Там, откуда родом страх

– Наташа, у нас гость. Приведи себя в порядок. Представляешь, сегодня в земской управе встретил однокашника по кадетскому корпусу. И знаешь, кем он служит? Околоточным в соседнем околотке. Он тогда не закончил корпус. Что-то у него со здоровьем не в порядке было. Ты спускайся к нам. Я пока распоряжусь стол накрыть.

До Натальи дошло только одно слово – околоточный. Сначала она обрадовалась, но после подумала, что в городе несколько околотков. И необязательно, что это именно тот, кто ей нужен. Но стоило ей спуститься в гостиную, как все ее сомнения развеялись. На диване, закинув ногу на ногу, сидел вальяжный господин, именно тот, что заходил в лавку старьевщика.

– Вот, Наташенька, знакомьтесь, Тюнин Игорь Никитович, – представил гостя Степан.

– Очень, очень приятно, – резво поднявшись с дивана и целуя протянутую руку, произнес Игорь Никитович. – В нашем забытом Богом захолустье нечасто увидишь такую красоту. Повезло тебе, Степан Титович. Обладать такой женщиной – редкое счастье. Как это мы раньше не встретились. Городок-то маленький. Казалось бы, все на виду, да вот, поди ты, не пересекались наши дорожки до сего дня. Оказывается, и у нас могут случаться приятные неожиданности. А я все никак не женюсь. Не встретил еще женщины, из-за которой не жалко было бы лишать себя свободы. Вот переберусь в губернский город, тогда всерьез займусь женитьбой. Без этого карьеры не сделаешь.

– А что, есть такая возможность? – без особого интереса спросил Степан.

– Рапорт давно подал, да дело идет ни шатко ни валко. Мзда хорошая требуется, а с моим окладом много не дашь.

– Разве у околоточного нет других возможностей заработать? – спросила Наталья.

– Что вы имеете в виду? – подозрительно прищурился гость.

– Я полагаю, кто мзду платит, тот и сам берет. Это же закономерно.

– В логике вам не откажешь, – засмеялся Игорь. – Вот только дают меньше, чем отдавать приходится. Субординация, понимаете ли.

– Прошу к столу, – пригласила Наталья, видя, что кухарка закончила накрывать стол. – Вы, Игорь Никитович, что предпочитаете, водочку или коньяк?

– Мы люди русские, патриоты, а потому употребляем исконно русское. Зовите меня просто Игорем. Ни к чему эти условности.

– Хорошо, – легко согласилась Наталья, разливая по рюмкам водку. – Вы, Игорь, отведайте холодца. Маша отлично его готовит из курицы и свиных ножек.

На некоторое время за столом воцарилась тишина, нарушаемая стуком вилок и ножей. После третьей рюмки, когда первый голод был утолен, разговор возобновился.

– Вот вы, Наталья, про мздоимство начали говорить. А ведь это настоящее бедствие. Вы и представить себе не можете, каких размеров оно достигло. У людей это стало привычкой. Без подачки ни один не приходит на приемы к начальству. Вот и получается, что раз нижестоящие по чину берут у ходатаев, они обязаны делиться со своим начальством, иначе делу не будет дан ход. А поскольку дают все, то и преимущества никто не имеет. Так что все погрязли в этом деле и варятся в собственном соку. А ты, Степан, тоже берешь?

– Должность моя ничего не решает. С посетителями я не работаю. Мое дело – бумаги, делопроизводство. Так что довольствуюсь только положенным мне окладом. А вот у тебя, я думаю, возможностей непочатый край.

– Да какие у полицейского возможности? Так, мелочи одни. Народишко-то в нашем городке небогатый. Если даже и поможешь кому, отблагодарить должным образом не в состоянии. Вот в губернском городе есть простор. Там можно развернуться, а тут и карьеру не сделать. Жди, когда твой начальник в отставку уйдет или помрет на работе. Тогда, может быть, и займешь его место. Только протекции у меня никакой нет. Так что быть мне околоточным пожизненно.

