Под маской зла

– Ладно-ладно, я вот не ел ничего с утра, слюной захлебнусь – и ищи себе новый эскорт, – отпустил его руку Берн.

– Так купи себе хоть каши-малаши, денег я тебе уже дал вон чуток. На кой мне эскорт, который на ногах не стоит с голодухи?

– Этот на ногах не стоит с «выпивухи», – посмеивался трактирщик.

– Выпьем вот, чтоб у всех всё стояло! Ну, кроме женщин, – поглядел цверг на улыбающуюся пьяную златовласку. – А что с шахтой стряслось-то? – повернулся он снова к мужчинам. – У нас, гномов, это большая беда, если какие-нибудь кобольды шкодить начинают, обвалы устраивая.

– Это уже лорда заботы, – отпил своё пиво рыжий мужчина.

– А ведь наш Бернхард когда-то служил в страже и даже имел звание капитана, – напомнил как бы невзначай трактирщик.

– Экс-капитана уже. Как был, так и сплыл… – фыркнул тот, – что теперь вспоминать? За мемуары засесть на четвёртом десятке жизни?

– Гномы вот несколько веков могут жить! Четвёртый десяток – это что! Так, детство какое-то, – махнул рукой цверг.

– Теперь, когда из запоев своих на свет божий выплывает, только на дуэлях, как наёмник, дерётся. Или эскортом телеги туда-обратно сопровождает недалеко, от разбойников да от волков защищая, – закончил хозяин заведения. – Впустую тратишь свой потенциал, Берн.

– И что теперь? Повеситься от радости или с горя? – развёл зеленоглазый усач руками.

– Самоубийство – грех! – пригрозил пальцем гном. – Вотан накажет. Ну, и Хель там добавит ещё.

– А спаивать местных девиц не грешно? – потянулся Берн забрать медовуху у девушки.

– Питный мёд – благость богов! – хлопнул его по руке Аргон. – Они дали смертным брагу, чтобы жить стало лучше и веселее!

– Устроит тебе Атьен «повеселее», – покосился Берн на компанию лесорубов. – Будет тебе «благость»…

– Да ну его, мы уж с неделю не вместе, поссорились, – заявила блондиночка. – Он вёл себя грубо, был на взводе… Словно я ему что-то должна.

– Ты ж моя бедненькая, иди пожалею, – обнял её гном, и девица к нему и вправду прижалась, прильнув щекой к плечу.

– Всякое видел, такого не видел, – покачал головой Берн и отхлебнул ещё крупный глоток пива из кружки.

– Мы, цверги, между прочим, лучшие в мире любовники! – заявлял Аргон.

– Да что вы говорите, – с кокетливой улыбкой оглядывала его девица.

– Век пива не видать! – заверил гном, распивая вместе с ней медовуху. – В общем, я тут как раз в поисках эскорта. Иной раз песни кому не понравятся, или кто-то по пьяни решит, что я чужие пою, – закатил цверг глаза. – Охрана не помешает. Лук и стрелы в ближнем бою не помощник, хотя есть при мне одна головоломка, – пошарил он по карманам.

– Ой, давай без загадок, – покачал головой Берн и пожмурился, словно мыслительные процессы слишком напрягут его голову в нынешнем, находящемся явно где-то на полпути к опохмелу, состоянии.

– Давай, усатый, плесни-ка мне рюмочку вон той наливочки, – обращаясь к трактирщику, указал гном на одну из багряных бутылей у того за спиной на дальнем стеллаже.

Входная дверь трактира отворилась и в заведение зашла особа из рода зверолюдей. Наполовину кошка, наполовину женщина в цыганском красно-чёрном платье, видневшемся из-под накидки. Представительница народа фелинов была с красивыми серьгами и головным убором в виде треугольной косынки «дикло», закрученной на концах и завязанной на затылке, украшенной бисером, бусинами и металлическими побрякушками, и в поблёскивающем монетном ожерелье.

– Ты ж смотри, какая киса! – присвистнул Аргон, поправляя свою шляпу и приглаживая бурые кудри.

