Клинок Смерти. Чёрная падь 2

– Не может быть!

Мальчик, не поняв иронии, приняв удивление Гриши за чистую монету, с видом знатока произнёс:

– Как не может быть? Очень даже и может быть. Чай горячий, горячее воздуха. Когда попьёшь, то после него, кажется, что и жары нет даже.

Григорий улыбнулся:

– Неси свой чай, давай испытаем.

***

Гриша сидел за столом, смотрел на горы и вспоминал своё село. Звягинцев по-отцовски пытал его, почему ему отказали в приёме в партию, но Гриша не стал ему говорить правду, сказал, что пока отложили решение.

Звягинцев чувствовал, что-то не ладное, но не стал мытарить душу парня. А, Гриша проработал пару недель и ничего не говоря, собрался и поехал в Ташкент. Он решил, что ему бояться нечего, надо выяснить, что там, у брата по жизни творится. Да, с другой стороны действительно, чего бояться? Внутри его сердца кровь клокотала от несправедливости; почему, он на ровне со всеми бил врага, поднимал колхоз, служил в армии и должен жить, не так, как ему хочется? И как так получилось, что Гоша под его именем живёт и годом рождения. Нет, никому говорить не надо, а, надо выяснить у брата всё глаза в глаза.

Гриша вспомнил добрых и разговорчивых людей на вокзале, которые ему подсказали, что город, где находятся шахты горняков совсем не здесь и до него ещё долго добираться, и он поехал дальше.

Гриша курил, когда мальчик принёс чайник и налил ему чая в пиалу.

– Спасибо дорогой, – подковырнул его Гриша, – а то бы я с голода умер. Сейчас чаю поем и пойду.

Мальчик, спохватившись, побежал в дом и вернулся с лепёшкой, лежавшей на деревянной дощечке, положил дощечку с лепёшкой на стол перед Гришей со словами доброты:

– Кушайте на здоровье, пожалуйста.

Гриша отпил чая, откусил лепёшку и спросил:

– Мне бы узнать, как найти дом пять по улице Ленина.

– Сейчас я деда позову, он вам всё расскажет, – ответил мальчик и шустро зашёл в дом.

Вход в дом был завешен полотняным ковром. Мальчик вышел вместе с дедом, одетым в белую длинную рубашку, на голове тюбетейка. Видно было по походке, что дед совсем старый, но в глазах его мелькал огонёк задора. Дед подошёл к столу, присел на скамейку и поинтересовался:

–Чем могу быть вам полезным?

– Доброго вам здоровья, уважаемый, – отвечал Гриша, – Вы мне не подскажите, как найти улицу Ленина. Дом 5.

– Ну, кто не знает Ленина дом 5, Горком партии нашего города. А вы извините, будете, командировочный или на работу к нам устраиваться? – говорил с интересом к незнакомцу дед.

– На работу устраиваться приехал, – врал Гриша. – А, кто у вас там секретарь партии сейчас?

Гриша достал из кармана пиджака папиросы «Казбек», прикурил, жадно затягиваясь дымом.

– У нас сейчас всем верховодит товарищ Гончаров, Фёдор Лукич и его правая рука Медведев, помощник его, второй секретарь партии. Гончаров уже старый, помощник его молодой, норовистый такой парень, из шахтёров. Мальчиком пришёл на шахту в сорок третьем году и такой молодец. Комсомольцем, понимаешь ли, всю молодёжь поднял на ноги, спортсмен, однако, передовик производства. Три года во время войны наравне с взрослыми из забоя не выходил. На-гора давал две нормы, – разошёлся дед.

– Что же, так сразу взял и две нормы выдал? – начал допытываться Гриша, услышав информацию о своём брате Гоше.

– Нет, конечно. Он начинал работать в женской бригаде. Потом создали бригаду молодёжи комсомольской. Ну, что тут говорить молодец он. Работал и учился. Ко всем с любовью и заботой относится. Все дела делает, не отпустит никого, пока не решит с чем к нему пришли. Старается, однако. У нас весь город поднялся благодаря молодёжи и кино показывают, и дети занимаются в доме пионеров. Детский сад работает, школу, вон какую построили. Я сам учился даже в ней, – рассказывал дед чайханщик.

