Я – мать ваша!

Лара Серохвост

Я – мать ваша!

Дисклеймер

Все персонажи, события и места вымышлены; любые совпадения с реальными людьми, событиями, местами случайны и непреднамеренны.

Всё, что я когда-нибудь хотела,

это иметь дружную нормальную семью.

Июль 1991. Отчуждение

Понедельник. Опять я

08.00 Тюфяк

Волшебный рослый олень уверенно продвигался по сосновому бору, достойно неся огромные ветвистые рога. Лара следовала за ним. Босые стопы мягко ступали по пружинистой влажной почве едва заметной лесной тропинки. Вдали яркими красками заходило уставшее солнце, со всех сторон доносились трели вечерней переклички птиц, остро пахло хвоей, смолой и багульником.

У подножия скалы олень остановился, раздвинул многолетними мощными рогами кустарники рослого можжевельника. Показалась железная дверь…

– Подъем!

Лара проснулась от громкого крика. В голове медленно растворялись благостные картинки оленя, леса и двери. До чего чудесный сон приснился! Никогда раньше про животных не видела.

Одеяло, ускоряясь, поползло вниз по туловищу и слетело, обдав резким порывом прохладного воздуха. Лара вздрогнула и открыла глаза.

Посреди комнаты стояла мать, широко расставив ноги и уперев руки в боки. Она оглядывала кровати братьев, находящиеся у противоположной от Лары стены.

Мама шагнула к Тимке – вспорхнуло его одеяло. Теперь уже два валялось на полу.

Лара свернулась клубочком и замерла. Нужно потерпеть…

– Спят они. Будто трудятся день-деньской. Ни стыда, ни совести! Восемь утра, солнце встало, а они дрыхнут. Мать вкалывай, обслуживай их, а они мордами подушки давят, – раздраженно выговорилась родительница.

Ее рука потянулась к третьей кровати, резко схватила одеяло и отшвырнула в центр комнаты. Старое ватное одеяло без пододеяльника перевернулось в воздухе и хлопнулось об пол.

Быстрый взгляд Лары обнаружил мокрое пятно на светлой простыне брата. Лара крепко зажмурилась: сейчас будет скандал!

– Твою налево, опять обоссался… – разочарованно произнесла мама, – Говори ему, не говори, все одно – в постель прудит. Ну-ка, поднимайся!

Семён быстро вскочил и привычно встал в изголовье кровати. Этой весной он начал вытягиваться (поздновато для шести лет, по мнению мамы). Удлинились руки и ноги, утратили былую мягкость. Остатки детской пухлости еще можно было заметить по надутому животику, складочкам на шее да объемным щекам, скрывавшим глаза при смехе. Раньше в семье братика кликали «Малой», а с весны Лара и Тима незаметно перешли на уважительное обращение «Сеня».

Мать стянула посеревшую от старости и бесчисленных стирок белую простыню, взглянула на спальное место. Обивочная ткань по центру матраца основательно сгнила, мокрое пятно разлилось на треть тюфяка.

– Что за жизнь у меня такая?! За что я проклята с самого рождения?! Родители пропойцы достались, муж-алкаш, еще и дети вредные. Просишь по-человечески: «Не ссы в кровать», – а он опять. Где я тебе новый куплю-то?! Магазины пустые стоят, даже хлеб по талонам продают.

Мальчик-малыш Сеня сжался, наклонил голову. Тело его мелко затряслось, лицо скукожилось, по упитанным щекам побежали бесшумные слезы. А мать бесновалась: орала, проклинала, хваталась руками за волосы, воздевала кулаки к небесам, исступленно топала ногами.

Сеня поднес ладонь к сжатому в гримасе лицу и принялся сосать указательный палец.

Как же его жалко, маленького и беззащитного! Тело Лары сводило от напряжения, словно колючие змеи ползали внутри и разрывали органы.

Ты следишь, как бранят и стыдят беспомощного ребенка, и умираешь. Ты не в состоянии выносить боли другого, а тебя принуждают смотреть истязание малыша. Убежать… прямо сейчас… куда глаза глядят.

Лучше бы досталось Ларе, чем наблюдать бесконечную пытку братишки. Так хочется обнять и успокоить его, но нельзя – мама сильнее рассвирепеет. Скорей бы ушла…

Лара в отчаяние взглянула на Тимку. Тот состряпал огромные глаза и медленно, едва заметно, покачал головой, донося послание: «Молчи, Ларк! Не заводи мать сильнее. Так она быстрее успокоится». Лара сжала челюсти до скрежета зубов.

– Ты, что, не понял?! – продолжала орать мама, – Я запрещаю тебе мочиться в постель! Ходи на горшок. Ясно? Отвечай!

Сеня медленно кивнул.

– И палец изо рта уже вынь, пока я его не отрубила. Глистов нам только не хватало ко всем бедам. Что за непутёвые дети уродились?!

Мама резко повернулась. Словно два вороньих крыла взметнулись и опустились на ее плечи гладкие блестящие черные волосы. Синие глаза впились в Лару, светлые звездочки на радужках потемнели и приступили метать острые железные искры. Те попадали в Лару и нещадно жалили. Тело чесалось и молило о пощаде, но Лара не шевелилась.

По крайней мере, первая, самая страшная, стадия утреннего подъема, закончена. Сейчас влетит Ларе, затем мать повернется к Тиме, бросит пару слов и уйдет.

– А ты что еще не одета? Разлеживается, тунеядка. Папашка ее живет в свое удовольствие, и она туда же. Я из тебя дурь-то повыбью…

Лару подбросили неведомые силы. Она лихо схватила с изголовья кровати красное в белую клетку платье, натянула его за три секунды, сунула ладонь под подушку и вытащила желтую ленту. Одной рукой Лара обхватила волосы, другой обмотала на несколько раз бант вокруг гривы и завязала крепкий узел. Хвост готов.

Дальше следует заправить постель. Лара сложила одеяло ровно пополам, сверху накинула покрывало, подоткнула края, разгладила середину. Подушку встряхнула, развернула диагональю, аккуратно вдавила нижний угол внутрь и поставила парусом на кровать. Последний штрих – распрямила верхний уголок наволочки. Постель должна быть заправлена идеально, чтобы не расстраивать маму.

Лара вытянулась по струнке в ожидании заключительной фразы.

– Тюфяк положишь сушиться у сарая на доски, – проинструктировала родительница, – И смотри, чтоб с улицы не видно было, а то прибью. Хватит мне позора с папочки твоего любимого! Козлина недобитая…

Лара замерла, не шевелясь и не моргая.

– Что ты, бестолочь, уставилась на меня? – взвилась мать, – Быстро! И одеяло с подушкой не забудь. Можешь на ограду за сараями бросить.

Лара по привычному ловко закатала матрац Сени в рулон, обхватила руками. Как противно воняет, аж глаза слезятся! Скорее вынести его отсюда на свежий воздух. Она с трудом подняла тюфяк, оголив поржавевшую металлическую сетку. Ох, когда-нибудь койка развалится…

Входная дверь в дом прилегала плотно. Лара открыла ее, толкая со всех сил спиной. На веранде нащупала босыми ступнями мыльницы, литые из голубого пластика ажурные туфли-тапочки. Пихнула вторую, дощатую, дверцу.

С улицы между ног пронырнул рыжий котенок. Лара попыталась его зажать, но зверюга оказался ловчее. Что же делать? В помещение запускать нельзя, снова под кроватью кучу наложит. Ладно, на обратном пути можно выгнать с веранды.

Лара вышла наружу. Силы покинули ее, матрац опустился на крыльцо.

Потряхивая руками для расслабления, она осмотрелась. Милое солнце привычно светило из-за невысокой, метров пять, скалы, расположившейся за участком соседей по другую сторону дороги. Еще ощущалась утренняя влажность и легкая прохлада, но день обещал выдаться теплым.

Лара вздохнула, сгребла в объятья тюфяк и посеменила вглубь двора. Повернула за сараи и бросила ношу на стопку аккуратно сложенных досок. Пускай выветрится и подсохнет. Главное, здесь его точно никто не увидит, маме позора не будет.

Их улица по имени Крайняя располагалась в конце поселка и насчитывала по шесть частных жилищ по оба края дороги. По стороне дома Лары за участками протекал скромный журчащий ручеек. Весной вода разливалась широко, бывало, на пять метров, а в остальное, сухое время года, слабый поток осиливал перепрыгнуть даже ребенок и оказаться на Липовой улице.

Руки подрагивали, но Лара без отдыха рванула обратно. Мама сказала: быстро, значит – быстро!

Котенок Рыжик вальяжно развалился на веранде, тщательно вылизывая пушистый хвост. Ждет, кто бы его внутрь пустил. Нахал! Ходит в туалет исключительно под кровати. Убирай потом за ним. Уж нет! Лара попыталась стопой выгнать кота. Не тут-то было, Рыжик с радостью обвился вокруг ее ноги. Даже не подлизывайся! Лара схватила Рыжика за шкирку, аккуратно выставила его на улицу и быстро захлопнула наружную дверь. Когда уже любимый кот Барсик вернется?!

Вторым заходом Лара повесила одеяло на забор и умудрилась разместить рядом подушку. Всяко свежее будет.

08.20 Петушиные бои

Лара вернулась домой.

Братья в ожидании завтрака сидели на кухонном угловом диване, сколоченном папой. Сеня уже успокоился и беззаботно переговаривался с Тимой. Мама, гремя посудой, зыркнула хмуро, метнула пару металлических искр из глаз. Лара сжалась: опять не угодила…

– Что ты телепаешься нога за ногу волоча! Неужели быстрее нельзя?! На, кур покорми да яйца собери. – Мать сунула миску с пшеном.

– Мама, пожалуйста, пусть Тима сходит! – взмолилась Лара.

– С чего вдруг? – Родительница развернулась, посмотрела в упор.

– Я Борьки боюсь, – созналась Лара, – Он драться со мной лезет, взлетает и больно клюется.

– Вот дебилка, – с затаенным удовольствием протянула мать, – Даже с петухом справится не в состоянии. Палку возьми и огрей его как следует, прятаться впредь будет. А коли не в состоянии защититься, тогда пусть клюет тебя в темечко до самой до смерти. Невелика потеря. Царь Дадон ты наш!

Братья весело прыснули со смеху, повторяя: «Дадон!» – и показывая на Лару пальцами.

Она обреченно взяла миску, вышла на улицу, обогнула дом и медленно побрела навстречу судьбе.

На заднем дворе вдоль забора слева направо выстроились рядком хозяйственные постройки. В левом углу находилась баня, в десяти метрах от нее – собачья будка. Далее напротив дома располагался курятник и загон для выгула птицы. Затем стояли сарай и дровник, разделенные веревками для сушки белья. В правом дальнем углу участка почетно высился туалет.

Пестрый коричнево-оранжево-красный Боря по-хозяйски важно разгулял по огороженному сеткой-рабицей загону. Издали завидев Лару, он резко встрепенулся, нахохлился, распушил хвост и неспешно приблизился ко входу. Наконец-то свершилось достойное внимания петуха событие – недруг явился.

Лара прерывисто вздохнула, обернулась на дом. Из кухонного окна выглядывали заинтересованные мордашки братьев – зрители готовы. Они помахали Ларе, а Тима указал на калитку: «Заходи!»

Здесь тебе никто не поможет, наоборот, они будут глядеть и радоваться твоим мучениям и бедам. Ты актер на отраду публике: чем тебе хуже, тем им веселее.

Лара подняла с земли толстую метровую палку, бывшую когда-то заборной штакетиной, и приблизилась к загону. Острая вонь куриного помета шибанула в нос: настоящий нашатырь, чистить бесполезно. Лара смахнула навернувшиеся от интенсивного запаха слезы и повернула задвижку. Боря распушился сильнее и издал победно-громкое «Кукареку!»

Сомнений, кто главный, у Лары давно уже не было. Она набрала воздуха в грудь и, не выдыхая, медленно приоткрыла дверь. Петух мгновенно всунул голову в образовавшуюся щель. Лара легонько ткнула его палкой – Боря попятился, а Лара мгновенно промелькнула внутрь, захлопнула калитку и повернула вертушку. Не хватало еще, чтоб куры разбрелись по округе гулять, за такое мать шкуру без промедления спустит.

Лара схватила в кулак горсть пшена и бросила на землю широким жестом. Хотя бы куры не будут мешать. Борька подбежал и больно клюнул в щиколотку. Лара взвизгнула «Ай!» и треснула петуха палкой по спине. Боря не смутился, отступил назад, а потом как взлетит и долбанёт Лару в предплечье. Гад!

Она резко вытряхнула остатки пшена в кормушку и рванула к курятнику. Петух несся сзади. Лара влетела внутрь помещения и спешно захлопнула за собою дверь. Сердце стучало бешено. Время отдышаться и продумать стратегию отступления.

В дальнем углу под насестами лежала поклеванная белая курица, с кровоподтеками и выдранными перьями на правом бедре и животе. Птица еще дышала.

Лара нашла три яйца, положила их в миску и выглянула в окно. Борька важно шествовал в противоположный угол ограды. Если бесшумно открыть дверь, то есть шанс без драки проскользнуть в калитку – развернутый спиной петух не сразу заметит назойливого чужака.

Лара добежала до выхода и повернула щеколду, когда Боря настиг ее. Крепко схватив миску, она отвернулась. Петух клюнул в попу – Лара взвизгнула. Из открытой форточки кухонного окна донесся громкий дружный гогот.

Лара выпала из ограды, зацепившись о высокий порожек и потеряв тапочек-мыльницу. Держа под мышкой посудину и тыкая Борю палкой в наглую морду, Лара ногой захлопнула дверь и потянулась к задвижке. Миска наклонилась, одно из яиц выкатилось и плюхнулось с хрустом на землю. Разбилось.

08.30 Поросячий хвостик

Из кухонной форточки раздался громкий крик матери:

– Яйцо подними и Волче отдай!

– Оно разбилось, – проорала Лара в ответ.

– Я видела. В руки собери и псу отнеси, придурочная! – велела мама, следом донесся веселый хохот братьев.

Поставив миску на траву, Лара подхватила ладонями склизкие остатки яйца вместе со скорлупой, бегом пробежала три метра и плюхнула содержимое рук в пустую кастрюлю.

Волча стрелой вылетел из будки. Лара присела и подставила ладони тыльной стороной. Пес облизал их и уткнулся мордой в миску. Послышался скрежет скорлупок по металлу.

Собаку взяли четыре года назад, когда переехали в этот поселок Черничное поле, или как по-простому называли его местные – Черничное. Три тысячи человек населения кормил деревообрабатывающий завод.

Одним вечером отец пришел с работы загадочно улыбающийся, вытащил из-за пазухи толстопузого пушистого щенка и опустил его вниз. Малыш попытался идти, но задние ноги на крашенном эмалью полу разъехались по сторонам. Забавно!

– Вот, хозяйка, смотри, охранника нам раздобыл, – обратился папа к маме.

– Какой из дворняжки охранник? – выразительно фыркнула та в ответ.

– Ты чего?! Это породистый пес. Чехословацкая волчья собака, помесь волка и собаки.

Мать внимательно присмотрелась.

– И правду похож… Только хвост уж больно поросячий, закручен в загогулину аж на два раза.

– Так щенок еще маленький, вырастет – хвост и распрямится, – пообещал отец.

Волча вымахал в крупного пса неопределенного окраса. Основная шерсть желто-серая, грудка и живот светлые, а верх темный, почти черный. На зиму вырастал объемный густой подшерсток и целое лето выпадал клоками.

К хозяевам Волча относился дружелюбно, чужих же в дом не пускал, гавкал с цепи во весь могучий голос. Отличался пес и двумя слабостями: любил отлучиться в самоволку да еду воровал у окрестных собак, домой вместе с чужой посудиной возвращался. Бежит, «поросячий» хвост колечком по сторонам виляет, а в зубах накрепко кастрюля зажата.

Вся деревня знала, где следы искать.

– Людка, – обращался народ к матери, – у вас часом нашей кормушки не завалялось? Волча недавеча пробегал, говорят.

Посудину находили подле будки или, бывало, внутри. Возвращали пустой и начисто вылизанной. А пес новую в очередную отлучку приносил.

Мать по первости замахнулась на собаку, но отец строго встал между ними:

– Потомка волков бить нельзя! Достойное животное такого обращения не выдержит, убежит.

Мама нахмурилась, но смирилась. Так бы и не трогала Волчу никогда, но, на беду, занесло в края заядлого охотника. Зашел тот к отцу в гости. Папа давай хвастать собакой, а мужичок строго глянул и говорит:

– Волча хорош, только это не помесь волка. Ростом недотягивает. Да и хвост у тех прямой, вниз опущен между задних ног, а у вашего – в два круга закручен и вверх поднят.

– Вот и я говорю: поросячий хвостик у него, не волчий, – встряла мать.

– Песик на лайку похож, – вынес вердикт охотник.

– Разве не черные они? – удивился отец.

– Лайки разного окраса бывают. Волча походит на западно-сибирскую, палевую. По крайней мере, след виден.

Охотник уехал, а статус пса резко понизился с благородного породистого на дворовую помесь лайки. Вместе со статусом потерял Волча и физическую неприкосновенность за недостойные проступки. Подвел его «поросячий» хвост.

Мама сильно возмущалась, что два года никто надлежащим образом не воспитывал собаку, разбаловали.

– Даже с псом надули! Что за деревня такая?! Врут на каждом шагу, в магазинах обсчитывают, завидуют и грязью друг друга поливают. Зачем я только согласилась сюда переехать? Дерьмовый народец тут живет, – в сердцах выговаривала родительница.

Волча сильно удивился, получив от матери палкой первый раз, даже не убежал, лишь тихо взвизгнул. Глаза его расширились, холка опустилась, конечности подкосились. Хвост же медленно отмотал два круга по часовой стрелке – распрямился впервые в жизни – и лег ровно промеж задних лап, завернувшись вовнутрь.

Мама тогда ликующе улыбнулась и пообещала:

– Научу тебя послушанию, своенравная псина. Скоро по струнке будешь ходить и хвост по команде разгибать.

От скрежета яйца по металлу у Лары свело зубы. Под активным движением языка собаки посудина перекатывалась по земле. Волча, прекращай, пусто там!

Лара собралась уже уходить, как мать снова прокричала в форточку:

– Скорлупу обратно курам закинь, им кальций нужен.

Покушаться на имущество Волчи совсем не хотелось. Лара медленно поднесла руку к краю кормушки – пес расширил глаза, шерсть его приподнялась, морда оскалилась. Пока легонько. Еду таскать из-под собственного носа собака не позволяла даже хозяевам.

Лара схватила палку и резко потянула ею кастрюлю. Волча вскочил, принялся лаять, но цепь его держала крепко. Лара вытащила проклятую скорлупу, перекинула через ограждение курятника, палкой вернула посудину на место.

Пес обнюхал пустоту и умиротворенно прилег рядом, высунув язык и неспешно елозя «поросячьим» хвостиком по земле.

Лара подняла миску с яйцами и побрела домой в одном тапочке, аккуратно ступая голой стопой по траве, чтоб не запачкаться.

08.40 Запах смерти

Лара подала маме миску.

– Не ребенок, а сплошной убыток. В кого такой криворукой уродилась?! – отчитала мать, сделала секундную паузу и продолжила, – В бабку свою…

Тима за спиной матери показал Ларе язык и ткнул пальцем, жестами говоря: «Так тебе и надо!»

– Курицу в сарае заклевали. Живая пока. Я ее одну закрыла, – сообщила Лара.

Мать швырнула со всего маху кухонное полотенце на табурет.

– Ни единой хорошей новости от тебя не услышишь, сплошные проблемы. Нет бы радостной весточки хоть раз домой принести. – Она выключила плиту. – Что этим курам поганым надо?! И мел им ношу, и витамины даю, и комбикорм покупаю. Все равно им чего-то не хватает, сволочам. Перерубить их уже всех разом и не мучаться…

Мама взглянула на Лару, пелена в материнских глазах рассеялась, заискрились металлом звездочки.

– Пойдем! – Мать схватила огромный нож. – Тазик большой захвати.

– Почему опять я? Пусть Тима хоть раз сходит! – возмутилась Лара.

– Ах, ты бесстыжая! Лишь бы ей отдыхать… Сама или помочь? – Родительница указала взглядом на висящий на стене кипятильник, шнуром от которого уже не раз перепадало детям.

Лара вздохнула и обреченно поплелась вслед.

Вдвоем спустились с крыльца. Мама обернулась и, тряся рукой с ножом, взревела:

– Смерти моей хочешь?

Лара от неожиданности аж подпрыгнула, дышать перестала.

– Нет, – ответила она и для добавления убедительности покачала головой.

– Тогда какого лешего в одном тапке разгуливаешь? – Мать смотрела в упор.

– Второй у кур остался, за порог зацепился.

– Глаза б тебя не видели. Надо же уродиться столь тупой. Снимай этот тоже! В одном сапоге или носке ходить – к погибели матери. Примета такая.

Родительница развернулась и размашисто зашагала во двор. Лара босиком семенила вослед, держа одинокий тапок в руке.

Петух Борька, завидев мать, забился в дальний угол загородки, уткнулся клювом в землю и замер. Только глаз шевелился – хозяйку наблюдал. Мама ступила в куриный загон, метнула Ларе вторую мыльницу.

– Лови, полоумная!

Через минуту мать вышла из курятника, крепко держа поклеванную несушку за бока. Волча, завидев будущую еду, одобрительно загавкал. Мама прошествовала к чурке перед сараем. Она вытащила топор, резко кинула куру на пень и размахнулась.

Лара успела отвернуться в последний момент – послышался хруст и стук. Тело протрясло крупной дрожью. Как легко мама умеет убивать! Ни лишней мысли, ни жалости. Лара обернулась – ко псу летела куриная голова. Собака подпрыгнула, схватила добычу и принялась с урчанием грызть. Рот Лары заполнился тягучей горькой слюной, затошнило.

– Топор и тот тупой, – возмущалась мама, – Что стоишь? Сбегай в кладовку за наволочкой с перьями. Живо!

Лара принесла и поставила мешок перед матерью. Та положила куру в таз и велела:

– Ощипывай, я пойду кашу доварю.

– Я не умею.

– Что сложного?! Смотри, берешь несколько перьев и выдираешь, в наволочку складываешь. Много сразу не хватай, не вытащишь.

Уходя, мама обернулась, дала наказ:

– Курицу одну ни при каких обстоятельствах оставлять нельзя. Или я тебя вместо нее в супе сварю. Ясно?

Совсем как Баба-яга в сказках сделала бы. Лара через силу улыбнулась и кивнула.

Избегая смотреть на место казни, она присела на корточки и принялась выщипывать перья со спины несушки. Сладковатый запах крови бил в нос, вызывая тошноту. Лара старалась не прикасаться к тушке еще теплой птицы, захватывала перьевую массу поверху.

Работа оказалась тяжелой: пальцы проскальзывали. Выдернув верхний слой, Лара ухватила мягкий внутренний и с легкостью вытащила. Не перо, а пух, тончайшие ворсинки колыхались на воздухе даже без ветра. Лара оттянула руку и посмотрела сквозь округлое пушистое перышко на небо. Какое милое облачко получилось бы!

Она очистила спинку птицы, когда показалась мать, держащая нож.

– Что копошишься? Ничего толком сделать не в состоянии. Иди домой! Сестру разбуди и в порядок приведи. Потом завтракать будем, каша напаривается.

09.20 С женой не повезло

Лара прошла в бывшую родительскую спальню, здесь ночевали мама и младшая из детей Кася. Отец давно обитал отдельно, в большой комнате.

Сестра смешно сопела во сне: втягивала воздух с шипением через нос, а выдыхала ртом, опуская нижнюю губу.

– Косуля, вставай! Утро уже, кушать скоро будем. – Лара погладила малышку по голове.

Кася недовольно хмыкнула, потянулась и села на кровати. Лара одела ей ситцевое платье, желтое в красный цветочек, и серые носочки. Затем причесала сестру и, с трудом собрав короткие волосы на макушке, заплела миниатюрный хвостик-пальму. Они прошли в кухню и сели дожидаться родительницы.

Та вернулась злая. Засунула куру в холодильник, нещадно ругаясь:

– Ни единого ножа острого в доме нет. Мужик есть, а ножей нет! Как мне это надоело!

Мать из широкой низкой кастрюли отложила в отдельную тарелку кашу Косуле, оставшуюся массу разровняла, поделила на четыре равных сектора и выставила посудину на центр обеденного стола.

– Ешьте! – велела она.

Лара бросила быстрый взгляд на еду: сегодня густая пшенная, форму хорошо держит, за границы не расплывется, братья по краям не подъедят. Успокоившись, Лара усадила Касю в низкий детский стульчик, уселась на пол перед сестрой и принялась, долго дуя на каждую ложку, кормить Касю.

Родительница тем временем вытащила из хлебницы четвертинку буханки черного, положила ее на разделочную доску на втором, хозяйственном, столе и приступила к нарезке. Нож безобразно давил мякиш хлеба. Мама откинула тупой инструмент, схватилась за следующий.

Незримое напряжение повисло в пространстве: мать раздувалась воздушным шариком; скоро взорвется и разбрызгает вокруг тысячи невидимых колючек. Больно будет всем.

Сжавшись, Лара кормила сестру и наблюдала: хлеб снова лишь мялся.

– Все тупые, – сокрушалась мать и грозилась, – Ими бы яйца скотине пропитому отрезать!

Она отшвырнула в ярости нож, тот ударился о стену и упал на пол, воткнувшись острием. Тима восторженно распахнул глаза и радостно хмыкнул.

Мама не сдалась, а достала из ящика третий инструмент, гораздо крупнее первых двух. Она ожесточенно принялась пилить несчастную четвертинку – хлеб то резался, то давился.

Хлопнула дверь на веранде.

– Кого нелегкая принесла?! И так сплошные проблемы, – со вздохом прокомментировала родительница.

Во внутреннюю дверь постучали. Вошла улыбающаяся соседка из дома напротив.

– Людка, займешь соли? – с порога попросила тетя Лида и, зайдя в кухню, протянула солонку из толстого рифленого стекла, – Закончилась у нас.