Фабрика душ

Аоко Мацуда

Фабрика душ

Aoko Matsuda

THE SUSTAINABLE USE OF OUR SOULS

The Sustainable Use Of Our Souls

Copyright © 2020 by Aoko Matsuda

© Борькина А., перевод, 2024

© ООО «Издательство АСТ», 2025

Часть 1

Те люди вовсе не исчезли.Их просто больше нет в вашем мире.«Юная революционерка Утэна»[1]

В самом начале, когда «дядюшки» только-только перестали видеть девушек, и вправду поднялся небольшой переполох. Этого никто не отрицает.

И более того, заволновались-то сами «дядюшки».

«Дядюшки» искренне верили – если нечто происходит с ними, то и у остальных дела обстоят не лучше, поэтому и всполошились так сильно.

А для других ничего не изменилось, жизнь текла как обычно, и взбудораженные «дядюшки» в их глазах выглядели странно.

Большая часть людей не восприняла «дядюшек» всерьез, решив, что это их очередная шуточка или какая-то игра. В сущности, все, что говорили или делали «дядюшки», оказывалось гораздо менее постижимым, чем им казалось.

Осознав, что видеть девушек перестали лишь они сами, и без того разнервничавшиеся «дядюшки» совсем потеряли покой.

Само по себе это не дало никакого результата – лишь заметив, что «дядюшки» несут какую-то чушь и ведут себя нелепо из-за своей слепоты, люди начали понимать, что это не пустая выдумка.

Похоже, девушки исчезли из их поля зрения.

Настоящая загадка, и с этим нужно было что-то делать.

Некоторые, не желая признавать свою принадлежность к числу «дядюшек», делали вид, будто продолжают видеть девушек, но неловкие слова и поступки выдавали их с головой.

«Дядюшки», бесспорно, влипли в неприятности.

Некоторые из них принялись писать в газеты, публиковать статьи в журналах и выступать на телевидении, везде твердя, как им тяжело, что они перестали видеть девушек. Так «дядюшки» пытались вызвать резонанс в обществе.

Однако хотя все и отнеслись с должным пониманием к внезапному несчастью, постигшему «дядюшек», не нашлось ни одного человека, кто бы выслушал их жалобы и постарался приложить все усилия, чтобы исправить ситуацию.

Главная причина состояла в том, что никто не ощущал в «дядюшках» глубины.

Чувствовалось, как они бесятся из-за того, что их лишили такого важного развлечения. «Дядюшки» были ужасно недовольны, что тот самый элемент, расцвечивавший их серые будни, исчез без следа. Они все меньше старались на работе, уровень стресса у них все рос, и число таких «дядюшек» увеличивалось прямо на глазах.

Не на шутку разозлившись и забыв о каких бы то ни было правилах приличия, «дядюшки» попытались надавить на общественность, взывая к окружающим, вот только в тот момент вся эта история уже особенно никого не интересовала.

События шли своим чередом.

Были, конечно, и те, кто пытался исследовать, анализировать это непостижимое явление, но поскольку большую их часть составляли все те же «дядюшки», ничего дельного не вышло. «Дядюшки» только и вели дискуссии о том, почему девушки пропали и что с ними произошло, но вот того, что причина может крыться в них самих, что с ними может быть что-то не так, не касались и вовсе.

Несмотря ни на что, «дядюшки» не желали в это верить.

Офтальмологи, осмотрев «дядюшек», заключили, что никаких отклонений не обнаружено.

Психиатры, побеседовав с «дядюшками», тоже ничего особенного не нашли.

Отклонений не наблюдается?

Правда?

Наконец окружающие, безучастно наблюдавшие за всем происходящим, решили, что так даже лучше.

С тех пор «дядюшки» больше не видели девушек.

Я хочу, чтобы вы запомнили это в первую очередь. Год, когда девушки исчезли из мира «дядюшек».

Что же до самих девушек, то сначала они в основном молчали.

Невероятные вещи случались все чаще.

«Дядюшки», не замечавшие девушек, наталкивались на веселые компании учениц, возвращавшихся домой из школы, шагали вперед нетвердой походкой и вновь сталкивались с кем-то из них. В метро «дядюшки» грузно опускались на как будто незанятые места, где на самом деле сидели девушки.

И это не шутки.

Нисколько.

