Слуга демона

СанаА Бова

Слуга демона

Готовы погрузиться в мир вечной ночи и леденящего холода, где за каждым углом скрывается древнее зло, а души становятся частью зловещих пиршеств?

Добро пожаловать в Валдмор – город, где не горит солнце, а тени живут собственной жизнью. Здесь правит Демон Рождества Суртандус, а его верная слуга Грила собирает души непослушных детей, превращая их в блюда для демонических праздников.

ПРОЛОГ: ДОРОГА В ВАЛДМОР

Морозная тьма окружала путника, словно древняя звериная пасть, готовая проглотить его с потрохами. Он двигался медленно, шаг за шагом пробивая себе путь через заснеженную равнину. Ветви мёртвых деревьев, изломанных и покрытых инеем, тянулись к нему, подобно искривлённым пальцам, жаждущим прикосновения. Воздух был настолько холодным, что каждый вдох жёг лёгкие, а изо рта вырывался густой пар, мгновенно застывая на коже.

Путника звали Суртандус, но те, кто осмеливался шёпотом произносить это имя, знали его иначе – как Демона Рождества. Его фигура, высокая и величественная, возвышалась над заснеженной землёй, будто мрачный монумент. Плащ из чёрного меха спускался до самой земли, отбрасывая густую тень, которая, казалось, жила своей жизнью, извиваясь и скользя по снегу. Глубокий капюшон скрывал большую часть его лица, но те, кто видел его глаза, рассказывали о двух огненных звёздах, горящих в их глубинах, – свете, от которого невозможно было отвести взгляд.

На его руках, покрытых чёрными кожаными перчатками, лежал цепкий посох, вырезанный из ствола мёртвого дерева – кость-венец, как его называли в легендах. Посох был украшен ледяными кристаллами, которые мерцали тусклым голубым светом, и на его вершине покоился резной череп, будто хранивший тайны самого времени.

Он шёл через пустошь Валдмора – первого уровня Мифисталя, заброшенного мира, в котором не было ни солнца, ни звёзд, только вечная ночь и ледяной ветер, несущий шёпоты давно ушедших душ. Этот путь был знаком Суртандусу, но даже он чувствовал охватывающий душу холод древних земель.

Когда Суртандус остановился перед вратами, перед ним возникла картина истинного ужаса. Ворота, вырезанные из массивных обугленных костей, возвышались над ним, словно зубы чудовища. На их поверхности были выгравированы сцены вечных мук: извивающиеся тела, охваченные огнём, лица, исказившиеся в крике, и руки, тянущиеся к чему-то недостижимому.

Демон поднял руку, и костяной череп на его посохе вспыхнул ярким светом. Врата начали медленно открываться, издавая протяжный скрип, который звучал, как предсмертный крик.

За ними открылся Валдмор, его сердце. Это был адский город, построенный из черных каменных стен, пылающих огней и бесчисленных теней. Узкие улочки были заполнены фигурами, слишком размытыми, чтобы быть полностью человеческими. Их лица казались масками, а движения – механическими, как у кукол.

Суртандус шагнул вперёд, его сапоги с металлическими наконечниками издавали глухой звук на каменных плитах, покрытых инеем. Каждая тень, через которую он проходил, склонялась в поклоне, словно осознавая, кто перед ними.

Далеко в глубине города, окружённая густыми клубами тумана, стояла кухня. Это было не просто здание – это был символ ужаса, её окна были завешаны плотными шторами из высушенной кожи, а дым, вырывающийся из труб, имел сладковатый, жуткий запах, заставлявший душу трепетать.

Внутри, освещённая мерцающим огнём, Грила колдовала у огромного котла. Её фигура была невысокой, но широкой, окутанной толстым фартуком, испачканным алыми и чёрными пятнами. Её руки, толстые, как стволы деревьев, двигались легко и проворно. Лицо, изрезанное глубокими морщинами, выглядело измождённым, но глаза блестели ярко, излучая хитрость и жестокую радость.

Её голос звучал низким и хриплым, когда она заговорила:

– Мой господин, – сказала она, отвешивая глубокий поклон, – я ждала тебя.

Суртандус замер, оглядев её.

– Ты знаешь, зачем я пришёл, – произнёс он, и его голос, низкий и глубокий, наполнил комнату, заставляя тени зашевелиться.

Грила усмехнулась, её улыбка была кривой, но наполненной странным удовлетворением.

– Конечно, – сказала она, указывая на котёл. – Души. Я готовлю для тебя то, что тебе нужно.

Она взяла черпак и медленно подняла его. Из него вылилась густая ало-чёрная жидкость, которая вспыхнула на воздухе. В её глубинах виднелись лица – лица детей, чьи души Грила уже забрала.

– Это только начало, – продолжила она. – Но я соберу больше. Гораздо больше.

Суртандус ничего не ответил. Его глаза горели ярче, а посох, который он держал, начал вибрировать, реагируя на магию, исходящую от Грилы и её зловещего котла.

– Помни, – сказал он наконец мягким голосом но с ноткой угрозы. – Ты служишь мне. И если ты подведёшь меня, твоё имя исчезнет из истории, как будто тебя никогда не было.

Грила кивнула, её голова низко опустилась.

– Я не подведу, мой господин, – сказала она.

Суртандус повернулся и вышел из кухни, его фигура снова растворилась в мраке Валдмора. Он знал, что этот цикл продлится ещё долгие годы, но был уверен: с Грилой у него не будет недостатка в душах.

Снег продолжал падать на заснеженную равнину, покрывая мир белой завесой, но в Валдморе белый снег всегда быстро превращался в алую жижу, смешиваясь с кровью и страданиями тех, кто сюда попадал.

И так началась новая глава в истории Демона Рождества.

ГЛАВА 1: НЕПОСЛУШНЫЕ ДЕТИ

Зимняя ночь опустилась на маленькую деревушку, укутанную снегом, как в белоснежное, пушистое одеяло, оберегающее её от громкого мира. Морозный воздух казался звенящим от своей ледяной чистоты, словно тысячи крошечных иголочек пробивали тишину, оставляя после себя еле уловимый запах замёрзших сосен и древесного дыма, поднимающегося из труб домов. Снег искрился в бледном лунном свете, его хруст был таким редким, что каждый звук казался чужеродным в этом безмолвии.

Окна домов светились тёплым, мягким светом, который словно обволакивал внутренние комнаты, обещая уют и безопасность. Однако эта картина, словно снятая из сказки, обманывала. Ночь таила в себе нечто другое – холодное и бесформенное, шевелящееся в тенях и наблюдающее издалека.

Где-то в темноте кто-то шагнул вперёд. Шаг был настолько бесшумным, что даже снег, мягкий и пушистый, не успевал заскрипеть под тяжёлыми сапогами. Лёгкий запах затхлости и прелой земли прокрался к ближайшим окнам, заставляя кошек прижаться к полу, а хозяев – натянуть одеяла выше к подбородкам, не зная, почему их пробрал озноб.

Это была Грила.

Её фигура, угрюмая и внушающая страх, вырисовывалась в лунном свете, как древний призрак, пришедший из забытых времен. Её сутулое тело скрывал тяжёлый плащ из тёмно-зелёного сукна, потёртого, но крепкого. Его края были обшиты кусками меха, который когда-то был пушистым, но теперь напоминал спутанную шерсть, напитанную временем и зловещими тайнами. При каждом порыве ледяного ветра плащ слегка развевался, обнажая массивные сапоги, чьи толстые подошвы оставляли глубокие следы. Сапоги, покрытые грязью и снегом, источали слабый, но устойчивый запах сырого мха и болотной воды.

Руки Грилы, изуродованные временем и магией, держали длинный посох, словно вырезанный из самого ствола древнего мёртвого дерева. Его поверхность была испещрена трещинами, напоминающими морщины старика, а на конце поблёскивал металлический крюк, украшенный едва заметными узорами, похожими на рваные когти. Крюк словно жил своей жизнью. Он был не просто оружием или инструментом – это был её проводник.

Её лицо было скрыто под глубоким капюшоном, тёмным, как сама ночь. Но если бы кто-то нашёл в себе смелость заглянуть туда, то увидел бы настоящий кошмар: глубокие впадины вместо глаз, в которых светился жёлтый свет, похожий на огонь из ада. Морщины покрывали её лицо, как древние борозды на земле, иссечённой бесконечными ветрами. Каждая из них казалась следом, оставленным временем и грехами, которые она не забывала. Её губы, изогнутые в жестокой усмешке, были сухими и потрескавшимися, напоминая края старого пергамента, пропитанного кровью.

Она шла медленно, но с решимостью, словно тень, сбежавшая от своих хозяев. С каждым её шагом мороз становился гуще, воздух будто выжимался из лёгких, а от слабого тепла, исходившего из окрестных домов, не оставалось и следа. Запах её присутствия – смесь холодного металла, перегоревших свечей и мокрого меха – распространялся вокруг, как зловещий предвестник.

Грила была тенью, движущейся вопреки жизни. Она не спешила, её шаги были выверенными и тяжёлыми, как тиканье часового механизма, ведущего всех в небытие. Каждый миг её появления вытягивал тепло из воздуха, оставляя после себя лишь звенящую, ледяную пустоту, в которой не было ни капли надежды.

Сегодняшняя ночь была для Грилы особенной. Это был тот самый вечер, когда деревня, погружённая в зимний сон, раскрывала перед ней свои тайны. Она пришла за детьми. Теми, кто прятался в тёплых кроватях, укрывшись шерстяными одеялами, теми, чьи глаза ещё не знали настоящего ужаса, но чьи сердца уже впитали в себя семена жестокости, лжи и эгоизма.

Грила двигалась бесшумно, словно тень, и её присутствие было подобно тихому зловещему дыханию за спиной.

Каждый дом, мимо которого она проходила, словно впитывал в себя её энергию. Грила останавливалась перед каждой дверью, едва заметно кивая, и её крюк мягко, почти нежно, касался деревянной поверхности. От этого прикосновения по дереву, казалось, пробегал лёгкий морозный узор, и запахи, долгое время скрытые за стенами, вырывались наружу.

Она глубоко втягивала воздух носом, и каждый вдох был подобен поиску тайны. Грила различала запахи, которые для обычных людей были бы недоступны. Первый дом, на который она наткнулась, источал тёплый, пряный аромат корицы и растопленного воска. Там жили смиренные души, дети, которые, возможно, иногда шалили, но их сердца были чисты.

Она качала головой и шла дальше. Следующий дом пах горечью – это был запах недосказанных слов и скрытых обид. Грила задержалась, но через мгновение снова двинулась вперёд. Она искала нечто большее.

Когда она остановилась у третьего дома, её глаза вспыхнули. Воздух здесь был пропитан ароматом страха, словно невидимый дым просачивался сквозь щели. Но не только страх был здесь – она чувствовала нотки лжи, грубого, горьковатого привкуса, который щекотал её ноздри, и запах эгоизма, тяжёлый, как тлеющий уголь.

Её губы изогнулись в кривой усмешке.

– Вот здесь, – прошептала она сама себе, её голос прозвучал, как тихий скрип двери.

Маленький деревянный домик, перед которым она остановилась, выглядел невинно. Его покатая крыша была покрыта толстым слоем снега, окна тускло светились светом свечей. Но для Грилы эта картина была обманчива. Она не видела дом таким, каким его видели другие. Для неё он был другим: стены казались серыми и покрытыми трещинами, из которых вытекали тёмные ручейки, похожие на капли застывшей смолы.

Запах здесь был настолько густым, что его можно было почти увидеть. Он плыл в воздухе, клубами окутывая входную дверь. Грила втянула его в себя, и на мгновение её глаза вспыхнули ярче. Она ощутила, как эти запахи рассказывали ей истории.

– Ложь, – прошептала она, склонив голову, будто прислушиваясь. – Холодная, бездушная ложь, сказанная тому, кто доверял.

Её взгляд опустился к земле.

– Страх, – продолжила она, вдыхая глубже. – Тот, который прячется в уголках комнаты, заставляя дрожать, но не подавляя.

Её голос стал ниже, почти свистящим.

– И жестокость, – завершила она с хищной усмешкой. – Резкая, болезненная жестокость, которой учат не словами, а действиями.

Она коснулась двери своим посохом, и в этот момент из крюка вырвался слабый свет, который пробежал по деревянной поверхности, исчезая в тени. Дверь слегка скрипнула, словно реагируя на её присутствие.

Грила наклонила голову, её лицо скрывал капюшон, но если бы кто-то был рядом, он увидел бы, как её жёлтые глаза горят зловещим светом.

– Ты ждёшь меня, – произнесла она, обращаясь не то к дому, не то к тем, кто был внутри.

Подняв посох, она едва заметно прикоснулась к дверной раме, и изнутри донёсся слабый звук – что-то упало, словно чья-то рука случайно задела игрушку. Грила выпрямилась и сделала шаг назад.

Её цель была выбрана. Завтра в этом доме больше не будет смеха, а лишь звенящая, пустая тишина, как эхом напоминающая, что ночь забрала своё.

Внутри старого дома, под низким, неровным потолком, деревянные балки которого были покрыты пятнами времени, царила напряжённая тишина. Комнатка, тесная и пропитанная запахом прелой древесины и старой золы, выглядела обжитой, но пустой, как будто её уют был выжжен ссорами и обидами. Слабый свет, исходящий от свечи на столе, дрожал, отбрасывая причудливые тени на стены, увешанные потрескавшимися досками.

На кровати, покрытой потёртым шерстяным одеялом, сидели двое детей. Старшая девочка, Лия, выглядела сердитой, её лицо было жёстким, а глаза, большие и голубые, метали молнии. Её рыжие волосы, спутанные и неухоженные, спадали на плечи, словно огненные пряди, от которых исходило ощущение упрямства и скрытой ярости. Лия сидела, скрестив руки, стиснув губы так, что они стали белыми, её поза излучала решимость, граничащую с холодной жестокостью.

Рядом с ней, ссутулившись, словно пытаясь стать меньше, сидел её младший брат Марек. Его маленькие плечи дрожали, а лицо было мокрым от слёз. В руках он крепко сжимал старую игрушку – деревянного солдатика с обломанной рукой. Солдатик, потемневший от времени, выглядел потерянным, как и сам Марек, его краска облупилась, а глаза, нарисованные чьей-то некогда заботливой рукой, будто потухли.

– Ты глупый! – шипела Лия, её голос – низкий, с острыми, режущими нотами, словно хлестал по воздуху, оставляя за собой раны.

Марек поднял на неё свои большие глаза, полные слёз. Его губы дрожали, он пытался сказать что-то, но слова застревали в горле.

– Сколько раз я тебе говорила: не жалуйся маме! – продолжала Лия, резко взмахнув рукой, как будто отмахивалась от назойливой мухи.

– Но я не хотел… – всхлипнул мальчик, его голос был тихим, почти жалобным. Он быстро утирал слёзы рукавом своей поношенной рубашки, оставляя на лице грязные разводы.

Запахи в комнате казались плотными. Лёгкий аромат воска от свечи смешивался с горьковатым запахом печной золы и слабым, едва уловимым запахом стыда, который источал Марек, пряча глаза от сестры.

Лия усмехнулась, её губы изогнулись в кривой линии, лишённой всякого тепла.

– Тебе повезло, что папа нас не услышал! – сказала она, её голос стал резким, как удар плети. – А то получил бы ещё больше.

Эти слова прозвучали, как кнут, бьющий по измученному сердцу мальчика. Марек сжался, прижав солдатика к груди, как будто тот мог защитить его от сестры и её слов.

Запах страха стал острее, он проникал в каждую щель комнаты. Марек сидел тихо, боясь, что любое движение вызовет новый поток гнева со стороны Лии. Её слова висели в воздухе, тяжёлые и холодные, как зимний туман, лишённый всякой надежды.

Но Лия не заботилась. Её глаза смотрели на брата с презрением, её движения были резкими и почти механическими, как у куклы, чьи нити дёргает жестокий кукловод. Она была упряма, холодна и эгоистична, и каждый её жест кричал об этом.

Грила это чувствовала.

Где-то снаружи, за стенами дома, воздух, казалось, застыл. Лёгкий запах сырой земли и старого снега прокрался внутрь, сквозь щели в окнах и дверях. В нём было что-то необычное – едва заметная, но пугающая нота железа, словно предвестие того, что должно было случиться.

Грила стояла в тени, её жёлтые глаза светились, наблюдая за происходящим. Она видела всё – ссору, слёзы, жестокость. Но главное, она чувствовала запахи: тяжёлый аромат злобы, исходящий от Лии, и терпкий запах страха, пронизывающий Марека.

– Они такие разные, – прошептала она низким и едва различимым голосом.

Её губы изогнулись в тонкой усмешке. Теперь она была уверена: это место принадлежало ей.

Дверь в маленькую комнату слегка приоткрылась, и холодный, как иглы, морозный воздух ворвался внутрь, хищно протискиваясь через узкую щель. Он потянул за собой невидимые нити страха, заставляя пламя в камине дрогнуть, словно оно само испугалось неожиданного вторжения. Внезапно вспыхнув, огонь осветил углы комнаты, но тени, казалось, стали ещё гуще, затаившись и поджидая.

Лия и Марек одновременно повернули головы к двери. Девочка нахмурилась, её лицо напряглось, а голубые глаза, ещё недавно сверкавшие раздражением, теперь выражали скрытую тревогу.

– Кто там? – резко крикнула она, но её голос дрогнул, неуверенная нотка прозвучала, как расколотое стекло.

Её слова растворились в гулкой тишине. Ответом был лишь скрип половиц, протяжный, как вздох старого дома, и этот звук заставил Марека вздрогнуть. Он крепче прижал к себе деревянного солдатика, как будто тот мог защитить его.

– Это… наверное, мама… – пробормотал он дрожащим голосом, а большие глаза, расширенные от страха, не отрывались от двери.

Морозный воздух, проникший в комнату, донёс слабый, еле различимый запах сырой земли и чего-то металлического, будто капли крови на холодной стали. Этот аромат, тонкий, почти неощутимый, пробирался в лёгкие, как предвестник чего-то необратимого.

Из тьмы шагнула фигура.

Дети замерли. На пороге стояла Грила, её фигура, едва освещённая дрожащим пламенем, казалась огромной, нелепо высокой для низкого помещения. Её тяжёлый плащ, обшитый грязным мехом, свисал до пола, и при каждом движении издавал едва слышимый шорох, как трение высохших листьев.

Посох с крюком блестел в её руках. Металл на его конце отражал пляшущий свет огня, и каждый шаг Грилы сопровождался тихим, угрожающим эхом, будто не она ступала по полу, а сама комната отзывалась на её присутствие.

Морозный воздух принёс с её приходом новый запах – пряный и горьковатый, он был похож на смесь палёного дерева и старой золы, смешанных с чем-то тяжёлым, напоминающим гниющий мох.

– Кто… вы? – наконец выдавила Лия. Её голос дрожал, но она старалась казаться смелой.

– Я та, кто пришла за тобой, – ответила Грила, и её голос был низким, хриплым, словно он рождался из самой глубины земли, где слова смешивались с эхом бесчисленных веков.

Лия вскочила на ноги, заслонив собой Марека. Её движения были резкими, а в глазах зажглась тень ярости.

– Вы… вы не можете нас забрать! – закричала девочка, но даже она почувствовала, как слаб её голос в присутствии этого существа.

Грила наклонила голову набок, и капюшон слегка соскользнул, открывая её лицо. Глаза, жёлтые, как светящиеся угли, вспыхнули в тени. Это были глаза, полные вечной тоски и ненасытного голода, и дети не могли отвести от них взгляда.

– Ты думаешь, что можешь мне приказывать? – прошептала она, и её слова были похожи на дыхание ледяного ветра, проникающего под кожу.

Лия замерла. Её руки задрожали, но она не сдвинулась с места, продолжая заслонять собой брата.

В этот момент Марек, сидевший за её спиной, тихо прошептал:

– Прости, сестра… это я виноват…

Его голос был почти не слышен, но в комнате, где стояла Грила, звук прозвучал так ясно, словно был начертан в самом воздухе. Эти слова разорвали тишину, как треск хрупкого льда.

Грила замерла, её взгляд переместился на мальчика. Её жёлтые глаза сузились, и в них на мгновение промелькнуло нечто, похожее на раздумье. Она пристально смотрела на Марека, словно видела его душу, ощупывала её своим нечеловеческим зрением, впитывала каждый миг его страха и вины.

На миг в её облике появилось что-то мягкое, почти человеческое. Но этот момент прошёл так быстро, что дети едва успели его уловить.

Она снова посмотрела на Лию, и её лицо стало жестоким.

– Ты за ним не спрячешься, – сказала она похожи на тихий шёпот ножа, скользящего по льду голосом. – Ты знала, что сделала, и думала, что никто не увидит. Но я вижу.

С этими словами Грила подняла свой посох. Металлический крюк блеснул в свете огня, и воздух в комнате задрожал, словно наполняясь невидимой силой.

Тени в углах ожили и начали вытягиваться, как змеи, устремляясь к детям. У них не было чёткой формы, но угадывались лица, искажённые криком и страхом.

Пламя в камине потухло, и комната наполнилась звуками, напоминающими хруст ломающегося льда, а запах гари, смешанный с чем-то металлическим, стал ещё сильнее.

Лия закричала, но её голос потонул в гуле, который наполнил всё пространство. Тени замкнулись вокруг них, словно готовились поглотить детей, а Грила стояла неподвижно, наблюдая, как её воля становится реальностью.