– Да и в большом городе система та же. Там тоже рука руку моет. Не пойму, почему ты решил, что там ты продвинешься по службе быстрее, – откровенно удивился Степан.

– Есть у меня там добрый знакомый. У него большие связи, но за хорошую должность платить надо соответственно, а у меня таких больших денег пока нет.

– Ну, деньги достать не проблема, даже большие, – вступила в разговор Наталья, внутренне ликуя. Разговор шел в нужном ей русле. Оставалось только подтолкнуть Игоря к откровению. – Ведь все сводится к морали. Есть люди, не способные взять чужого, а другие и глазом не моргнут. Таким все дается легко, и совесть их не мучит, спят спокойно. Что-то вы не пьете, давайте-ка за удачу выпьем, – предложила она, поднимая свою рюмку. – Сейчас Маша горячее подаст. Жаркое из гуся.

Игорь задумчиво повертел в руке рюмку, потом опорожнил одним глотком.

– Боюсь, что я вас не понял, Натали, – на французский манер назвал он ее и поставил на стол свою рюмку. – Деньги, как известно, на дорогах не валяются. Что вы имели в виду?

– Только то, что сказала. Что тут неясного. Есть люди, способные на поступок, а есть – нет. Если вы способны на поступок, остается найти объект и действовать.

– Что-то уж очень все у вас просто. Вы предлагаете совершить преступление, верно я понял?

– Ну, если говорить языком полицейского, то да. Но вы ведь не считаете преступлением покровительство ворам.

– Каким таким ворам? – прищурил глаза Игорь. – Что-то вы не договариваете.

– Буду с вами откровенной. Вам нужны деньги, мне тоже. Есть способ их раздобыть.

– Преступным путем, конечно, – с сарказмом произнес Игорь. – Что-то у нас разговор пошел не в ту сторону.

– Да нет, как раз в ту. Вы сами завели его и откровенно признались, что нуждаетесь в деньгах совсем не для благотворительных нужд. А ворам вы покровительствуете. Это аксиома, и вы прекрасно это знаете. Если хотите, я даже назову, с кого вы мзду берете и кого при этом покрываете.

– Что вы хотите от меня? – резко произнес Игорь. Вся его вальяжность и лоск словно испарились, он вдруг стал самим собой: обыкновенным полицейским грубым и неотесанным, привыкшим унижать людей подвластных, бесправных. Наталья почувствовала это так остро, что стала обращаться с ним адекватно.

– Я хочу всего лишь заручиться вашей поддержкой в одном пикантном деле. Многого от вас не потребуется.

– За кого вы меня принимаете! – истерично произнес Игорь. В его глаза горели откровенной злобой.

Наталья посмотрела в его глаза долгим презрительным взглядом. Игорь не выдержал его и сник, поблек. Теперь он уже не был ни вальяжным господином, ни грубым полицейским. Он стал никем.

– Так что вы, в конце концов, хотите от меня? – устало спросил он уже без всякого апломба и посмотрел на Степана. Тот растерянно пожал плечами.

– Степушка у нас святая невинность, – пояснила Наталья. – Он не при деле. Его устраивает то, что он имеет, это меня не устраивает, и я сама решила действовать на свой страх и риск. Старьевщик, с которого вы имеете некоторый доход, в ближайшее время умрет, без явных признаков насилия. Вы должны сделать так, чтобы никакого следствия по этому делу не начиналось. Думаю, это будет нетрудно, он уже стар. А вы получите то, что поможет вам устроиться на новом месте.

– А если я откажусь?

– Да куда ты денешься!? – С откровенным презрением и издевкой воскликнула Наталья. – Как миленький будешь делать то, что я тебе скажу.

Лицо Игоря пошло красными пятнами, в глазах снова вспыхнула откровенная злоба, но полный превосходства взгляд Натальи остудил его.

– Если вам трудно пойти на сделку в том виде, в каком она есть, считайте, что вы покарали преступника данной вам властью. Это облегчит вашу совесть, – с иронией сказала Наталья. Но Игорь не заметил иронии, он воспринял это как руководство к действию. – Я сообщу вам, когда дело будет сделано, – подвела черту Наталья.

Дальше ужин проходил молча. Игорь много пил, и, лишь опьянев, вернулся к прерванной беседе.

– А что, много я с этой акции буду иметь? – с пьяной непосредственностью спросил он.

– Я еще и сама не знаю, но думаю, что достаточно. Иначе я не стала бы рисковать.

– Наташа, это действительно опасно? – встревоженно спросил Степан. – Зачем тебе все это? Ведь живем, не бедствуем.

– Тебя это не касается, а за меня не беспокойся. Надоела мне эта жизнь без бедствий.

Проводив поздним вечером совсем отяжелевшего гостя, Наталья помогла Маше убрать со стола и ушла в спальню. Степан попытался, было, вернуться к разговору, но Наталья оставила его без внимания, посоветовав не забивать голову ненужными ему проблемами, и он обиженно замолчал, укладываясь к ней спиной. Наталья нехотя погладила его по голове. В ее начинании нужны были союзники, хотя бы умеющие просто молчать. Степан на короткую ласку отозвался моментально. Его жадные руки и губы ласкали ее тело нежно и настойчиво. Потом была короткая страстная атака, принесшая удовлетворение и чувство нежной благодарности. Уже лежа рядом, он поцеловал ее в плечо, погладил по руке и, осчастливленный, моментально заснул. А Наталья еще какое-то время перебирала в памяти детали разговора и пришла к выводу, что выиграла по всем статьям. Игорь был теперь в ее руках. Заснула она с самыми радужными надеждами.

Глава девятая

После наступления ранних осенних сумерек, когда улицы опустели, в лавку старьевщика негромко постучали условным стуком. Семидесятидвухлетний старик, неопрятный, одетый в старье, отпер дверь. На пороге стояли трое подельников, в последнее время основных его поставщиков краденого. Появились они в здешних местах сравнительно недавно. Никто ничего о них не знал, но старику удалось кое-что выяснить через блатных. Ему рассказали, что из Читинского острога бежали минувшей зимой четверо заключенных. Трое закоренелых преступников и деревенский увалень, попавший в острог за чужие грехи. Бежали они вчетвером, но объявились за тысячи верст от места побега уже втроем. Куда подевался четвертый, голову ломать не приходилось. Без харчей далеко не убежишь. Успех побега был обеспечен тем, что они бежали в метель. Шансов выжить в таком случае было минимум, но возможность успеха возрастала многократно. Они выжили. В то время прошел слух о налете на обоз из Китая. Скорее всего, это была их работа. Во всяком случае, в городке они появились при деньгах и с документами. Здесь отпустили себе длинные бороды, взяли за привычку сутулиться и ходить тяжелым шагом, имитируя солидный возраст, хотя старшему из них было не более сорока.

Гости отстранили старика и прошли через лавку в жилую комнату. Старик, привыкший к такому обращению, запер дверь и последовал за ними. Всю обстановку комнатки составляли железная жесткая кровать, застланная неопределенного цвета выгоревшим одеялом, небольшой покрытый запятнанной скатертью стол, пара табуреток, навесной шкафчик для посуды и маленький одностворчатый гардероб. Завершала обстановку голландская печь, сложенная обогревателем в лавку. Она весело гудела, в чугунке что-то варилось.

– С чем, соколики, пожаловали? – осведомился хозяин, поглядывая на саквояж в руках высокого. Тот раскрыл его и выставил на стол бутылку водки и каравай хлеба.

– Это еще к чему? – недовольным, строгим голосом спросил старик. – Я разве разрешал без дела ко мне заходить. Нечего светиться. Не шпана какая-нибудь, понимать должны.

– Да брось ты свои опаски. На дворе темень, ни одной живой души не встретили, – успокоил его Старший. – Прощаться мы с тобой пришли. Решили перебираться на новое место. Достаточно здесь наследили.

– Жаль, – откровенно огорчился старик. – Ребята вы фартовые, иметь с вами дело – одно удовольствие. Уйдете, завянет мое дело. Не найду я вам замену. Местное-то жулье по мелочам промышляет. Иногда такое приносят, что только на вторичное сырье и годится. Жаль, очень жаль.

– Да, ты на нас неплохо нажился, – без всякой интонации произнес Высокий. – Меру надо знать. У тебя стаканы-то хоть найдутся?

– Найдутся, – хмуро ответил старик. – А вот денег я чужих никогда не считал и вам не советую, – добавил он, доставая из шкафчика кружку, две чайные чашки со сколотыми краями и граненый стакан.

– А чего тебе чужие считать, когда свои куры не клюют, – продолжал гнуть свое Высокий. – Нам-то ты гроши за товар платишь.

– Сколько могу, столько и плачу. В этом деле люди мы самые маленькие. Вот если я гроши заплачу участковому приставу, тогда будет катастрофа. Перекупщики тоже цену сбивают, как могут. Ворованное, мол, жаловаться не пойдешь, радуйся тому, что дают. Так что, как не ряди, а больших денег на этом деле не заработаешь. Сами видите, как я живу. Мог бы, конечно, немного приличнее, но стезя обязывает.

– Вот мы и пришли узнать, насколько приличнее ты мог бы жить, – сказал Высокий, разливая водку. – Давайте выпьем, а потом о деле поговорим.

Гости дружно выпили и закусили, руками ломая хлеб. Старик пить не стал, глядя на гостей встревоженными глазами.

– Так вы, часом, не грабить ли меня пришли? – вкрадчиво спросил он. – Если так, то не дело вы, ребятки, надумали. Бог вам судья, но я на своем веку вашего брата перевидал столько, сколько вам и не снилось, и ни у одного даже мысли не появилось меня ограбить, потому, как видели они дальше вас. Не одни вы от меня кормитесь. Не понравится это многим. В нашем мире ведь тоже законы существуют, приговорят вас блатные. Сам – то я против вас бессилен.

– Деньги нам нужны, а на блатных нам наплевать, мы сами по себе. Отдай добром, и разойдемся миром. Ты же на ладан дышишь, а на тот свет деньги не заберешь, – миролюбиво произнес Старший.

– Что отдам, что не отдам – все едино. В живых не оставите, кары побоитесь. Ищите, – обреченно произнес он, понимая безвыходность своего положения.

Хоть в ворах он ходил недолго, промышляя карманными кражами, но законы блатного мира знал и почитал. После одной удачной кражи купил на базаре лавку и под видом старьевщика стал скупать и перепродавать краденое. Дела быстро пошли в гору. Теперь с одной партии ворованных вещей он порой зарабатывал больше, чем карманными кражами за месяц. Он пристроил к лавке жилую комнату и стал постоянно жить на базаре. Имея приличный доход, он боялся жить на широкую ногу. Ведь каждому было ясно, что старьевщику это не по карману. Так его любовью и страстью стали деньги. Он любил их больше всего на свете, их наличие позволяло с презрением относиться к тем, кто из кожи лез, выставляя себя состоятельным. Ему было достаточно знать, что он богаче многих в городке, чтобы жить и ощущать себя выше других. Его богатство тешило его самолюбие сильнее всякой славы. И вот теперь его хотят лишить смысла жизни, уверенности в себе, радости. В нем еще оставалась крупица надежды, ведь он был нужен в этом мире, да и как можно идти против заведенного порядка. В этом забытом Богом уголке он был единственным посредником между покупателем и вором. С его смертью сломается годами отработанная система.

– Я только одного не пойму, – со слабой надеждой продолжал он. – Я ничего не нарушил. Плачу по обоюдному согласию после торга, дорогу никому не переходил, не стучал и не крысятничал. Так за что меня приговаривать? Ведь это не понравится кое-кому из власть имущих людей, – пустил он в ход последний аргумент.

– Что-то ты слишком высоко себя вознес, – сказал Старший. – Кто ты такой, чтобы тебя приговаривать. Нам нужны деньги, и мы их возьмем в любом случае. Тебе лучше без всякой мороки для себя отдать их. Пожил, дай и другим пожить.

– Это я-то пожил, – с горькой обидой произнес старик, в раз вдруг осознав, что его богатство затмило ему настоящий свет в окне. Вот он уже стоит на пороге вечности, а в его жизни, оказывается, ничего не произошло. Он просто родился, а теперь просто умрет. Это же равносильно умереть во время родов. От безысходной предсмертной тоски и разочарования в силе своего богатства старик молча заплакал. Он стоял посреди своего крохотного грязного жилья, печально смотрел на непрошеных гостей, и по его щекам медленно скатывались мутные слезы.

– Что это тебя так разобрало? – спросил Старший. – Я же говорю: с собой в могилу не заберешь. Чего так убиваться. Ты лучше скажи, где деньги хранишь. По-хорошему скажи, а не то пожалеешь, – с откровенной угрозой предупредил Старший.

– А ты меня не пугай. Нужны деньги – ищи, – вдруг решился на крайность старик. – Ведь ничто итога не решает.

– Итог решает многое, – мягко сообщил Высокий. – Дело идет теперь не только о жизни или смерти. Дело теперь идет о том, как ты умрешь. Мы не заканчивали пансионов благородных девиц, и нам вообще претит благородство. Мы на все способны, на любые меры.

– Пытать будете, – равнодушно констатировал старик. – Дело ваше. Мне уже, кроме смерти, ничего не страшно. Да и она неизбежна.

– Это точно, – согласился Крепыш, ломая указательный палец правой руки старика в суставе. – Только умереть-то можно по-разному. – Старик сдавленно охнул. На побледневшем лице выступили капельки пота. – Говори, пальцев-то десять. Все равно не выдержишь, скажешь.

– Ты аккуратнее, – напомнил Старший. – Никаких следов чтобы не было. Предупредили же.

– А их и не будет, – пообещал Крепыш, ставя на место вывернутый наружу палец и ломая другой.

Старик словно окаменел. На этот раз он даже не охнул, и Крепыш, безрезультатно сломав еще один палец, решил поменять метод. Он открыл топку прогорающей печи, подбросил дров и положил на огонь кованую кочергу. Когда она накалилась докрасна, приказал Высокому:

– Клади старика поперек кровати да зад ему заголи. Раз не должно быть никаких следов, придется так действовать.

Старик не сопротивлялся. Когда раскаленный металл вошел в его тело, он не выдержал боли, забился всем телом и пронзительно закричал. Крепыш вогнал кочергу до самого загиба, и крик резко оборвался. Старик обмяк и стал сползать на пол.

– Да ты его прикончил, – воскликнул Старший. – Теперь искать замучаемся.

– Вот и хорошо, что сам помер, убивать не придется, – успокоил его Крепыш. – Сердце, видать, слабое было. Ладно, все равно ничего не сказал бы. Он ради денег жил, где уж тут добровольно отдавать.

Натянув на старика штаны, Крепыш уложил его на кровать, кочергу снова сунул в огонь. Когда на ней сгорели следы человеческой плоти, поставил на металлический лист, прислонив к печи.

– Начнем искать или сначала водку допьем? Тут какое-то варево в чугунке сварилось. Чего добру зря пропадать. Время у нас много, вся ночь впереди.

Застолье длилось недолго. Дух смерти витал в комнатке, угнетая даже таких видавших виды людей. Да и запах паленой плоти не способствовал аппетиту. Выпив и похлебав похлебку прямо из чугунка, принялись за поиски. Сначала перерыли постель старика, на время опустив его на пол, потом простучали пол, обыскали посудный шкафчик и гардероб. Всю их добычу пока составлял лишь старенький кошелек хозяина с полусотней рублей в банкнотах и медных деньгах. Но его решили не трогать, раз уж приказано не оставлять следов, хотя для полунищего старьевщика эта сумма была довольно значительной. После беспочвенных поисков вернулись к недопитой водке. Поскольку в комнатке было всего два табурета, а на кровати лежал труп хозяина, Крепышу приходилось пить и закусывать стоя. На этот раз, взяв кружку с водкой, он отошел к единственному окну и присел на низкий подоконник. Широкая доска под ним слегка выдвинулась под тяжестью его тела. Выпив водку, он победно заявил:

– А тайничок-то под моим задом.

Доска подоконника легко выдвинулась, открыв довольно просторный тайник. Деньги лежали пачками, рассортированные по достоинству.

– Да здесь тысячи, – восхищенно воскликнул Крепыш, выкладывая деньги на стол. – Ну что, будем сматываться?

– Я не думаю, что это все, – уверенным тоном заявил Старший. – Этим тайником он пользовался постоянно. Так сказать, текущие счета. Основной капитал такие люди хранят в золоте и драгоценностях. Еще надо искать, – взяв со стола керосиновую лампу, он принялся методично осматривать углы и стены. Покончив с этим, перешел к печке, но и здесь ничего не обнаружил.

– Надо и в лавке поискать, – предложил он.

– Не станет он прятать в ней. Там посетители бывают, такие куркули всякую малейшую опасность исключают, – возразил Высокий. – Здесь искать надо. Подпол все же должен в доме быть. Хранит же он где-то овощи зимой.

– На кой они ему сдались, – отозвался Старший. – У него ни кола, ни двора. Да и много ли одному надо. С его-то деньгами еще и запасы делать. Вот тайник под полом может быть, но мы же все доски простучали. Все намертво прибиты. Это весь пол поднимать надо, а на это у нас нет времени. Что делать будем? Ведь точно еще тайник есть. Давайте-ка еще раз пол прощупаем. А ну, помогите стол переставить, под ним надо еще раз проверить, – попросил он, берясь за столешницу. Та оказалась неожиданно толстой, что скрывала свисающая скатерка, а стол слишком тяжелым для своих небольших размеров. Старший сдернул со стола скатерть и внимательно осмотрел столешницу. Она оказалась двойной. После долгих манипуляций ему удалось сдвинуть верхнюю доску. То, что открылось их взорам, поразило их до немоты. Почти по всей открывшейся поверхности тонким слоем были выложены золотые червонцы.

– Вот это да! – воскликнул Крепыш, обретая дар речи. – Может, пошлем подальше эту бабу вместе с приставом? – вопросительно посмотрел он на Старшего.

– Да нет уж. С фараонами шутки плохи. Опять в бега ударяться придется. Надоело, я уж и не помню, как при рождении меня назвали. Сколько раз документы приходилось менять. Лучше уж поделиться честно. Естественно, кто сделал дело, тому и карты в руки. Никто ведь не знает, сколько здесь оказалось денег. Все, наводим порядок и уходим, – закончил он, бросая в раскрытый саквояж вслед за червонцами опустошенную бутылку.

Глава десятая

Наталья томилась в неизвестности. Она не очень-то верила в воровскую честь, хотя ее и заверили в незыблемости воровских законов. Законов никаких она не знала, а воров и бандитов отчаянно боялась. Но желание стать богатой было сильнее этого страха. К счастью, все ее опасения оказались напрасными. Вскоре после дела она получила свои четвертую и пятую части, как она предполагала. Принес их парнишка в корзинке со сладостями и орехами, сказав, что это в подарок от кавалера. Сначала Наталья не поняла, поскольку кавалеры не были целью ее жизни, но когда проверила содержимое, то под гостинцами обнаружила толстую пачку денег в купюрах. Таких денег она еще не держала в руках. Для нее это было целое состояние. Она спрятала деньги и стала выжидать. Прошли дни, недели, миновал месяц. Ничто не нарушило застойной жизни захолустья, живущего слухами и сплетнями. Пристав не напоминал о себе. Смерть старьевщика осталась незамеченной. Лишь торговки на базаре обсуждали неслыханно большую сумму денег, обнаруженную в кошельке покойного околоточным приставом и не утаившим ее. При этом каждого окрестили тем, чего он заслуживал. Если первого, несмотря на то что об умерших плохо не говорят, назвали скупердяем, прожившим жизнь в нищете при таких деньгах, то второй – для одних был героем, а для других круглым дураком, не сумевшим воспользоваться случаем. Денег хватило и отпеть, и похоронить старьевщика, и организовать поминальный обед. При этом большая часть их отошла еще и земской казне. Встречаться с околоточным Тюниным у Натальи не было ни малейшего желания. Людей подобного рода она откровенно презирала. Отсчитав от полученной суммы четвертую часть, она, набравшись опыта своих подельников, отправила околоточному. Для покупки приличного поста денег теперь у него хватало.

Прошло еще несколько месяцев, прежде чем Наталья решилась тратить деньги. Первым делом она сменила свой гардероб и гардероб Степана. Теперь он ходил по выходным не в затертых от времени военных френчах, а в превосходном костюме-тройке и лаковых ботинках. В доме был сделан ремонт, завезена новая мебель и пианино. Не меньше одного раза в месяц Наталья стала устраивать приемы наподобие светских. На этих вечерах она усаживала Степана за пианино, и он был вынужден развлекать гостей, хотя играл не очень хорошо. К счастью, среди гостей не было больших мастеров и ценителей музыки, поэтому слушали его с удовольствием. Наталья тоже, было, решила научиться игре, но оказалось, что у нее совершенно нет музыкального слуха. В довершение всему она наняла себе горничную. Раньше ей самой приходилось помогать в уборке Маше, которой и на кухне хватало работы. Теперь она стала настоящей барыней. Эту горничную рекомендовал один из сослуживцев Степана. Даже не рекомендовал, а передал коллегам просьбу своего хорошего знакомого пристроить его дочь, засидевшуюся в невестах до тридцати лет. В последнее время Наталья часто возвращалась к этой теме, поэтому, когда Степан за ужином рассказал об этой просьбе, Наталья попросила пригласить ее для знакомства. Она ожидала увидеть очень некрасивую молодую женщину, которую никто не захотел иметь женой, но вместо этого увидела довольно симпатичную, немного скованную девушку. Беседа выявила, что она ограничена умственно, но не на столько, чтобы не взяли замуж, а то, что она засиделась в девках, вовсе не было ее заслугой. В двенадцать лет она потеряла мать, которая умерла во время очередных пятых родах. Как старшая, она и заменила младшим мать. Отец, правда, через год после смерти матери женился, но мачеха вскоре после свадьбы родила, раскрыв этим досвадебную связь, и занялась своим ребенком, не обращая внимания на пасынков. Вот и легли на ее плечи все домашние заботы. Периодически к ней засылали сватов. Но отец каждый раз отказывал им. Позже, когда младшая подросла, ее уже никто не сватал больше. А теперь, когда младшую выдали замуж, она стала не нужна. Мачеха так и сказала отцу: «Нечего ей задарма хлеб есть, по хозяйству теперь и сама справлюсь, а детей поднимать надо». После первенца она еще троих родила. Вот отец и хочет определить ее в прислуги, от лишнего рта избавиться. Должность у него самая низкая, оклад соответственный. Рассказывала она все это спокойным ровным голосом, воспринимая, очевидно, подобное отношение к себе как должное, и Наталья невольно подумала, что бы сталось с ней, останься она в деревне, где правила еще жестче. Девушка подходила по всем статьям, если судить с ее слов, но лгать ей не было резона. Если она лентяйка или ничего не умеет делать, выставить ее можно в два счета. Так Анфиса обосновалась в их доме, о чем Наталья не жалела.