Клинок Смерти. Чёрная падь 2

Столешников переулок в Москве, в самом центре города, как днём, так и вечером был оживлённым местом и человек, попадая в этот небольшой отрезок перемычки улиц Петровки и Большой Дмитровки, получал соблазн потратить деньги в магазинах и ларьках буквально стоявших на каждом шагу. Чистильщики обуви, табачный магазин, кондитерская, комиссионка, меха, книжный, ювелирный и ряд других десятков магазинов в небольшом переулке создавали картину, какой-то улицы не похожей на улицы Советской Москвы. В воздухе носился запах движения денег.

Вечером подростки согласно веянию того времени, беря пример с жиганов носили кепки, сдвинутые на бочок и ножи в карманах. Девушки, ох эти девушки, пленяющее создание, трепали своими линиями тела, соблазняя сердца мужчин. Кокетливыми взглядами из-под длинных ресниц смотрели огоньками глаз на прохожих мужчин сквозь свисающие локоны волос шестимесячной завивки, притягивая к себе кажущейся доступностью.

Рассматривая витрины, Григорий прошёл до конца Столешникова переулка, на углу дома перешёл дорогу на другую сторону улицы и спустился по ступенькам в столовую Общепита, находящуюся в полуподвальном помещении дома.

Дом был построен на фундаменте из кирпича со сводным потолком подвала, что остался после пожара от сгоревшей церкви Воскрешения в Скоморошках после нашествия Наполеона, когда-то в стародавние времена в 1812 году. Затем церковный надел земли с остатками сводчатого фундамента взял под себя священнослужитель Беляев и дом надстроен был третьим этажом в 1873 году.

И каких только заведений в этом доме не было; И каток здесь рядом знатный был и трактир прелестный самый лучший в центре Москвы. Были здесь в этом доме меблированные комнаты «Версаль», которые оставили след нелестными отзывами горожан и в дальнейшем после 1917 года переименованы новой властью в гостиницу «Спартак». Помнится, в подвальном помещении даже оптический магазин торговал, «Милк и сынъ».

В 1924 году здесь находилась редакция шахматного журнала «64», издательство по физкультуре и спорту, а также театральная студия имени М.Н. Ермоловой. Потом уже магазин продуктовый хулиганил своей безнаказанностью.

Ну, а далее открыли столовую дневную, в которой к вечеру ближе и водкой и кружкой пива не брезговали торговать.

Столовая представляла собой два зала, с беленым сводчатым потолком арками. При входе была гардеробная. Курить там строго не разрешали, но народ это поставил на горькую правду. Кушал трудовой народ в свой обеденный перерыв, а вот под вечер вся эта кутерьма превращалась в пивную. Дым от папирос стелился по залу, где некоторые из посетителей сидели в помещении без рубашек, только в майках нательных из-за духоты. Места в пивной были все сидячие, столы деревянные сдвинутые между собой и лавки длинные не всегда под вечер вымытые.

Мест не было свободных. Григорий огляделся по сторонам, заметил в самом углу зала, сидящего за столом человека, и с ним рядом место, занятое прислоненными к стене костылями.

Григорий подошёл к инвалиду и вежливо спросил:

– Потеснишься браток?

Мужчина по имени Иван сидел за столом с весёлым выражением пьяной радости на лице. Перед ним сиротливо, без закуски стояла ополовиненная кружка с пивом и, как Григорий заметил, ноги правой по колено у мужчины отсутствовало.

– А, что не потесниться? В тесноте, да не в обиде. Присаживайся мил человек, если не брезгуешь с калекой сидеть, – предложил инвалид.

Мужчина взял костыли, переставил их с другой стороны от себя. Григорий присел на стул, чемодан поставил под стол.

К столу подошла официантка, молодая, темноволосая девушка. Белый передник и кокошник на голове указывали на её принадлежность к обслуживающему персоналу.

Рая, так звали официантку, без эмоций проговорила:

– Слушаю вас. Что будем заказывать?

Григорий, выкладывая из карманов на стол пачку папирос и спички, спросил:

– А, что имеется у вас для страждущих?

Рая улыбнулась, чувствуя, профессиональным чутьём в Григории потенциального клиента их заведения, произнесла фразу уже более мягким голосом, перечисляя радости пивной:

– Пиво бочковое, раки отварные, баранки солёные, вобла сушёная.

Григорий, окидывая фигуру Раи озорным взглядом, сделал заказ:

– Пару кружек пива для начала, порцию раков, да и пяток баранок. Пока всё, потом посмотрим, как пойдёт, – заказал Григорий.