Григорий задумчиво посмотрел на горы и спросил:

– А живёт-то он один или женат?

– Он женат, – деловито произнёс чайханщик. – Жена красавица у него. Дочка большого начальника в Ташкенте. Отец её проживает в Ташкенте, а дочка с мужем здесь живут. Да ещё вместе с ними мать проживает Медведева. Правда плохо видит она. Война была, в партизанском отряде сражалась. Пытали немцы её, зрение ослабло, видит она плохо.

Гриша содрогнулся, мышцы на лице напряглись, глаза прищурились, и в уголках промелькнула блеском слеза. Он почувствовал в горле комок от волнения, взял лепёшку, откусил сразу большой кусок и, жуя, спросил:

– А дети-то у него есть?

– Конечно, есть, мальчик родился, Кириллом зовут, – повествовал дед.

Григорий, пытая информацию, хитро повёл разговор:

– Надо было сначала няньку родить, девочку, а то ребёнку без няньки плохо.

– Да у них и девочка есть, то есть, сестра Медведева. Не помню вот, как зовут её. Она у тестя его живёт в Ташкенте и мальчик с ними. Она там учиться на артистку, – рассказывал дед.

– Вы дедушка прямо, как информбюро. Откуда всё про всех знаете?– удивлялся Гриша.

Чайханщик приосанился и сказал с гордостью:

– Так у меня же чайхана. Все кто приезжают, прямо с автобуса ко мне чай попить идут. Чай пьют, отдыхают с дороги, все новости расскажут. Тем более у нас здесь рынок торгует прямо за моей чайханой через улицу. Народа, сам видишь, много ходит. Осторожно ходи. Жуликов много.

– Спасибо вам. Как в кино всё расписали. Интересно вас слушать. А, дорогу покажите в Горком? – пытал Гриша.

– Что тут идти, вон дорога, так прямо и иди по ней. Ленина улица у нас главная. Дойдёшь до второго перекрёстка, она и будет, и направо повернёшь. Там площадь будет и Горком там тоже. У нас всё там.

Гриша встал из-за стола, надел пиджак, взял в руки стоявший на земле чемодан.

Мальчик ловко убрал со стола посуду и обратился с удивлением к Грише:

– Вы пиджак, зачем одели? Жарко, однако.

Григорий, шутя, ответил мальчику, с серьёзным выражением лица:

– Чай попил. Такой горячий, что замёрз после него. Воздух, как лёд кажется. Ну, всего вам доброго. Пойду я, а то времени у меня мало. Надо отметиться сегодня по приезду.

– Удачного пути сынок, – пожелал ему добродушный узбек.

Гриша пошёл быстрой, уверенной походкой по дороге к центру города.

Эпизод 4

1952 год. Лето 25 Августа.

Здание Горкома партии представляло собой, двухэтажное кирпичное строение, оштукатуренное и побеленное. Окна и рамы на окнах покрашены белой краской. Около входа росли пирамидальные деревья, посередине, перед входом, клумба с посажеными цветами, перед клумбой памятник Ленину, Владимиру Ильичу.

Около здания стоял легковой автомобиль, на водительском сиденье которого с важным видом, как было присуще всем водителям, возившим людей первостепенной важности, сидел шофёр. В руках держал газету для вида, сам дремал. Рядом ютился между деревьями пассажирский автомобиль Газ, в простонародье названный «козлик».

Окно на втором этаже было открыто. Около окна стоял секретарь Горкома партии Фёдор Лукич с кружкой в руках, смотрел в окно и потягивал со смаком чай. Фёдор Лукич отслужил уже своё по возрасту и не держался за своё место секретаря. Подходящей кандидатурой на его кресло был Гоша Медведев, молодой по годам, и Фёдору Лукичу приходилось тянуть свою лямку уже безо всякого энтузиазма, чтобы второй секретарь набрался опыта.