Девушки, конечно, были не в восторге от происходящего, но быстро приспособились. Во всяком случае, они-то «дядюшек» видели прекрасно. И это было большим преимуществом. Завидев кого-нибудь из «дядюшек», нужно было лишь предугадать, что он сделает дальше, и избежать столкновения. Легкая победа.

Для девушек «дядюшки» превратились всего лишь в очередную помеху.

Теперь девушки обходили их, точно какой-нибудь столб. С единственной разницей, что этот столб мог перемещаться.

Во всей этой хлопотной суете, уже вошедшей в привычку, девушки нашли и некоторое развлечение. Что-то вроде записок и сладостей, которыми они обменивались на уроках, пока учитель не видит. Хранить девичьи секреты от взрослых – уж это они умели делать лучше всего.

Иногда девушки бросались врассыпную от ничего не подозревавшего «дядюшки», шагавшего между ними, точно Моисей перед расступившимися волнами, а затем выстраивались в шеренгу и с серьезным видом некоторое время молча следовали за ним.

Девушки почувствовали азарт.

Все они тоже были непохожи одна на другую. Мечтательницы, которых оттеснили на задний план более сильные подруги. Тихони. Мятежницы. Те, кто вовсе не представлял собой ничего особенного. Но как только «дядюшки» перестали видеть девушек, все они смогли объединиться во имя своих шуточек и смеха. Веселье снизошло на них, точно божественное откровение.

Тот факт, что «дядюшки» больше не замечали их, кардинально переменил жизнь девушек. Правда, заметили они эти, можно сказать, драматичные изменения или отличия не сразу. И как назвать их, каждая тоже решала сама в соответствии с собственными ощущениями.

А имя им было – свобода.

Девушки впервые почувствовали, что пристальный взгляд, направленный на них, без сомнения, исчез. Никто больше не волочился за ними, не пялился на щеки, ресницы, пряди, выбившиеся из прически, груди, подолы форменных школьных юбок, ноги, лодыжки.

Это мерзкое липкое чувство испарилось из мира.

Теперь девушки были свободны.

Без взглядов «дядюшек» в школьной форме и спортивных костюмах не было ничего особенного. Это всего лишь одежда. Просто прикрывающие тело куски ткани, необходимые для школы.

Позабыв те дни, когда они безучастно молчали в постоянном напряжении от взглядов, поступков и слов «дядюшек», девушки расслаблялись – их затвердевшие души и тела медленно оттаивали.

Взрослым теперь без надобности было бесконечно предупреждать девушек, чтобы те опасались «дядюшек». Отпуская дочь куда-нибудь из дома, родители могли больше не трястись от страха, не переживать, а их натянутые до предела нервы постепенно приходили в норму.

Никто не говорил об этом вслух, но такие изменения были ничем иным, как благом.

Впрочем, проблемы все равно должны были однажды начаться.

Благом для девушек стала месть, хоть в этом и не было никакого смысла, и они радостно приступили к осуществлению своего плана. Напряжение все возрастало.

Месть была делом несложным.

Дни тянулись чередой, и каждый из них таил новую возможность отомстить «дядюшкам». Взбудораженные и счастливые, девушки бросили все силы на то, чтобы придумывать все новые и новые способы.

Маленькая месть.

Большая месть.

Опустим подробности – в конечном итоге все это привело к трагическим событиям, а когда погиб первый «дядюшка», были приняты меры.

«В будущем девушки никоим образом не должны пересекаться с “дядюшками”».

Произошел раздел территорий, и часть их досталась девушкам.

Девушек провожали с улыбками на лицах. Впрочем, сами они тоже улыбались.

Если подобное происходит, значит, это можно было сделать и гораздо раньше, много веков назад, ведь так?

Все, кто при этом присутствовал, в глубине души так считали.

Если подумать, то просто несправедливо позволять тем, кто является источником угрозы, продолжать существовать там же, где живут и их жертвы. Некоторые изначально предлагали изолировать «дядюшек», но это было невозможно. Все потому, что именно «дядюшки» и стояли во главе всей системы.

Место, куда отправились девушки, оказалось приятным, утопающим в зелени и с мягким климатом. Все было устроено там как нельзя лучше.

Впервые увидев эту землю из окна поезда, девушки радостно закричали и засвистели. Вместо фанфар.

С тех пор «дядюшки» больше не попадались им на глаза.

