Э с п р е с с о, л ю б о в ь и л о б с т е р ы

Базиль Паевский

Э с п р е с с о, л ю б о в ь и л о б с т е р ы

Листья с дерева падают к корню…

Любовь – ключ к счастью, только суют его чаще всего … не туда!

1. Сдохни…

В очередном рейсе что-то пошло не так. Люсьен видел всё это как бы со стороны. Утром он вел машину в сторону Мегаполиса. Осталось проехать километров двести. Солнце было уже довольно высоко и светило слегка сбоку сзади. На обочине двое в форме сотрудников ДПС. Один из них взмахнул, как волшебной палочкой, полосатым жезлом, показывая на обочину. Люсьену показалось странным, что рядом нет полицейской машины, он стал прижиматься к обочине. Ничего предосудительного в авто не было, сумку с деньгами он доставил. В его присутствии клиент позвонил работодателю Люсьена и сказал: «Всё в порядке». У Люсьена тоже было всё в порядке: права, документы на машину. «Глок в бардачке – Люсьен вдруг вспомнил, что на всякий случай взял. «К этой пушке никаких документов. Это изъятие, штраф и мозг вынесут. Вот зачем взял? Если что случится, не успеешь и достать». Люсьен видел в зеркало авто, что идет коротконогий инспектор с колючим взглядом. Брюки ему были явно длинноваты и морщинились. Люсьену это показалось подозрительным. Второй полицейский стоял метрах в десяти и не двигался.

Люсьен открыл стекло и дождался инспектора, сделал лицо беззаботным, глядя перед собой.

Подошел инспектор:

– Инспектор ДПС Иванов, прошу предъявить права и документы на автомобиль.

– Доброе утро, инспектор. Что я успел натворить? Проблема? Я слишком быстро еду или медленно? – Люсьен приветливо улыбался, демонстрируя полную солидарность со стражами порядка.

– Доброе, – буркнул Иванов. – Проверка документов. Куда направляетесь?

– В Мегаполис.

– Цель визита?

– Я там живу, не поверите, – сказал Люсьен, недовольный любопытством инспектора, и хотел добавить: «В столице нашей Родины, а не в вашем Мухосранске», но не стал обострять и мирно добавил: «Ездил к родственникам, мы же все по сути своей сельские люди».

– Сколько вас?

– Разве не видно? Я один…

Инспектор выхватил пистолет:

– Руки на руль, чтобы я видел!

«ТТ, Тульский Токарева, магазин 8 патронов, 500 джоулей мощность, каску пробивает», – оценил черный пистолет Люсьен.

– Спокойно, командир. Вот мои руки на руле. Что случилось?

– Заткнись! Где деньги?

– Бумажник в кармане, забирай, только палить не нужно. Дырку не запломбируешь.

– Деньги, сумка где? В багажнике?

Люсьен понял, что утечка информации произошла и это никакие не менты, это грабители. «Эти свидетеля не оставят», – подумал Люсьен:

– Спокойно. Я сейчас открою багажник, смотри, но это, начальник, ошибка. Нет никаких денег.

Люсьен потянулся к рычажку под сидением, открывающему багажник, а вторую руку держал на руле.

– Руки! – крикнул грабитель.

Люсьен изо всех сил толкнул дверь и ударил фальшивого мусора, тот отшатнулся и стал стрелять. Каждый выстрел сопровождая криком:

– Сдохни… Сдохни… Сдохни… Сдохни… Сдохни… Сдохни… Сдохни… Сдохни… Сдохни.

Наступила гробовая тишина, грабитель удивленно еще несколько раз нажал на курок и сказал в девятый раз «Сдохни» уже без энтузиазма, ТТ молчал.

Пули разбили вдребезги стекло дверей за спиной Люсьена, четыре пули попали в двери на вылет и Люсьена каким-то чудом не задели, одна впилась в радиоприемник.

– Упс.– Сказал Люсьен. – Патроны кончились, их там восемь было.

Он достал из бардачка свой Глок и без предисловий выстрелил удивленному донельзя грабителю в голову. Голова раскололась и оказалась совершенно пустой. Ни мозгов, ни крови.

– Ты еще и безмозглый дебил, – констатировал Люсьен, глядя на грабителя без головы, который все еще нажимал на курок ТТ.

Люсьен не услышал звук выстрелов, а почувствовал, что ему прострелили голову в двух местах: над ухом и в затылке. Люсьен хотел проверить эти две аккуратные, лишние дырки в черепе, но во сне не мог пошевелить и пальцем. Он совершенно невероятным усилием заставил себя проснуться.