Цыганка уселась за столик, пододвинув к себе пустую тарелку, поглядела по сторонам и первым же делом начала прятать в левый рукав платья столовую вилку быстрым, но ловким движением. После чего проделала с ножом то же самое и, гневно, всплеснув руками, спросила, оскалившись и сверкая жёлтыми глазами, почему ей до сих пор не удосужились принести приборы.

– Ну, сейчас начнётся… – глядя на это, проговорил Берн. – Пора допивать да сваливать, пока всякая заварушка из-за воров не началась.

– Да куда ж ты денешься, когда разденешься, – усмехнулся цверг. – Пойду объясню этой кисе, что красть – грешно! – так и не глотнув наливки, спрыгнул он с мягкого, обитого чёрной кожей сидения близ стойки. – А ты пока тут посиди, радость моя, подожди. Да пребудет благословление Фрейи с тобой! – взял он девушку за руку, накрыв сверху второй ладонью и нежно похлопав.

– Так лорд, говоришь, вырубкой леса заинтересовался? – развернулся и Берн вслед за ушедшим гномом, обращаясь, по всей видимости, к златовласке на углу стойки.

– Где можно рубить, где нельзя… Охотничьи угодья там разные, чтоб не исчезли… Куда отправлять древесину потом… – лениво отвечала та, потягивая свою медовуху и ревниво косясь на Аргона, подсевшего к цыганке-фелину.

– Сударыня! Ваши глаза такие красивые и выразительные, – заперебирал крепкими пальцами Аргон по струнам своей лютни, влюблённым взором глядя на особу с кошачьей головой. – Они словно две большие луны, ярко взирающие с небес!

– Ох и хитрюга же вы, незнакомец, – протяжным «мяукающим» голоском произнесла та.

– Вот заливает, сукин сын, а! – оборачиваясь на них, качал головой Берн. – Охмуритель года ни дать ни взять.

– А что, и на это дело теперь конкурсы проходят на ярмарках? – протирая бокалы, бросил на него взор Ганс. – Что? – поймав ответный взор под скривившимися бровями, уточнил он. – Я во время праздников здесь делом занят, наплыв клиентов, мне не до соревнований на толстого хряка, большущую тыкву и самый уродливый помидор, похожий на харю тётушки Харли, – посмеялся он, а вместе с ним и Бернхард.

– Отца и дядю в шахте при взрыве ранило, настоящий хаос творится, – восклицал тем временем прибывшему лорду Петрус, да так, что было слышно даже у стойки.

– Взрывоопасные газы, горючие смеси, вспыхнувшая сера… Разное случается, – спокойным тоном ответил аристократ. – Я привёз лекарства и мазь от ожогов, всем пострадавшим помогут, – заверил он. – Только, думаю, шахту придётся пока закрыть на время, чтобы не рисковать больше местными. Верховный судья Хашгаузен уже прислал распоряжение не допустить повторных происшествий в связи с несчастными случаями и гибелью людей. Его, видимо, родственники жертв уже закидали письмами. Хорошо не камнями. Пришлю рабочих, экспертов по шахтам, они со всем разберутся.

– Экспертов? – озадаченно уточнил один дровосек с вытянутым лицом и длинными каштановыми волосами на прямой пробор.

– Я в этом деле не то чтобы сильно понимаю, – признался лорд. – Доверяю профессионалам. Тем, кто всю жизнь этому посвятил и дока в рудокопных делах, снабжении, оснащении, организации труда в тоннелях. Нужны знатоки, кто сможет заверить, что все балки надёжны, а в глубине не содержится едких и горючих веществ. А то потом вновь одна искра от удара киркой и… Дело нередкое, бывают такие трагедии в наших тоннелях. Мы всё поправим. А настоящий хаос – это когда маленькие и незначительные явления, казалось бы, никак меж собою не связанные, начинают складываться вдруг в большую и единую картину глобального ужаса. А сделать с катастрофой уже ничего нельзя. Вот истинный лик Хаоса. С опорами шахты же мы разберёмся. Эксперты подскажут причину, не стоит паниковать преждевременно.

