Рассеивая сумрак. Раб и меч

Больные полезли вперёд, отпихнув немощную женщину. Та не смогла сделать ничего другого, кроме как отойти в сторону и, упав на колени, воскликнуть:

– Да храни вас святые Энлиль и Нинлиль!

Риннэ, который всё это время следил за происходящим, нахмурился. Увидев с другой стороны от дома Оанна, он подозвал его к себе.

Оанн отвлёкся от своего дела: всё это время он старательно оттирал в глубоком глиняном тазу одежды. Риннэ спросил:

– Почему бы не отнести одежду в прачечную? У вас нет на это денег?

– Думаю, Нуске бы почистили за бесплатно и нижнее бельё… Но ему не нравится сам процесс чистки в Сонии. Он заставляет меня варить мыло из золы по одному из скиданских рецептов.

– Что же это за процесс? – удивился Риннэ.

– Сонийцы добавляют в чаны с водой мочу и топчут в них одежду ногами…

Риннэ улыбнулся и перешёл к делу:

– Нуска действительно не берёт денег за излечение больных?

Оанн тяжко вздохнул. Видимо, для него это была больная тема.

– Не берёт! Он считает, что пока у нас хватает денег на хлеб, мы не имеем никакого права обирать местных бедняков. Но он и с патрициев не берёт ничего, кроме предметов, которые необходимы ему для исследований, и вина…

– Какие исследования проводит Нуска?

– Сейчас он изучает разные варианты вывода наркотика из крови. Но с того самого момента, как он оказался в Сонии, он также изучает тёмную энергию, методы её сдерживания, а также перегрузку дэ в каналах.

– Разве подобные знания необходимы в Сонии?

– Нет. Подземных источников чистой дэ на этом полуострове очень мало, а между Сонией и Скиданом пролегает Глухое море. Это место, где дэ нет. Сонийцы очень слабые сурии.

Риннэ хотел задать ещё один вопрос, но Оанн быстро вернулся к работе. Его золотистые волосы сверкали в лучах звезды, но глаза, казалось, потухли. Оанн уселся на табурет и продолжил натирать белые одежды своего господина куском мыла, макая тряпьё в таз с водой.

Риннэ же был не так сильно заинтересован в Оанне, а потому вернулся к наблюдению за Нуской.

Однако в который раз Риннэ был удивлён. За эти несколько минут… половина больных разошлась по домам. Нуска словно видел, какие части тела больного нездоровы, и сразу же приступал к делу, не вслушиваясь в жалобы. Исцелённые бедняки и торговцы средней руки желали Нуске процветания и быстро удалялись. Среди собравшихся были и патриции, но, видимо, уже умудрённые опытом. Они старались не выделяться на фоне бедняков и, подойдя к Нуске, коротко обрисовывали ему свою проблему, а затем благодарили.

Тех же патрициев, которые обращались к нему неуважительно или распихивали собравшихся в очереди, Нуска унижал. Сначала он выставлял их на посмешище, а затем отправлял искать невиданные камни, перья и шерсть изменённых дэ существ. А также много-много кувшинов вина.

Патриции бранились, но ничего поделать не могли: таково было желание единственного лекаря в Сонии, который мог лечить касанием своей руки.

Утро перетекло в день, и, когда пекло стало совсем невыносимым, Нуска наконец разобрался с посетителями. Последнему из них, старику с больным сердцем, он был вынужден дать советы:

– Я мало чем могу помочь тебе сейчас. Но если ты будешь пить эти травы и настои, а также придерживаться диеты, то проживёшь дольше.

Старик выглядел опечаленным и, ничего не сказав, отправился к городу.

Нуска устало вздохнул, утёр вспотевший лоб рукой и уже намеревался отправиться в дом, когда на дороге показалось ещё несколько посетителей.

Лекарь, нахмурившись, встал. Его плечи напряглись, а глаза, не моргая, следили за приближением четырёх патрициев в красном.

Из-за угла выскочил Оанн. Подёргав своего господина за рукав, он попытался привести его в чувство:

– Господин, я знаю, что они оскорбили вас в питейной, но вы не можете применять против них силу! Прошу вас, держите себя в руках! Да, они противны вам, но вы не можете переучить их… Их растили такими, их так воспитывали. Такое общество в Сонии.

Но Нуска уже походил на вздыбившего шерсть кота, который не просто пытался отпугнуть опасных хищников, но и был готов броситься в бой. Видимо, когда эти патриции вступили на территорию Нуски, в его голове что-то переклинило. Одним своим видом он демонстрировал готовность драться.