Гоша Медведев стоял рядом с Фёдором Лукичом в хорошем костюме, подтянутый. Ворот рубашки не смотря на жару, Гоша не расстёгивал.

– Вот, что я тебе хочу сказать, – говорил Фёдор Лукич наставительным тоном Гоше, – с тобой уже всё решено. Кандидатура твоя утверждена и давай, пожалуйста, не отнекиваться. Ты уже полностью состоявшийся человек. У тебя за плечами проведена большая работа. Да, пусть она происходила под моим чутким руководством, но это же хорошо. Ты научился правильно смотреть на все ситуации и решать все возникшие вопросы. Конечно, ты ещё молод, тебе сейчас только двадцать четыре года, но ты мой помощник, второй секретарь. Ты хорошо справляешься со своими обязанностями.

– Да вы что? Я даже и не думаю об этом. Мне нравится с людьми работать и благодаря вашему чуткому руководству, я черпаю столько знаний, что до конца дней своих обязан вам буду, – лукавил Гоша.

– Не только мне обязан, ты не забудь про своего тестя. Это он тебя на правильную дорогу вывел. Я с полной готовностью отдам тебе все свои связи и знания, когда придёт время. Да знаешь, в нашу дыру особо-то никто и не рвётся. Если бы не шахты по добыче угля, то тут бы давно уже всё быльём поросло. Думаю и шахты наши, со временем прикроют. Война закончилась, и мы уже теряем своё стратегическое значение. Что у нас тут? Одни горы да камни. Ещё дай Бог лет десять и всё. Местонахождения по добыче полезных ресурсов уже не будет, что тогда? Вот тебя поставим вместо меня через пару лет. Мне на покой пора, а ты подучишься, потом поработаешь и смотришь в Ташкент переедешь. Тесть твой молодец, знает, куда коня правит, – рассказывал сказки Лукич.

– Спасибо вам Фёдор Лукич. Я оправдаю доверие партии и главное ваше доверие, – заверил его Гоша.

– Я, сейчас домой отъеду, пообедать. Ты тоже пообедай. К вечеру я не вернусь, сразу из дома поеду в Ташкент по делам нашим, там и заночую. Ладно, пойду я, – закончил разговор Фёдор Лукич и вышел из кабинета.

Гоша, глядя в окно, почесал пальцем кончик носа и, разговаривая сам с собой, произнёс:

– Нос чешется. От кого интересно получу по носу?

Гоше видно было из окна, как Фёдор Лукич сел в автомобиль и машина, медленно объехала вокруг клумбы, направилась в сторону дороги.

***

К клумбе, оглядываясь по сторонам, подошёл Гриша, взглядом пробежал по зданию Горкома, остановился глазами на открытом окне.

Как два клинка стального лезвия схлестнулись взгляды братьев, и мысли искрами жгли зрелые сердца. Гриша подумал:

« Высоко брат взлетел, больнее будет падать».

Гошу больно кольнуло под сердцем мысль:

« Вот это да, братца здесь не хватало».

***

Гоша вышел из дверей здания Горкома и направился к скамейке, где сидел Гриша. Он, молча, присел рядом с братом и не знал, что сказать и как начать разговор. В воздухе повисло молчание. Каждый из братьев переживал встречу по-своему и каждый ждал от встречи своё.

Гоша не очень хотел оправдываться перед Гришей о том, что сделал, а тому, напротив, стало интересно, как поведёт себя прижатый к стенке брат. Почему-то вся злоба, с которой он ехал к брату, растворилась от вида зажатого испуганного человека.

Гриша, выдержав театральную паузу, начал разговор первым:

– Не думал я, что придётся нам вот так с тобой встретиться, за тридевять земель. Вижу я, что не очень ты рад нашей встрече брат.