Рая записала заказ и, улыбнувшись Григорию, пошла к стойке заведения, скользя увертюрой между столами, показывая посетителям возможность своих бёдер резать миллиметры с хрусталём пивных кружек, стоявших на краю пропасти охмелевшей беспечности.

Инвалид, протягивая мозолистую руку Григорию, представился:

– Иван Фомичёв, гвардии сержант запаса.

Григорий в ответ пожал руку Ивану и произнёс с иронией в голосе:

– Григорий, тоже гвардии и тоже запаса.

И пошёл разговор у них хорошо, смешиваясь с монотонным шелестом звуков пивного заведения.

– Сам-то откуда будешь? Вроде на москвича не похож, – говорил Иван.

– Почему не похож? У меня что, физиономия соляркой перепачкана? – ответил с норовом Григорий.

Иван, рассмеявшись, продолжил добро:

– Нет, браток, лицо у тебя выглядит растерянным и простодушным. Такие лица у деревенских парней становятся, когда они в город большой приезжают.

– Верно, подметил, – развеселившись от точного замечания, ответил Григорий.

Рая принесла поднос с заказом Григория, сняла с подноса кружки с пивом янтарного цвета, на тарелке трёх раков с баранками вперемежку, поставила на стол и отошла к стойке обслуживания. Григорий отпил несколько глотков пива, поставил кружку на стол, отломил у варёного рака клешню, попробовал на вкус.

– А, ты с оказией здесь или принципиально?– продолжил разговор Иван.

Григорий улыбнулся и ответил:

– С оказией шёл к знакомому, он в Столешниковым переулке живёт, да только дома его нет, с работы видно не пришёл еще. Подумал, посижу, подожду пока его здесь. Раки ничего, вкусно с пивом.

Григорий пододвинул тарелку с раками к инвалиду со словами предложения:

– Угощайся, чего так гонять пиво, с раками вкуснее.

– Я одно пиво пью не, оттого что на закуску денег нет, а потому что пиво нельзя пить ни с чем.

Григорий ответил с иронией:

– Не может быть!

Иван почувствовал иронию в интонации Григория, но, не подав вида, продолжил:

– А, вот то-то и оно, что может. Меня ещё мой отец учил. Жидкость она должна проходить без препятствия, а еда забивает почки, тем более соль. Пиво это, как мочегонное средство. Ты ж от него во всю дуешь, когда наберёшься и остановиться не можешь. Конечно вприкуску-то оно вкуснее, но и вреда больше. И ещё когда пьёшь пиво и ешь, то жиреть начинаешь. Смотри, какой я худой. Пиво попью, а потом поем, но лучше сначала поесть, а потом пиво попить. Наука брат.

Григорий, слегка захмелевший, с улыбкой на лице слушал Ивана, подперев подбородок рукой, в которой дымилась зажатая пальцами папироса и, улучив паузу в поучениях Ивана растягивая слова, произнёс:

– Да, наука. Спасибо тебе, запомню. Это значит, чтобы почки не отвалились, лучше солёное не кушать, когда пиво пьёшь.

Иван повёл головой по сторонам, вынул из бокового кармана пиджака «чекушку» водки, посмотрел на Григория, спросил, молчаливо кивнув головой.

Григорий кивнул в ответ утвердительно и произнёс:

– А, «ёрш» не повредит здоровью?

– Ну, ты сказанул, « ёрш » не рыба, а разновидность напитка, – философски заметил Иван и, добавив в кружки с пивом водки, убрал «чекушку» в карман.

Григорий с Иваном чокнулись кружками с пивом, выпили « ерша » залпом, до дна.

– Молодец Григорий. Удивляюсь, что ты такой понятливый. Ну, про войну я тебя не спрашиваю, молод ты ещё, воевать, а вот служил ты, где? – начал обычный, пьяный разговор Иван.

– Давай ещё по кружечке, не возражаешь? – отвёл разговор в другое русло Григорий.

– Не возражаю, – мычал Иван.

Григорий поискал глазами официантку. За столами сидело много народа. Люди пили, курили, разговаривали. Вторая официантка по имени Фаина проходила среди столов, собирала пустые кружки из-под пива и тарелки на поднос, протирала столы. Григорий, ещё сильнее хмелея, таращил глаза на бёдра Фаины. Он попытался, как можно более нежным и трезвым голосом обратиться к Фаине:

– Красавица, будьте любезны, можно вас?

