Дьявол носит… меня на руках

Но голос молчал… Молчал с тех самых пор, когда на кухонный стол легла та проклятая – последняя – записка от жены.

– Миу, – снова подал голос Муравей.

– Ты прав. Пора вставать, – обернулся Джейден, потрепал треугольные уши, подхватил здоровой рукой под горячее пузо и утащил на кухню, чтобы достать раздобытую пару дней назад коробку с паштетом из курицы и манго, если верить этикетке.

Горячий душ немного исправил ситуацию: боль из резкой стала тянущей, а привычное «больнее уже не будет» окончательно привело в чувство.

Кое-как нацепив прямо на мокрое тело джинсы и чёрную футболку, Джейден выпил кружку обжигающего кофе, закинул в рот пару невесть откуда взявшихся солёных крекеров, скривился, увидев на духовом шкафу предательское «04:45» и ушёл в гостиную, где до этого провёл большую часть ночи, кое-как зажав между пальцами ручку, вырисовывающую почти такие же каракули, как на рецепте от врача. Хорошо, что он не собирался перечитывать ничего из того, что выползает из самых затхлых уголков подсознания, а тем более речь не шла о том, чтобы кому-то это показать. «Пусть другие гонятся за популярностью», – так решил Джейден, предпочтя заранее признать поражение, чем гнаться за нелепыми статусами и читателями, теряя смысл и удовольствие от самого процесса вымучивания верных, попадающих прямо в точку, слов.

Осталось чуть-чуть. Пара страниц. Развязка уже близка. Неизвестно, сможет ли он писать так же хорошо, когда боль утихнет, испугавшись какого-нибудь достаточно сильного лекарства, поэтому надо ловить момент.

– Это мой лимон, – пробормотал Джейден, отметил боковым зрением ввалившегося в комнату Муравья и раскрыл полупустую книгу на том месте, где закончил. – Доставай соль, Мур. Будем пить…

Нужное слово не приходило – его словно стерли из памяти, тщательно заметая следы на месте преступления. Перебрав с десяток вариантов, Джейден, наконец, сдался, мысленно решив, что из лимонов, вообще-то, выйдет и отличный лимонад.

Как ни старайся, как ни делай вид, что занят – боль не отпустит, пока не вымотает тебя до состояния, когда будешь готов сесть пятой точкой на муравейник, лишь бы отпустило. Буквы, слова, фразы лились из-под обычной шариковой ручки, впивались в чуть пожелтевшую бумагу, растягивались на строки и страницы. И в то же время упрямый мозг отсчитывал даже не минуты, а секунды до заветного «в самый раз».

Терпение иссякло, когда на часах было шесть-ноль-ноль.

– Дил? Привет. Спишь, что ли?

Из динамиков сыпались горошинами перца едкие слова с предложением идти туда, куда идти не хотелось, со стуком отскакивали по чуть липкой поверхности стола и замирали там навечно.

– Ты говорил, у тебя есть связи… На счёт лекарства, – прервал избыточные колебания воздуха на том конце разговора Джейден и притих, вслушиваясь в натужный кашель, тихое, брошенное издалека женским голосом: «Пошли его на хрен», и стук далёкой двери. Полилась вода, ударилась в гладкий бок раковины и стекла по водостоку. – Так как? Понял… Понял… Понял… Я твой долж…

Разговор прервался.

– …ник, – закончил в пустоту Джейден и сжал телефон в руке, стараясь задушить отключившегося собеседника.

Уже через пять минут, как и обещал, Дилан Стайн прислал первое сообщение: только адрес, никаких имён или телефонов. В следующем: «Скажи, тебя прислал Доктор Дэд».

– Что за… – скривились от отвращения губы и тут же дёрнулись в оскал – плечо снова пронзило дикой болью.

Делать нечего – он не собирался подыхать здесь под пытками, которые устроило ему собственное тело, ополчившись, должно быть, за столько лет войны и разрушений. Но кто в этом виноват? Разве не его собственный мозг, который раз в каждые три-четыре месяца открывал портал в ад, вырывая клочья внутренностей, на месте которых вмиг образовывалась самая настоящая чёрная дыра, неумолимо и беспощадно поглощающая последние жалкие крохи оставшейся воли – того, что и должно было делать его настоящим человеком.

Чуть не споткнувшись о прикорнувшего прямо посередине комнаты Муравья, Джейден вылетел из квартиры, задев ноющее сопливой девчонкой плечо о дверной косяк, и взвыл на весь подъезд.

«Плевать. Плевать…» – крутилась перед глазами где-то посреди расползающихся и пульсирующих красных кругов мысль, отгоняя желание либо зареветь, размазывая по лицу слюни, либо сигануть с чуть приоткрытого по случаю летней духоты окна площадки лестничного пролёта.

С этой мыслью он выбежал из подъезда, запрыгнул в арендованную непривычно низкорослую машину и с ней же проехал через неохотно просыпающийся после пятничной ночи город. Мимо плыли высотки премиум-класса, до отказа забитые жаждущими комфорта людьми, сменялись на побитые временем и тысячу раз отремонтированные старинные здания, первые этажи которых занимали люксовые бутики и привилегированные кафе, где одна чашка кофе стоила как прожиточный минимум. Чуть в стороне темнели зеркальными фасадами «пыточные», в простонародье называемые бизнес-центрами, а впереди, за чередой гаснущих фонарей, лежал «старый город» – район, в который не отваживалась заглядывать даже полиция. Только нерадивые туристы могли осмелиться появиться на заплёванных улицах, с виду ничем не отличающихся от подворотен Манхэттена. Разве что уровнем безопасности, который здесь стремился к нулю, а пожалуй, даже переплёвывал его, скатываясь в дичайший минус.

Вести машину одной рукой было сложно, но ещё сложнее пытаться разглядеть карту в приложении на экране телефона, брошенном рядом на пассажирское сиденье. Джейден хмурился, морщил нос, стараясь сбить охоту почесать самый его кончик, вертел головой в разные стороны и повторял, словно мантру: «Плевать, плевать, плевать…». Он раздумывал о том, как ему угораздило докатиться до такого – бежать куда-то сломя голову, когда едва рассвело, в погоне за горстью таблеток, которые он собирался выменять на странное и слишком киношное имя – Доктор Дэд. От этой истории попахивало опасностью и третьесортными боевиками, в которых главный герой всегда побеждал. Но, пожалуй, финал этой истории мог быть единственным отличием выдумки от реальности.

Сигнал светофора жеманно подмигнул и сменился на красный. Остановившись на перекрёстке, Джейден всматривался в мощёные камнем улицы – «старый город» был единственным районом, где до сих пор не поменяли булыжники на асфальт. Все, включая правительство, махнули рукой на территорию всего в три квартала, решив, что таким образом оградят других жителей от необходимости терпеть незавидное соседство. Всё равно, что бросить трупик животного на заднем дворе в надежде, что мухи слетятся на него и оставят попытку высверлить своим невыносимым жужжанием мозг решивших провести вечер на улице хозяев. Ну и пусть смердит. Ну и пусть выглядит странно и неприятно. Если не смотреть туда и сесть чуть ближе к изгороди – можно сделать вид, что ничего странно-отвратительного не происходит и никогда не происходило.

Мимо по пешеходному переходу, опираясь на клюку, прошла старушка с белоснежным облаком волос. Остановилась на другой стороне дороги, рассеянно обернулась. Приподняла чуть выше поясницы руку с крючковатым пальцем, отсчитывая дома, и решительно повернула направо. Из-за угла выехал парнишка на велосипеде, чуть не сбил её с ног, но вовремя затормозил и вильнул украшенным отражателями колесом, угодив в фонарный столб. Удар, скрип, дикий крик – никому не понравится, когда рулевая колонка впечатывается в пах. Джейден успел скривиться и инстинктивно чуть поджать колени, как сзади просигналили.

Дом с номером пятьдесят два – потрёпанная стального цвета коробка с обрызненными углами и решётками на окнах до самого верхнего этажа – нашёлся спустя долгие двадцать минут: видимо, в этом районе никого не заботило правило расположения домов – по порядку. Здесь отсчёт начинался от первого, перескакивал сразу к пятому, на другой стороне дороги продолжался с шестнадцатого и терялся в тридцатых числах.

Джейден припарковал машину, попытался вспомнить, что прописано в выкупленной страховке по поводу угона, но потом решил, что такая рухлядь вряд ли будет стоить дорого, так что риск вполне оправдан. Да и не потребуется много времени, чтобы подняться (судя по сообщению в телефоне) на второй этаж, пройти направо по коридору до конца и, постучав в дверь по левую руку и получив заветную баночку таблеток, убраться отсюда восвояси.

– Что ты делаешь, Джей, что ты, мать твою, делаешь? – пробормотал Джейден, заглядывая в развернутое к лицу зеркало заднего вида. – Что ты, мать твою…

Он до сих пор так и не признался себе, что у него проблемы с выпивкой – и, кстати, он совершенно забыл о ней вот уже на несколько недель, даже не помнит, когда в последний раз видел стенды с алкоголем в магазине. И, тем более, никогда не согласится, что происходит что-то несуразное и совершенно ненормальное, раз он, бросив всё, ждал всю ночь, чтобы с раннего утра выведать заветный адрес и тут же броситься к чёрту на рога, лишь бы добыть пару таблеток.

«Ну, ладно, не пару. И мне они действительно нужны». Подтверждая его слова, плечо заныло сильнее, и на губах заиграла победоносная улыбка – он был прав, он не обманывал себя. Ведь правда, болит.

Хлопнув дверью, Джейден «пикнул» сигнализацией и, вспомнив «мантру дня» – «плевать, плевать, плевать», – поднялся по выщербленным ступенькам к державшейся всего на паре гвоздей деревянной двери, уж очень похожей на ту, что заваливалась на бок, грозясь обрушиться ему на голову, пока он спал в проеме полуразвалившегося отчего дома. Толкнув дверь локтем здоровой руки, он постоял несколько секунд, давая глазам привыкнуть к полумраку, и продышался, чтобы набрать больше воздуха, прежде чем нырнуть в затхлый, воняющий кошачьей мочой и чем-то приторно сладким подъезд. «Даже хорошо, что здесь темно», – подумал он, стараясь не думать о довольно сомнительном происхождении темно-серых пятен на стенах, поразительно похожих на мазки краски – хотелось верить, что краски.

Скрип половиц отсчитывал секунды, пытаясь догнать по скорости удары сердца, но вскоре сдался – впереди темнела узкими ступеньками лестница. Решив, что риск свернуть себе шею в темноте гораздо выше, чем риск увидеть нечто отвратительно неотвратимое и заблевать и без того грязные углы, Джейден включил фонарик на смартфоне, направив ярко-белый луч под ноги.

Дело пошло быстрее. Стало даже лучше – сосредоточившись на свете, глаза совсем отказывались замечать что-то по сторонам, плюнув на хвалёную предосторожность и врождённые инстинкты, диктующие разумные правила безопасности. И уже через пять минут взгляд уперся в единственную на этаже железную дверь, выглядящую слишком неприступно даже для такого района.

Поискав глазами звонок, Джейден аккуратно постучал. Задержал дыхание, прислушался к тишине. Посветил фонариком ещё раз и обнаружил почти сливающуюся с цветом стен кнопку.

Раздался заветный «дзынь». Почти такой же, как издаёт микроволновка, оповещая о готовности макарон с сыром, только гораздо страшнее – ведь за этой дверью ждёт кое-что похуже напичканных пустыми калориями и жиром слипшихся кусков теста.

– Кто там? – захаркал висевший справа от двери динамик, вверх взвились стайки пыли, едва заметные в свете фонаря.

– Я… меня прислал Доктор Дэд. Точнее… рекомендовал. Вас.

Щёлкнул замок, дверь приоткрылась – из-за неё пахнуло запахом немытого старого тела. На пороге, чуть ниже уровня плеч, показалась обтянутая желтоватой кожей голова на тонкой шейке: впалые глазницы, кустистые седые брови, кроваво-алые губы вытянуты в тонкую полоску.

– Придумали хренотень, – проворчал старик и сплюнул Джейдену под ноги. – Чё надо?

– Я… у меня плечо болит. Мне сказали… вы сможете помочь.

– Таблетки что ли нужны? – понимающе ухмыльнулось ископаемое.

– Таблетки.

– А врачи вам на что?

– Я… потерял флакон. Дают рецепт на другие, но они не помогают.

– Ага. Посильнее охота. Чтоб заторчать? – кроваво-алые губы дрогнули в противной ухмылке, обнажив на удивление ровные белоснежные зубы, которые смотрелись даже страшнее, чем если бы рот был полон гнилых пеньков.

– Нет. Правда, плечо…

Цепкие глазки впились в лицо Джейдена, прощупывая каждую клеточку, каждую морщинку, заползая в уголки губ.

– Жди.

Дверь захлопнулась. Коридор погрузился в тишину и мрак. Лишь ярко-белый свет фонарика плясал в нервно подрагивающих пальцах. Потянулись долгие минуты ожидания, стягивая горло тисками неизвестности. Чтобы хоть как-то убить время, Джейден всматривался в точку на стене, размышляя о том, каково это – быть точкой в этом странном месте, наблюдать, как к этому порогу тянутся страждущие найти временное облегчение. Хотя, наверняка, тут происходило и кое-что похуже. Может быть, эта точка стала невольным свидетелем жестокого убийства, или прямо перед ней, не стесняясь и не стыдясь, какой-нибудь молодой пацан занимался сексом с еще совсем юной девчонкой.

– Держи. – Внезапно, вторгаясь в размышления, в коридор просунулась костлявая рука, облачённая в чёрный шёлковый халат, и тут же скрылась в темноте. Лязгнул замок, снова отрезая внешний мир от старика.

Только выйдя на улицу, всё ещё раздумывая о маленькой точке на стене, Джейден посмотрел на листок бумаги, зажатый между пальцев. Кроме слова «рецепт» ничего разобрать не удалось. А нужно ли больше?

***

Неожиданно и, признаться, не сказать, чтобы желанно, пришло время новой должности и новой жизни без боли – таблеток, полученных по рецепту старика, хватило бы на пару месяцев, если бы только научиться терпеть дискомфорт от травмированного плеча. Но зачем?

Каждое утро Джейден оставлял миску с едой для Муравья и пропадал до позднего вечера: то ли пытаясь выслужиться, то ли заглушить высасывающую внутренности пустоту, про которую почти умудрился забыть в суматохе последних дней.

Странно, но на алкоголь не тянуло. Тянуло забросить в рот не одну, а сразу две таблетки обезболивающего и не дожидаться следующего утра для новой дозы – лишь бы не почувствовать даже намек на ту нестерпимую боль. Только так получалось ощутить себя почти человеком, а не просто разбитым манекеном, набитым до макушки раздробленными в аварии и кое-как сросшимися костями.

Недописанный рассказ оставался недописанным. Каждый вечер, возвращаясь домой, Джейден подходил к столу и, не садясь, стоял, склонившись над пожелтевшими листами, даже не пытаясь взять ручку. Зачем, если в голове блаженный вакуум? Иногда даже казалось, что слов не осталось вовсе – во всем мире. Их выжгли. Или собрали в огромную зловонную кучу и вылили литры кислоты, растворившей все до буквы, до точки, до малейшего штриха. И знаменитое «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог» приобрело новый смысл: если ты не можешь найти слов, разве это не значит, что ты с трудом пробиваешь дорогу к Богу? И есть ли Бог, если не осталось слов…

Очередной немой диалог с пустыми листами прервал телефонный звонок.

– Да, ма. Ты чего звонишь? – Как всегда в таких случаях, сердце по привычке замерло на пару секунд в ожидании плохих новостей.

– Привет, Джей, – голос звучал глухо, словно доносился из загробного мира. – Это Марго.

Марго. Маргарита. Соседка матери, с которой у них несколько лет назад случился единственный «романтический вечер», где меньше всего было романтики, зато очень много пьяных, неуверенных телодвижений, оскорбляющих не только его Нессу, но и спавшего в смежной комнате мальчишку лет восьми.

– Марго. Почему звонишь? Что с матерью?

– Она… Мы в больнице. Ничего страшного, но она просила тебе позвонить.

– Куда приехать?

Он не хотел ехать. От одной мысли сразу заныло плечо, намекая на пару гладких кругляшей, после которых есть всего около часа, чтобы спокойно уснуть – иначе проворочаешься всю ночь до утра.

– Не надо ехать сейчас, Джей, – смилостивилась Марго.

Джейден представил, как ее тонкие, натренированные игрой на фортепиано пальцы поправили растрепавшуюся челку, заправив прядь за ухо с привычной длинной, почти до плеча, сережкой. Она носила высокий хвост, стягивая волосы до такой степени, что, казалось, кожа вокруг лба вот-вот лопнет от натяжения, и скальп отлетит назад с неприятным чавкающим звуком.

– Она спит. И все хорошо. Правда.

– Куда приехать? – снова вздохнул Джейден, впервые за последние недели три или даже четыре аккуратно, как если бы это было самое нежное существо на земле, прикасаясь кончиками пальцев к лежащей на столе ручке, но всё ещё не решаясь ее взять. – Отправь сообщение. Мне… нечем записать.

Сказал и нажал «отбой». Пробежал глазами по последнему предложению недописанного рассказа. Перепрыгнул на обведенное несколько раз и перечеркнутое столько же название. Занес, было, указательный палец над первыми строчками – чуть более ровные, буква к букве. Вот она, «к», вот дальше по тексту встречается «е» и «р». Он перескакивал через абзацы и страницы, обращал внимание только на буквы, пытаясь не складывать их в слова и, тем более, не придавать им значения. Пусть мозг сам додумает, домыслит. Соберет эту чехарду в том порядке, в каком будет угодно. Может быть, среди этих уже написанных букв найдется то самое слово, которое поможет продолжить рассказ.

Он опоздал: боль тихо подошла со спины, положила горячую ладонь на плечо, стиснула его колючими пальцами, запустила когти под кожу, разодрала напряженную плоть, впилась в кость, оставляя отметины, царапины, борозды. Из них вдруг родились буквы. Буквы сами складывались в слова, в целые фразы. Боясь упустить момент, Джейден схватился за ручку и начал писать, стараясь отогнать назойливую комариную мысль о том, что, пожалуй, все-таки стоило съездить к матери в больницу. Марго ждала этого. Она ждала.

Так это ли не повод подождать до утра? Или пару дней? Или…

– Миу, – завис в дверях Муравей, буравя хозяина сонными глазками. Котенок на удивление быстро рос и теперь уже сам запрыгивал на диван и даже на высокую, больше полуметра от пола, кровать. Иногда даже пытался вскарабкаться по стене, оклеенной обоями в узкую полоску.

И «голос совести» из него получился прекрасный.

Но сейчас Джейден не хотел ничего слышать. Он боялся, что не успеет дописать рассказ. Что совсем скоро боль станет такой сильной, что не останется сил терпеть, а значит в ход пойдут не две, не три, а целых пять таблеток, способных вырубить на всю ночь и весь следующий день. Он знает, он проверял.

– Как писать про боль без боли? Как писать про боль без боли? – бормотали губы, пока глаза шарили по пустым страницам в поисках затерявшихся на них слов. Иногда Джейдену казалось, что это не он придумывает сюжет, не он сколачивает, словно хилый шалаш, нескладные фразы. Кто-то сделал это до него, и остается совсем немного – обвести слова по контуру. Пожирнее, чтобы зацепить их покрепче в этом мире, не дать сорваться с обрыва быстротечности в небытие.

Но для начала эти слова нужно найти. Увидеть. Почувствовать.

Ничего не выйдет, если он сорвется, если рука потянется к зависшему на краю стола бутыльку с таблетками. Соблазн слишком велик – глаза так и бегают взад и вперед от книги к бутыльку, от бутылька обратно к книге.

– Миу, – снова подал голос Муравей, подошел ближе, ткнулся влажным носом в оголенную ногу хозяина и тут же отпрянул, совсем по-человечески вздохнув. – Миу.

– Ты прав. Так ничего не получится.

Джейден схватил бутылек, высыпал таблетки на ладонь – все сразу, до последней. Облизнул пересохшие губы и, впервые за последние недели, вспомнил, как неохотно лопаются пузырьки на плотной сливочной шапке пивной пенки.

Воспоминание мелькнуло и пропало. Зыбкое, мимолетное, оно казалось проекцией из прошлой или будущей жизни, как будто не с ним это все было, да и не было вовсе.

Боясь передумать, Джейден подскочил из-за стола, чуть не споткнулся о вылизывающего куцый хвост Муравья и влетел в туалет, где спустил в унитаз таблетки. Все сразу, до последней.

Он вернулся за стол и ждал – секунду, две, целую вечность, – что боль усилится, выбьет плечо из сустава неведомой силой, разрывающей изнутри связки. Но боль притихла. Затаилась.

– Как писать про боль без боли?! – зарычал, тщетно пытаясь подобрать окончание зависшей на полдороги фразы, Джейден и – повинуясь случайному порыву – всадил ручку в кисть левой руки, лежащей на исписанных страницах.

Перед глазами все помутнело, на пожелтевшие листы бумаги брызнули капли крови. Он смеялся, брызжа слюной, и писал, писал, писал…

К утру все было кончено. Точка поставлена. Все слова обведены. Есть время поспать, но сон не шел, и не спасала даже абсолютно пустая голова – такая же пустая, как и все тело, изъеденное, изжеванное изнутри.

Зато не болит. Черт, почему не болит?!

«Камера пыток»

Ронни попал в аварию по собственной глупости: въехал в дерево, спускаясь на горном мотоцикле по слишком скользкой тропе и чуть превышая скорость. Суровый врач – мужик с морщинами настолько глубокими, что каждый, кто смотрел ему в лицо, боялся навсегда застрять в них, стоило тому еще чуть ниже наклониться, чтобы рассмотреть что-то своими подслеповатыми глазами, – прошаркал что-то на стариковском и махнул медбратьям, что везли каталку, куда-то в сторону.

«Лишь бы не в морг», – усмехнулся тогда про себя Ронни, попытался приподняться, но тут же холодные острые пальцы приковали его к залежанным чужими телами простыням.

– Нельзя вставать, – отрезал совсем молодой, не старше самого Ронни, медбрат с трогательными красными пятнами, расплывающимися по щекам.

– Я не встаю, – харкнул кровью Ронни и потрогал кончиком языка шатающийся зуб. – Просто интересно. Куда меня везут?

– Гипс, – так же грубо отрезал второй медбрат.

«Им бы самим в хирурги», – вздохнул мысленно Ронни и прикрыл глаза, стараясь спрятаться от бесконечных плакатов, которыми были увешаны стены больницы: «Пьянству бой», «Берегись инфаркта» и «То, что тебя убивает». Не сказать, чтобы это удручало, скорее наводило скуку – смерти Ронни не боялся, иначе давно перестал бы искать ее.

Перелом ноги, оторванный мизинец левой руки – исчез безвозвратно где-то между деревьями горного склона. Неутешительный диагноз, когда тебе всего двадцать. И перспектива провести несколько месяцев в родительском доме пугала пуще вероятности разбиться, гоняя на горном мотоцикле.

– Сыночек, – еле слышный голос матери вырвал из размышлений. – Ты же к нам поедешь?

Она всегда надеялась, что он вернется. Всегда ждала, просила приехать хотя бы на выходные. Словно никак не могла смириться с подкрадывающейся все ближе старостью – признаваться, что сын давно вырос, не хотелось.

– Да, ма, – похлопал по сухим пальцам Ронни и улыбнулся, с сожалением понимая, что вернуться в свою холостяцкую берлогу, расположенную на четвертом этаже дома без лифта, совсем не вариант.

– Правильно, сынок, – с облегчением выдохнула она и будто стала лет на десять моложе.

Дома встречал отец и младшая сестренка. Он – сердито, она – с ехидной ухмылкой.

– Не злорадствуй, – шикнул на нее Ронни, приобнимая за тощие плечи, на что девчонка, которой только в прошлом месяце исполнилось пятнадцать, фыркнула и закатила глаза:

– Вот еще.

Дни тянулись, ночь сменялась утром. Ронни только ел, спал и пялился в небольшой телевизор, который притащил друг примерно через неделю вынужденного заточения.

– Ну ты влип, – смеялся тогда он, кося взгляд на стакан молока и тарелку свежеиспеченного печенья.

– Пойдет. Отдохну хоть, – врал Ронни.

– Ага.

Примерно через месяц разрешили вставать. Потом ходить. С костылями, кое-как, но уже получалось передвигаться по дому.

И все бы ничего, если бы Ронни не просыпался каждое утро с волной нестерпимой боли, от которой хотелось выть и выпить.

– Тебе надо отвлечься, сынок, – глядя на него с едкой смесью обожания и жалости, вздыхала мать.

– Как? – не спорил Ронни.

– Может, найдешь себе какое-нибудь занятие?

– Здесь? В четырех стенах?

Мать удивилась, захлопала глазами, открыла, было, рот, но тут же закрыла снова.

– Ладно, ма, не парься.

Ронни спустил ноги с кровати на пол, прислушиваясь к ощущениям. Болело терпимо.

– Ты куда?

– Не знаю. Пройдусь.

– Я с тобой.

– Не надо.

– Ты же сам не… – она замолчала резко, словно выключили свет, прервав ее на полуслове.

– Ладно. Я тут тогда. Во дворе.

Она кивнула, отшатнулась к двери и скрылась в полумраке коридора.

– Чертов ты сукин сын, Рональд Брайан Райт, – выругался Ронни. Полным именем он себя называл только под воздействием кипящей злости. Чаще всего направленной на самого себя.

– Есть такое, – заржал с порога тот самый друг с телевизором. Его, кстати, звали Криппи, что не являлось настоящим именем, зато прекрасно отражало суть.

– Криппи. Придурок.

– Придурок или нет, но готовься целовать мои целомудренные руки.