Грила слегка вздрогнула, но её лицо оставалось непроницаемым. Она знала, что эти тени и огонь – лишь часть Валдмора, нечто, что никогда не остановится, как и её собственная работа.

Танцы становились всё более хаотичными. Один из гостей, демон с угольным телом, взвился в воздух, его шипы отражали свет, а его тень тянулась к полу, словно не хотела отпускать. Тени, охватившие стены, начали сползать вниз, обвивая стол и ноги гостей. Они двигались, как живые существа, ищущие себе нового хозяина.

Запах в зале стал ещё более насыщенным. Сера и пепел смешивались с ароматом горячего металла, изредка проскальзывала горечь раздавленных трав. Но теперь к этим запахам добавилось что-то новое – запах сырого страха, который был неуловимым, но мощным.

Магия, исходящая из стен, становилась сильнее. Воздух дрожал, словно не выдерживая напряжения, а пламя на свечах взметнулось вверх, отбрасывая яркие всполохи света, которые танцевали вместе с тенями.

Грила посмотрела на гостей, чьи движения становились всё более быстрыми, неистовыми. Некоторые из них, казалось, теряли свои формы, растворяясь в воздухе или превращаясь в тени, присоединяясь к хаосу, заполнившему зал.

Её губы слегка дрогнули, но это был не страх и не радость. Её работа была выполнена. Она создала этот праздник, это пиршество, эту бездну, и теперь она могла наблюдать за его завершением.

Вечер Валдмора был в самом разгаре, но для Грилы всё уже закончилось.

Когда пиршество, казавшееся бесконечным, подошло к концу, зал Валдмора опустел. Тени, которые извивались на стенах, угасли, словно растворившись в воздухе. Лица, отражавшиеся в свечах, исчезли, оставив только угольки, дотлевающие в их глазницах. Ароматы трапезы – крови, страха, слёз и обугленного мяса – больше не казались такими насыщенными, но их привкус всё ещё оставался в воздухе, как следы костра, горевшего на месте страшной трагедии.

Гости начали покидать дом. Их фигуры исчезали, словно растворяясь в дымке. Один за другим они покидали пиршественный зал, а вместе с ними уносилась часть хаотической энергии, которая наполняла это пространство. Однако её отголоски всё ещё ощущались: пол едва заметно вибрировал, словно сохранял память об этих чудовищных танцах и стонах.

Грила стояла у стола, её руки были сложены перед собой. Она не пыталась скрыть усталость, которая медленно овладевала её телом. Это была не обычная усталость, а такая, что проникает в самую душу, оставляя за собой пустоту. Но её лицо оставалось холодным, бесстрастным, как статуя, созданная из камня, изъеденного временем.

Тишину зала нарушили тяжёлые, но беззвучные шаги. Суртандус приблизился, его фигура снова заполнила всё пространство, как будто с его появлением стены сжались. Его плащ, сделанный из густого меха, переливался, будто каждая ворсинка была покрыта инеем. Запах, сопровождающий его, был пугающе холодным, как морозный воздух, смешанный с горьковатыми нотками разогретого металла.

Он остановился перед Грилой, и она невольно напряглась. Даже после стольких веков служения его присутствие внушало ей странное, болезненное уважение, смешанное со страхом.

– Этот год был удачным, – произнёс он. Его голос звучал спокойно, но в нём читалась угроза, подобная холодному клинку, спрятанному в мягкой ткани.

Его слова, хоть и звучали как похвала, пронизали воздух ледяным холодом. Грила опустила голову, её губы едва заметно дрогнули, но она сдержала себя.

– Я сделаю всё, что потребуется, мой господин, – ответила она, её голос был ровным, но в нём чувствовалась неуверенность, как трещина в прочной стене.

Суртандус протянул руку, его длинные, покрытые сероватой кожей пальцы коснулись её плеча. Этот жест выглядел простым, но его прикосновение было подобно удару. Лёд, казалось, пронзил её тело, и на мгновение её собственная магия затрепетала, как пламя свечи под порывом ветра.

– Не подведи меня, Грила, – произнёс он, его голос стал ниже, словно прорезался сквозь толщу земли. – Иначе ты станешь следующим блюдом на этом столе.