Фаина обернулась к Григорию и ответила кокетливо:

– Можно, только после работы.

Григорий вытянул губы трубочкой, поднял подбородок, многозначительно покивал головой и, повернувшись к Ивану, уткнулся носом в его нос, с папиросой во рту, развёл руками.

– А ты, что думал? Фаина девушка строгая. На работе, ни, ни, – авторитетно заявил Иван, подняв указательный палец на руке вверх.

Григорий спросил у Ивана шёпотом:

– А, после работы что?

Иван ответил ему, так же тихо:

– Спроси её сам.

Григорий повернул голову в сторону Фаины. К столу подошла Рая официантка. Григорий проговорил с полузакрытыми глазами:

– А после работы, что можно?

– А после работы можно выспаться. Как вам наши раки? – улыбалась сквозь пелену дыма добрая волшебница.

Григорий поднял голову на Раю и, начал было говорить заплетающимся языком:

– Я раком …, – замолк, икнул.

Рая прыснула смехом и строго сказала:

– Захмелел красавчик, может тебе щей подать?

Григорий поняв, что сказал, не очень правильно, попытался ещё раз перефразировать свою мысль:

– Тьфу ты, простите. Я с раками …

Рая открыто засмеялась и Григорий, потеряв надежду правильно высказать мысль, попросил Ивана:

– Ну, сам скажи, Ваня.

– Повторить, – коротко и ясно высказал суть мысли Иван.

***

Григорий вышел из заведения, за ним, ковыляя на костылях, вышел Иван. Они друг за другом поднялись вверх по лестнице и встали, облокотившись на перила у входа и инвалид, заботясь о новоиспечённом молодом друге, по отечески спросил:

– А, ты где остановился Гриша?

– Да я ещё не знаю где. Наверное, на вокзал поеду, там заночую. У меня ещё дело в Москве надо одно завершить, – плёл Григорий.

– Поедем ко мне, – предложил Иван, – у меня комната в коммуналке на Арбате. Шик просто. Живу один и диван есть для гостя.

– Да неудобно, как то стеснять тебя, – закатывая вверх налитые счастьем глаза, отвечал Григорий.

– Неудобно, когда с женой соседа на одной кровати вместе с её мужем лежишь. Думается, проснётся он, опохмелиться попросит. Отказать неудобно. Вроде, как родной, а деньги на него тратить жалко, – рассказывал Иван.

Григорий рассмеялся:

– Убедил ты меня, поехали.

Эпизод 2

1952 год. Осень.

Состав, прибывший со специальным грузом из Ташкента, стоял на железнодорожных путях вокзала в Москве, ожидая уточнение места разгрузки диспетчером. Казбек спустился по металлической лестнице паровоза на землю. Машинист Степан выглянул в окошко кабины и обратился к Казбеку:

– Сидоров, ты куда собрался? Скоро перегонять состав будем.

– Да, я быстро, – ответил Казбек, – сбегаю до вокзала. Мне посылочку передать надо. Человек ждёт. Я туда и обратно мигом сгоняю и вернусь.

Казбек быстрым шагом направился в сторону строений вокзала. Он перебрался через железнодорожные пути, подошёл к зданию и подумал:

«Спасибо тебе Сапожник, что предупредил меня. Значит, за мной уже хвост милиционеры пустили. Говоришь, про меня ещё не знают. На пару лет можно исчезнуть. Вот только со статьёй невинной пахать там будешь днём и ночью. Можно для солидности и круче навинтить срок. Сейчас, сообразим».

Казбек подошёл к группе колхозников, стоявших напротив постового милиционера, достал из кармана кулон на цепочке, сработанный из серебряной монеты с изображением кузнеца с молотом. На обратной стороне кулона, где должна быть надпись « Пролетарии всех стран соединяйтесь», буквы были стёрты и по кругу, вокруг герба выгравирована надпись « Жни и куй – базар фильтруй ». Казбек потянул за рукав колхозника. Мужчина обернулся на Казбека и спросил недовольным голосом:

– В чём дело товарищ?

Казбек расплылся в улыбке, изображая лицо добродушное, протянул кулон колхознику со словами:

– Купи на память о Москве, чистое серебро.

Колхозник с интересом посмотрел на кулон и, взяв его в свои руки, прочитал надпись, рассмеялся, спросил:

– И почём отдаёшь?

Стоявшие рядом с ним собратья по мелиорации сельского хозяйства обратили внимание на действия своего товарища и, заинтересовавшись весёлой надписью на кулоне стали разглядывать поделку, громко выражая свой восторг смехом.