Я хочу, чтобы вы запомнили это в первую очередь. Год, когда «дядюшки» исчезли из мира девушек.

* * *

Она почувствовала себя как-то странно, еще пока ждала посадки на самолет до Ханэды[2]. Неизвестно по какой причине, но ей было не по себе. Наверное, это все просто ее выдумки. Аэропорты в целом не располагают к спокойствию.

Кэйко заранее подошла к выходу на посадку. Не обращая внимания на скамьи, выстроенные в ряды одна к другой, она устроилась на ковре в углу, вытянув ноги и откинувшись спиной на стену. Учитывая предстоящие ей десять часов, а то и больше, в тесном кресле эконом-класса, сейчас она хотела сесть с максимальным комфортом.

Включив музыку в наушниках, она коротала время, то заполняя дорожный дневник, то читая книгу. У выхода понемногу начинали собираться люди.

И вот, стоило ей лишь на мгновение вынуть наушник из уха, как внутри возникло это странное чувство. Кэйко тут же воткнула наушник обратно, и вскоре ощущение рассеялось без следа. Она отпила глоток лимонада из бутылки, лежавшей рядом. Иностранной марки, такой в Японии не найдешь. Кэйко купила его в одной из забегаловок в аэропорту, поведясь на милую упаковку. Заодно и мелочь потратила.

Скрестив ноги, Кэйко устроилась на вылинявшем ковре, как будто совершенно не подходившем по духу к окружающей обстановке, и принялась спешно записывать накопившиеся впечатления.

Блокнот в твердой обложке на резинке лежал у нее на коленях. Дорогая вещица – лучше, чем все ее прежние, – Кэйко торжественно приобрела его еще в Японии, когда решила, что будет вести заметки во время путешествия.

Писать в дневнике в обычной жизни – та еще морока, честно говоря. Если не иметь подобной привычки, стоит только пропустить два-три дня, и вот, пожалуйста, уже набралось. А чтобы все это занести в блокнот, потребуется полдня свободного времени – немыслимая роскошь в заграничной поездке, так что у Кэйко были по поводу дневника большие сомнения. С другой стороны, оказаться на месяц в Канаде – возможность редкая, и Кэйко, подбадривая саму себя, продолжала вести записи. Когда пишешь в кафе или парке, смешавшись с толпой людей, живущих обычной жизнью, кажется, что и сам привыкаешь к ней, становишься ее частью, а Кэйко это нравилось.

Пока она неразборчивым почерком заносила в блокнот заметку о том, как они мило побеседовали с сотрудницей на стойке регистрации, послышался какой-то шум. Посадка, оказывается, уже началась, и пассажиры выстроились в длинную очередь.

Кэйко в спешке извлекла наушники, вскочила и пересела на скамью, возле которой людей было поменьше. Их ряд, похоже, еще не приглашали пройти на борт. Глядя на розетку, встроенную в скамью, она вдруг вспомнила, что забыла свою зарядку для смартфона. Впрочем, теперь телефоны можно заряжать прямо на борту.

Надо же, как все изменилось, даже не верится. Стоило Кэйко вспомнить свой первый полет во время их семейной поездки, когда она еще училась в средней школе, как недавнее чувство дискомфорта нахлынуло с новой силой. Она растерянно огляделась вокруг.

Повсюду толпились люди, приехавшие из разных стран, говорившие на разных языках, включая множество вариантов английского. И дело тут не только в том, что они в аэропорту – пробыв в Канаде месяц, Кэйко поняла, что здесь это в целом вполне естественно. В этом нет ничего странного.

Тут наконец вызвали их ряд, и Кэйко снова поднялась, чтобы встать в длинную очередь. Первая проверка на прочность – полет начался.

Прибыв в Ханэду, Кэйко преодолела длинный проход, спустилась по ступенькам и направилась к зоне выдачи багажа. В этот момент ее вдруг осенило, что именно вызвало у нее то самое странное чувство.

Точнее – кто. Девушки.

Девушки, которые, хихикая, шагали рядом с ней. Девушки, летевшие с Кэйко одним рейсом, которые теперь ждали багаж – лица уставшие, но голоса радостные. Японские девушки, небольшими компаниями отправившиеся в веселое путешествие за границу, а теперь вернувшиеся на родину.

Кэйко глядела на них, не веря своим глазам. Она испытывала настоящий шок, по-другому и не скажешь.