Его слова повисли в воздухе, как тень, закрывшая весь свет. Это не была угроза, это был приговор, спокойный и неизбежный, как медленный ход времени.

Грила кивнула, но её голова опустилась ещё ниже. Она не могла встретить его взгляд, хотя чувствовала, как его пылающие глаза, словно раскалённые угли, прожигают её душу.

Суртандус, не дожидаясь ответа, повернулся. Его фигура растворилась в густом облаке теней, которые, подобно живым существам, охватили его тело и унесли его из зала. На мгновение в воздухе остался его запах – холодный, металлический, с лёгкими нотами пепла.

Когда он исчез, зал вновь погрузился в тишину. Казалось, даже воздух замер в ожидании, будто весь дом следил за тем, как Грила отреагирует на его слова.

Она долго стояла неподвижно, её глаза были устремлены в пустоту. Её лицо оставалось бесстрастным, но внутри разгоралась борьба. Слова Суртандуса, хоть и были привычны, на этот раз задели её глубже, чем обычно.

Она знала: её работа была завершена, но её путь только начинался. Пиршество завершилось, но магия Валдмора, вечная, как сам Мифисталь, требовала большего.

Грила медленно подняла голову, её взгляд стал холодным, как лёд. Она знала, что Суртандус сказал правду, но страх, который он внушал, не мог остановить её.

Её губы сжались в тонкую линию, а из уголков рта выглянуло подобие усмешки.

– Валдмор требует большего, – прошептала она, её слова растворились в пустоте. – И он его получит.

В воздухе всё ещё витал слабый запах крови, смешанный с горечью обугленных трав. Это был запах её работы, её мира. И он стал напоминанием о том, что у неё нет другого пути, кроме как следовать вперёд.

ГЛАВА 3: СЕКРЕТЫ КУХНИ ГРИЛЫ

Ночь в Валдморе опустилась, как густой саван, заволакивая город своей тягучей, угрожающей тьмой. В этой ночи не было звёзд, ни одного проблеска света, только холодное, неподвижное небо, тяжёлое, словно осознавшее свою вечность. Валдмор утопал в звенящей тишине, пронзённой лишь редкими шёпотами, доносящимися из трещин выжженной земли. Этот шёпот казался дышащим голосом самого города, напоминанием о его магии и ужасах, заключённых в его недрах.

Лишь одно место нарушало эту непроглядную тьму. Дом Грилы, возвышавшийся в самом центре города, излучал мерцающий свет, пробивавшийся сквозь потрескавшиеся оконные стёкла. Эти отблески походили не на свет жизни или спасения, а на последние искры угасающей надежды. Они дрожали, как затухающие угли в костре, слишком слабые, чтобы согреть, и слишком яркие, чтобы их можно было игнорировать.

Запах, исходящий из дома, добавлял к его мрачности: густой, насыщенный аромат горелой плоти, перемешанный с пряной горечью древних трав, щекотал ноздри, вызывая одновременно голод и отвращение.

Кухня Грилы была сердцем её дома, а вместе с ним и самого Валдмора. Это огромное, мрачное пространство дышало своей жизнью, источая силу, которая казалась неподвластной времени. Это место напоминало одновременно храм, посвящённый древним тёмным богам, и мясницкую лавку, где каждый предмет был пропитан кровью.

Стены, сложенные из массивных камней, словно пропитанных магией, были покрыты росписями, которые жили своей жизнью. На этих изображениях существа с нечеловеческими чертами пожирали сияющие огни, будто питающиеся самой жизненной энергией. Некоторые фигуры были обвиты тенями, что тоже становились их жертвами: из их ртов вырывались клубы дыма, а глаза, пустые, но жаждущие, смотрели прямо в душу.

К этим росписям добавлялся едва уловимый запах затхлой старости, как будто камни впитали воспоминания о бесчисленных трапезах, что происходили здесь на протяжении веков.

