Возвращение

Стоит признать, Лариса была права, утверждая, будто моё нахождение в Любиме затягивает меня, как трясина, на самое дно. Там жизнь моя остановилась в тот момент, когда я ночью одна проходила по мосту, и всё, что происходило со мной дальше, было пустым и бессмысленным, приносило мне одну лишь боль. И теперь в родных краях мне предстояло заново прожить то, что было когда-то мною прожито. Мне нужно было обязательно всё вспомнить, чтобы вновь обрести утраченный смысл жизни, чтобы вернуть себя, а потом – сына.

Он слишком долго был безымянным мальчиком, все эти месяцы я мысленно обращалась к нему просто – сынок. Почему-то именно здесь, в вагоне паровоза, уносящего меня к Сибирским просторам, я подумала, что так нельзя. У самого дорогого моему сердцу человека должно быть имя. В самом деле: у меня их аж целых два, а у него – нет и одного. Я не знала, было ли какое-нибудь имя припасено для него до его рождения, и совпадёт ли придуманное мною сейчас с тем, первоначальным. Но почему-то именно это сочетание букв врезалось мне в душу – Илья. Мой маленький богатырь, которому столько пришлось пережить из-за разгильдяйства бестолковой мамочки. Мой родной мальчик, мой Илюшенька. И если эта поездка хоть на миллиметр, хоть на долю секунды может приблизить меня к нашей долгожданной встрече, значит, я всё делаю правильно.

Глава 7

Мы прибыли в Омск ранним утром. Дальняя дорога сильно утомила меня, а вот Лариса напротив – была в приподнятом настроении. Она о чём-то беспрестанно говорила, шутила, сама смеялась над собственными шутками, не обращая внимания на мою усталость и нервозность. Она бесконечно радовалась приезду в родные места. Я же была истощена физически и духовно, сил на новые впечатления не имела совершенно никаких, потому не замечала видов и звуков просыпающегося после холодной октябрьской ночи, слегка припорошенного первым пушистым снегом города.

Лариса быстро, со знанием дела наняла повозку, в неё сгрузили все наши с ней вещи, и мы помчались по большому, чужому для меня городу навстречу моему прошлому.

Спустя некоторое время мы подъехали к двухэтажному деревянному дому с резными наличниками на многочисленных окнах и широким крыльцом, выкрашенным жёлто-коричневой краской. На втором этаже над черепичной крышей выступал небольшой балкон, огороженный гладкими перилами с вытянутыми узкими балясинами всё того же жёлто-коричневого цвета. Дом и примыкающий к нему сад с небольшим прудом, окаймлённым тонкой ледяной корочкой, были отделены от остального мира высокой кованой оградой глубокого чёрного цвета с массивными цветами на воротах. Вся представшая перед моим взором картина внушала трепет и волнение, дрожь прокатилась по моему телу, я почувствовала необъяснимую теплоту где-то глубоко внутри. Нет, я не вспомнила это место: ни дом, ни деревья, ни железный забор я, казалось, не видела прежде никогда, но какое-то непонятное щемящее чувство прокралось в самую глубину моей души. Чувство, что это – моё, пусть пока неизвестное, но точно не чужое. И эти ощущения обрадовали меня: значит, я скоро вспомню всё! И ведь я ещё внутри не была!

– Ну как тебе наш дом? Узнала? – Улыбаясь во весь свой белозубый рот, поинтересовалась Лариса.

– Нет, пока нет, но мне здесь уютно и спокойно, – улыбнулась я сестре в ответ.

– Тогда идём поскорее! – Лариса схватила меня за руку и спешно потянула за собой наверх по ступенькам к входной двери.

Через мгновение я оказалась посреди просторной, светлой гостиной. Высокие окна комнаты, тянущиеся почти от пола до самого потолка, были укрыты полупрозрачными шторами цвета спелых персиков, и от этого гостиная казалась ещё больше и уютнее. В центре помещения стоял громоздкий, длинный стол, сделанный на заказ из дорогих пород дерева, накрытый белой льняной скатертью с кружевными оборками, он был окружен дюжиной таких же деревянных стульев с высокими спинками и круглыми сидениями, обитыми плотной бежевой тканью с замысловатым узором. В центре стола красовалась фарфоровая ваза с сухими цветами. Напротив, тихонечко прислонившись к стене, располагались два больших дивана на тонких изогнутых ножках, отделанные той же тканью, что и стулья, а между ними из-за мягких подлокотников едва виднелся маленький круглый деревянный столик, покрытый лаком и бережно прикрытый белоснежной вязаной салфеткой, служивший подставкой для нежной керамической статуэтки-ангела. На тщательно выбеленных стенах в каком-то особенном порядке висели картины с изображением лесных пейзажей, морских глубин, табуна лошадей, мирно пасущегося в бескрайних степных просторах, и две чёрно-белые фотокарточки с задумчиво глядящими прямо на нас немолодыми мужчиной и женщиной.