Когда патриции наконец поднялись на холм, их дыхание совсем сбилось. Самый знатный средь них был красен и лицом, и одеждами, но тут же завопил:

– Эй ты! Я только что слышал, что ты назначил Луцию личный приём! Значит, срамные болячки других патрициев ты согласен лечить, а мои – нет?!

– Просто другие патриции воспитывались не в хлеву и знают хорошему лекарю цену, – сухо ответил Нуска, но Риннэ слышал, как стиснулись его челюсти, а зубы скрипнули.

Нежданные гости приближались. Словно лишённые чувства страха, они уверенно шли по направлению к Нуске. Оанн снова повис на своём господине, но… вдруг вмешался Риннэ. Стальной хваткой он вцепился в плечо полукровки и уволок его к дому. Оанн попытался освободиться, но на его плече словно капкан сомкнулся. И чем сильнее он рыпался, тем сильнее сжимались нечеловеческие пальцы.

Оанн охнул и взмолился:

– Риннэ, вы не понимаете! Риннэ, я должен вмешаться!

– Нет. Я хочу посмотреть, что будет дальше. Дай своему господину выпустить пар. Он оправданно зол. Если ты не дашь ему ненавидеть других, срывать злость на своих врагах, то однажды он начнёт делать это по отношению к себе.

Оанн, которому только-только должно было исполниться девятнадцать лет, уставился на Риннэ глупыми и круглыми глазами. Он совершенно не понимал то, о чём говорило это создание, но дёргаться отчего-то перестал.

– Я не буду вас лечить. Покиньте мой дом, – угрожающе низким тоном заговорил Нуска. Его зрачки вновь были красными, считывая каждое возможное движение противников.

– Ни за что! Ты хоть знаешь, какие боли я испытываю?! Я не могу возлежать ни с одной женщиной! Они отказываются! А с теми, которые не могут мне отказать, ничего не выходит! С каждым днём становится хуже и хуже, а ведь у меня нет ни одного наследника! Я умру бездетным! – вопил патриций, размахивая руками. Его мягкие руки колыхались от резких движений, что забавляло Нуску.

– Значит, таково провидение Энлиль и Нинлиль. Вдруг ты подобен тому несчастному из сонийских пьес, которому было суждено пасть от руки собственного сына?

– Не мели чепуху! Во всех храмах пророки сулили мне славное и счастливое будущее, а также десяток детей!

– Ошиблись, – с усмешкой заключил Нуска, опустив взгляд на пояс патриция. – Уже очень скоро никаких детей тебе не видать.

– Скот! Исчадие бездны! Никакой ты не лекарь, ты – утукку в человеческом теле! – патриций разразился очередным гневным воплем, а затем обнажил короткий клинок, который прятал под тогой, и бросился на Нуску. Спутники больного патриция переглянулись, а затем попытались остановить безумного, но было поздно.

Патриций подлетел к Нуске, но… лекарь исчез без следа. Нет, правильнее было сказать, что он был так быстр, что ни один из наблюдавших эту картину не смог уследить за его движениями.

Нуска со смешком бросил:

– Так и быть. Но с патрициев, подобных тебе, я беру плату.

Со звериным оскалом Нуска смотрел на отлитые из золота огромные квадратные серьги в ушах патриция. Они покачивались, сверкая в лучах звезды. И когда патриций подскочил к нему с обнажённым клинком, Нуска быстрым движением сорвал серьгу, разодрав мочку, а затем отступил на шаг, уворачиваясь от занесённого клинка.

Раздался вопль. Патриций повалился на землю, уронил свой клинок. Он верещал, как свинья на заклании, и хватался за своё окровавленное ухо.

– Я натравлю на тебя всю знать!!! Всю знать Сонии! Тварь! Шлюший лекарь! – ревел он, пытаясь склеить порванную мочку пальцами.

Но Нуска, изогнув бровь, усмехнулся, а затем его лицо искривилось. Он сделал шаг вперёд и наступил ногой на пах патриция. Тот орал, плакал, молил Нуску остановиться, однако под ногой лекаря в какой-то момент возникло свечение.

Нуска таким извращённым способом действительно излечил патриция. Тот замолчал, глотая слёзы, однако лекарь уже потерял всякий интерес к происходящему. Он пнул патриция в бок, заставив его прокатиться по земле. Спутники тут же окружили стенающего патриция, а затем помогли ему подняться.

С совершенно пустым выражением лица Нуска отвернулся от этой горстки господ и пошёл к дому, подбрасывая окровавленную серьгу в руке.

– Я забираю это в качестве оплаты. Выметайтесь, иначе мне придётся повысить стоимость моих услуг в зависимости от затраченного на вас времени.

Патриции поползли вниз с холма, к городу, а Нуска пошёл к дому. Уже в дверях он бросил серьгу застывшему в ужасе Оанну. Полукровка поймал украшение на лету и уставился на своего господина.

– Отмой это и заложи в Керине. Средства передай на развитие плебейской школы. Её патрону лично в руки.

Оанн закивал, а Нуска, отворив дверь, напоследок поморщился и брезгливо тряхнул рукой.

– Ненавижу кровь, – прошипел он и скрылся в доме.

Глава 96

Король Сонии

Всю ночь Нуску мучила бессонница. В своей комнатушке с одной кушеткой и бочкой для умывания он вертелся, а затем, распахнув глаза, смотрел в потолок. Он всё ещё помнил порванное ухо патриция и кровь на застёжке его золотой серьги.

«Мои приступы становятся чаще, я уже не могу контролировать их. Но даже если бы мог, то к чему бы это привело? Не он, а я бы ползал в пыли и молил о пощаде? Да лучше уж умереть».

Чувство вины и злость кололи его по очереди. Прошла целая неделя с того момента, как Нуска во время представления «убил» Риннэ. Да, Риннэ не умер, но это не снимало с Нуски ответственность. Однако в тот момент он был уверен, что смерть от его меча – лучшая участь, чем быть растерзанным пазузу на глазах смеющихся патрициев. Теперь и этот случай с патрицием…

Нуска обхватил себя руками и зажмурился. Он ощущал себя пойманным и запертым в клетку, переполненную испражнениями. Всю свою жизнь он презирал богачей и знатных господ, а теперь оказался в мире, где они правят балом. Но в отличие от скиданских аристократов сонийским не нужно было никоим образом подтверждать свой статус. Они могли быть безнравственными, слабовольными и глупыми hve, но общество не осуждало их, а продолжало облизывать их немытые пятки.

Нуску передёрнуло, а к горлу подкатила тошнота. Он знал, что Сония не была такой, пока до неё не добрались лапы Дарвеля. Именно дарвельский ставленник продвинул закон о том, что лишь чистокровные сонийцы из знатных родов имеют голос в суде, могут приобретать дома и земли, обучаться в школах. С тех пор прошло около двадцати лет, а классовое неравенство лишь укреплялось. Аристократы, получавшие почести от Дарвеля, почитали их как богов, а плебеи и рабы не были в силах восстать из-за своего плачевного положения.

Это была одна из причин, почему Нуска так сильно ненавидел Дарвель и, даже рискуя своей жизнью, был готов узнать тайну их непобедимой армии. И он сделал это. Но…

«Король не желает меня слушать. Он хоть и не подобен другим аристократам, но трус и глупец. Он боится, что его секрет раскроют, что его запрут в храме или вовсе казнят. Он не готов пожертвовать ради сонийцев даже самым малым».

А Нуска считал, что правитель должен быть другим. И что правитель, который неспособен защитить свой народ от бедняков до богачей, должен был махнуть рукой и сказать: «Эх, ребята, простите, я не справился, я ухожу».

Нуска, хмурясь, сел. Покрывало медленно сползло на пол, обнажив бледное тело. Лучи звезды скользнули по его худому телу, покрытому шрамами.

«Ради своих идеалов я мучился, я страдал. Я выстрадал даже свою полусвободу. Но король не желает терпеть даже малейшие трудности ради народа. Он, как обычный человек, жрёт, спит, веселится, пока люди, которые от него зависят, страдают. Он не заслужил своей лёгкой жизни, роскоши и почестей. Ненавижу это место».

Поморщившись, Нуска потянулся и встал, сменил бельё и накинул на тело тунику, подпоясал её. Он знал, что не сможет сегодня уснуть, однако в доме было одно создание, которому не требовался сон и которое могло скрасить лекарю предрассветные часы.

Отодвинув занавеску, Нуска вышел в комнату побольше. Оанн мирно посапывал в своей кровати, свернувшись калачиком и укрывшись с головой. А Риннэ сидел за столом, и, стоило Нуске выйти, это тёмное создание обратило к нему свой взгляд.

Некоторое время они смотрели друг на друга, а затем вместе вышли наружу.

Босой Нуска выскочил на улицу и с удовольствием погрузил горящие огнём ступни во влажную от росы траву. Лекарь даже успел захватить трубку, но, забив её табаком, с раздражением вспомнил, что огонь вообще-то призывает Оанн, а не он. Однако Риннэ быстро разрешил трудности Нуски: он материализовал свой ятаган, а затем ударом меча о кремень смог зажечь деревянную палочку. С помощью неё он уже помог Нуске прикурить.

Лекарь, усмехнувшись, не смог не прокомментировать:

– Впервые вижу, чтобы кто-то так сильно пытался мне угодить.

– Разве вы не живёте под одной крышей с Оанном?

Они оба хмыкнули. Нуска, затянувшись, сначала выпустил облако дыма, а затем сказал:

– Он хороший малый, но нашёл своё призвание в служении мне. Я не считаю это правильным, но и выгнать его не могу. Но у Оанна есть характер и свои взгляды на жизнь, он умён, хоть и зря растрачивает свои умения подле меня.

– Ну и где бы вы были, если бы не он?

– Меня бы уже казнили, – со смешком ответил Нуска. – Лучше скажи: позволишь ли ты мне изучить тебя?

– Я вам так интересен? Вы всё равно никогда не догадаетесь, что я, ведь о подобном не пишут в книгах и трактатах.

– Я бы давно раскрыл, кто ты, если бы существовало упоминание хоть одного подобного случая хоть в одной из существующих книг. Полагаю, ты часть той силы, подобной которой ещё не видел континент. А потому я и хочу узнать о тебе чуть больше. Уже долгие годы я занимаюсь изучением тёмной дэ.

– Так что вам требуется? – уточнил Риннэ и повернулся к Нуске. В утренней полутьме его лицо не выглядело таким уродливым: даже наоборот, угадывались аристократические черты. Тонкий ровный нос, высокая переносица, чистый лоб и выраженные скулы. Однако стоило звёздному свету выглянуть из-за облаков и уронить на лицо Риннэ чуть больше света, как ужасные шрамы перекрывали всю его красоту, а помутневший хрусталик одного глаза слепо смотрел мимо. Но Нуска не был чувствителен к чужому уродству – он и сам был покрыт не менее пугающими шрамами. Разве что те, кто мучил Нуску, всегда жалели его лицо, ведь обезображенного раба не продашь за хорошую цену – он будет отвращать своих господ.

– Дай руку. И скажи, кто так изуродовал тебя?

– Я – лишь водная гладь, а шрамов на этом облике намного больше, чем доступно человеческому глазу. Однако те, что вы видите, были нанесены могущественным сурии. Из-за того, что я так далёк от своей родины, я не в силах скрыть их.

Нуска удивился. Когда Риннэ протянул ему ладонь, лекарь тут же пропустил по ней немного светлой энергии. И только тогда увидел, что все руки, всё тело стоящего перед ним существа покрыто шрамами, которых не видывал ни один воин и не имел даже Нуска. Щупая чужую ледяную ладонь, он не смог почувствовать пульса или биения крови, однако ощутил тяжёлое дыхание тёмной дэ.

– Как лекарь вы, конечно же, будете отрицать, но даже те раны, которые были исцелены, оставляют шрамы. Кожа слоями нарастает на теле человека, скрывая их, но они остаются навсегда.

Нуска только вздохнул и покачал головой. Он провёл пальцами по множественным рубцам от запястья до локтя существа, изучая.

– Знаете ли вы самое слабое место человека? – спросил Риннэ.

– Голова, шея, сердце, – пожал плечами Нуска, не отвлекаясь. Он увеличил поток светлой дэ, которую пропускал через создание, но смог увидеть лишь рассеивающиеся и сгущающиеся снова сгустки тёмной дэ.

– Самое слабое и чувствительное место человека – это его шрамы.

Нуска вздрогнул и вскинул голову. Они смотрели друг другу в глаза, а Нуске отчего-то виделся странный отпечаток тоски на лице Риннэ.

– Это причина, по которой люди скрывают их от чужаков и считают постыдными. И одновременно причина того, почему люди неизменно тянутся к тем, кто их ранил.

– Что за странная нотка мазохизма проскальзывает в твоих словах, – отозвался Нуска и усмехнулся, пытаясь скрыть за насмешливым тоном волнение.

– Люди небезразличны к тем, кто их ранил, а также не стесняются тех, кто нанёс им раны. Совершивший преступление испытывает раскаяние при виде шрамов на теле жертвы, а получивший их не может отделаться от мыслей о своём мучителе. Это конфликт, который рождает связь, полную боли и горести.

– Речи сонийских софистов мне и того понятнее, чем твои, – понизив голос, отозвался Нуска и отдёрнул руку. Он уставился на свою трубку, в которой успел прогореть табак, и со вздохом отбросил её на дорогу. – Не имею ни малейшего представления, к чему ты клонишь.

– Как минимум к тому, что если вы знаете о постыдных шрамах сонийского короля, то следует этим воспользоваться, если хотите обрести свободу. Потому что я уже слышу тяжёлые шаги керинских стражников, – с лёгкой улыбкой сообщил Риннэ и отступил в тень.

Глаза Нуски полезли на лоб, и он стал озираться в поисках пути к отступлению, однако услышал голос Риннэ снова, но уже над своим ухом:

– На этот раз мы не будем убегать. Вы должны столкнуться с тем, что так яростно ненавидите, чтобы принять окончательное решение. Взгляните правде в глаза.

Нуска сглотнул. Бежать было бессмысленно. Если он не явится по первому требования короля, тот просто отправит все отряды на его поиски. Для Нуски это может закончиться очередным заточением во дворце – месте, где он и должен был находиться по сей день. Однако Нуске удалось выторговать себе уголок в предместье Керина, и он не был готов расставаться со своими маленькими мирскими радостями, со своими учениками и больными.

Нуска вышел на дорогу и посмотрел вниз с холма. По направлению к его дому маршировали четыре стражника в позолоченных доспехах, шлемах и красных мантиях с копьями наперевес.

Предрассветные лучи осветили сначала холм, на котором располагался дом лекаря, а затем длинной жёлтой полосой побежали вниз по траве и песчаной тропинке.

Нуска долго стоял, чувствуя лёгкую дрожь и слабость в коленях. Ком встал в горле, а сердце забилось чаще. За последние несколько лет он часто видел стражу Керина. И ни разу стража не была на его стороне – они защищали права короля, патрициев и законы Сонии. А упоминание рабов в этих законах встречалось лишь в одном абзаце – об имуществе господ.

Переборов самого себя, Нуска пошёл навстречу, а поравнявшись со стражниками, услышал их насмешливые приветствия:

– О! Слыхал, теперь в Керине тебя прозвали шлюшим лекарем.

– Ха-ха, что ни день, так новые сплетни о рабе-лекаре короля.

– Да уж, Октавий выбрал себе не лучшую прислугу… В термах только и разговоров о том, как в его покоях…

– Ну так, у Октавия до сих пор нет ни одного наследника. Логично, что он готов терпеть даже такого скандального лекаря, раз уж он скиданский спец по…

– Отставить сплетни, – перебил их старший стражник. Его тяжёлый взгляд сначала обратился к подчинённым, которые тут же заткнулись, увидав под тенью шлема его чёрные густые и насупленные брови. После он уставился на Нуску, но на его лице не было насмешки, лишь безмозглая решимость безропотно выполнить поручение. – Тебе велено явиться ко двору короля сегодня. Мы должны успеть к обеду. Отправляемся.

Нуска напрягся ещё сильнее, но не от хмурого лица главы городской стражи, а от «успеть к обеду». Нуске придётся присутствовать на пиру? Что задумал король?!

«Если меня просто заставят сплясать или даже обнажиться и трясти своей shje, это и то будет лучше других вариантов».

Ступая по каменистой песчаной дороге к городу, в который раз за последние несколько дней проделывая этот путь, Нуска старался плестись как можно медленнее, но раздражённые заминкой стражники пихали его вперёд копьями.

– Давай, шевелись, а! Мы тоже хотим выпить да закусить, пока ты будешь жрать с королевского стола!

Стража вела Нуску необычным путём. Видимо, они решили заодно сделать обход, чтобы как можно раньше закончить свои утренние обязанности и как следует набить брюхо в обед, чтобы успеть ещё и вздремнуть перед вечерней сменой. Нуску это не расстроило – это означало, что около получаса они будут кружить по улочкам города.

Керин был выложен камнем и кирпичом, а каждое здание покрывалось известняковой смесью. Иногда облицовка трескалась на солнце и осыпалась – и именно по этому признаку можно было отличить дома патрициев от домов плебеев.

Раньше в Сонии богатство жителей измерялось разве что в количестве сыновей, баранов да в красноречии и знаниях. Теперь же, с приходом к власти Дарвеля, Нуска видел своими глазами, как с каждым годом горожане беднели. Их дома ветшали, меж камней пробивались сорняки, а деревянные двери были заложены, и их сменили серые тканевые шторки.

Детей бедняков тоже стало больше: грязная необутая детвора шмыгала в подворотнях, выглядывала из-за углов в надежде выкрасть или выпросить что-то у случайного прохожего.

Нуска всё это ненавидел. Однако, взбираясь то вверх, то вниз по лестницам, прогуливаясь по узким улочкам, где не могло пройти даже двое плечом к плечу, он наконец смог увидеть то, что его обрадовало.

Они вышли на маленькую площадь, где уже вовсю трудились рабы. Один из храмов был наполовину разрушен, несколько статуй разбиты. Вход в маленький храм завалило камнями, однако, судя по количеству сложенных вокруг деревянных балок и новых тёсаных камней, было решено перестроить храм, а не уничтожить.

Заинтересованный происходящим, Нуска скользнул под локтём одного из стражников и быстрым шагом направился к храму.

Сначала лекарь с задумчивым видом осмотрелся и увидел, как несколько рабов отколупывают со стены бирюзовую мозаику, выложенную из окрашенного ракушечника. А затем Нуска улыбнулся во всю пасть и, чуть ли не пританцовывая, стал бегать вокруг, пиная ногами обломки статуй. Но когда в куче мусора он нашёл статую для поклонения в полный рост… О, кто бы видел, каким счастливым выглядел Нуска в тот момент! Эту статую даже не стали ломать – она в точности повторяла физиономию своего прототипа!

– Э, куда! – выкрикнул один из стражников. – Что ты там забыл?!

– Да сейчас, сейчас вернусь! – заверил их Нуска, который уже с невыразимой радостью на лице пинал поваленную статую.

– Да что это с ним? И что здесь творится? Ещё один храм решили переделать под поклонение Тиамат?

– Так и есть, – ответил ему глава стражи, внимательно следя за каждым действием Нуски. – Пока не трогайте его.

– Почему? Мы ведь спешим.

– Это был храм богу Энки. После того как его культ развенчали и признали незаконным, все места для поклонения ему было велено уничтожить. Если этот раб хочет выразить своё неуважение к Энки, мы не смеем ему мешать. Это будет выглядеть так, будто мы защищаем псевдобога.

– Вот оно что! – изумлённо выдохнул в ответ другой стражник и хлопнул себя по лбу. А затем заговорил тише: – Но кто же знал, что потомок самого Энлиля окажется самозванцем? Он ведь действительно призывал дожди, мог управлять и морем, и погодой…

– Его больше не считают прямым потомком Энлиля.

– Да-да, это разумно… Но что же Энки сделал этому рабу?! – с изумлением выдохнул стражник, а затем покатился со смеху. – Нет, вы посмотрите! Он мочится на его статую! Вот до чего может докатиться бог!

– Говорят, этот раб, до того как стать собственностью короля, принадлежал самому Энки.

Нуска в этот момент действительно приподнял тунику и со всем возможным старанием, так сказать, обоссывал своего бывшего господина. И нет, в этот момент он не испытывал ни малейших угрызений совести. Его переполняла та нездоровая эйфория, которую последние несколько лет он испытывал вместо счастья.

– Эй, королевский раб, поспешим! – подозвал его глава стражи. Видать, волновался, как бы увлёкшийся Нуска не решил справить тут и другие свои нужды…

Нуска вздохнул, но повиновался. Продолжил путь он в приподнятом настроении, посвистывая под нос.

Совершив обход вдоль стены, они наконец вышли к главной площади. Несколько десятков ступеней вели ко дворцу, возведённому на самой высокой точке города. Нуску передали в руки придворцовой стражи, а затем его сопровождающие отправились по своим делам. А Нуска чувствовал, как его ненадолго просветлевшее от нахлынувших эмоций сознание тускнеет. Как его взгляд заволакивает дымка, когда он проходит через самые высокие ворота и проскальзывает меж самых грандиозных колонн, когда-либо возведённых человеческой рукой.

Он шёл, зажатый меж стражников, по выложенному разноцветной плиткой залу. Но взгляд Нуски ни на секунду не задержался ни на одной из искусных статуй, фресок или расписных ваз. Они шли через цветущие сады, мимо фонтанов, мимо пышущих жаром кухонь, с которых разносился такой запах, что даже у самого пресыщенного жизнью патриция скрутило бы желудок от предвкушения.