Потолок кухни был высоким, исчезающим во мраке, а из его теней свисали толстые железные цепи. Они дрожали, будто в них ещё сохранилась энергия тех, кого на них подвешивали. Металлические крюки, блестящие от масла и пятен застывшей крови, создавали лёгкий звон при движении воздуха. От цепей исходил слабый запах ржавчины, смешанный с ароматом пепла, проникавший в лёгкие, как напоминание о свершившихся здесь деяниях.

Вокруг крюков висели сосуды, сделанные из грубого, неровного стекла. Они мерцали изнутри, заполняя пространство мягким, беспокойным светом. Внутри этих сосудов находились субстанции, которые не подчинялись законам природы. Одна из них светилась зелёным, пульсирующим, как сердце, светом, вторая напоминала жидкое золото, которое медленно стекало, оставляя за собой призрачное сияние, а третья была чернее самой тьмы, но её поверхность вспыхивала серебристым светом, если на неё смотрели под углом.

В углах кухни громоздились деревянные полки, каждая из которых была уставлена странными банками, бутылками и сосудиками. Эти полки, казалось, сами были живыми, ибо их древесина была покрыта рельефными узорами, напоминающими жилы, и источала слабый, горьковатый запах старого дерева, смешанный с ароматом таинственных веществ, хранившихся на них.

На одной из полок стояли банки с кусками плотной чёрной ткани, которая напоминала густую смолу. Эта ткань двигалась, слегка подрагивая, словно дышала. От неё исходил приторно-сладкий запах, напоминающий мёд, смешанный с гнилью.

Рядом с ними пузырились густые, тяжёлые жидкости, запертые в бутылках. Одна из них переливалась зелёным и голубым, издавая слабый звон, будто в ней заключили музыку, которую слышали лишь существа, способные понять язык магии. От другой шёл странный аромат, напоминающий разложившиеся цветы, смешанные с запахом крови.

На нижних полках стояли банки с кристаллами, которые, казалось, источали своё собственное сияние. Они переливались всеми цветами радуги, но если смотреть на них слишком долго, начинало казаться, что их свет меняется, обретая формы, похожие на лица. Каждый кристалл издавал слабый аромат: один пахнул палёной бумагой, другой – солью, смешанной с кровью, а третий – травами, чьи запахи были настолько сильны, что голова начинала кружиться.

В центре кухни, как и всегда, пылал огонь. Пламя в очаге было не обычным: его язык менял цвет, переходя от тёмно-красного к бледно-синему, а затем к золотому, которое напоминало свет душ, заключённых в нём. От огня исходил тёплый, но тревожный свет, который заставлял казаться, что само пространство дышит.

Грила стояла у плиты, её массивная фигура отбрасывала длинную, изломанную тень на стены. В руках она держала старую ложку, которой медленно перемешивала что-то в котле, хотя готовка уже давно завершилась.

Её лицо, освещённое огнём, оставалось бесстрастным. Это была женщина, для которой не существовало отдыха. Её глаза, горящие жёлтым светом, внимательно следили за каждым движением в комнате, за каждым отблеском света и тенью. Она знала, что её работа завершена, но дом, как и весь Валдмор, требовал её присутствия.

Запахи в комнате становились всё более насыщенными. Горечь трав, запах расплавленного металла, смешанный с тонкими нотками мяты и мокрой земли, образовывали аромат, который мог свести с ума любого, кто не привык к подобным волнам магии.

Вечная ночь Валдмора продолжала дышать, а дом Грилы оставался её сердцем.

Грила стояла в самом центре своей кухни – мрачного храма, где царила тьма, смешанная с отблесками мерцающего света. Это пространство дышало её магией, её силой, её древней сутью. Её массивная фигура возвышалась над всем, как монумент времени и силы, а её присутствие заполняло воздух тяжёлой, вязкой энергией.

Она была укутана в чёрный фартук, сделанный из плотной ткани, которая казалась почти живой. На поверхности фартука серебряной нитью были вышиты загадочные символы, пульсировавшие мягким светом. Эти символы, похожие на руны, то вспыхивали, то угасали, как будто реагировали на её движения. С каждым её вдохом в воздух поднимался аромат разогретого железа, смешанного с едва уловимой горечью древних трав, а с каждым выдохом чувствовалась холодная нотка ржавчины.

