Возвращение

Мы вдвоем с ней заревели, будто провожая кого-то в последний путь. Ладе было искренне жаль меня, а мне – её. И себя. Я поняла, насколько я несчастный человек на самом деле. Я посчитала себя сильной – ведь смогла выкарабкаться, значит, цеплялась за жизнь, а оказалась беспомощной, ни на что не способной, ничего не понимающей и не помнящей. Боже мой! Какая же я несчастная! За что мне всё это? За что? Почему я сейчас здесь, в этой палате, вся больная? Почему именно я?

Чем больше я плакала, тем сильнее становилось чувство жалости к самой себе. Оно росло, как снежный ком, с каждой новой мыслью обо мне бедняжке. И Лада так же надрывно рыдала, представляя все тяготы, которые, по её мнению, мне пришлось пережить. И, скорее всего, она знала что-то пугающее о моём прошлом или настоящем, и от этого ещё больше её сердечко сжималось от сострадания.

Казалось, этот слёзный поток никогда не иссякнет, и будет вечно литься на мою уже изрядно промокшую постель. Но внезапно посетившая меня мысль словно повернула вентиль и перекрыла его. Я же совсем не знаю, как выгляжу? Сколько мне лет, на кого похожа, красавица или дурнушка?

– Лада, у вас есть зеркало? – вытирая слёзы, взволнованно спросила я.

Лада резко замолчала и удивлённо посмотрела на меня.

– Зеркало… – растерянно повторила она, внимательно оглядела моё лицо и вскочила с кровати. – П… подождите, я сейчас.

Лада выбежала из палаты, вытирая лицо носовым платком. Из открытой двери послышался ритмичный стук её каблуков по полу коридора. А я почувствовала необыкновенный прилив сил, у меня даже получилось немного приподняться в кровати и положить на подушку уже не тяжёлую голову, а такие же тяжёлые плечи. Краешком одеяла я наспех вытерла остатки слёз, негнущимися пальцами убрала спутанные пряди волос за уши, и стала всматриваться в тусклый свет коридора, дожидаясь Ладу.

Глава 2

Какие приятные звуки там за окном, это птицы поют спозаранок. Не спится им в такое время, ещё солнышко только-только показалось из-за горизонта, а они уже поют. Неугомонные, нетерпеливые птахи.

Я сладко потянулась и повернулась к окну: вот он – свет нового дня. Да, я всё в той же серой палате, где же мне ещё быть? На душе так тепло и уютно, как будто я дома. Но это не мой дом, это моё временное пристанище. Вот такое бедное и убогое, но такое приятное. Скорее всего, всё это из-за Лады. Вчера вечером она так и не пришла ко мне, не принесла зеркало. Вспомнив её внимательный взгляд перед уходом, я начала понимать, почему. Видно, всё ещё хуже, чем я думала. Я – страшная, сморщенная, седая старуха. Пересчитав языком зубы, немного засомневалась в своих догадках, но, пристально осмотрев свои руки, вытянув перед лицом густую сосульку из грязных волос всё же решила, что права. На фалангах пальцев красовались жёлто-фиолетовые бледненькие синячки и глубокие царапины. Наверное, останутся шрамы на этих местах. Седых волос не видно, но вполне может быть такая сомнительная драгоценность у самых корней. Мне срочно нужно зеркало! Сию же минуту! Иначе я с ума сойду. Где же Лада?

Я попыталась высмотреть мою милую сиделку в узкую щель между дверью и косяком, но с кровати совершенно ничего не было видно. Стало жутко обидно, я чуть было не пустила слезу. Но, собрав волю в кулак, попыталась встать с постели. Ноги меня не слушались, спина не хотела ни на миллиметр разгибаться, и всё ужасно заболело снова. Всё! Каждый сантиметр тела болел, будто меня всю ночь били палками, закидывали камнями. И в завершении по мне проехалась огромная повозка, запряженная как минимум тремя лошадьми. Но я упорная, кряхтя и постанывая, всё-таки свесила ноги с кровати и хотела уже подняться с неё вся.

– Что же вы такое делаете, Нина! – услышала я строгий и испуганный голос Лады у себя за спиной.

Наконец-то она пришла! Сразу так хорошо стало на душе! Пусть хоть ругает, хоть кричит на меня, хотя представить это невозможно, глядя на эту милую девушку. Только не уходит как можно дольше!

– Лада! – я расплылась в немного виноватой, но больше – радостной улыбке.