– Не дорого отдам, – громко говорил Казбек, специально привлекая внимание милиционера, которому наскучило стоять, как фонарному столбу в одиночестве и он, скорее всего из любопытства, чем из-за рвения к службе подошёл к группе колхозников и, просунув свой нос через плечо крестьянина, пролепетал с вытаращенными глазами:

– Граждане, нарушаете! Что тут за торговля?

Колхозники замолкли. Казбек спокойно ответил постовому, специально накручивая ситуацию против себя:

– Вот, товарищи просят продать в память о Москве медальон.

Колхозник возмущённо ответил:

– Ничего я не просил, он сам ко мне подошёл и предложил купить медальон.

Казбек упёрся своей версией:

– Ты дядя, что-то не то говоришь. Это ты у меня увидел медальон на груди и спросил, не продам ли я его тебе на память о Москве?

Колхозник опять возмутился:

– Что ты говоришь? Вы не слушайте его товарищ милиционер. Врёт он всё, зачем мне его медальон? Да вот товарищи мои подтвердят, что я правду говорю.

Милиционер взял из рук колхозника медальон, осмотрел со всех сторон, прочитал внимательно надпись, задумался. Лицо его начало было расплываться в улыбке, но он спохватился и уже с серьёзным видом спросил Казбека:

– Это вы откуда взяли гражданин?

Казбек продолжал себя топить.

– Это моё, сам делаю и продаю друзьям.

Милиционер растерялся от такого наглого и откровенного признания и, не зная, как точно отреагировать на слова, произнёс:

– Ну, ты юморист, надо же такое написать, да ещё на монете. Да по тебе статья плачет.

Казбек разозлил постового не к месту сказанной фразой:

– Чистосердечно признаю свою ошибку,и больше не буду безобразничать.

– Ты, чего из себя дурака строишь? А, ну, пройдём в отделение и вы товарищи со мной. Свидетелями будете, – разошёлся постовой и взял Казбека под локоть.

Казбек, как бы нечаянно, выдернул руку и локтём ударил милиционера в подбородок. Милиционер отшатнулся, осел на землю, схватился рукой за подбородок. Удар казался с виду нечаянным и лёгким, но при этом была сломана челюсть постовому. Милиционер другой рукой пытался вставить свисток себе в рот и свистнуть, но боль от удара, перекосила рот у милиционера. Он застонал, так и оставив попытку, подать сигнал.

Рассмеявшись над действием милиционера, Казбек, подтрунивая над ним, проговорил с усмешкой:

– Ты свисток себе в другое место вставь, со спины, пониже поясницы. Свист будет называться высокохудожественным.

Милиционер разозлившись, сидя на земле, пытался достать из кобуры оружие. Казбек вовремя среагировал и поднял милиционера с земли за шиворот, затем поставив на ноги блюстителя порядка, поднял руки вверх со словами:

– Всё, всё, признаю свою ошибку. Иду за вами гражданин начальник, куда прикажите.

***

Не ожидал Казбек, что за использование денежных знаков в неправомерной форме статью переквалифицируют в семь лет лишения свободы, из-за сломанной челюсти постовому.

Эпизод 3

1952 год. Осень.

Григорий с инвалидом Иваном сидели на скамейке во дворе на Арбате у подъезда дома, находясь в состоянии алкогольного опьянения, разговаривали на откровенную и больную для Григория тему.

Иван теребил душу словом:

– Ты говоришь вот, что жизнь старую перечеркнуть хочешь. А может быть оно и лучше будет. Никто тебя трогать не будет, никто не будет помнить о твоём прошлом. Ну, почему ты так хочешь сделать, ты мне так и не сказал?

– Сказать не могу, – отвечал Григорий, – но совета прошу у тебя. Что надо сделать, чтобы чувствовать себя, как будто я виноват во всём?

– Да ты как не старайся, если тебя любят, то и помнить тебя будут таким, каким ты для любящих людей остался. Но заставить себя можно, провести черту между прошлым и будущим, чтобы через эту черту не возможно было перейти. Так, чтобы дотянуться было нельзя до высот при всём желании, – нёс околесицу Иван.

– Мне надо это сделать, иначе я всю жизнь с собой не согласен буду. Буду считать себя правым и правота моя, сожрёт меня. Мне надо виноватым стать и научиться прощать, понять до конца всю боль мою и страх людей, из-за которых я боль эту принимаю на себя, – само бичевал себя Григорий.