– Кто это? – спросила я Ларису, медленно, шаг за шагом, обходя гостиную, и стараясь прикоснуться ко всему, что видела перед собой, воображая, что касаюсь собственной истории.

– Это мама и папа наши. Они сейчас по Европе ездят, дела свои торговые решают, обещали вернуться через месяц, вот тогда вы с ними и встретитесь. Представляю, как они обрадуются! Они так ждали твоего возвращения! – Сестра мечтательно закрыла глаза, потом тихонько подошла, снова взяла меня за руку и повела дальше вглубь дома. – Пойдём! Одна встреча непременно должна произойти прямо сейчас. – Она повернула голову в сторону двойной дубовой двери, отделяющей гостиную от какой-то комнаты. – Анна Даниловна, голубушка, вы где? Я дома! И посмотрите, кого я привезла!

Анну Даниловну – пожилую полную женщину в простом коричневом платье с белым воротничком, с собранными на макушке волосами мы застали в просторной и довольно уютной, обставленной дорогой мебелью, кухне за разделыванием утиной тушки. Увидев нас, она вскрикнула и выронила нож, потом, собравшись, наспех вымыла дрожащие от волнения руки, обтёрла их о передник и, смешно переваливаясь с ноги на ногу, побежала нам навстречу.

– Дорогие мои девочки! Лика! Моя Лика! Вернулась! Вернулась, родная моя! Спасибо тебе, Господи! Вернулась, моя девочка! – женщина посмотрела на меня тусклыми серыми глазами, полными слёз, провела трясущейся сморщенной ладонью по моей щеке, потом неожиданно рухнула на колени, крепко обхватила меня руками и зарыдала.

Я стояла некоторое время в полной растерянности, попеременно гладя то на едва сдерживающую слёзы Ларису, тщетно пытающуюся поднять Анну Даниловну с колен, то на ревущую белугой женщину, которая, казалось, вот-вот раздавит меня в своих объятиях. Потом первоначальный шок сменился на жалость, и я стала помогать Ларисе в её, так и не увенчавшихся успехом, попытках оторвать от меня пожилую няню.

Наконец нам удалось усадить Анну Даниловну на стул, Лариса принесла стакан воды и носовой платок. Мы с ней вдвоём ещё долго не могли успокоить изрядно перенервничавшую женщину. Она сидела, откинувшись на спинку стула, и крепко сжимала мою ладонь дрожащими руками, словно боялась, что я снова исчезну, как только она ослабит хватку. Анна Даниловна внимательно разглядывала меня с ног до головы, будто хотела запомнить меня вот такой, насмотреться на всю оставшуюся жизнь. А у меня в душе бушевала буря, там перемешалось множество самых разнообразных чувств: боль, обида, страх, смятение, жалость, любовь – в один огромный запутанный клубок, и распутать его в эти мгновения я никак не могла. Мне невыносимо хотелось кричать громко на весь дом, на весь город неважно какие слова, и в то же время хотелось спрятаться подальше от всех на свете и не видеть и не слышать ничего. Но я лишь тихонько сидела рядом с всхлипывающей женщиной, покорно позволяла держать себя за руку, не издавая при том ни звука.

Спустя много минут, показавшихся для меня вечностью, мне всё же позволили пройти на второй этаж в мою комнату. Я с большим трудом уговорила Ларису оставить меня одну хотя бы на пару часов, чтобы принять ванну, отдохнуть с дороги и побыть наедине с собой, однако, сестра взяла с меня клятвенное обещание спуститься вниз к обеду.

В этой комнате в юности, по рассказам сестры, мы жили с ней вместе. А в мои шестнадцать лет Ларису отселили в соседнюю спальню, и я осталась в нашей светлой девичьей обители одна. Внимательно оглядев интерьер, я мысленно согласилась, что вполне могла бы здесь жить когда-то. Много книг, аккуратно расставленных на полках, фарфоровые куклы, сидящие, свесив тоненькие ножки, рядом с разноцветными цветочными горшками и плотными книжными рядами, плюшевые зайцы и медведи, охраняющие пуховые подушки на большой кровати, вместительный шкаф с невероятным количеством самых разнообразных платьев, туфель и шляпок – всё это несомненно могло быть моим. А может, после всех скитаний и страданий, после всех пережитых несчастий мне просто хотелось, чтобы это было так. Мне было приятно осознавать, что каждая вещь здесь принадлежит только мне, у меня есть что-то своё, не подаренное из жалости, а приобретённое именно для меня одной людьми, которым я небезразлична. Но вспомнить ничего так и не получалось, никакие образы не рисовало воображение в моей голове. Может быть, я слишком устала сегодня для воспоминаний, и они вернутся ко мне потом, чуть позже, когда я буду душой и телом готова их принять.

Обещанный Ларисе обед я пропустила, погрузившись в глубокий беспробудный сон на несколько часов кряду, мы встретились с ней и добродушно улыбающейся в этот раз Анной Даниловной только за ужином. Няня наготовила столько вкусностей, что ими было под силу накормить целый солдатский полк, и сильно расстраивалась, замечая, что особого рвения к поеданию всего этого разнообразия и великолепия у меня не было.

– Как тебе здесь? – Ларисе не терпелось узнать все подробности моего первого дня в родном доме. – Освоилась?

– Да, мне нравится здесь, уютно так. – Спокойно сказала я.

– Ты уже почувствовала, что ты дома?

– Наверное, да. Мне здесь хорошо. Приятно.

– И плохих мыслей нет? – не унималась с расспросами Лариса.

– Нет.

– И не жалеешь, что приехала сюда?

– Нисколько.

– А скажи, ты уже вспомнила хоть что-нибудь? – Осторожно задала сестра свой главный вопрос.

– Пока нет.

– Совсем-совсем ничего? – расстроилась Лариса.

– Нет, извини.

– Ничего, ничего. Только первый день. – Не понятно кого больше пытаясь успокоить – себя или меня – сказала Лариса, сделав глубокий вдох. – Вспомнишь ещё, обязательно вспомнишь!

– Надеюсь, так и будет. Хочется в это верить.

– Верь, верь, обязательно так и будет! – радостно подтвердила сестра. – А знаешь, совсем скоро Роман приедет. Может общение с ним поможет тебе хоть понемногу начать вспоминать прошлое.

– Роман?

– Да, муж мой – Роман Васильевич Золотов, обер-офицер Российского флота, мичман. Скоро приедет в увольнение. Я прямо жду-не дождусь. Скорее бы! Ещё недельку осталось подождать, и семья воссоединится!

– Тяжело быть женой офицера, наверное, – задумчиво разглядывая как всегда нарядно и со вкусом одетую сестру, промолвила я.

– Да, тяжело. А когда он ещё и офицер флота – вдвойне, нет – втройне тяжело. Но любовь позволяет нам преодолеть все преграды, ведь так? Разлука – это испытание, но тем радостнее встреча после длительного расставания. – Лариса загадочно улыбнулась. – А ты любила когда-нибудь?

– Может быть. Я и этого не помню.

– Это печально. А как ты думаешь, могла ты испытывать это чувство к… ну… к отцу ребенка? – Сестра смущённо опустила глаза. – Прости, если не то спросила…

– Ничего страшного, я всё равно не могу ответить на твой вопрос. Хотелось бы верить, что я его любила, и он любил меня. – Я ласково погладила сестру по руке – таким милым и наивным показалось её это смущение от заданного вопроса, что мне стало, отчего-то, даже немного жаль её. – Может быть, он тоже офицер на каком-нибудь далёком корабле, плавает себе, и не знает, что произошло с его любимой. А та любимая совсем ничегошеньки не помнит о нём.

– Грустно это, но, с другой стороны, это вполне может оказаться правдой. Представляешь, как прекрасно будет узнать, что наши мужья – оба служат на флоте. И как замечательно будет нам всем вместе собраться!

– Какая же ты мечтательница! – засмеялась я.

– А почему бы нет? В самом деле! Только подумай, какая радость нас ждёт в будущем, если это окажется правдой! А родители вообще умрут от счастья! – затараторила Лариса.

– Ты ещё и фантазёрка!

– Ладно, пусть я – фантазёрка, зато ты улыбнулась. Значит, мои фантазии не напрасны. – Довольным тоном сказала сестра.

– Хорошо. Пусть так. А скажи, почему ты здесь живёшь, а не в доме мужа с его семьёй?

– Вся его семья – это я. В нашем доме мне скучно, Одна я там постоянно находиться не собираюсь. А здесь – Анна Даниловна, теперь и ты. Уж лучше я здесь побуду с вами, чем умру от скуки в пустом доме мужа.