– Да, скрывать не стану от тебя, – отвечал дерзко Гоша, – не думал и я, что нам встретиться придётся. Дороги у нас с тобой разные, чтобы пересечься им. Ну, да ладно, приехал значит, искал меня. Так всё просто не бывает. Ты извини, в кабинет не приглашаю, да и домой мне тебя звать не с руки. У меня семья. Я не знаю, где ты был все эти годы, с кем дружбу водил и кем стал ты сейчас? Я на большой должности, у всех на виду и репутация у меня безупречная. Говори, зачем приехал?

Из окна кабинета на втором этаже показалась голова девушки с кудряшками волос. Девушка говорила звонким голосом, обращаясь к Гоше, называя его вместо Георгия Григорием:

– Григорий Силантьевич, вас к телефону просят подойти. Вопрос по продовольствию.

Гриша удивлённо поднял брови, посмотрел вопросительно на брата. Гоша, смутившись, отвёл взгляд и громко ответил секретарше:

– Передайте, пожалуйста, что я, уже ушёл.

– Хорошо, – ответила девушка.

Гоша покосился на Гришу. Младший брат, опустив голову, курил папиросу, задумчиво глядя себе под ноги. Молчание тяготило обоих. Дальше в молчанку играть не было смысла и Гриша, произнёс:

– Теперь мне всё ясно с тобой.

Гоша вспылил:

– Что тебе ясно? Ты же ничего не знаешь. Мне ничего не оставалось делать, как только уйти из дома. Мне мать сказала, чтобы я ушёл. Кругом немцы, всё село истязали. И документы я взял все, какие были второпях. Свои потерял, пришлось твои использовать.

– Давай не будем здесь кипятиться, – заметил Гриша, – народ ходит. Предлагаю поговорить где-нибудь в укромном месте. И не юли, я знаю, что матушка с тобой живёт. Хочу увидеть её и возражений на этот счёт не принимаю.

Гоша сидел, молча, растерянно, на какое-то мгновение, потеряв контроль над ситуацией, потом встряхнул головой и произнёс:

– Ладно, давай поговорим. С матерью я тебе дам увидеться. Скажи, зачем приехал?

– Расскажу брат, расскажу обязательно, иначе, зачем я в такую даль к тебе ехал, не чай попить в чайхане. Говори где мне ждать тебя с матушкой нашей? – горько проговорил Гриша.

– Ты сядь в автобус, вон остановка напротив нас. Поедешь в сторону шахт, сойдёшь в конце города у рощи, там и жди меня, мать я привезу туда. Мне не надо, чтобы люди нас вместе видели, – набравшись уверенности, говорил Гоша брату своему.

– Я услышал тебя брат, – сказал Гриша, – только вот в толк не возьму к чему такая конспирация? Я ведь могу и официально прийти к тебе в Горком и там поговорить.

– Вот для этого и подожди меня в роще, чтобы раньше времени дров не наломал, а то потом спохватишься, да поздно будет.

– Хорошо, буду ждать тебя там. Воды привези с собой, будь добр, – закончил Гриша разговор и, встав со скамьи, направился к автобусной остановке.

Эпизод 5

1952 год. Лето 25 Августа.

Вероника, жена Гоши и его сестра Варя ехали по городу в служебном автомобиле её отца, полковника НКГБ, за рулём сидел водитель Виталий. Варваре Медведевой исполнилось на ту пору девятнадцать лет. Высокая, красивая блондинка с пышной шевелюрой волос, она даже проезжая в машине заставляла оглядываться на себя мужчин. Сердце её не заполнялось ни кем из мужского пола для постоянных отношений, хотя на её руку и сердце претендовал молодой парень по национальности грузин, Гиви Ломидзе.

– Как у тебя учёба Варенька, в театральном? – спрашивала её Вероника.

– Заканчиваю в этом году, – щебетала радостно девушка.

– А свадьба когда намечается? – пытала её родственница.