– Нельзя же так! Что же это вы, Нина Сергеевна, совсем себя не бережете! – неумело ругала меня Лада. – Поскорее ложитесь обратно! Вы только-только пришли в себя…

– Вчера!

– Всего лишь вчера, – уточнила сиделка. – А сегодня геройствовать вам вздумалось? Нет, не нужно, успеете ещё и побегать, и в пляс пуститься. Но сначала сил набраться нужно, подлечиться, хорошенько покушать, а потом и вставать, если доктор разрешит. А пока Владислав Иванович такой команды не давал, мы не будем ему перечить. Это я ругать не умею, а доктор если ругаться начнёт – куда побежите? И никуда не побежите, будете лежать и всё-всё внимательно слушать. А если ещё осложнения, или ещё чего…

– Всё-всё, я прекрасно поняла вас. Теперь вы меня с кровати ничем не сдвинете – буду лежать, как бревно. – Засмеялась я.

– Смотрю, сегодня у вас и настроение хорошее – шутите, Нина, – Улыбнулась в ответ Лада.

Она вымыла руки и приступила к своим прямым обязанностям. Видеть и чувствовать всё, что она стала делать, находясь в здравом уме и в полном сознании, было несколько неловко, и даже иногда неприятно.

– Приподнимитесь немного, – скомандовала Лада. – Да, вот так правильно.

Сиделка после некоторых манипуляций вытащила из-под меня какую-то непонятную окровавленную тряпку, выбросила её в ведро и пошла мыть руки. Увидев моё шокированное лицо, Лада смутилась.

– Что это? – слегка испуганным голосом спросила я.

Лада замялась, покраснела и достала чистую выглаженную ткань, свёрнутую тугим прямоугольником.

– Лада? Это и было кровотечение, которое чуть не стоило мне жизни? – требовательно продолжала вопрошать я.

Лада смущённо молчала. Она явно не ожидала подобной моей реакции на процедуры, которые ей приходилось повторять ежедневно на протяжении последней недели. Но раньше я была без сознания, или спала – кто ж теперь скажет. И ничего этого не видела и не чувствовала, потому и вопросов не задавала. Но теперь всё очевидно! И скрывать правду ни у Владислава Ивановича, ни у Ладушки дальше не получится.

– Почему вы молчите? – я почувствовала, что начинаю злиться, но в то же время понимала, что эта юная девушка ни в чём не виновата. Она наверняка сама ещё многого не знает. Чуть смягчившись, я повторила вопрос: – Про это кровотечение вчера говорил Владислав Иванович? Так? Других ран на моём теле я не чувствую, и повязок нет. Я права, Лада?

Девушка утвердительно кивнула головой.

Вот значит, как! И чего же они вчера так старательно это от меня скрывали? Что за тайна такая? Можно было и рассказать, а не строить из себя святых страдальцев! Я снова ощутила прилив ярости, кровь, текущая по моим сосудам, стала горячей, словно кипяток, щёки мои загорели.

– Давайте сюда эту тряпку! – грозно потребовала я. – Сама всё сделаю, чай не в первый раз.

Лада послушно протянула мне то, что я просила.

– Отвернитесь! – тем же тоном скомандовала я. Лада так же послушно повернула голову в противоположную от моей постели сторону.

– Так вы расскажете мне, наконец, что со мной произошло? – строго повторила я вопрос, когда все дела были кончены.

– Не могу. – Испуганно глядя мне в глаза, пролепетала Лада. – Владислав Иванович не велел.

– Да что же такое! – раздосадовано всплеснула я руками.

– Вы не сердитесь, Нина. Владислав Иванович обещал сегодня на обходе всё вам рассказать, а он человек слова.

Я упала на подушку и закрыла лицо руками. Как можно не сердиться, когда из тебя верёвки вьют? Всю душу мне вымотали своими запретами! Ладно, раз Лада не может ослушаться своего странного доктора – пускай так и будет. Не буду ей докучать. Но вот из Владислава Ивановича уже всё вытрясу, и пусть только попробует хоть что-нибудь, хоть малюсенький факт от меня утаить!

– Хорошо. – Выдохнула я. – Сказали не говорить – не говорите. Но вот что мне объясните: почему вы вчера не принесли мне зеркало?

– Я… – Лада открыла рот от неожиданности.

– Ждала вас, выглядывала, а вас всё не было и не было.

– Вчера, когда я вышла от вас… тяжёлого пациента привезли, пришлось до поздней ночи с ним сидеть. – Оправдывалась девушка. А мне стало неловко из-за своего поведения. В самом деле: Лада здесь трудится, и я у неё не одна такая. Зато наверняка, самая требовательная.

– Простите, я не подумала, – почти шёпотом проговорила я.

– Да что вы. Это я вас обнадежила, и не исполнила обещанное.

– И что с тем тяжёлым пациентом?

– Ничего… умер вчера, – печально сказала Лада.

– Ой…

– Чего уж теперь. Его было не спасти, я старалась больше его страдания облегчить. И Господь забрал его. – Лада немного помолчала и добавила: – И хоть знала, что не жилец, но всё равно плакала потом. Шла домой и плакала… а я здесь рядом живу. Ещё луна вчера такая круглая и грустная была, будто знала, что душа к Богу полетела, и дорогу ей освещала.

– Да, пути Господни неисповедимы…

– У каждого – свой путь, каждый проживёт, сколько ему отмерено. Вот у вас другой путь, вам ещё много дел сделать нужно, потому вы и живёте, и на поправку идёте.

– Вы так считаете?

– Я уверена! У вас светлое будущее, потому что вы сами светлый и добрый человек – это сразу видно.

– Какая вы чудная, – я посмотрела в огромные синие Ладины глаза и улыбнулась.

– Это почему? – не то смутилась, не то обиделась девушка.

– Откуда же вы такая? Просто ангел – не иначе.

– Скажете тоже, – щёки сиделки зарделись.

– Любой, кто хоть минуту с вами общался, это подтвердит. Вы – чудо расчудесное. И кто у вас родители?

– Ой, мама моя умерла несколько лет назад. Она меня очень любила и баловала. – Лада тяжело вздохнула. – Её не хватает. Она болела очень, и меня тётушка двоюродная к себе забрала, чтобы я тоже эту болезнь не подхватила и не умерла. Так я и живу с тётушкой, вернее, теперь она со мной… Я даже не успела с мамой попрощаться, меня не пустили, а её в закрытом гробу хоронили. Уж не знаю, какая зараза с ней приключилась.

На глаза девушки навернулись слёзы.

– Не плачьте. Маму не вернуть уже. Уверена, она была замечательным человеком, раз такую добрую, отзывчивую дочь воспитала. – Попыталась я подбодрить Ладу.

– Она была самой лучшей! – Лада смахнула слезинки рукой. – А теперь вот и тётушка заболела. А она – единственный родной человек, который у меня остался. В лечебницу она ехать отказалась, приглашали к ней доктора – и его она видеть не захотела. Только меня к себе подпускает, всё боится, что её отравит кто-нибудь чужой. Я за ней и смотрю, и сюда пошла – опыта набраться, потому как, совсем не знала, как за такими больными ухаживать. Теперь вот немного научилась. И здесь работаю, и бегаю к тётушке несколько раз в день, боюсь не укараулить…

– Сколько же тебе лет, девочка моя?

– Несколько дней назад девятнадцать исполнилось.

– И как же тебя допустили до такой работы? Это же…

– Меня не хотели пускать, но рабочих рук не хватает, а это не самая лучшая работа в мире. Не для каждого она. Сестёр особенно не хватает. Владислав Иванович закрыл глаза на мой возраст, ведь я вдова уже… – девушка тяжело вздохнула.

– Как?! Почему так? – изумилась я и даже приподнялась в постели от неожиданности.

– Муж мой умер полтора года назад от горячки, и тётушка тут же разболелась от переживаний за меня. Я забрала её к себе. Теперь живём с ней вдвоём, одни мы друг у друга остались. И меня иногда переполняет такой страх, что её не станет. Первое время ночью бегала – проверяла, дышит ли она. Теперь привыкла, знаю, когда приступы – они в одно и то же время обостряются, и стараюсь быть с ней рядом в эти минуты. И здесь я уже многому научилась, хоть меня и долго к практике не допускали. Но я быстро всё схватываю, Владислав Иванович даже хвалил меня. Потому и взял, сказал, у меня талант к медицине, сказал, дальше учиться мне нужно, а когда уж теперь учиться…

Я внимательно посмотрела на Ладу: милая, красивая, нежная девушка, светлая и лицом, и душой, и столько несчастий на неё свалилось. Ей бы снова замуж выходить, да семейное гнёздышко вить, а она гнойные раны обрабатывает да судна из-под больных выносит. Разве это справедливо?

– Ладушка, милая, сколько всего с вами приключилось!

– Да я разве жалуюсь? Значит на то воля Божья, мне не в чем его упрекать. У каждого своя судьба, у меня – вот такая. Ой! Заболталась я с вами, как всегда. Пойду, а не то Владислав Иванович сердиться будет. – Лада поспешила к выходу.

– Постойте!

Девушка обернулась.

– А зеркало как же?

– Зеркало…– Лада задумалась, – А давайте вы помоетесь после обхода, я вас причешу – и тогда поглядите, какая вы красавица. Мне сейчас ещё к одному пациенту нужно, и потом к тётушке бежать. Но обещаю, сегодня вы себя необыкновенную увидите. – Дверь за сиделкой захлопнулась.

Как же, красавица я, конечно. Особенно сейчас – с немытыми волосами, синяками и ссадинами. Может и не нужно на себя смотреть? Вдруг я разочаруюсь? Нет! Непременно нужно! Иначе я не вынесу этих мук любопытства. Скорее бы уже.

Я снова, но теперь более пристально, оглядела свою всё так же практически пустующую палату. Неужели за столько дней моего пребывания здесь не нашлось ни одного больного, которого можно было бы ко мне подселить? Или они принципиально не кладут вновь прибывших к умирающим? Странно осознавать, что совсем недавно я была на волоске от смерти, лежала на этой самой постели, истекая кровью, в бреду и холодном поту, с криками и стонами. И совершенно ничего этого не помню.

Всё же интересно, какая я? Голос у меня кажется совсем не молодым, он такой противный, скрипучий, как у насквозь прокуренной древней старухи. Но всё же, не хочется верить в это, возможно, из-за моего состояния я не могу говорить своим привычным голосом, и почему-то кажется, что он у меня совсем не такой, каким я его слышу в данную минуту. С нежным тоном Лады не сравнить, само собой. Но и не так ужасен, на самом деле.

Я осторожно откинула одеяло – мне невыносимо захотелось, наконец, подняться с постели, не смотря на все запреты и страхи. Опираясь на трясущиеся, но крепкие руки, я медленно приняла сидячее положение и глубоко вздохнула – с таким трудом мне это далось! Скрюченная и немного измотанная проделанными действиями, я перевела дух и продолжила попытки подняться на ноги и принять вертикальное положение, изо всех сил пытаясь не обращать внимания на боль. Это удавалось не в полной мере, но моё желание встать оказалось сильнее боли.

Спустя некоторое время, показавшееся мне вечностью, я всё-таки почувствовала твёрдую поверхность под своими ступнями. С силой вцепившись в железные прутья изголовья кровати и, сделав последнее усилие над собой, над своим непослушным телом, я поднялась на ноги. На свои собственные дрожащие от слабости ноги! И в этот момент ощутила такую непередаваемую радость и даже гордость за себя, какую испытывает мать, видя первые шаги своего чада. Широкая улыбка расплылась на моём лице, а на глаза навернулись слёзы. Я смогла! Я такая умница! Значит, права Лада – я и вправду сильная. И не нужно жалеть себя, наверняка, я и не на такие подвиги способна при желании!

Аккуратно опираясь о давно не беленую стену и тихонечко, опасаясь потерять равновесие, переставляя ноги одна за другой, не отрывая их при том от пола, я доковыляла до окна.

Выглянув на улицу, я обомлела. Боже праведный! Я и не представляла, какая красота таилась совсем рядом с моим маленьким миром, ограниченным размерами жёсткой железной кровати. От представшей перед моим взором картины у меня слегка закружилась голова, и я старательно, чтобы не упасть, упёрлась в подоконник. Какое буйство красок в этом, обжигающем взгляд, многообразии открытых навстречу солнцу бутонов! Какая свобода и лёгкость в каждом взмахе крыльев, в каждом звуке переливистых птичьих голосов! Какая невозможная, бесконечная глубина в каждой точке ярко-голубого, наполненного золотистым светом неба! Как же там хорошо, в пылающем, манящем летнем дне! И пусть мне позволено лишь издали, затаив дыхание, любоваться всем этим великолепием, я искренне рада и такой малюсенькой возможности.

Я словно была в заточении много-много лет, и, наконец, вырвалась на волю, и едва не опьянела от свежего, дурманящего аромата лета. Это запах самой жизни, запах силы и борьбы. Я закрыла глаза и почувствовала, как эта сила наполняет меня изнутри, врывается в моё тело, исцеляя все недуги. Вот о чём говорила тогда Лада! И откуда она может всё это знать? Я расправила плечи и подняла руки навстречу солнцу, принимая его драгоценный дар. Я больше не чувствовала слабости и боли, мне не хотелось думать о смерти, о болезни и потере памяти. Снова молода, красива и наполнена жизненной силой! И даже немного… счастлива?

Глава 3

– Замечательно! Просто замечательно! Вы, право, с каждым днём всё больше удивляете меня, Нина Сергеевна. – Видно было, что доктор искренне поражён и обрадован моими успехами. – Ну, это ж надо: два дня назад и глаз открыть не могли, а сейчас по палате расхаживаете, как ни в чём не бывало! Ваша воля к жизни поистине несокрушима!

– Благодарю, Владислав Иванович, за добрые слова. – Улыбнулась я, переполненная гордостью за свои достижения.

– Вы тот редкий пример пациента, историю болезни коих надо в энциклопедии вносить! – не унимался с похвалами Владислав Иванович. – Я не припомню такого за свою многолетнюю практику. Да, были, конечно, те, кто после тяжёлой болезни выздоравливал, постепенно, но верно шёл на поправку, но, чтобы так быстро! Поразительно! Восхитительно!

– Это всё ваша Лада – её заслуга. У неё и правда – способности, не знаю, дар какой-то необыкновенный. Одно её присутствие лечит любые раны, и телесные, и душевные.

– Вот тут я с вами согласен, Нина Сергеевна. Есть в этой девочке что-то особенное, потому и взял её после некоторых раздумий. – Доктор пригладил свою острую бородку. – Но без вашего стремления жить и у Лады бы не получилось вернуть вас с того света, уж поверьте. Но, как говорится, если больной желает жить – медицина тут бессильна.

Доктор громко рассмеялся, но, увидев мой серьёзный и строгий вид, изменился в лице. Он тяжко вздохнул, и, слегка наклонив на бок голову, спросил:

– Я полагаю, вам не даёт покоя ваша амнезия? То есть, потеря памяти?

– Вы верно полагаете, Владислав Иванович, – всё с тем же серьёзным видом подтвердила я. – Я знаю, что за кровотечение у меня было, и хотелось бы знать причину.

Владислав Иванович внимательно осмотрел меня с головы до ног, снова тяжело вздохнул и произнёс, глядя куда-то в пространство палаты:

– Знаете, значит… – он почесал затылок, – Ну что ж, да – было маточное кровотечение, и весьма сильное, да ещё и травма, которая возможно, всё это и спровоцировала.

Я вся превратилась в слух, жадно пытаясь ловить каждое слово, сказанное доктором.

– Вас сбила повозка на мосту, – продолжил он, совершенно не обращая на меня никакого внимания, будто рассказывал всё постороннему человеку, находившемуся в тот момент в палате вместе со мной и доктором. – И этому есть свидетели. Как это всё произошло – не известно, но… – Доктор замолчал.

А я стояла и не смела проронить ни слова, дожидаясь, пока Владислав Иванович сам не расскажет всё, как было, как он знает.

– Было одно обстоятельство… – доктор отвернулся, и в который раз сделал глубокий-преглубокий вдох. – Вы были в положении…

Что он сказал? В положении? Я почувствовала, как земля уходит у меня из-под ног, вся моя волшебная сила мгновенно улетучилась. Я не верила своим ушам. Такого просто не могло быть! Больше не имея возможности так же крепко стоять, я рухнула на кровать. Перед глазами всё поплыло, я стала задыхаться, тщетно ловя воздух ртом. Я полностью утратила ощущение реальности.

Резкая боль и жжение от пощёчины нежданно вернули мне способность слышать, видеть и дышать.

– Спасибо, – едва шевеля губами, проговорила я.

– Вот потому, вам и не рассказывали всей правды, милая моя, – держа меня одной рукой за подбородок, а второй делая непонятные движения перед моим лицом, сказал Владислав Иванович.

– Да, спасибо, – повторила я.

– Как вы себя чувствуете?

– Не знаю…

– Голова не кружится? – Владислав Иванович поочерёдно широко открыл пальцами мои веки, наклонил мою голову влево, потом – вправо. – Шума в ушах нет? Звёзды перед глазами не мерцают?

– Нет, всё в порядке, – еле слышно произнесла я, хотя о каком порядке могла идти речь после всего услышанного?

– Вы готовы слушать дальше, или мы отложим разговор на следующий раз? – спросил Владислав Иванович, наконец, убедившись, что я правильно реагирую на внешние раздражители.

Я утвердительно кивнула и выдавила из себя:

– Сейчас!

– Что же. – Владислав Иванович проникновенно заглянул мне в глаза, и этот взгляд не сулил ничего хорошего. Он набрал в грудь побольше воздуха, будто без этого не было совершенно никакой возможности говорить страшную правду. – Должен вас огорчить, Нина Сергеевна, всё закончилось весьма и весьма печально… срок был немаленький… в общем, вы потеряли ребенка.

В комнате повисла гнетущая тишина, и я услышала, как моё сердце бьётся, как раненная пташка, о мои виски. Невыносимая тоска паутиной опутала душу, поглотила разум. Меня снова сбили с ног, как в ту несчастную ночь на несущейся с огромной скоростью колеснице, только уже здесь, в больничной палате, на глазах у седого врача, который и помочь-то ничем не сумеет. Разве так бывает в жизни? Разве могло такое произойти со мной? Я с ужасом в глазах взглянула на Владислава Ивановича, и мне нестерпимо захотелось ударить его за то, что своими словами он причинил мне боль. Но я, конечно, не посмела. Хотела правду – вот она: горькая, убивающая, но такая, какая есть; сухо, без эмоций рассказанная, как вполне обыденная история.

– Сам плод, к сожалению, найти не удалось… – Изрёк доктор и внимательно посмотрел на меня, нахмурив белые брови. – Вы понимаете, как вам повезло, что вы сами живы остались?

Нет! Я ничего не понимаю и совершенно не хочу понимать! Я думала, эта беседа позволит найти ответы на мучающие меня вопросы, а получилось наоборот – вопросов стало ещё больше. В голове был полный туман.

– Вы слышите меня, Нина Сергеевна? – строгим тоном спросил доктор.

– Да…

– Я сказал, что вам невероятнейшим образом повезло выжить после всех этих… трагических событий.

– Повезло… – безропотно повторила я.

– Именно – повезло! Вы просто в рубашке родились.

Да уж… В рубашке… Я – родилась, и выжила, и живу сейчас, а мой несчастный ребёнок – что с ним? Куда он исчез? Он умер? Он умер…

– Вам по-прежнему никакие образы, имена, в голову не приходят? – Прервал мои размышления Владислав Иванович.

– Мне? Нет…

– И нечего не вспомнилось? Ночь, мост, удар? Какие-нибудь яркие события из жизни до этого несчастья?

– Нет, ничего… – проговорила я растерянно.

– Что же, – озадаченно произнёс доктор, – Приходили из полиции на днях, интересовались вами и событиями, с вами произошедшими.

– Из полиции? – А я думала, меня уж больше нечем удивить. – Зачем?

– Затем, Нина Сергеевна, что совершено преступление: вас сбили, в результате вы получили серьёзное угрожающее жизни состояние и потеряли ребенка. И неизвестно, как дальше сложится ваша судьба.

– Не понимаю. – Я схватилась руками за голову. – При чём здесь моя судьба?

– Ах! Нина Сергеевна, Нина Сергеевна! Вы думаете, подобные события могут пройти бесследно?

– Нет, я решительно ничего не понимаю.

– Что же, это нормально. У вас шок. Сейчас дам вам успокоительное – полежите, отдохните. Осмыслите всё услышанное. Возможно, что-то начнёт вспоминаться.

– Этот полицейский ещё придёт, я правильно поняла? – спросила я, сама, не понимая, зачем. Ведь мне не особо был интересен ответ.

– Уверен, что обязательно посетит вас в ближайшем будущем. Как только вам будет, о чем ему поведать, а пока… пока – ложитесь отдохните. Остальное, с вашего позволения, обсудим завтра. – Доктор засобирался дальше на обход.

– Постойте, выходит, вы ещё не всё мне рассказали? – ровным голосом задала я вопрос, словно моя способность к удивленному тону незаметно для меня самой испарилась.

– Хм… Не то чтобы не всё, говорить об этом преждевременно без дополнительных исследований и осмотров. – Озадаченный не то моим спокойным произношением, не то сутью вопроса сказал Владислав Иванович. – К великому сожалению, в нашем небольшом городе нет возможностей для этого, но у меня есть знакомый и очень талантливый профессор медицины в Москве – он может помочь в таком сложном деле.

– Я всё же не поняла, в каком именно деле?

– В обследовании вас на предмет возможности в будущем рожать детей.

– А что… с моей способностью?

– Поймите, манипуляции, к которым нам пришлось прибегнуть, чтобы остановить угрожающее вашей жизни кровотечение, как бы вам сказать… небезопасны и с высокой вероятностью приводят к бесплодию или невозможности вынашивания…