– А лесопилка? Который год уже просим организовать, – поинтересовался ещё один из компании дровосеков.

– К концу года планирую собрать совет, где будут обсуждаться планы на ближайшие лет пять. Так что обещаю рассмотреть вашу просьбу со всей серьёзностью, – сказал на это ему лорд.

Рыжий усач же заметил, что за лордом, помимо него, пристально наблюдает ещё один посетитель трактира. Явно давненько сидящий здесь в углу голубоглазый блондин осторожно пил душистый травяной чай из чашки, едва касаясь тонкими губами узорчатого борта, словно напиток его был ещё слишком горячий. Перед ним на тарелке поблёскивали обглоданные косточки от индейки – остатки недешёвой трапезы господина.

Светло-зелёный плащ с застёжками в виде золотых птиц прикрывал кожаные наплечники дорогого синего камзола со сложным переплетением узоров на груди. Под правым плечом – фамильная брошь с изображением волчьего профиля. На шее же поблёскивал амулет в виде нефритовой оленьей головы с раскидистыми рогами.

Пряжка на поясе длинноволосого аристократа была под стать застёжкам плаща, а уж высокие декорированные сапоги и вовсе выглядели самым дорогим элементом костюма. Подобные в этих краях не смогла бы купить даже знать, что явно в посетителе выдавало человека неместного, отнюдь не завсегдатая таверны. Он делал вид, что глядит либо в мозаичное окно, либо перед собой, но сам то и дело косил взор своих ярко-голубых глаз направо, поглядывая и прислушиваясь к тому, что происходит.

Худощавое телосложение и отсутствие оружия при себе говорили о том, что аристократ сей не воин, не наёмник и либо беспросветно глуп, что пустился в путешествие без средств к самозащите, либо чрезвычайно храбр, что ничего не страшится в дороге. А быть может, были у него и свои тузы в рукаве. По крайней мере, колоду карт с улыбкой хитрого лиса своими тонкими, украшенными парой изящных колец, пальцами он неторопливо и элегантно вращал, словно заманивая к себе за стол игроков с целью тех разорить. Как яркий хищный цветок, ожидающий доверчивую и наивную жертву, притягивая сладостным ароматом и блестящими капельками смертоносно-клейкого нектара.

– А это ещё что за «красавица» такая выискалась? – поинтересовался с сарказмом в голосе Берн у трактирщика. – Я проспал, что ли, когда этот златовласый приехал?

– К полудню. Похож на чародея, ты не считаешь? Картишки раскидывал. Кому гадал, с кем просто играл. Всех обирал, в общем. Не беден. Уж теперь-то так точно. Попросил лучшее жаркое из индейки и сезонное овощное рагу. Спрашивал, нет ли раков… – ответил Ганс.

– Раков?! – рассмеялся Берн. – В Далкастре?! Ох уж эта аристократия… Хоть бы вместо ухода за волосами и игральных карт географическую выучила для начала эта златовласка. Откуда ж мы в наших краях ей раков возьмём! Это к лорду вон, в Аргус, крупный портовый город! Там, поди, и раки, и омары, и ракушки с жемчужинами, и алый бархат на паруса для элиты… – поглядел он в сторону Берлиса. – Нет, ему реально гном кружку продал за десяток медяков? – развернулся мужчина к хозяину заведения. – Тут или одно, или другое, сам знаешь. Либо лорд умом тронулся, хрусталь от стекла не отличая, либо этот низкорослик даже дерьмо с подошвы продать способен как лучшее удобрение для посевов… – перевёл усач взор на посиделки гнома с женщиной-кошкой.

Тот собеседнице что-то увлечённо рассказывал, угостил выпивкой, судя по протянутой кружке, а та скрестила руки на груди и только фыркала, периодически закатывая свои жёлтые глаза на серенькой мордочке, сочетавшей в себе как звериные, так и человеческие черты.

– Так, стало быть, вы тут проездом? Путешествуете? И что же такая красавица совсем одна? Без эскорта, без мужа? – дивился цверг.

– Ой, муж… Объелся груш. Говорю как-то ему, что вот как встречу настоящего принца, сразу же его заарканю. А он мне такой: Ты, что, меня бросишь? А я в ответ: Брыть, да сразу же! – рассмеялась цыганка. – Только не говорите ему, если увидите. Вдруг до сих пор меня ищет. Я-то сказала ему, что вышла воды принести. Он мне ещё такой: А вёдра где? А я ему: Я-то, брыть, откуда знаю, где твои вёдра? Где посеял, там и ищи. Он в ответ: «За водой-то без вёдер! Ну, а я ему: Ты меня ещё учить, брыть, вздумал, как мне воду домой тащить?» Ха-ха-ха! Славный малый. Бородатый такой, вечно с бутылкой в руке, даже если та давно опустела. На всё любил повторять: «У меня руки заняты!», ха-ха-ха. Не допросишься ничего сделать, ни помощи, ни ума.

– Не к лицу такой милой кошечке сквернословить, – отметил гном.

– Кошечке?! Да ты кого кошкой назвал? – нахмурилась, оскалилась и зашипела та, аж хвост трубой поднялся сзади из-под платья.

– Хей-хей, спокойно, красавица, – выставил ладони Аргон.– Я же любя, ласково. Ну, типа, «кисонька», не в смысле прям кисонька.

– Мы – фелины! Через «Е», смотри с птицами не попутай! – сверкала глазами собеседница.

– Спокойнее, сударыня, – призывал гном. – Давайте я вам сыграю на лютне что-нибудь романтическое? Сходите подышать свежим воздухом у окошка.

– Кошка?! – вновь оскалилась собеседница. – Опять начинается?!

Толстую входную дверь трактира в это время не без труда протолкнул внутрь длинноволосый юноша в военном кителе и кожаных перчатках. Он выглядел так, словно безнадёжно в пути отстал от своего господина. Почему-то Бёрн, оглянувшись и завидев его, сразу подумал, что это мальчишка – паж, оруженосец из свиты прибывшего аристократа. Не то Берлиса, не то того странного блондина в углу.

Однако же паренёк лет эдак четырнадцати с волосами оттенка хвои сел за ближайший столик, а вовсе не подошёл ни к кому из находящихся в трактире гостей. Даже не посмотрел в сторону лорда или странного картёжника. То ли обиду держал, то ли и вправду они были не знакомы. Посидев так какое-то время, юноша сообразил, что разносчиков и официантов здесь нет: не того уровня заведение, да и сам городок.

Надо бы подойти к стойке и что-нибудь заказать у трактирщика лично. Но сидящий в компании лесорубов Петрус, блондин-крепыш, решил подшутить над молодым гостем, который явно чем-то ему не понравился – то ли причёской, то ли длинной или даже необычным цветом волос – и подставил подножку. Споткнувшийся юноша еле ухватился за спинку ближайшего пустого стула. А потом, вскочив, едва не зашвырнул тем в обидчика.

Маленький, худенький, невесть как взяли в оруженосцы. Видать, за красивое личико, чтобы добивался хозяину лучших мест в подобных трактирах, подумалось покосившемуся на него Бернхарду, когда паренёк таки приблизился к стойке, читая доску с выжженным текстом меню.

Зато хозяйский короткий клинок при себе вон на поясе в клёпаных ножнах, подметил усач. Китель, как ему показалось, был такой, какой чаще носят юнги на флоте, нежели пажи рыцарей. Но за модой оглянувшийся на весь этот грохот Бернхард особо не следил и не знал всех тенденций в одежде нынешней знати и их придворных.

– Есть что-нибудь, что уже готово? – звонко поинтересовался мальчуган, доковыляв до трактирщика. – Чтобы не ждать. Я тороплюсь. Картошки печёной нет вот?

– Как же нет, готова, томится, – ответил хозяин заведения. – Полушка за картофелину и ещё полмонеты за добавку сливочного масла поверх.

– Ничего себе вершковое масло у них тут дешёвенькое! – поодаль проворчал изумившийся цверг-музыкант.

– Отличненько! – сверкая малиновым взором, облизнулся довольный мальчишка и хлопнул в ладоши. – А наёмники в городе есть?

– Типа этого? – кивнул трактирщик на Берна.

– Я уже занят, – ответил тот. – Один здесь? – удивился мужчина, оглядывая китель гостя.

– Почему один сразу? С конём! – гордо заявил зеленовласый паж.

Рыжий мужчина больше ничем у гостя не поинтересовался. Ему не было дела, кто он такой и откуда. Почему без сопровождения, без родных, без хозяина. Никаких отличительных гербов или брошей на наряде он не подметил, просто вернулся к осушению своей пинты светлого пива.

Когда паж расплатился и получил тарелку с крупной печёной картофелиной, в продольном разрезе которой вовсю таяло масло, и приборы, то направился вдоль левого края трактира. К столику, который как бы занял, когда только зашёл сюда. Там и сейчас было пусто. Уютное местечко на троих у первого же окна. Правда, сидеть там он, видимо, собрался в одиночку.

Но дойти до места ему было не суждено. Петрус снова выставил ногу, причём не заранее, а прямо уж наверняка, чтобы паренёк точно споткнулся. С криком падая, тот уронил, разумеется, всё, что нёс. Картофелина вылетела с тарелки, падая на грудь лорда Берлиса, перепачкав камзол. Сама посуда, рухнув на дощатый пол, разбилась на осколки. Вилка вонзилась в поверхность стола лесорубов, а ножик «приземлился» неподалёку, остриём направляясь в сторону знатного гостя.

– Блин блинский! Простите, – с пола заявил паренёк, пытаясь подняться, не зная даже, за какой хвататься ушиб: болели и лоб, и колено, и немного в груди, ведь он в падении стукнулся рёбрами.

– Как это понимать?! Это что? Покушение? – обомлел лорд, наряд которого принялись протирать и промокать салфетками его телохранители-рыцари.

– Никак нет, – замотал головой, потирая шишку над бровью, паж. – Расставили тут копыта… – пнул он ножку стула Петруса. – Сложно ноги убрать?!

– Сложно смотреть, куда идёшь, малыш? – усмехнулся тот.

– Мой малыш тебе в рот не влезет, – грубо ответил мальчишка.

– Да-а? – поднялся громила из-за стола. – Знаешь, я в этом мире не люблю только две вещи. Непогоду, потому что моя мать скончалась от лихорадки в грозу, и когда мне дерзят такие хлюпики типа тебя! – толкнул он пажа, так что тот опрокинул и рядом стоящий стул, и столик.

– Сила есть, ума не надо, ага, – поморщился юноша, кое-как поднимаясь.

– Я не понял, это ты меня тупым ща назвал? – поднял свои светлые брови Петрус и оглянулся на своих ребят.

– Даже не удивительно, что не понял, – криво усмехнулся паж.

– Да ты вообще хоть знаешь, кто я? – хорохорился громила. – К твоему сведению, поверенный самого лорда!

– Да хоть кошки драной, – сплюнул ему на башмак юноша.

– Эй! – возмутилась остроухая особа из рода фелинов.

– Это он сейчас и вас, и лорда самого оскорбил! – возмущался Петрус, повернувшись к женщине-кошке и оглядев остальных.

– Тут зубы выбили пажу, и тот упал без сил! – забренчал по струнам вскочивший с места гном, но видя, как на него злобно уставились дружки светловласого бугая, попятился к выходу. – И наш чудесный музыкант покинул вмиг трактир!

Пел он нескладно. То ли выпивка так повлияла, то ли перенервничал. Но голос его в тон нот, издаваемых лютней, не попадал. Может, потому и поспешил убраться подальше от происходящей разборки, чтобы его самого за фальшь не задело.

– Куда же он… – расстроилась у стойки та пьяная девица, которую ранее гном с собой туда притащил.

– Так и не взялся тачанку мою продавать, – сожалел трактирщик.

– Да куда он с тонущего корабля? Один трактир на весь город, Ганс. Вернётся ещё, никуда не денется, – заверил Берн, вслушиваясь в происходящее за спиной.

– А если сядет на первую же телегу и в другой город укатит? – спросил тот.

– Он ж меня нанял эскортом, – напомнил Бернхард.

– Так и ждёт снаружи. Как выйдешь, так и укатите. Вдруг он уже там с конём или с нанятой повозкой как раз окажется, – предположил трактирщик.

– Ну, стало быть, не судьба, – цокнул языком Берн, заглянув в свою почти опустевшую кружку, и с хищным взором стал изучать рюмку багряной ягодно-травяной наливки, оставленную Аргоном. – Если письмо от матери придёт, ты за меня так и ответь: мол, нашёл работёнку, поехал по городам музыканта сопровождать, скоро вернусь, расскажу, где что видел. Она любит слушать про разные города…

– Она ж по почерку поймёт, что не ты, – удивился Ганс.

– Так ты от себя напиши, дурья башка, – закатил глаза экс-капитан.

– У меня, сам знаешь, почерк хромает, – фыркнул трактирщик.

– Хромает у нас косой дядька Вукол и одноногая Карлина. Нечего на почерк свой наговаривать, – спорил с ним Берн.

– Да меня же за почерк из школы выгнали! Худший во всём городке! Как пить дать! Что ни напишу – никто не прочтёт. Будто алхимические трактаты на иноземном языке. Я сам его с трудом разбирал. Как курица лапой, – заявлял Ганс.

– За почерк… Нет чтобы за выпивку выгнать, – усмехнулся Бернхард.

– Думаешь, меня твой клинок испугает?! – тем временем позади них заметил ножны на поясе у пажа Петрус. – Да, может, это вообще муляж! Детская игрушка! – рассмеялся он, оглядываясь на остальных. – Я этого сопляка и голыми руками… – двинулся он вперёд.

– Да чтоб тебя… – разжав правый кулак, хлопнул Берн по столу. – Угомонились там!

– Да всё путём, экс-капитан, – оглянулся на него громила. – У нас важный гость, а эта малявка тут сквернословит. Надо просто уму-разуму малышню научить. Вытравить грызунов. Вредителей. Как говорится: мышка бежала, хвостиком махнула…

– Я тебе покажу мышку! – шлёпнул своей перчаткой его по щеке разъярённый паж. – Ща как дам больно!

Он коснулся пальцами опрокинутого столика позади, и древесина того будто бы «ожила». Снизу, приподнимая сквозь щели половые доски, проросли корешки, вдоль ножек разродился вьюн с позеленевшими почками, сверху начали появляться маленькие вытянутые листики.

Колючие стебли начали приближаться к сапогам крепкого дровосека. Тот выхватил с пояса свой топор, готовясь рубить и кромсать нерадивые побеги и любую другую ожившую древесину, возможно, даже с её создателем-чародеем, если потребуется.

– Ну, началось… – вздохнул Берн. – Опять какой-то молокосос под раздачу попал… – допив пиво, собрался он уже развернуться.

– Эй, – схватил трактирщик его за руку. – Не лезь и не вмешивайся. Тебя это не касается. Он заслужил за свой дерзкий язык. Может, нерадивый паж Берлису и принадлежит. А тебя вместе с ним стража скрутит. Ты у нас большой любитель дебош устраивать, что тебе было сказано от Ставрида в прошлый раз? А?

– Не ты ли мне тут напоминал о добродетелях, братец. Плёл о том, что надо вернуться, нести справедливость и всё вот это вот то самое… – прикусив губу, в оскале поглядел на него рыжий усач.

– Видишь, если лорд за него не заступается, значит, одобряет действия лесорубов, – подметил хозяин заведения почти шёпотом. – Ты думаешь, мне охота, чтобы они тут окна выбили или столы поломали? Но не время сейчас заступаться за какого-то молокососа, не обученного манерам!

– Да не могу я просто так сидеть, Ганс, когда громила мелюзгу всякую избивает… – процедил Берн. – Тут или одно, или другое: либо его калекой сделают, либо вообще здесь убьют. Мама всегда говорила: любой спор можно решить словами, а не дракой.

– Что-то не припомню, когда это ты не дракой здесь что-то решал… – покачал головой трактирщик.

– А я просто был непослушным ребёнком, – осушив рюмку, забытую гномом, закатал рыжий усач рукава и направился к бугаю.

По пути он подметил, что лорд с жирным пятном на камзоле наблюдает за готовящейся разразиться дракой. Цыганка выглядит весьма перепуганной. А от картёжника-аристократа и след простыл. Теперь на его месте уже сидела, вытягивая шею, чья-то сторожевая собака в красивом золотом ошейнике.

– У тебя, оборванца, денег не хватит новый наряд лорду оплатить, – заявлял Петрус.

– А ты давай-ка не будешь мебель казённую топором разносить, – опустил его вооружённую руку Берн, подойдя сзади.

– Этот шкед от горшка два вершка оскорбил меня и гостей, на ботинок мне плюнул, с вилкой и ножом на лорда бросился! – возмутился крепыш, отдёрнувшись. – Я этого просто так не оставлю.

– Смотри, Петрус, я дважды не повторяю, – пригрозил усач.

– А не то что? Пойлом изо рта меня окатишь, словно русалочка? Ты вернись к себе за стойку, экс-капитан, и не вмешивайся, – оценивающе поглядел на комплекцию попрошайки светловласый бугай.

– А не то двину тебе вот так, – крепко треснул коленом его промеж ног Берн. – И вот так, – схватив за короткие волосы, ударил усач его лицом по столу, отчего остальные лесорубы вскочили со своих мест.

– Возмутительно! – воскликнул лорд, отправившись со своими рыцарями прочь из трактира, спешно седлая снаружи коней.

Лесорубы набрасывались на Бернахрда то по очереди, то с нескольких сторон разом, но получали то кулаком по лицу, то ударом сапога в живот, отлетая подальше. Остальные не вмешивались, но с мест наблюдали за дракой. Большинству всё это явно не нравилось, но были и такие, кто явно радовался, что сегодня накостыляли заносчивой компании лесорубов.

– Я, пожалуй, пойду… – поднялась из-за стола цыганка, с кошачьей грацией, виляя бёдрами, почти бесшумно двинувшись к выходу.

– Эй! А деньги! – окликнул её трактирщик, но особа всё удалялась и удалялась, размахивая из стороны в сторону тёмно-серым хвостом, будто гипнотизируя.

И всё было бы для неё хорошо, вероятно. Удалось бы ушмыгнуть под шумок, не заплатив за еду и выпивку. Выскочить наружу, растворившись в ночи… Если б с рукавов её не посыпались с грохотом металлические приборы, которые женщина-кошка стащила со своего и некоторых соседних столиков в процессе своего пребывания здесь.

– Воровка! – раздалось после краткого затишья, когда вокруг все обомлели от этой картины. – Держи её! Хватай! – раздались голоса постояльцев.

Целой толпой, поднявшись из-за столов, местные деревенские мужики разного возраста и даже кое-кто из компании лесорубов рванули со всех концов трактира к порогу в её сторону. Первого, кто собрался схватить её, за руку укусил серый пёс, оттащив от женщины-фелина.

Зверь вскочил на пол, ощетинился, оскалил клыки и злобно зарычал, сверкая недобрым голубым взором, никого не подпуская к даме из рода фелинов, лая и готовясь броситься на любого, кто приблизится. Рядом стоящих вдруг пронзило звуковой волной. Это цверг, ударив по лютне, заставил всех схватиться за уши и остановиться. А кто-то и вовсе, жмурясь и корчась, упал на пол, не вынося скрежета струн, по которым водил тот ногтями.