Щёки Вари покраснели от смущения, и она ответила сконфужено:

– Я вообще-то не очень хочу замуж. В жизни много ещё интересного. Театр, гастроли. Замуж выйдешь, дети пойдут, стряпня, стирка, каторга женская. Я хочу овладеть искусством игры на сцене, перевоплощением, прожить много разных жизней; Королевы, Золушки. Хочется сняться в кино.

Вероника рассмеялась:

– А, как же женское предназначение рожать детей голубушка? Кто поможет нашему государству вырастить патриотов Родины? У тебя ухажёр такой интересный. Он грузин или армянин?

– Грузин, – вздохнула Варя, – фамилия у него Ломидзе, зовут Гиви. Не хочу быть Ломидзе, а хочу быть царицею театра.

***

Автомобиль, на котором водитель вёз Варю с Вероникой проезжал перекрёсток, как вдруг на большой скорости в него врезался грузовик. Сидевший в кузове Казбек и охранники от резкого торможения машины просто прилипли к переднему борту за кабиной.

Грузовик врезался в заднюю дверь легкового автомобиля со стороны, где сидела Вероника. Водитель легкового автомобиля вышел из машины, держась за голову, шатаясь из стороны в сторону, кругами пошёл по перекрёстку. Варя открыла дверь, выбралась из автомобиля и упала на землю.

Комиссар вышел из кабины грузовика, а Казбек с охранниками перелезли через борт кузова, спрыгнули на землю. Двое охранников заботливо подняли с земли Варю и посадили на скамью у дома.

Казбек, подойдя к легковому автомобилю, наклонился к окну, посмотрел на застывшее от боли лицо девушки, сидевшей в какой-то неестественной позе на заднем сиденье автомобиля. Казбек с сожалением узнал в девушке Веронику, прелесть, которой помогал на рынке нести сумку с продуктами.

Рука у девушки была закинута кверху, лежала на окровавленной голове. На кисти руки девушки блестел золотой браслет змейка. Капли алой крови перемешивались с алмазными глазами рубинов змейки на браслете. Лицо девушки казалось ещё живым, только глаза были закрыты и гримаса, выражала боль. Вероника была мертва.

Вокруг машин быстро собрался народ. Все охали сочувственно водителю продолжавшему ходить, шатаясь невдалеке от места аварии. Казбек обошёл автомобиль, угрюмо произнёс сам для себя:

– Вот и браслетик опять нарисовался.

Водитель грузовика неуклюже топтался возле бампера, осматривая решётку радиатора, и не выказывал никаких признаков волнения. Комиссар раздосадовано ругнулся. При его работе часто случались столкновения, и он все моменты разрешал быстро. Но сегодня комиссар смотрел на легковую машину угрюмо и произнёс со злобой в голосе:

– Ну, надо же, мать твою, как чёрная кошка дорогу перебежала машина эта.

Комиссар, стоял с растерянным видом, с повисшими, как плеть вдоль тела руками, не зная, что предпринять. Состав на станции отправлялся через двадцать минут. Конечно, без него никто не тронется, но выход поезда не по графику мог повлечь за собой ряд неприятностей. Казбек, видя нерешительность комиссара, проговорил:

– Уезжать нам надо товарищ комиссар, груз у нас.

Комиссар вспыхнул:

– Ты, что лезешь с советами своими? У меня водитель только один. Машина видишь чья? На номера посмотри, бестолочь.

Казбек продолжил:

– Так вот водителя и оставьте, он же врезался, пусть и отвечает.

Водитель, краем уха, услышав такой поворот в разговоре, насторожился и, подойдя к комиссару, громко возмутился:

– Товарищ комиссар, меня же засудят, под трибунал отдадут!

Казбек, не дожидаясь дальнейших распоряжений сел в кабину грузовика, завёл двигатель. Комиссар обернулся на звук двигателя. Казбек проговорил:

– Комиссар, вы, что хотите рядовым стать? Вам приказы из Москвы дают люди по чину выше, чем здесь. Поехали.

– Да я тебя…, – начал, было, комиссар, но Казбек прервал его жёстким тоном, сам при этом удивляясь своей наглости.

– Вот давайте груз доставим к поезду и там вы мне, что хотели то и скажите, – пояснил он комиссару.

Комиссар, молча сел в кабину, оставив водителя грузовика стоять на дороге вместе с потерей Гоши Медведева.

Эпизод 6

1952 год. Лето 25 Августа.

Солнце палило нещадно. Гриша сидел на траве около дерева на опушке рощи. Рядом стоял чемодан, сложенный аккуратно пиджак Гриши лежал на нём.

Гоша подъехал на машине ГАЗ, сам сидел за рулём. В кабине рядом с сыном сидела Прасковья в чёрном платье, голова покрыта была косынкой.

Гриша встал, заволновался. Слеза горечи при виде матери тронула грустные глаза сына. Он снял с головы кепку и кинул её на траву. Из машины вышел Гоша, открыл дверь, помог выйти матери. Прасковья шла неуверенно, плохое зрение давало о себе знать. Слух Гриши резануло от того, что мать назвала брата именем, которое принадлежало, только ему и называла она имя ласково, сердцем, как в далёком детстве, прижимая его, младшего сына Горшу-Егоршу нежно к себе. Под коленкой памятью о войне заныла рана блуждающим осколком.

– Так, что за сюрприз-то ты мне обещал показать Горша-Егорша? Я и так у тебя дальше носа своего ничего не вижу, а ты всё с сюрпризами своими, – говорила Прасковья Гоше.

– Сейчас мама, ты только не волнуйся, – осторожничал Гоша.

Он взял мать за руку, подвёл её к Грише, который смотрел на мать, волнуясь, не зная какие первые слова надо произнести. Прасковья выглядела постаревшей, из-под платка выглядывала седая прядь волос. Мать посмотрела на Гришу с прищуром глаз и спросила у Гоши:

– Кто это сынок? Что он молчит?

Гриша опустился на колени перед матерью, смотрел, не отрываясь на её лицо.

Прасковья отпрянула назад, но Гоша сзади задержал её за плечи. Мать осторожно протянула руку, дотронулась до головы Гриши, провела ладонью по его волосам, по лицу. Медленно склонившись над сыном, она двумя ладонями сжала его подбородок, вздрогнула и прижала голову сына к себе.

Прасковья, молча, плакала, гладя ладонью по голове сына. Так они и стояли, молча некоторое время; мать и перед ней на коленях продолжение её мужа Силантия.

Гоша отвернулся в сторону, в нём вдруг закипела злоба. Жалости к брату он не испытывал, только горечь шла в горло, от того, что не смог избежать он ситуации встречи матери с Гришей.

– Горик-Егорик мой, – резала болью воспоминаний Прасковья сыну своему Грише. – Где же ты скитался? Как же я тебя ждала. Ты же обещал вернуться к нам с Варей. Мне брат твой говорил, что погиб ты, сгинул в лесу, связался с лихими людьми, и они тебя уморили.

Гоша стоял со стиснутыми зубами, кулаки были сжаты за спиной.

– Жив я матушка, – плакал Гриша, – и ни с кем не связывался кроме Родины своей.

Григорий смотрел на лицо матери, дотрагивался губами до её ладоней. Мать приблизила своё лицо к лицу младшего сына, поцеловала его в глаза. Гриша встал, осторожно обнял мать, предложил ей:

– Присядь матушка на чемодан.

Гоша пошёл к машине, открыл заднюю дверцу багажника, достал стул, подошёл к матери и поставил его на землю подле неё. Прасковья проигнорировала предложение Гоши, села на край чемодана Гриши. Младший сын сел рядом с ней на траву не выпуская её руки.

– Расскажи мне, где же ты пропадал Горик-Егорик мой? – успокоившись, произнесла Прасковья.

– В армии служил матушка. Писал вам, а ответов не получал. Остался на два года ещё служить. Вам писал об этом. Потом когда приехал в село вас не застал. Тётя Глаша сказывала, что забрали вас с Варей и увезли куда-то, – плыли слова Гриши посреди зноя.