Японские девушки выглядели беспомощными.

Раньше это никогда не приходило ей в голову, но теперь, после месяца за рубежом, в стране, где каждый может вести себя совершенно раскованно, Кэйко заметила очевидную разницу.

Да вот хотя бы их голоса.

Японские девушки говорят такими сладкими голосами, чтобы ненароком никого не обидеть. Кэйко вспомнила, что на секции волейбола, куда она ходила в старшей школе, девочки тоже не кричали. Переговаривались они почти не размыкая губ, точно боясь потревожить хоть что-то в окружавшем их мире. Бестелесные голоса. Искусственно сдерживаемые. А эти девушки, похоже, даже не замечают, что происходит.

Еще почему-то все стоят потупившись. Выстроились в ряд сбоку от нее и будто уставились в пол в одну точку, иногда тихонько хихикают между собой.

Их радостный вид еще больше поразил Кэйко. Какое уж тут веселье после изнурительного десятичасового перелета – но, похоже, это только еще больше раззадорило их, хотя резонного объяснения происходившему у Кэйко не было. Впрочем, дело не в этом. Что-то было не так глубоко внутри, в самой основе мироздания.

Кэйко огляделась вокруг.

Немного поодаль с семьей стояли две девушки-иностранки, явно сестры. Слева – группка девочек-азиаток. Понаблюдав за их поведением и манерой речи, Кэйко уверилась в том, что разница все-таки имеется.

Слабачка.

Это слово вдруг пришло ей на ум.

Да, японские девушки показались Кэйко слабачками. Беспомощными созданиями. И это ее напугало.

Стоило ей только ощутить это, и вот по дороге домой из аэропорта она уже не могла перестать рассматривать молодых японок. Происходило это бессознательно, точно какой-то безусловный рефлекс – девушки снова и снова притягивали взгляд Кэйко.

Опустившись на сиденье токийской электрички – как же давно она тут не была, Кэйко, внутри которой бушевала буря, продолжила наблюдения, старательно придерживая большой обшарпанный чемодан, который все норовил укатиться в сторону. Она просто не могла отвести глаз от девушек.

Хрупкие фигурки. Короткие юбки из тонкой, летящей ткани. У многих челки и кончики волос подкручены внутрь – неважно, стрижка короткая или длинная. Плечи напряжены, ссутулены, будто они пытаются занимать как можно меньше места, сжимаются в тугой комок.

Эти девушки больше напоминали танцующих поп-айдолов[3] из популярной группы, силуэты которых мелькали яркими вспышками на жидкокристаллическом дисплее над дверями электрички. Чем больше участниц – тем лучше продажи, и все же множество таких групп похожи одна на другую, поэтому Кэйко не различала, кто есть кто.

Неужели вы им подражаете?

Кэйко адресовала немой вопрос девушке, стоявшей сбоку от нее.

Та, конечно, ничего не ответила.

Айдолы, танцевавшие на дисплее над дверями, исчезли, вместо них началась реклама фильма «Король Лев». На оконном стекле у бокового сиденья красовалась ностальгическая надпись «Вагон для женщин». Теперь, наверное, не осталось никого, кто бы мог в полной мере осознать ее значение.

Девушка сбоку от Кэйко с отсутствующим видом уставилась в экран смартфона. Как и остальные, она была в мини-юбке с цветочным узором и блузке, волосы коротко подстрижены, челка завита внутрь. Лицо бледное, только губы и щеки розовые, точно у пластмассовой куклы.

Девичий образ, который Кэйко не видела в течение месяца. Образ молодой японки.

Кэйко, родившейся и выросшей в Японии, показалось, что она впервые столкнулась с этим существом – японской девушкой. Самое интересное, что такое же впечатление производили даже те из них, кто носил мешковатые, тяжелые, неженственные вещи – суть была одна. Иными словами, дело тут совсем не в одежде.

Так мы проиграем.

Эта мысль почему-то промелькнула в голове Кэйко.

Чему?

Кому?

И как только она удивленно задумалась о том, почему ей пришли на ум такие слова, поезд подъехал к станции и двери открылись.

Люди в спешке принялись выходить из вагона.

Мужчина в поношенном костюме, протискиваясь позади девушки, стоявшей сбоку от Кэйко, вдруг опустил руку ей на спину, будто толкая вперед, хотя места там было предостаточно. На секунду его лицо в профиль замерло перед глазами Кэйко. Девушка подвинулась, но выражение ее лица осталось таким же безучастным.

Электричка снова тронулась.

Теперь мысль стала гораздо более четкой.

Так японские девушки проиграют.

* * *

Спала она очень долго.

Удивительно. Слегка приоткрыв глаза, она огляделась в полумраке комнаты, но, так ничего особо и не рассмотрев, опять сомкнула веки. Как только она закрыла глаза, сознание снова унеслось куда-то далеко. «Удивительно», – отметила про себя Кэйко в этот краткий миг пробуждения, будто она сама себе лечащий врач и делает запись в медицинской карте.

Или это всего лишь сон?

Проснувшись, она так и подумала – все из-за того, что в одном из многочисленных снов, привидевшихся ей, фигурировал доктор. Одетый в белый халат, он остановился у постели спящего пациента. Она вспомнила его спину. Он стоял, молча разглядывая больного. Может, ей просто приснилось все то, о чем она размышляла?

Вместе с грязным бельем, накопившимся в путешествии, Кэйко закинула в стиральную машину спортивные штаны, которые носила на протяжении последних пяти дней, и достала из контейнера под умывальником жидкое средство для стирки. Отмерив колпачком нужный объем, она залила жидкость в отверстие в углу машинки. Почти пустую пластиковую бутыль поставила на пол.

Такая легкая. Если пнуть, наверное, далеко полетит.

Кэйко нажала кнопку включения, и машина загудела.

«Моя стиральная машина».

Так подумала Кэйко, глядя на нее сверху вниз. Та тарахтела, будто в буйном припадке.

«Моя стиральная машина».

Прошло уже больше десяти лет с тех пор, как Кэйко стала жить одна.

Тогда, десять лет назад, первым делом она обзавелась квартирой, при этом все еще сомневаясь. Впрочем, несмотря ни на что, свою главную функцию эта маленькая квартирка выполняла успешно – она могла вместить ее вещи. Тогда Кэйко перешла к следующему этапу. Теперь нужно было обзавестись этими самыми вещами.

Кэйко приобрела холодильник. Потом телевизор.

Купила стол и стулья.

Она брала разные вещи, большие и маленькие.

На месячную зарплату всего необходимого для жизни за раз не купить. Так что это заняло у Кэйко какое-то время.

Делая покупку, а потом пользуясь этой вещью, Кэйко всегда мысленно отмечала: «мой холодильник», «мое чайное ситечко», «мой тостер», размышляла о появившихся в ее квартире предметах и всякий раз удивлялась. Казалось бы, все просто, вот только стоит задуматься еще раз – такая нелепица!

Кэйко купила стиральную машину.

Глядя, как машина с дребезгом крутит барабан, Кэйко думала: «Моя стиральная машина».

Прямо как сейчас.

Стиральная машина была уже вторая по счету. Кэйко вышла из ванной, где та стояла, и шагнула в гостиную – на полу лежал ковер, который тоже можно стирать в машине. Телевизора у Кэйко больше не было.

Она плюхнулась на диван, купленный шесть лет назад. Кэйко чувствовала удовлетворение – наконец-то она разобралась с делами, теперь можно и отдохнуть.

Эти пять дней Кэйко все время спала.

Она буквально оказалась прикована к кровати – страшная штука этот джетлаг.[4] От длинного перелета любой может устать, но к тому моменту, как Кэйко добралась от аэропорта до ближайшей станции, она уже еле переставляла ноги. Может, дело еще и в возрасте.

Батарейка села.

Так про себя назвала это Кэйко. Чтобы спокойно пережить это время в своей квартире, она предусмотрительно закупила в круглосуточном магазинчике сладких булочек, желе и других продуктов.

По плану после месячного отдыха Кэйко рассчитывала, что на следующий же день поднимется бодрой и с новыми силами примется за дела, вот только тело ее категорически воспротивилось ожиданиям и потребовало сна. Всякий раз, вставая, чтобы сходить в туалет или на кухню, Кэйко думала, что вот наконец и наступил момент для того самого нового начала, но тут же, пошатываясь, вновь укладывалась в кровать. Когда запасы еды подошли к концу, единственным источником энергии для Кэйко стали припрятанные у изголовья кровати приторно-сладкие ириски с кленовым сиропом, которые она купила в аэропорту Торонто.