Темно. «Я умер?!» – Люсьен сел на кровати. Осмотрелся. Глаза быстро привыкли к кажущейся темноте. Полумрак отступал, и он рассмотрел белую тумбочку рядом с кроватью, на которой сидел. Серые стены, на полу линолеум неопределенного цвета. «Это больница? А стены белые, в сумерках серыми кажутся. Как я сюда попал? Меня же подстрелили!»

Люсьен тщательно ощупал затылок. Никаких лишних дырок в голове он не обнаружил и успокоился. Стал вспоминать, что же случилось…

2. «Аrrow» любви

Дождь настойчиво стучал по крыше. Примерно через десять минут шум внезапно стих, как будто кто-то выключил его. В тот же миг выглянуло солнце, игра света и тени наполнила комнату. Стало тепло и немного душно. Наступила тишина.

Стрела с глухим звуком вонзилась в дерево и несколько секунд вибрировала, издавая характерный деревянный звук. Люсьен, взяв в руки телефон, подумал: «Откуда мне знать, как вонзаются стрелы в деревянный щит? Видимо, мои предки были крестоносцами».

Аrrow – звук, похожий на звук вонзившейся стрелы, – был сигналом о новом сообщении в мессенджере. На этот раз «стрела» попала точно в цель, угодила прямо в сердце.

Нао написала:

– Привет!

Люсьен удивился, Нао в последний год лишь несколько раз напоминала о себе, и это было так больше для поддержания связи. Жива, работаю как пчела, и ты жив и, слава богу. Поздравления с праздниками и днем рождения. И все. Ничего такого, что можно охарактеризовать «про любовь». Однако, Люсьен, явно почувствовал, что вот все это, так или иначе, про нее – про любовь.

Люсьен написал, то, что обычно писала ему Нао:

– Привет! Как дела?

– Все норм. Не будешь ли ты случайно, послезавтра проезжать мимо аэропорта в 14. 30?

– Да, ладно! Неужели решила посетить Мегаполис! – У Люсьена радостно забилось сердце, чего он и не ожидал. «Нао! Она приезжает!».

В ответ почти мгновенно прилетела стрела:

– Я соскучилась. Очень. – И смайлик сердечко.

"Я соскучилась". В переводе с женского это может означать: я тебя хочу, мне одиноко, нужно встретиться, и еще много чего или вообще ничего не значить!

– Хорошо. Послезавтра как раз в 14: 30 я, конечно, буду проезжать мимо аэропорта. – Люсьен поставил улыбающийся смайлик в конце. Он почувствовал такую сладкую теплоту от этого сообщения «Я соскучилась. Очень», словно не было перерыва в отношениях с Нао длиною в бесконечный год. Мессенджер принес еще одну стрелу – деревянный звук фырррр.

– Я приеду с партнером.

И следом добивающая стрела.

– Если ты не приедешь встречать, я пойму.

Тут Люсьен задумался нешуточно, а тепло в душе превратилось в укол в сердце, стрела попала. «С партнером, это как? С партнером по бизнесу, но вот это «я пойму» сомнений не оставляет, это не бизнес, или точнее бизнес переросший в интимные отношения».

– Если что я могу заплатить, – зачем-то послала следующую стрелу Нао, может что бы уже никаких сомнений про партнера не было.

«Это уже совсем лишнее. Партнер точно не по бизнесу, а по… каким вопросам?», – он не хотел про это даже думать, хотя и сомнений не осталось. «Что за дурацкий вопрос? По каким же еще? По вопросам секса, естественно, вкусного и здорового. Такого, как она любит. Это совершенно понятно. Даже такому идиоту, как я». Люсьену вдруг стало так плохо, что он удивился, почему. У него было такое чувство, что потолок упал ему на голову. И главное, он не мог понять, почему ему вдруг так муторно на душе. Нао, она чудесная, но она так далеко и так давно, что это просто стало для Люсьена почти сном, и тут вдруг волшебный сон, согревавший душу слабеющим с каждым днем теплом, превращается в жуткий и очень сильный кошмар наяву.

«Надо же! У Нао появились лишние деньги. Замечательно. Она готова заплатить за трансфер. За кого она меня принимает? За бомжа какого-то или за мелкое меркантильное существо, которое готово мечту за три копейки продать?» Люсьена стало слегка колотить, и он написал:

– Деньги – это лишнее. Я любовью не торгую. Приеду в 14:30 послезавтра.

– Ок. Спасибо.

Люсьен смотрел в телефон, перечитывал переписку, и ему становилось всё хуже от мысли, что Нао потеряна и уже навсегда. Мысль «потеряна» и «навсегда» уже давным-давно приходила ему в голову, когда Люсьен думал об отношениях с Нао. Однако теперь эти слова, увязанные с понятием «партнер Нао», били в самое сердце и уже не являлись предположением или догадкой, это был факт. Неопровержимый и мучительный. Это обстоятельство взволновало Люсьена, но он не мог понять почему?

Переписка в мессенджерах хороша, если там в конце написать, что тогда-то мы встретимся там-то, а если годами переписываться, хоть о чём, о литературе, кино, восхитительных чувствах или проще о сисечках-писечках, от этого только нарастает мрачное ощущение полного одиночества. Тут как раз исключение из правила догнало Люсьена, но это лишь подтвердило, что правило рабочее. На Люсьена стало накатывать чувство одиночества на маленьком плотике в мировом океане перед лицом жуткого, сметающего всё на своём пути урагана.

***

Современные коммуникации и, в частности, мессенджеры – это величайший технологический прорыв человечества? Они быстро, в одно мгновение, доносят информацию на другой край света. А в чём неразрешимая проблема прорыва?

Они не могут передать блеск любимых глаз, прерывистое дыхание, мелкую дрожь от волнения в руках, пересохшее от переполняющих пишущего человека чувств горло, живую улыбку не заменит смайлик, как живая женщина побеждает самую соблазнительную картинку в порножурнале. Не передаёт мессенджер интонации текста, его драматический смысл, слова остаются пустыми. Сообщение в мессенджере – это и не старое доброе бумажное письмо о любви на трёх страницах мелкого почерка. Оно тёплое, к этой бумаге прикасались любимые пальцы. И уж конечно никакое другое общение не заменит тет-а-тет, когда глаза в глаза, когда соврать почти невозможно, когда слова могут превращаться в удар молота или в бодрящий утренний ветерок, или окрыляющие человека эпитеты, мало что значащие в смске и такие тёплые, когда сказаны любимыми губами с блеснувшей в глазах слезинкой. Чувства не передают даже самые продвинутые технологии. Всю неповторимость любви, её оттенки, её страсть и нежность, тепло, желание и прощение, симпатию к любимому человеку и счастье любить и быть любимым невозможно переслать на e-mail.

Мессенджеры и смайлики не передадут всю гамму возникающих чувств от прикосновения любящих друг к другу. Взгляд в глаза любимого, когда любимая видит свое отражение и нежность в его глазах, этого ничем не заменить. Так же как и отражение ненавидящих, лживых, лукавых глаз. Молниеносная связь, величайшее технологическое чудо цивилизации, сыграло в этой истории любви вредную, драматическую роль.

***

– Да что же, черт возьми, случилось! – сказал Люсьен громко. – А то я не знал, что всё уже давно закончилось, почему же так больно! Мы зависим от тех, кого приручили?

«У меня случился внезапный когнитивный диссонанс», – подумал Люсьен, и ему стало смешно, хотя в душе он был готов заплакать. Но ведь мальчики не плачут, а взрослые мужчины и тем более, это он знал совершенно точно. Откуда? Воспитание мужской половины человечества всецело находится в руках женщин, вот они и воспитывают мужчину как функцию с ущербной психикой, запихивая внутрь его эмоции и запрещая их показывать, мол, слабость. От этого, в том числе, мужчины и живут меньше. Переживают внутри себя, а они, как ни странно, куда как более эмоциональны, чем женщины.

Люсьен испытывал, если по-научному, психический дискомфорт индивида, вызванный столкновением в его сознании конфликтующих эмоциональных реакций. А если простым языком, то, как он сам сформулировал: «Это пипец какой-то! Ложь, ужас и кошмар, как будто материнская плата в мозгу дымит. Осталось стать на дороге, как у Гоголя описано, раскинуть руки и остолбенеть к едрене фене. Я… Я… Похож на эту собачку, которая ждала хозяина, долго и безнадежно. Как же звали-то этого верного пса? Хатико! С той разницей, он не знал, что хозяин умер, а я знаю, что обожаемая хозяйка жива и еще завела себе другого верного пса. Два пса на одной псарне». От мысли про псарню Люсьен хохотнул так, что это было больше похоже на приступ рыданий. Он сдержал готовые пролиться слезы.

Люсьен метался по комнате, как волк в клетке зоопарка. Как-то он наблюдал такую картину вживую. Запертый в неволе хищник метался, выписывая одинаковые круги в безнадежных поисках выхода. Боль и тоска не отпускали. «Да что со мной!» – эта мысль, как заноза, засела в его голове и не уходила. Он зачем-то нашел в YouTube, современные телефоны много чего позволяют сделать, не особенно утруждаясь, песни о любви.

YouTube выдал песню:

«Всё напоминает о тебе, а ты нигде.

Остался мир, который вместе видел нас

В последний раз…».

«Именно в последний, когда это было? Год примерно назад. Нет, это завтра будет в 14:30 в международном аэропорту Мегаполиса». – подумал Люсьен, продолжая слушать.

«…ты быть сможешь

счастлива с другим.

А может, нет».

Тут Люсьен начал понимать, что нельзя ему слушать такое, было уже поздно. Сердце его сжалось, а к горлу подкатил комок.

«Пусть ничто не вечно под луной.

Но ни на час

Я не забуду дня, когда я был с тобой.

В последний раз».

Люсьен понял, что погиб, но остановить это истязания уже не мог, слезы покатились из его глаз неудержимым потоком. А умный и бессердечный YouTube не унимался:

«Напрасные слова – виньетки ложной сути.

Напрасные слова не трудно говорю.

Напрасные слова, уж вы не обессудьте.

Напрасные слова, я скоро догорю…».

После этой песни Люсьен хотел отключить YouTube. «Что же я такой слюнтяй поросячий», – Люсьену пришло в голову это «поросячий слюнтяй» из Джека Лондона, прочитанного в детстве, он даже криво улыбнулся, продолжая чувствовать слезы, катившиеся из глаз: «Как маленький, черт возьми! Нужно взять себя в руки. А вдруг придет Мими, а я тут зареванный сижу». Мими была женой Люсьена и, по обыкновению, где-то задерживалась на работе или после работы с подругами или не с подругами. Их отношения были увядающими, как осенние цветы, и Люсьену очень не хотелось во всем этом копаться. Найти в себе силы отключить YouTube Люсьен не смог, только подумал: «Когда ж его заблокируют, наконец!». И его накрыло песней Confessa:

«Над планетою птицей белой,

Наполняя весь мир сиянием,

Улыбаясь, Любовь летела…

Пропали песни, слова и Вера.

И одно лишь звучит надрывно

Слово «Почему»?..

Почему ты другою стала?

Кто не любит, не будет и любим».

Люсьен сидел, упирая локти в стол, беспомощно схватившись за голову, заливаясь слезами, и слушал, уже не пытаясь сопротивляться. А потом YouTube добил Люсьена, видимо, уже из жалости, пронзительной, как стрела, песней в женском исполнении со слезинкой в дрожащем голосе исполнительницы, просто убийство для любого человека, переживающего смерть любви.

«По снегу, летящему с неба,

Глубокому белому снегу,

В котором лежит моя грусть,

К тебе, задыхаясь от бега,

На горе своё тороплюсь.

Под утро земля засыпает

И снегом себя засыпает,

Чтоб стало кому-то тепло.

Лишь я, от тоски убегая,

Молю, чтоб меня занесло…».

Песни «Любовь – волшебная страна» на свое счастье Люсьен уже не слышал. Он испытывал такую боль, горе, тоску и ужас, что его разум из соображений безопасности практически отключился. Возможно, ангел-хранитель вмешался и спас своего отчаявшегося подопечного. Люсьен на диване свернулся в калачик, как младенец в утробе матери, и провалился в сон.

«Любовь – обманная страна, обманная страна,

И каждый житель в ней – обманщик…

Неверная страна – Любовь,

Там каждый человек – предатель…».

Песня «Забыть нельзя, вернуться невозможно», помимо горя, не содержит прямых или косвенных советов по выходу из ситуации. Поскольку выхода нет, остается суицид. Люсьену только этого еще не хватало, и, к своему счастью, он уже спал.

«Звезда любви сгорает надо мной,

Звезда любви над грешной суетой,

Когда забыть нельзя, вернуться невозможно!

Ты мне скажи единственное слово:

Меня спаси, люби, надейся, верь

И приезжай, хотя бы ненадолго,

Своим ключом открой входную дверь».

Человечеством создано столько жутких песен про горе любви, что они и убить могут при случае.

3. Две чашки

Люсьен достал из кармана ключ, сунул в замочную скважину и повернул два раза, но дверь открылась сама. Люсьен вошёл в пустую прихожую, оклеенную обоями цвета кофе с молоком. Направо кухня, прямо зал, а налево спальня-детская, левее дверей кухни дверь в спальню родителей. Это была квартира его родителей. Зашел в свою спальню, детскую комнату, как ее называли. Тут было все как много лет назад: книжные полки, его стол, лампа с зеленым абажуром, мама подарила. Кровать, заправленная на скорую руку. Шкаф с антресолями, набитый разной детской одеждой.

Люсьен услышал, что на кухне кто-то открыл духовку. С характерным щелчком и легким скрежетом пружины.

– Мама! – Громко сказал Люсьен в сторону кухни. – «Кто же еще будет открывать духовку?». Донесся приятный запах печеных пирожков с вишней. «Да, мама». – Люсьену стало спокойно на душе. Он обожал эти вкусные пирожки. Так как мама, никто их не мог приготовить. Люсьен хотел пойти на кухню и сделал два шага к открытой двери детской комнаты.

Вошла очень красивая женщина в персиковом шелковом платье с рюшами. Она даже не вошла, а так, словно бы появилась в проеме дверей.

– Мама?! – Люсьен быстро пошел к ней.

– Люсьен, сынок, – мама обняла его за плечи. Голова Люсьена сама собой уткнулась маме в плечо. Она погладила его волосы.

– Мама.

– Да, сынок?

– Мама, что мне делать? – спросил Люсьен мысленно.

Мама обняла Люсьена за виски, он чувствовал тепло ее ладоней, ему были так приятны эти прикосновения. Она посмотрела ему в глаза. Мама очень молодо выглядела, очень красивая женщина лет тридцати с отлично уложенными русыми волосами, голубыми глазами, наполненными любовью к нему. Мама ласково улыбалась и молчала.

– Мама, у меня чашка разбилась. – Тихо сказал Люсьен.

– Разбитую чашку не склеишь. – Ответила мама, она улыбнулась, поправила волосы на лбу у Люсьена. Погладила по щеке. Люсьену стало очень хорошо и спокойно на душе.

Какой ты у меня красивый. Мальчик мой. У тебя две чашки, одну ты ждёшь, а из другой не пьёшь. Тебе нужно выбрать. Вторая чашка упадёт, и она уцелеет. Ты сможешь её поднять. Всё в твоих руках, Люсьен. Тебе решать, поднять или нет. Тебе идти нужно вперёд, только вперёд. Не оборачиваться и не смотреть назад. Там ничего нет. Там пусто.

Люсьен хотел спросить про вторую чашку: «Кто эта вторая чашка, Мими или Нао?». Он не успел. Мама словно вспомнила что-то важное и вышла из детской комнаты.

«Почему детская как новая? Там давно нет никакой детской комнаты», – подумал Люсьен. Он посмотрел вокруг себя, да, он был в своей детской комнате в квартире родителей, где вырос. И ковёр с медвежатами в лесу так же висел на стене над его кроватью. Это его не удивило. До него донёсся негромкий хлопок входной двери. Люсьен хотел ещё раз посмотреть на маму и ещё поговорить. Вышел в прихожую, никого. Наткнулся на свой велосипед. Поднял и поставил на место у стены. Обычно велосипед хранили на балконе. Только иногда он оказывался в прихожей, когда Люсьен выходил на нём кататься. «Потом на место поставлю». Он заглянул на кухню, на всякий случай. Там тоже никого не было. В зале и спальне родителей тоже никого.

Люсьен вышел в подъезд. Мамы не было. Прислушался. Лифт не работал, и Люсьен быстро по бесконечным лестницам, площадкам стал спускаться вниз. Спускался очень долго, как никогда долго, если считать, что квартира была на третьем этаже. Он шёл быстро, перешагивая по две-три ступеньки, спешил, хотел догнать маму, и ему показалось, что он даже заметил мелькнувшее внизу между перил и лестниц нежно-персиковое платье. Он почти бежал, прыгал сразу через пять ступенек. И никак не мог добежать. Последняя площадка и дверь на улицу. Люсьен выбежал во двор. Никого. То есть вообще никого, ни одного человека не видно, только на детской площадке качели с пустым детским сидением, поскрипывая, раскачивались вперед, назад, медленно и лениво крутилась карусель, но и на ней не было видно играющих детей.

Качели в движении вверх и вниз, вверх и в обратном направлении вниз. Люсьен смотрел на эту детскую качельку как завороженный. Вверх, к невидимой границе, точке остановки движения, и без остановки вниз. «Как мои эмоции, пик и спад. Заканчивать с этими качелями нужно», – Люсьен подошёл к качелям, но почему-то не стал их останавливать, посмотрел на их движение, как на пламя костра ночью. Ему потребовалось усилие, чтобы пойти дальше.

Люсьен крепко закрыл глаза и даже потер их. Открыл. Ничего не изменилось вокруг. Многоквартирный дом, двор, детская площадка, зеленая трава на газоне и нет ни одной живой души.

«Я как будто один в целом мире», – подумал Люсьен.

4. Арест

«Пальмы и песок, нет, такая желтовато-красная земля, как в Египте». Он видел и понимал, что это не Мегаполис и не Египет. Но это его не смутило. Люсьен как-то был в Египте, хотел посмотреть на величие пирамид. Посмотрел и никакого величия не увидел. Развалины великой древней цивилизации словно напоминали, что в мире всё проходит. Он искал взглядом маму и не видел ее. Люсьен бросился вперёд, рассчитывая посмотреть за углом дома. Но и там маму не было видно. Как не было и домов, они словно растворились в воздухе незнакомого места. Мостовая из серого булыжника, кривая тесная улица шла вдоль древних домов, беспорядочно теснивших друг друга. Люсьен шёл быстро, не обращая внимания на попадавшихся по дороге людей в странной для 21 века одежде.

Явно богатые женщины в длинных и очень широких белых, пурпурных, голубых или узорчатых разноцветных с множеством складок одеждах, подвязанных кушаками с цветными пряжками, спокойно шествовали сквозь толпы простого народа. Верхние шерстяные накидки с голубыми, синими или черными полосами явно выделялись среди прохожих в простых сандалиях с деревянной подошвой. Это было слышно по деревянному шуму мостовой. В толпе прохожих господствовали недлинные халаты до колен черного, коричневого или бурого цвета.

Люсьен понимал, что это древняя одежда, и знал, как называются все эти халлуки, талиты, кетонеты-хитоны, и даже понимал доносившиеся обрывки фраз из толпы прохожих, сквозь которую пробирался. Язык был арамейским. Люсьен понимал этот язык, но не придал этому странному обстоятельству никакого значения.

Город, по которому он шел, как-то очень внезапно закончился вместе с каменной мостовой, и Люсьен вошел в местность, заполненную зеленью. Вокруг него были оливковые деревья, заслонявшие горизонт. Молодые деревья с пепельно-серой корой и старые – с темной, шершавой корой, местами узловатые невысокие стволы напоминали толстенные морские канаты. Мелкие листья олив, удлиненные, серебристо-серые снизу, контрастировали с темной зеленью верха. «Инь-Янь», – рассматривая листья, решил Люсьен.

Люсьен не заметил, как стемнело, и не мог понять, куда идти. Наткнулся на старую корзину, оставленную сборщиками плодов, споткнувшись, едва удержался на ногах. Люсьен попытался определить, куда идти, и посмотрел на небо. Необыкновенно черное с синевой, очень низкое небо было увешано яркими, мерцающими во тьме звездами, странного вида луна, как направленные вверх рога буйвола, блистала серебром. Над горизонтом мерцали четыре ярких звезды Южного креста. Люсьен читал где-то, что Южный крест был еще виден в Иерусалиме во времена распятия Иисуса.

Люсьен услышал донесшийся издалека неясный шум голосов и решил двинуться навстречу. Вскоре он встретил целую толпу вооруженных мечами воинов, явно римских, и сопровождавших их разношерстную толпу в хитонах с кольями, факелами и фонарями. По каким-то причинам эти люди вели себя шумно, словно искали в темноте что-то или кого-то. Шумели так, словно надеялись, что те, кого они ищут, успеют ускользнуть под покровом ночи. Люсьена они не видели, хотя и прошли мимо него, окружая в какой-то момент со всех сторон. Увлекаемый любопытством и желанием найти выход из этого оливкового леса, Люсьен пошел за толпой.

Человек в белой одежде стоял на поляне, окруженной оливами. Толпа приблизилась к нему, скрываясь за деревьями, и притихла. В колеблющемся предательском свете факелов от толпы отделился один, без оружия, подошел к человеку в белом и сказал:

– Радуйся! Учитель! – И поцеловал его в щеку.