– Да сынок забрали и увезли. Мы с Варей сами перепугались. Нам сказали, что на проверку, какую-то везут. Но потом в поезд посадили и привезли к брату твоему прямо на его свадьбу. С тех пор тут и живём, – туманно говорила мать.

– А Варя-то где матушка? – пытал её сердце сын.

– Варя сейчас в Ташкенте живёт у отца жены твоего брата и мальчонка его с ними. Варя учится. Артисткой хочет стать. Я вот здесь одна век свой доживаю. Как ты нас нашёл Горик-Егорик?– разговаривала мать уже окрепшим голосом.

– Да нелегко было вас найти. Время такое сейчас смутное. Меня в Москву вызвали на Лубянку и ответ держать велели, почему у нас в семье два брата под одним именем и годом рождения живут. Мне разрешили съездить к вам, уточнить что, да как. Я не мог в толк взять, почему они так со мной обошлись по-доброму. Дали возможность разобраться самим, мало ли у нас в семье ошибка какая. Теперь-то я понимаю, что Гошка под моим именем живёт. Дураку ясно, чтобы на фронт не попасть взял метрику мою, себе два года отрезал и миновал страх этот, что свинцом сидит у меня в ноге, – злобился Гриша.

– Да сынок, виноват он перед тобой, мальчик ещё был, смалодушничал, испугался. Он бежал от страха своего.

– Я от страха своего тоже бежал, только в отряд к партизанам, ты сама знаешь, вместе с нами была. Пожалел я тебя матушка, когда мы домой вернулись в сорок третьем, не сказал тебе, что Гошку с бандитами встретил. Он ведь смотрел волком, а сам зайцем дрожал, когда под стволом нагана дядьки Авдеева по земле задницей елозил. Я на ствол бросился за него, а Гошка убежал, знать не хотел оставаться с нами. И бежал он намеренно от войны, с моими документами, чтобы на фронт не попасть и участи избежать той, что нашего отца настигла. Он бросил нас, тебя, меня, Варю. Предал память об отце, – хлестал словами жгучими по сердцу матери Гриша.

Прасковья вздохнула, голос её задрожал:

– Знаю я про отца. Перед тем, как нас забрали к Гоше, дед Матвей мне рассказал про похоронку, которую ты скрыл от меня. Спасибо тебе сын, за то, что жалел ты меня, боль страшную один вынашивал. Понимал ты, как отца я любила, и удар этот я бы не выдержала тогда. Время прошло сынок, и боль утихла в сердце.

– Меня, зато боль жжёт калёным железом, – закручинился Гриша.

Гоша стоял каменным истуканом, потом прошёл два шага, опять застыл изваянием.

Прасковье было тяжело объяснить сыну Грише, что надо подумать и принять решение правильное в сложившейся ситуации. Она понимала, что сын не откажет ей не в чём, но она и понимала то, что своей просьбой она обрекает младшего сына на жизнь без его мечты. А, разве можно отнять у ребёнка его мечту? Он такой же её сын, как Гоша. Как разделить эту любовь между ними, не раня сердце каждого из них? Варя. Она вообще не причастна ни к чему. Прасковья, пересилив себя, попыталась объяснить Грише:

– Видишь ли, сынок, не всё просто теперь, как кажется. Гоша нас к себе забрал, одел, кормит, заботится о нас с Варей. Тесть у него большой человек по должности и сам Гоша вверх по службе пошёл. Что теперь делать? Мне вас обоих жалко, а больше всех Вареньку. Она благодаря Гоше жизни стала радоваться, светится от счастья.

Гоша смолчать уже не смог. Его так и распирало влезть в разговор. Он знал, что брат не подымет руки на свою кровь, главное надо разжалобить его сердце. Но Гоша не смог найти этих добрых слов, как и не пытался мысленно представить, о чём он будет говорить с братом. Он попытался по-доброму начать объяснение, но в итоге говорил со злобой и раздражением: