Дочь меабитов. Книга 2. Сквозь огонь

Как-то вечером уже около барака она перегородила ей дорогу и схватила за локоть.

– Куда это ты шастаешь перед отбоем, а? – грубые пальцы все сильнее сжимали тонкую руку арестантки.

– Я в туалет ходила, – соврала Би.

Дерна нависла над ней и не ослабляя болезненной хватки, дернула ее к себе.

– Врешь. И Дивал врет, покрывает тебя. Но не надейся, рано или поздно я выясню, почему ты так воспылала любовью к этим слюнявым ублюдкам, – она оттолкнула ее. – В барак! Чтобы я тебя не видела до утра на территории!

В ту ночь Габриэлла долго не могла заснуть. Надзирательница напугала ее не на шутку. Все еще ноющая рука только усиливала тревогу. Что будет, если Дерна выяснит и доложит Амиру? Он залезет в ее дело и не найдет там никаких записей о ребенке. А если обновит ее данные, их с Илиасом дни будут сочтены. «Боги! Умоляю! Укройте меня и сына! Не оставьте! Virtu viva, miabitu rondo…»

***

«Войдите!», – Амир перевел взгляд от монитора с отчетом на дверь. После робкого стука на пороге появилась одна из арестанток, с подносом, накрытым пестрой салфеткой.

– Что вам? – нетерпеливо спросил он. Через четверть часа расширенная планерка, а у него статистика не загружена в систему. Не хватало только сейчас еще каких-нибудь проблем вдобавок.

Молодая женщина вошла в кабинет. В воздухе поплыл дразнящий аромат куриного бульона. Она поставила угощение на стол.

– Сир не обедал, поэтому Ли решила принести еду прямо сюда. Сегодня вы ни за что не поверите тому, что приготовила кухня, – улыбаясь начала она.

Интендант внимательно посмотрел на непрошенную посетительницу. Немного раскосые глаза, тонкий нос и чуть крупнее нужного рот, собравшись вместе на одном лице, не делали канонической красавицей его обладательницу. Но нельзя было игнорировать что-то притягательное, запоминающееся в ней. Что-то, от чего не хотелось сразу отвернуться. Восторженное выражение, с каким она на него смотрела, Амир давно научился узнавать в женщинах. И сейчас оно было очень не к месту.

– Я доставку еды не просил, – строго одернул он ее и приказал. – Немедленно унесите все в столовую. Я занят.

– Сир так много работает, так старается улучшить здесь жизнь. Ли просто хочет отблагодарить господина интенданта…

– 215-я! Унесите все обратно! Вы мне мешаете, – сказал он не терпящим возражений тоном. Его раздражала назойливость женщины и действительно вкусный запах еды. Он встал, пересек небольшой кабинет и распахнул дверь.

Ли обиженно подхватила поднос и поплелась к выходу. Проходя мимо него, она остановилась и подняла свои карие глаза, полные слез.

– Извините, Ли не хотела вас рассердить…

Час от часу не легче! С каменным лицом Амир проигнорировал попытку разжалобить его и с облегчением закрыл за ней дверь. Держать дистанцию с арестантками для него стало такой же важной задачей, как и забота о них.

С одной стороны, его внешность слишком будоражила женщин, и на этом фоне любое его неосторожное слово могло быть истолковано двусмысленно. А с другой… он до сих пор злился сам на себя за то, как в первый же день после приезда своим любопытством напугал эту бедняжку под грифом «ЗЕРО». Каждое утро на побудке она смотрела на него своими огромными серыми глазами, в которых таились настороженность и тревога. Сулем не привык ловить на себе испуганные женские взгляды. И ему становилось не по себе при мысли, что эта симпатичная женщина замирает от страха в его присутствии. Как мог он старался больше не смущать ее. Но проходя по утрам вдоль стройных рядов обитательниц лагеря, он все чаще подавался порыву задержать взгляд на лице Би 320. Всего на несколько секунд дольше обычного… Он и сам не мог понять для чего. И было бы проще, если бы она отвела глаза. Но она не отводила. Никогда. И от этого хотелось искать их в толпе арестанток снова и снова.

С большим трудом Амир собрался с мыслями к совещанию. Наскоро сделал доклад и выключив микрофон ждал заключительного слова шефа. Тот всегда подводил итоги и раздавал указания кому считал нужным.

– На будущей неделе пройдет большой пресс-тур по лагерям системы. Журналисты и общественники хотят посмотреть, как содержатся арестанты. А для нас это шанс рассказать о насущных проблемах и выбить дополнительное финансирование из казны, – неожиданно объявил шеф. – Амир! Твое поднебесье тоже включили в программу. Будете последним в их вояже пунктом назначения. В среду жди.

Интендант очнулся:

– Какие будут указания? Что показывать, что нет? Я бы вообще конечно все показал, как есть…

– Вот как есть и покажи. Проведи везде. Расскажи, что уже сделали и что еще необходимо.

***

Перспектива раструбить о проблемах «Инноса» на всю империю Амира очень воодушевила. Утром назначенного дня он с нетерпением поглядывал в окно, из которого хорошо просматривался центральный КПП. Конечно дежурные бы сразу вышли на связь и доложили о приезде гостей. Но он все равно нервничал. Наконец у ворот началось какое-то движение. Видно было как через створ у кого-то, невидимого пока глазу, принимает документы начальник смены.

В этот момент заверещал внутренний селектор. Амир подскочил к столу, торопясь скорее выяснить кто звонит и выйти встречать прессу. Не успел он поднести трубку к уху, как в ней раздался нервный голос шефа:

– Амир, ты уже впустил к себе журналистов?

– Нет, они только к КПП подъехали…

– Немедленно! Беги и разворачивай их восвояси. Вам только что присвоили статус сверхсекретного военного объекта! И не спрашивай меня. Сам не понимаю, что происходит, тьма с ними! Но если снимут хоть кадр, мы с тобой первые под трибунал пойдем.

– Понял!

Интендант выскочил на улицу. Ворота уже были открыты и в них показался белый нос большого наземного автобуса. Добежать он не успевал. «Вот идиот! Рация!»

«Не впускать никого на территорию! Закрыть ворота!» –  рявкнул он в трубку и потом уже помчался к КПП.

А в другой части двора, за плацем, Габриэлла шла в прачечную с огромной корзиной грязного белья. Руки ныли, поэтому в какой-то момент она поставила свою ношу на землю и, тяжело дыша, встала в чуть теплый луч солнца – не частый соратник сурового островного лета. Мимо шла Лора. Она тоже остановилась и с улыбкой сказала:

– Би, ты прямо как кошка!

Обе засмеялись.

– Да я ухожу, ухожу – Габриэлла подхватила корзину и уже разворачивалась, когда боковым зрением выхватила огромный автобус, показавшийся у центрального КПП.

– Лора, смотрите. Неужели так много арестанток разом привезли?

– Да помилуй нас Бог всех Богов, Би! Смерти что ли моей хочешь? Это журналисты. Амир вчера совещание проводил расширенное, всем указания раздавал. Фильм они там что ли про лагеря снимают. Даже до нас вон добрались…

Медсестра еще что-то говорила, но Габриэлла уже не слышала. Сердце ее зашлось в бешеном ритме, в ушах зашумело. Отбросив корзину, она ринулась к воротам. Мысли вспышками мелькали в сознании. «Корреспонденты меня узнают» «Новости моментально облетят весь мир!» «Тогда меня не посмеют уничтожить, только не на глазах у всех…» Плац показался ей огромным, а ноги невообразимо тяжелыми, будто она пыталась бежать по пояс в воде, в боку кололо. Заметив суету на КПП, она сорвала с головы косынку и ускорилась настолько, насколько могла. Легкие горели огнем.  С противоположной стороны почти с такой же прытью к автобусу бежал начальник лагеря. Нет, нет… Он не разрешил им заехать! Закрывает ворота!

«Стойте! Стойте!» – громко, на международном языке закричала она. Но никто не обратил на ее вопли внимания. Затворы загудели.

Интендант с облегчением привалился к воротам. Успели!

– Чего она там кричит? – старшая надзирательница Дерна, которая должна была встречать гостей вместе с начальником, обратила внимание на бегущую арестантку.

Амир удивленно посмотрел на Габриэллу, наконец остановившуюся у КПП. Глаза ее лихорадочно блестели, лицо блестело не то от пота, не то от слез. Едва дыша, она хрипло уже на каймиарском спросила:

– Это были журналисты? Правда были журналисты?

– А ты что, 320-я, интервью хотела дать? – Дерна надреснуто захихикала. Ее поддержали двое молодых дежурных.

Амир не рассмеялся вместе с ними. Шагнув к ней навстречу, он спросил:

– Что вы хотели?

Габриэлла с тоской посмотрела на глухие ворота. Было ясно, что автобус уже успел развернуться и отъехать от лагеря.

– Почему вы их не впустили? – она смерила его полным отвращения взглядом.

– Лагерю только что присвоили статус сверхсекретного военного объекта. Потому и не впустил. А теперь идите и займитесь своими делами. Ясно? – и без того перенервничав, Амир не собирался отчитываться еще и перед арестанткой.

Габриэлла развернулась и медленно, под гогот конвойных, пошла в сторону прачечных. Ее идеально ровная спина не потеряла своей стати даже от тяжелой лагерной жизни. Присев над корзиной, она собрала разлетевшееся белье и понесла его в стирку. А коричневая косынка так и осталась лежать сиротливым комком посреди плаца.

***

Весь оставшийся день Би двигалась будто бы в полусне, едва чувствуя ноги и руки. Когда пришла пора идти на ужин, она просто не смогла зайти вместе со всеми в столовую. Стояла и смотрела, как такие же, как она, обритые, обезличенные женщины вереницей тянутся ко входу за порцией скудной пищи. Когда все отряды скрылись в здании пищеблока, она пошла в противоположном направлении. Забежав в первый попавшийся сарай, Габриэлла села прямо на пол, между какими-то метлами и граблями. Боль и горечь от упущенной возможности выбраться на свободу навалились на нее, и она, впервые за долгое время, уткнувшись в колени, заплакала навзрыд. Так плачут от бессилия маленькие дети, когда не могут противостоять воле взрослых.  Она жалела себя и сына и всем своим существом в тот момент ненавидела и интенданта лагеря, и Шана, даже собственного отца. Всех богов, своих и чужих. Бездушные вершители человеческих судеб. За что вы бросили ее здесь одну? За что?

Амир в задумчивости брел по территории, пытаясь хоть как-то отключиться от нервного рабочего дня. Непонятно по какой логике принятое решение сделать лагерь военным объектом, ему, интенданту, добавило только лишней бумажной волокиты, да еще и дополнительное совещание раз в месяц. И кому это только в голову пришло?!

Вырывающийся из привычного ансамбля вечерних шорохов звук заставил его отвлечься от собственных мыслей. Он прислушался, пытаясь понять, что это. А когда догадался, пошел искать источник. Железная ручка сарая к вечеру успела покрыться инеем и неприятно холодила ладонь. Он распахнул дверь, одновременно внутри что-то глухо упало, к его ногам выкатилось пустое ведро… и наступила тишина. В полумраке было видно, как кто-то тенью сжался на полу у стены.

– Если что, с порога вас хорошо видно, – сказал он. – Все, кроме лица. Назовитесь.

– БИ 320, – сдавленно прошептала тень.

Сулем осторожно убрал в сторону ведро и неплотно, так чтобы оставалась полоска тусклого света, прикрыл дверь.

Габриэлла наспех вытирала слезы, но становилось только хуже. На бледной коже во все стороны расцвели красные пятна. Интендант присел на пол прямо перед ней.

– Что у вас случилось?

– Ничего, сир…

– У вас неприятности? Что-то происходит среди заключенных, и мне пора беспокоиться?

Она молча покачала головой.

– Знаете, почему мужчины не любят, когда женщины плачут?

Она снова покачала головой, до сих пор порывисто всхлипывая.

– Нам сразу хочется помочь, как-то успокоить. А как – непонятно, потому что непонятны причины ваших слез. У женщин всегда есть пара поводов для грусти в запасе, да?

Би слабо улыбнулась.

– Если бы не моя должность, – честно начал Амир. – И не это место… Я бы взял вас за руку…А еще лучше обнял и держал, пока слезы не закончатся…

– Вам хочется обнять каждую женщину, которая имела неосторожность заплакать в вашем присутствии? – шепотом спросила она.

– Нет, конечно. Не каждую. Но вас бы обнял…

Би посмотрела ему в глаза:

– Меня нельзя…

– Я знаю…– Амир поднялся и открыл дверь. – Идите. Если поторопитесь, еще успеете на ужин.

– Опоздавших не кормят.

– Что и меня тоже выгонят?

– Вас, наверное, все-таки голодным не оставят. Вы слишком добрый.

– Слишком? – интендант пропустил ее вперед и закрыл дверь.

– Слишком. Для такого места как «Иннос»…

Глава IV. Молитва королевы

Габриэлла ненавидела четверги за нескончаемое, выматывающее дежурство у печей. Целый день женщины ее отряда молча, как серые тени, выгружали обожженный кирпич на деревянные лотки и перетаскивали к небольшим вагонеткам, в которых груз перевозили дальше по рельсам на ближайшие склады. Никаких автоматизированных платформ, роботов-погрузчиков или другой техники, которая могла бы хоть как-то облегчить труд арестанток, в лагере и в помине не было.

Отстояв всю смену, БИ 320 часто думала, уж не приснился ли ей тот мир, в котором есть летающие шаттлы, красивая одежда и вкусная еда, дворцы и храмы. Под вечер мысли путались, спина и плечи болели при каждом движении. Но самым страшным было не это: работы на обжиге заканчивались впритык перед ужином. А после у нее хватало сил только доплестись до своей койки. Не в силах идти к сыну, Габриэлла сквозь сон чувствовала, как ноет каменная от застоявшегося молока грудь.

Поэтому сегодня она решила забежать к нему пораньше. До переклички. Тихо-тихо, стараясь даже дышать через раз, Би кралась к домику, белеющему в рассветной розово-синей дымке. Ей уже чудился нежный запах тепленького, сонного младенца, когда грубый окрик заставил вздрогнуть и, холодея от страха, обернуться.

Огромная, под два метра ростом, тяжелая, ширококостная женщина с бесцветным лицом медленно подошла к ней. Надзирательница Дерна большую часть жизни с особым наслаждением занималась перевоспитанием симпатичных заключенных. Ее боялись абсолютно все, даже самые матерые обитательницы острова.

– 320-я! Куда идешь? – рявкнула она, нависнув над Би.

 Би посмотрела прямо в водянистые злые глаза.

– Я в туалет шла…

– Туалет в другой стороне.

– Я спросонья перепутала. Я вечно путаю. Плохо ориентируюсь в пространстве.

Женщина презрительно усмехнулась.

– Иди на плац, убогая. Через пять минут построение.

Надзирательница проводила гневным взглядом прямую спину арестантки. Слишком ей не нравились те, кто еще не вжал голову в плечи, не сгорбился в вечной почтительно-испуганной судороге. «Ничего, и эту обломаем», – злорадно подумала она.

– Доброе утро, лагерь! – интендант отделения вышел на плац. С утра, на фоне понурых арестанток, он был до безобразия свеж и привлекателен. Каждый раз Би в полушутку думала, глядя на него, что присылать такое руководство сюда – часть издевательства над женщинами. После того разговора вечером в сарае прошла неделя. Он больше не пытался встретиться с ней взглядом и никак не выделял из общей массы. Габриэллу это радовало. Ей не нравилось, как она чувствует себя рядом с этим симпатичным мужчиной. И дело было не только в тревоге за сына. В присутствии интенданта она сразу теряла свою собранность и настороженность. Он смущал ее и одновременно притягивал своей добротой. Хотелось протянуть руку и провести пальцами от острой скулы к уголку таких привлекательных, улыбчивых губ.

Но сегодня, напуганная Дерной, расстроенная сорвавшимся походом к Илиасу, она, опустив голову, вполуха слушала, как начальник распределяет нагрузку на день.  «Итак понятно, что в четверг – кирпич».

– Лин заболела и не может следить за работами на обжиге, кто пойдет ей на замену?– неожиданно спросил сотрудников лагеря Амир.

– Сир, назначьте меня, – пробасила Дерна и сердце Би вновь испуганно сбилось с ритма.

***

Женщины двигались к печам в строгой иерархии. У входа в цех, на деревянной скамье, лежала небольшая стопка огнеупорных краг. Их выдавали самым пожилым или отличившимся на работах. Еще нескольким доставались тканевые перчатки. Все остальные брали длинные полосы ткани из большого грязновато-зеленого контейнера и пытались хоть как-то перемотать руки. Когда Габриэлла подошла к ящику, Дерна захлопнула крышку, чуть не прищемив ей пальцы.

– Ленты закончились,– с жуткой улыбкой сказала она. Вообще улыбка на этом лице смотрелась страшнее, чем гримаса злости.

– Я видела, что там еще есть, – попыталась возразить Би.

– А я видела, что нет.

Би ничего не ответила. Спорить было бесполезно и даже опасно. Она обреченно пошла дальше. Малышка Ли за спиной у надзирательницы сунула ей кусок своей ленты. «Хоть немного руки прикроешь», – прошептала в самое ухо. Габриэлла в ответ благодарно пожала ее ладошку.

Горячий воздух дрожал вокруг печи. Девушки брали кирпич с железных поддонов и перекладывали в деревянные лотки. Как только Би взяла в руки красноватый прямоугольник, ее жалкая защита мгновенно истлела. Закусив губу, она молча делала свою работу. Голова кружилась от жара и боли. Мутило, хотелось пить. Она то и дело сглатывала, пытаясь бороться с тошнотой, подступающей при каждом новом соприкосновении с раскаленными кирпичами. Надзирательница несколько раз проходила мимо, обязательно задерживалась рядом с ней, внимательно следя, чтобы та клала груз аккуратно и ровно.

– Доброго дня! Как у вас идут дела? – неожиданно, прежде всего для Дерны, Амир появился в дверях и пошел среди женщин. Его красивое смуглое лицо уже через минуту стало сосредоточенно хмурым.

– Почему работы идут без огнеупорных рукавиц? – спросил он, как раз остановившись около Би. – Почему вы не взяли защиту?

«Боги, какая наивность. Сама не взяла, конечно! И что он ждет в ответ, что я ему скажу правду?».

– Сир, рукавиц на всех не хватает, – ответила за нее Дерна.– Кому их не хватило, берут перчатки или наматывают ленты. 320-я не взяла ничего сознательно. Ведь так?

Амир внимательно посмотрел в усталые серые глаза.

– Да, я сама не взяла, – тихо сказала Би. Начальство меняется слишком часто, а Дерна, говорят, здесь уже полжизни.

– Покажите ваши ладони, – попросил интендант. Вроде и приказал, но по-доброму. Би не заметила сама, как протянула ему руки. Пальцы дрожали. Багровые, кое-где очень глубокие ожоги одним видом вновь вызвали у нее тошноту. Би закрыла глаза.

– Тааак,–  протянул Амир и крикнул громко, чтобы слышно было каждой. – Объявляю перерыв! Все встают в ряд и показывают мне руки.

Оказалось, что кроме нее, еще трое девушек работали практически голыми руками. Их пальцы и ладони обожгло сильнее всего. Но так или иначе ожоги получили все, кто таскал кирпичи без специальных рукавиц.

– Все, получившие ожоги сегодня на работах, немедленно отправляются в медпункт. Номера БИ 320, ЛИ 215, Н50, У401 освобождаются от всех видов работ на три дня. Работы на обжиге на сегодня считаются закрытыми. Дерна, как только закончите здесь, зайдите ко мне в кабинет! – впервые за те несколько месяцев, что новый начальник заступил в должность, люди услышали, как он рассерженно повысил голос.

***

Габриэлла вошла к медсестре последней. Та посмотрела на ее руки и напустилась на нее:

– Ты что, специально ищешь приключения себе на голову, Би?

– Нет, они на меня сами падают, – попыталась пошутить девушка.

– Сами падают, а ты терпи…– ворчала она.  Би и терпела. Чему-чему, а долготерпению «Иннос» учит лучше и быстрее всего.

Пока Лора спасала обожженные руки, Би повторяла молитву, придуманную специально, чтобы однажды не забыть кто она на самом деле: «Я Габриэлла, дочь Меабитов, принцесса по рождению и воле Богов. Я королева-мать!». Она твердила эту фразу перед сном и с утра, когда особенно тяжело давались работы, когда гнев надзирателей обрушивался на нее, когда страх за беззащитный родной комочек в «Домике» затмевал разум. Она оказалась в аду, не успев умереть. Поэтому рассчитывала выжить и выбраться.

***

Всю последующую неделю Дерна ходила угрюмая, но арестанток не задирала и не штрафовала. А Би, на всякий случай, сама старалась не попадаться ей на глаза. Она жила ожиданием, от посещения до посещения малыша. Тем женщинам, у кого дети были внесены в дело, выделялось 15 минут три раза в день на посещение ребенка. Как мало это для материнской любви. Но как много для горстки «островных» детей. В «Домике» жили 25, в большинстве своем худеньких, бледных ребятишек. И далеко не ко всем приходили матери. Многим дети были нужны лишь ради дополнительного пайка. Габриэлла завидовала тем, кто мог не таясь навещать своего малыша, и искренне негодовала, что этим волшебным правом кто-то пренебрегает. У нее были жалкие тайные ночные вылазки на счастье вдыхать нежный запах темной макушки ее мальчика.  Для сына Би тоже придумала молитву. Прижимая его к груди она шептала: «Ты Илиас, сын великих Каймиаров и отрада Меабитов, властелин всех людей под ликом Солнца». Мальчик счастливо улыбался. Смуглый, с вьющимися, как у отца, волосами, он совсем не походил на свою мать. Только серые глаза выдавали в нем родство с меабитами.  «Мы обязательно выберемся отсюда. И я тебе подарю весь мир», – говорила ему Би. А в душе, как ил в стоячей воде, поднимался страх, что этого никогда не случится. Фраза Амира о статусе сверхсекретного военного объекта, присвоенного лагерю, не давала покоя. Королева была уверена, что это все произошло только из-за ее присутствия здесь. «Шан, если это все ты, однажды я буду стоять и с радостью смотреть на то, как тебя расстреляют», – со злостью думала она, качая на руках его наследника.

В один из дней, когда она уже аккуратно закрывала калитку низкого забора, готовая сразу же нырнуть в широкую тень от высокой, почти трехметровой стены, окружавшей лагерь по всему периметру, интендант кашлянул за ее спиной. Габриэлла вздрогнула и, обернувшись, испуганно прижалась к холодному дереву калитки.

– Добрый вечер. А что это вы тут делаете? – мягко, слишком по-человечески для начальника лагеря, спросил он.

– Я помогала Дивал с детьми. Ребят много, а перед сном она одна. Иногда я прихожу помочь, – во всю врала Би.

– Любите детей?

– Просто скучно, вот и отвлекаюсь как могу…

– Как ваши руки? – Амир улыбнулся ей.

Габриэлле моментально захотелось сбежать от этих глаз, от этой улыбки.

– Спасибо, гораздо лучше. Я могу идти? – уже почти прошептала она.

– Конечно, – Амир отстранился, пропуская ее. – Завтра четверг. Берегите свои ладошки.

Би кивнула и быстрым шагом пошла в сторону барака. Лицо ее горело. «Да что же это такое!», – рассердилась она сама на себя.

А следующим утром у цеха обжига исчезли ленты и тканевые перчатки. В большом железном ящике их ждали аккуратно и в достаточном количестве сложенные стопки жаропрочных рукавиц. Би медленно, не веря своим глазам, взяла себе пару и подумала, что ни одни перчатки, самой дорогой кожи никогда не приносили ей такой радости.  Вокруг девушки, многие из которых были почти еще детьми, счастливо разбирали защиту. У Габриэллы предательски задрожал подбородок. Захотелось посмотреть в так пугающие своей притягательностью темные глаза интенданта и сказать спасибо. Но Би вряд ли бы смогла произнести хоть что-то. Она молча работала, не успевая вытирать слезы. Они беззвучными дорожками бежали по лицу, капали на поддоны и с едва слышным шипением испарялись с поверхности раскаленных кирпичей.

В конце дня звонок, возвещающий окончание работ, вдруг раздался на час раньше положенного. Не помня себя от радости, Габриэлла привычным путем обежала цех и череду складов. Вдоль стены, уже в опускающихся сумерках, на цыпочках пробралась к «домику». Весь конвой рассредоточился на КПП, часть дежурила у столовой. Никому не бросилась в глаза тень, мелькнувшая между постройками в дальней части заднего двора.

Габриэлла забежала в комнату, где жил ее сын. Дети еще не спали. Илиас сидел на полу вместе со всеми, цепко сжимая пальчиками свою нелепую, сшитую матерью к его рождению лошадку. Увидев Габриэллу, он потянулся к ней ручками, требовательно захныкал и заулыбался одновременно. Она села на ковер и взяла его к себе на колени. Еще пятеро ребят, примерно такого же возраста, как ее сын, поползли к ним. Некоторые даже попробовали также забраться к ней на руки. Но получив ревностный отпор от Илиаса, не желающего делиться мамой, а главное от лошади, которой он сердито размахивал, малышня просто жалась к теплой, ласковой женщине.

Би торопливо расстегнула ворот платья и приложила сына к груди. Придерживая его одной рукой, она старалась ладонью свободной руки дотянуться до макушки каждого ребенка, погладить, пощекотать, посчитать пальчики.

Дивал заглянула к ним и улыбнулась:

– Ты прямо как мать-наседка цыплят собрала. Смотри, затрогают тебя, совсем без сил останешься. Всех все равно не приголубишь.

Габриэлла ничего не ответила, но про себя подумала: «Я королева-мать. В моем сердце много любви. Я – дочь великих Меабитов. У меня много сил».

Илиас заснул, приоткрыв розовый ротик. Спали, пригревшись, и остальные ребятишки. Аккуратно уложив всех в кроватки, Би отправилась на ужин. Она спешила и, вопреки своей привычке, не оглянулась на «домик». Поэтому не заметила высокую женскую фигуру, притаившуюся у окна.