Хорошо, что она безработная.

«Удачное время выбрала», – подумала Кэйко. И снова сделала запись в своей воображаемой медицинской карте.

Она снова было задремала на диване, но беспокойные пищащие звуки вернули ее в сознание.

Дверной звонок. Нагреватель в ванной. Машина, закончившая стирку. Вся техника будто призывала ее наконец заняться повседневными делами. Эти звуки врываются в нашу жизнь, и тело покрывается мурашками, когда их слышишь, но так же быстро они и забываются.

Пытаясь подняться, Кэйко опустила взгляд, и на глаза ей попался чемодан, который она оставила открытым, чтобы проветрить, предварительно вынув все вещи. Он верой и правдой служил ей в путешествиях, но стоило только опустошить его, и он словно становился одиноким и никому не нужным.

Кэйко развесила по плечикам изрядно надоевшие ей за месяц немногочисленную одежду, которую вынуждена была носить в поездке, и, собрав в охапку, вынесла на балкон. Даже складки как следует не расправила.

Внешний мир, который ей довелось наблюдать впервые за долгое время, и этот вид, что открывался теперь с ее балкона, совершенно не вязались друг с другом. И тем не менее та бытовая жизнь, которую она уже не раз начинала с нуля, будто просачивалась в ее тело. В конце концов, куда уж воспоминаниям о месяце за границей соперничать с этим. Кэйко сразу же перестроилась. Ничего не изменилось. Даже те три стоматологические клиники, что видны с ее балкона. Многовато их, конечно.

Она развесила белье на слегка запылившемся рейле. Вешалки с одеждой покачивались на ветру.

Когда все высохнет, можно будет начать носить по новой.

«Точно продержусь еще разок. У меня все приготовлено».

Почувствовав облегчение, будто она завершила какой-то ритуал, Кэйко зашла обратно в квартиру и закрыла балкон на защелку. Она никогда не забывала об этом. Другое дело, конечно, когда приоткрываешь окно или балкон, чтобы проветрить, но это не тот случай. Эта привычка буквально впечаталась в ее ДНК – одна из условностей взрослой жизни.

Один из ее младших коллег-мужчин на прежней работе рассказывал, что, уходя в офис, не закрывает окна на защелку. Жил он при этом один. Кэйко понимающе улыбнулась в ответ, и разговор на этом закончился, но в глубине души она испытала настоящее потрясение. Глядя на него, такого бодрого и беспечного, Кэйко чувствовала неловкость, и это ранило ее душу.

Потом она вспомнила о мужчине, с которым встречалась, когда ей было около двадцати пяти. Выходя купить что-нибудь в ближайшем комбини, он никогда не опускал защелку, хотя Кэйко оставалась в квартире. Каждый раз ей приходилось делать это самой.

Вернувшись как-то, он даже не сомневался, что дверь открыта, но каково же было его удивление, когда он подергал ручку и та не поддалась – Кэйко и здесь постаралась. Попав наконец внутрь, он с удивлением спросил ее, зачем надо закрываться, если уходишь совсем ненадолго, но сама Кэйко была поражена не меньше.

Так уж повелось в мире, что женщине безопаснее рядом с мужчиной. Мужчины должны защищать их. А незамужние, одиноко живущие женщины во всех смыслах подвергают себя опасности.

Опасность реальна. Но Кэйко казалось, что защитные стены, которые она всегда строила, рушились именно в тот момент, когда рядом с ней был мужчина, а сама она становилась слабее. Разве мог защитить ее партнер, который даже не подозревал об опасности, которую ощущала она?

«В одиночку я ведь сильнее?»

Так думала Кэйко. Она разбирала пакеты с покупками, глядя на беспечное лицо своего сожителя. «Хотя я и благодарна за то, что в такой холод он вышел и купил для меня мороженое и одэн»[5], – мысленно добавила она. Предаваясь размышлениям о силе, одновременно проживая все будничные события их совместной жизни, Кэйко чувствовала, что она одна парит где-то в облаках.

Почему же она молчала? Этим вопросом она задавалась, когда видела беззаботное выражение на лице молодого коллеги. Почему она не могла сказать, что криминал все еще существует, что ей неспокойно, даже если она на короткое время остается одна, что ей страшно, и она просто хочет закрыть окно на защелку?