Её волосы, густые и спутанные, походили на старую шерсть, впитавшую в себя пепел. Они были собраны в небрежный пучок, закреплённый длинной металлической шпилькой, которая сама по себе была произведением искусства. Шпилька, украшенная мелкими резными узорами, напоминала кинжал, зловеще поблёскивающий в свете пламени.

Лицо Грилы было словно карта, изрезанная морщинами, которые пересекались в причудливых узорах. Каждая из этих линий казалась следом от давних битв или свершений, о которых давно забыли, но память о которых она носила в себе. Её кожа была сероватой, но не тусклой: она мерцала, как поверхность старого металла, обожжённого огнём, но не сломленного.

Её глаза были самой живой частью её облика. Золотисто-жёлтые, яркие, они светились в полумраке кухни, пробивая тьму, как два факела. Эти глаза были не просто зрением, а инструментом, который, казалось, мог видеть насквозь – сквозь стены, через время, в самую глубину души каждого, кто осмеливался встретиться с её взглядом. Они были холодными и пронизывающими, как остриё ножа, но в них была скрыта магия, притягивающая и страшная одновременно.

Запах вокруг неё был насыщенным и многослойным. От её одежды исходил слабый аромат свежей крови, смешанный с пылью и угольной горечью. Её волосы источали тонкую пряность трав, засушенных веками назад, но всё ещё живых в своей сущности.

В её руках блестел нож, который сам по себе был произведением тёмного искусства. Его тонкое лезвие, прозрачное, как луч лунного света, казалось одновременно хрупким и несокрушимым. Каждый раз, когда она двигала им, воздух вокруг ножа слегка дрожал, как будто это оружие разрезало не только материю, но и саму реальность.

Рукоять ножа, сделанная из тёмного дерева с серебряными вставками, была украшена маленькими рунами, которые светились слабым голубоватым светом, перекликаясь с символами на её фартуке. Этот инструмент был не просто кухонным ножом – он был её проводником, её связью с магией, источником её силы.

Каждое её движение с этим ножом было грациозным и продуманным. Она двигалась так, будто танцевала, но это был не танец, а ритуал, наполненный силой и значением. Когда она разрезала кусок мяса или поднимала банку с таинственным ингредиентом, её движения были столь точными, что казалось, воздух вокруг неё замедлялся, чтобы подчиниться её воле.

Она не просто готовила – она творила магию. Каждый её жест был наполнен смыслом, каждая щепотка соли или капля густой тёмной жидкости казались последними штрихами картины, которая вот-вот оживёт.

Её кухня была её миром, её алтарём, а она была его повелительницей. От её работы исходила тишина, пропитанная напряжением, как перед бурей. Даже цепи на потолке, обычно едва слышно звеневшие от движения воздуха, теперь казались замершими, словно не смели нарушить её концентрацию.

Когда она опустила нож и посмотрела на котёл, наполненный бурлящей субстанцией, воздух вокруг неё наполнился новой волной запахов. Это была смесь сладости и горечи, насыщенного аромата обугленного дерева и чего-то незнакомого, холодного, что пробирало до костей.

Её лицо осталось бесстрастным, но её глаза вспыхнули, как два золотых солнца, отражающих внутреннее удовлетворение. Грила знала, что всё было сделано идеально. Она стояла в центре этой бездны, воплощая собой силу, магию и вечную тьму Валдмора.

На массивном каменном столе перед Грилой были разложены ингредиенты, столь странные и пугающие, что они не могли принадлежать миру смертных. Каждый из них источал нечто уникальное: одни – слабое сияние, другие – мягкое шипение, третьи – ароматы, настолько насыщенные, что воздух вокруг стола, казалось, становился плотным.

В центре стоял сосуд из мутного стекла, внутри которого плескалась молочно-белая жидкость. Она была необычной: из её поверхности поднимались тонкие струйки пара, которые таяли в воздухе, издавая еле уловимый запах чистоты и свежести. Этот аромат напоминал первые зимние лучи солнца, но с каждым вдохом он оборачивался горечью несбывшихся ожиданий.

Грила наклонилась над сосудом, её жёлтые глаза сверкнули, отражая свет слабого сияния жидкости. Она черпнула её деревянным ковшом, чёрным от времени, но покрытым гравировками, которые переливались серебром. Её движения были медленными, почти ритуальными.

– Слёзы гордости, – пробормотала она, её голос прозвучал, как треск льда под ногами.

Она подняла руку, добавляя в ковш щепотку золотистого порошка, чей аромат, едва ощутимый, пробуждал странные воспоминания. Запах напоминал горькие травы, растущие на обугленных скалах, и тёплый дым, который одновременно манил и вызывал тревогу.

На другом конце стола, словно корона для её кулинарного искусства, лежала маленькая светящаяся субстанция. Это была душа, пойманная и заключённая в кристальную сферу. Её мерцание напоминало пульсацию живого существа, а внутри, казалось, ещё теплился последний крик её владельца. Свет этой души был обманчиво мягким, но, если смотреть на неё слишком долго, можно было почувствовать, как в глубине вспыхивает боль и отчаяние.

Грила подошла к сфере, её массивные пальцы двигались с удивительной мягкостью. Это было почти нежное прикосновение, контрастирующее с её массивной, грубой фигурой. Она подняла сферу на уровень своих глаз и несколько секунд смотрела на неё.

– Ты будешь центром этого блюда, – прошептала она, её слова были наполнены странной смесью уважения и властности.

Она осторожно вынула душу из сферы, её пальцы светились слабым золотистым светом, пока она держала её, словно самый драгоценный артефакт.

Грила медленно опустила душу в чугунный котёл, который стоял в самом центре кухни. Котёл был массивным, его чёрная поверхность блестела от веков использования. Резные руны на его боках слегка мерцали, словно пробуждаясь от долгого сна.

Как только душа коснулась поверхности жидкости в котле, по всей кухне разлился резкий аромат. Это был запах, который невозможно было описать одним словом: он был одновременно сладким, горьким и наполненным страхом.

Грила двинулась к полкам, вдоль которых, как верные стражи, висели её ножи. Эти орудия были её гордостью, её спутниками и её магическими проводниками. Каждый нож, с лезвием, будто созданным не из металла, а из самой сути страха, хранил свою тайну. Они не отражали света, как обычные клинки, но улавливали и возвращали взору самые тёмные образы, скрытые в душе тех, кто смотрел на них.

Один из ножей, тонкий, как волос, отливал ледяной синевой. Его поверхность напоминала гладь замёрзшего озера, под которой таилась бесконечная глубина, холодная и смертельная. Когда его вытаскивали из ножен, воздух вокруг будто замерзал, наполняясь пронзительным, колющим ароматом снежной бури.

Другой нож, массивный и изогнутый, словно клык древнего зверя, источал первобытную силу. Его лезвие казалось покрытым трещинами, но это была обманка: в этих трещинах скрывались отблески ржавого золота, который мерцал при малейшем движении. От этого ножа исходил запах земли и крови, впитавшейся в неё за долгие века.

Среди всех инструментов её взор остановился на одном – нож, который казался чёрным, как бесконечная ночь, но при движении отражал багровые отблески, будто пламя, заключённое в его сердце, пыталось вырваться наружу. Это был её любимый нож, её верный союзник, который она называла Танцующий крик.

– Тебе сегодня предстоит работа, – прошептала она, её голос звучал ласково, как будто она разговаривала с живым существом.

Грила провела пальцем по лезвию, её прикосновение было мягким, почти нежным, но это было лишь прикрытие для того, что произойдёт дальше. Лезвие ножа едва заметно дрогнуло в её руке, словно отвечая ей, и на мгновение его поверхность вспыхнула, словно отблеском крови.

Вернувшись к столу, Грила замерла перед тем, что лежало перед ней. Это был кусок светящегося мяса, но оно не было плотью в привычном понимании. Это была застывшая сущность, заключённая в форму. Её поверхность светилась мягким золотисто-серебристым светом, но если присмотреться, в её глубине можно было увидеть клубящиеся тени. Они медленно двигались, будто пытаясь вырваться наружу, но их удерживала магия, сильнее самой смерти.