***

Во двор под арку вошли три человека. Один из них мужчина интеллигентного вида в плаще и шляпе нёс в руках портфель жёлтого цвета. Мужчину сопровождали двое спутников. Один из них приблатнённого вида, крепенький, одет в пиджак, на голове кепка, брюки и чёрные ботинки, по имени Семён. Другой, по кличке Дрозд, с военной выправкой, худой, в плаще, в руках держал трость.

Григорий смотрел на портфель прохожего и в памяти всплывали неприятные моменты его жизни. Он поднял глаза и узнал в человеке с портфелем Остроухова, немецкого переводчика.

Григорий схватил за руку Ивана со словами:

– Иван, видишь мужика с портфелем?

– Вижу, ну и что? – не понимая вопроса, ответил инвалид.

– Это немецкий переводчик Остроухов. По его приказу над матушкой моей полицаи издевались, – злобился Григорий.

– Да ты что Гриша? Какие полицаи? Ты о чём? Здесь Москва, всё причудиться может. Выпили мы с тобой хорошо, разговор душу теребит, фантазия пошла пьяная, – ответил Иван.

Григорий встал со скамейки и, сплюнув, сказал:

– Этого гадёныша морду, никогда не забуду. Жив остался. Иван иди из двора на улицу, найди постового, а я задержу предателя.

Иван на костылях вышел из арки на прохожую часть улицы. Григорий оставил чемодан у скамейки надвинул на лоб кепку. С папиросой в руке, опустив голову, вниз пошёл походкой сильно выпившего человека за тремя прохожими, направившимися в конец двора. Гнев и ярость проснулись в Григории от воспоминаний давнего эпизода в жизни матери.

Остроухов и его спутники прошли до конца двора, присели на скамейку. Григорий, пьяной походкой подошёл к ним и, склонившись перед лицом Семена, попросил прикурить:

– Извините, огонька не найдётся у вас?

Остроухов не узнал Григория. Спутник Остроухова по имени Семён встал со скамьи, достал из кармана коробок со спичками, протянул их Григорию. Дрозд поднялся со скамьи, отошёл на два шага в сторону. Семён нарочито вежливо, чтобы быстрее отстал от него пьяный, проговорил:

– Вот пожалуйте, прикуривайте.

Григорий прикурил папиросу, положил коробок со спичками к себе в карман.

Семён поднял кверху брови, вдруг каким-то шестым чувством угадав опасность и продолжая держать вежливый тон, произнёс:

– Вы, конечно, может быть, меня не правильно поймёте, но, по-моему, вы что-то забыли.

– Разве? Ну, и что я, по-вашему, забыл? – провоцировал Григорий и взглядом встретился с Остроуховым.

Семён почувствовал подвох, но гонор пересилил разум и он, уже в настоятельном тоне, продолжил:

– Товарищ, огонёк верните на Родину.

Семён протянул руку в ожидании возврата спичечного коробка, но Григорий обратился с язвительной улыбкой на лице своём к Остроухову:

– Простите, мы с вами нигде не встречались?

Остроухов встал со скамейки, попытался отойти от Григория, но тот перегородил ему дорогу, шагнув перед ним, затем быстро достал коробок, вынул спичку и, черканув ею о серу, зажёг огонь, поднёс его к своему лицу.

Глаза Остроухова сузились, лицо выражало страх. Остроухов, не двигаясь, смотрел на Григория.

– Помнишь меня? – спросил люто Григорий.

Остроухов ничего не мог вспомнить, так как прошло много лет и, тем более он Григория не видел в лицо тогда в автомобиле, подбитом в лесу, но движение со спичкой пробудило в нём смутную и неприятную ассоциацию и он, раздражённо ответил:

– Не имею чести знать вас молодой человек.

Остроухов попытался сделать шаг в сторону, но Григорий, выбросив из руки обгорелую спичку, схватил переводчика за руку и со словами ехидства и злобы, продолжал:

– Как же так? А, вы всё тот же цвет кожи портфеля предпочитаете, как и в войну?

Семён понял, что этих, двоих людей, что-то связывает, но всё это было не к месту, не вовремя и он попытался в угрожающей форме положить конец ненужной ситуации:

– Да вы молодой человек пьяны. Я попросил бы вас оставить нас в покое, иначе…

Григорий дерзко прервал Семёна:

– Что иначе? Может быть, Клаузе на подмогу позовёте? Ты, наверное, не знаешь, с кем дружбу водишь. Так я тебе расскажу.