Крик Лии прорезал густую тишину, как острый нож, но этот звук оказался недолгим. Её голос, полный ужаса и отчаяния, вдруг оборвался, заглушённый шепчущими тенями, которые сомкнулись вокруг неё. Тени, извивающиеся, как живые змеи, обвили её тело, покрывая его плотным, чёрным коконом. Лия сопротивлялась, но её движения становились всё слабее, как у птицы, запутавшейся в сетях.

Марек, стоящий в нескольких шагах, почувствовал, как воздух вокруг него будто застыл. Его ноги, окутанные ледяным страхом, словно приросли к полу. Каждое его усилие сдвинуться с места было тщетным, как попытка бежать в вязком болоте. В горле застрял ком, а в груди разлилась беспомощность, которая сжимала его лёгкие железным обручем.

Запах в комнате изменился. Теперь он напоминал смесь тлеющей золы и железа, тяжёлую, почти удушающую. Этот запах проникал в ноздри, заполняя всё сознание мальчика, заставляя его глаза распахнуться ещё шире.

Лия, заключённая в объятиях теней, была поднята в воздух. Её тело слегка дрожало, а волосы, рыжие, как огонь, свободно падали вниз, придавая ей вид пламени, застывшего в ночи. Её рот был приоткрыт, но звуков больше не было – тени лишили её не только свободы, но и голоса.

Грила шагнула вперёд, её тяжёлый плащ шуршал, касаясь пола. От её фигуры веяло чем-то древним и жутким, как будто сама ночь ожила и пришла забрать своё. Посох, который она держала, блестел тусклым зелёным светом, а металлический крюк на его конце отражал отблески огня, медленно угасающего в комнате.

Она подошла к Лии, и мальчик впервые увидел её вблизи. Её лицо, изрезанное морщинами, казалось застывшим в маске холодной жестокости. Её глаза, жёлтые, как светящийся янтарь, смотрели на девочку, но в них не было ни капли сожаления.

– Ты узнаешь, что такое истинное наказание, – прошептала Грила, её голос был тихим, но проникал в самое сердце, словно ледяной ветер, обжигающий до боли.

Крюк, который она держала, мягко коснулся груди Лии. От этого прикосновения по воздуху разошёлся запах – тяжёлый, ржавый, с примесью чего-то древнего, напоминающего мокрый мох, от которого веяло смертью.

Марек хотел закричать, но его голос предательски отказал. Его ноги не могли двигаться, руки дрожали, как осенние листья, потревоженные ветром. Он видел, как тени, послушные воле Грилы, начали закручиваться вокруг Лии сильнее, превращаясь в смерч, который увлекал её в небытие.

Его сердце сжалось, когда он услышал слабый, почти неслышный вздох сестры. Этот звук был последним, что она оставила после себя. В мгновение ока Лия исчезла, и тени вместе с ней рассеялись, как дым, оставив за собой лишь пустоту.

Запах в комнате стал удушающе густым. Железо, сырость и ледяной воздух смешались в один зловещий аромат, который заполнял лёгкие Марека, словно заглушая его собственное дыхание.

Он упал на колени. Деревянный солдатик выпал из его рук и глухо ударился об пол. Слёзы потекли по его щекам, горячие и солёные, как маленькие ручейки, вытекающие из источника, который невозможно было остановить.

– Сестра… – прошептал он, его голос был слабым, как затухающее пламя.

Комната погрузилась в мёртвую тишину. Марек остался один, и это одиночество было густым, как мгла. Ему казалось, что воздух вокруг стал ещё холоднее, а стены – ещё ближе, сужаясь, словно пытаясь его раздавить.

Он дрожал, но не от холода. Страх сковал его тело, проникая в каждую клетку, заставляя его чувствовать себя маленьким и беспомощным, словно муравей перед необъятной тенью.

Запах зимнего ветра напоминал о присутствии Грилы, а запах железа и смерти оставался в комнате, напоминая о том, что только что произошло.

Он не знал, сколько времени прошло, пока он сидел на полу. Может, минуты, а может, часы. Но одно он знал точно: этот запах и этот момент останутся с ним навсегда.

Снаружи морозная ночь поглотила деревню, укутанную в тишину, как в невидимый саван. Лёгкий ветер, пришедший с дальних холмов, приносил с собой запах зимнего воздуха – свежего, но пронизывающего до самых костей, с горьковатыми нотками инея, осевшего на ветвях деревьев. Но этот холодный аромат был смешан с чем-то иным, чем-то чуждым: слабым, почти неуловимым запахом сырой земли и железа, который сопровождал Грилу, когда она выходила из дома.