Запах, исходящий от этого мяса, был невозможным: смесь сладости и боли, сгоревших цветов и ржавой меди. Этот аромат казался одновременно притягательным и отталкивающим, как музыка, которая будит в душе самые тёмные воспоминания.

Грила подняла Танцующий крик. Её рука была уверенной, движения точными. Когда нож опустился на кусок мяса, раздался странный звук, напоминающий тихий вздох, который затих в воздухе. Лезвие двигалось так плавно, что казалось, мясо само уступало ему, разделяясь на тончайшие пласты.

Каждый пласт, едва отделившись от куска, начинал испускать мелодичный звон. Эти звуки не были похожи на музыку смертных: это были переливы, словно звон колокольчиков, которые таят в себе шёпот и стоны. Этот звон заполнял кухню, вибрируя в воздухе, и казалось, что стены слушают его, впитывая в себя магию.

Запах усилился: теперь он стал более насыщенным, в нём появились новые ноты – запах мокрого дерева, сырости старых подвалов, переплетённый с лёгким ароматом дыма. Этот аромат заполнял лёгкие, проникая в сознание, вызывая странное, едва уловимое чувство голода.

Грила улыбнулась, глядя на свои творения.

– Прекрасно, – произнесла она, её голос был тихим, но в нём звучала неподдельная гордость.

Её золотистые глаза вспыхнули в полумраке кухни, отражая свет от пламенных отблесков Танцующего крика. Каждый её взмах ножа был словно мазок на полотне, и картина, которую она творила, была произведением тьмы и магии.

Когда последний пласт мяса был нарезан, Грила остановилась. Она опустила нож, и воздух вокруг неё будто вернулся в норму, хотя запах и звон продолжали наполнять пространство, обволакивая его невидимой пеленой.

Она подняла тончайший пласт мяса пальцами. Свет внутри него всё ещё переливался, но теперь он стал мягче, покорнее. Грила посмотрела на него, её глаза излучали удовлетворение.

– Ты был прекрасным, – прошептала она, будто обращаясь к сущности, из которой было вырезано это мясо.

Она положила пласт на тарелку, выложенную из гладкой, полированной кости, и отошла, чтобы подготовить следующее действие своего ритуала. В кухне, где запахи магии и страха переплетались с ароматами боли и надежды, продолжался её кулинарный процесс – искусство, пропитанное ужасом.

Когда Грила готовила, её фигура будто становилась центром этой кухни, её сердцем и волей. Вокруг неё словно сгущался воздух, вибрируя от силы, которая исходила от каждого её движения. Тени на стенах, отбрасываемые мерцающим светом очага, казались не просто отражением, а неотъемлемой частью её сущности. Каждая деталь кухни – от полок с банками до массивных котлов – смотрелась живой, подчинённой воле своей хозяйки.

Её работа была наполнена напряжением и властью. Каждый ингредиент, который она брала в руки, был больше, чем просто частью блюда – он хранил в себе воспоминания, эмоции и страхи тех, кому принадлежал. Эти воспоминания вибрировали в воздухе, проникая в разум, оставляя на языке ощущение чего-то давно ушедшего, но всё ещё живого.

Перед Грилой бурлил огромный чугунный котёл, его поверхность покрывали затейливые руны, которые вспыхивали и угасали в такт кипению. Внутри него переливалась густая светящаяся субстанция, словно жидкий свет, который не согревал, а отталкивал.

Грила склонилась над котлом, её лицо озарилось мягким золотистым свечением субстанции. Её глаза, яркие и жёлтые, пронизывали эту сущность, словно видя в ней что-то большее, чем просто ингредиент.

– Ты был непослушным, – произнесла она, её голос звучал тихо, но глухо, словно слова рождались из самого нутра её существа.

Её слова, произнесённые в тишине, будто эхом отозвались в недрах котла. Взгляд Грилы, холодный, но острый, как лезвие, не отрывался от субстанции. Внутри неё всё ещё теплился свет, но он был неспокойным, словно пытался вырваться наружу.

Из глубины котла раздался шёпот. Это был слабый голос, дрожащий, как первый снег, падающий на тёплую землю.

– Я не хотел… простите…