Остроухов выдернул свою руку из руки Григория, рванулся в сторону арки. Григорий сделал шаг за Остроуховым, ударил своей ногой по его ноге. Остроухов упал на землю.

Семён схватил Григория за пиджак. Григорий встрепенулся, сделал шаг назад, локтем ударил Семёна по лицу со словами:

– На тебе, по соплям, чтоб не лез, куда не просят.

Семён отпрянул, схватился рукой за нос, из которого пошла кровь.

Во дворе две бабушки, сидевшие на скамейке напротив, встали и быстро юркнули в подъезд дома. Остроухов полз на четвереньках по земле.

Семён, рявкнул собакой:

– Дрозд, уработай фраера!

Григорий шагнул в сторону Остроухова, бросил слово с неприязнью:

– Куда? Стоять муха навозная.

Дрозд ударил Григория по спине тростью. Григорий на мгновение оцепенел телом, развернулся к Дрозду лицом. Дрозд нажал на кнопку ручки трости. Из набалдашника, снизу выскочило лезвие.

Григорий пьяно проговорил:

–Ох, ты какой, золотой по бокам серебряный.

Дрозд резко ткнул тростью в лицо Григорию. Обученный приёмам рукопашного боя десантник увернулся, перехватил трость рукою, ударил Дрозда кулаком, прямым ударом в голову. Дрозд увернулся, ответив Григорию ударами слева и справа, профессионально, по лицу. Григорий выдержал удар. Дрозд ногой ударил Григория в пах.

Григорий перехватил удар руками, ответил ударом ноги между ног противнику, затем подскочил к Дрозду вплотную, ударил с двух рук кулаками снизу под подбородок со словами восторга победы:

– На!

Дрозд упал. Остроухов полз на четвереньках, остановился и, обернувшись, крикнул вороной Семёну:

– Кончай его Семён.

Семён поняв, что отвязаться от парня нет возможности, пошёл на крайнюю меру вынул нож с выкидным лезвием.

Григорий пошёл к Остроухову. Семён нажал кнопку ножа, щёлкнув лезвием оскалившейся стали, сделал скачок вперёд кошкой голодной и ударил снизу в спину Григория, который, услышав щелчок, быстро развернулся, подставил руки перед ножом крест, накрест, остановив удар, и вывернул железо из рук противника. Нож упал на землю, а Григорий коленкой правой ноги ударил Семёна в пах, затем сверху кулаком по голове со словами:

– Что упырь, крови десантника захотел напиться?

Семён упал на землю на четвереньки, но протянув руку, поднял нож и продолжал упорно ползти в сторону Григория.

Остроухов поднялся, засеменил в сторону арки, споткнулся, упал, поднялся, прижался к углу арки спиной, засунул правую руку под лацкан плаща. Григорий догнал Остроухова, шагая большими прыжками, схватил его за шиворот.

Дрозд и Семён шли на Григория. Остроухов вынул из бокового кармана плаща пистолет, вывернувшись к Григорию лицом, нажал на курок. Григорий успел отбить рукой пистолет в сторону, отпрянув вправо. Пуля после выстрела полетела в сторону Дрозда и попала ему между глаз. Худой мужик завалился на землю. Григорий, держа Остроухова за лацканы плаща двумя руками, повернул голову к Семёну. Семён ударил ножом Григория в шею. Тот в свою очередь увернулся, и лезвие вонзилось выше ключицы в шею Остроухова, обрызгав Григория кровью.

Григорий отшвырнул Остроухова к стене, развернулся к Семёну лицом и начал методично избивать противника, наносил технически правильно выученные удары приёмов рукопашного боя десантника.

Семён медленно оседал и, теряя сознание, завалился на землю. Остроухов держался руками за шею, хрипя, пытался зажать рану, сползая спиной по стене дома на корточки. Григорий рывком руки выдернул нож из шеи Остроухова.

С пеной у рта, потеряв над собой контроль, Григорий потряс ножом над Остроуховым, неистово прокричал:

– Помнишь тварь село моё? Мать мою Прасковью, помнишь!? Как ты её нагишом в колодец при всём честном народе в воду кунал! Так она через тебя ослепла! На лоскуты порежу недоносок!

Григорий размахнулся ножом. Лицо его было искажённо от гнева.

В арку вбежал постовой милиционер. Засвистел в свисток. Григорий остановил свою руку, бросил нож на землю и стоял, замерев весь перепачканный кровью Остроухова. Милиционер, уже примастыривал наручники Григорию, когда инвалид Иван, на костылях проковылял из арки во двор, остановившись, с сожалением произнёс: