Рассеивая сумрак. Раб и меч

– Оанн, поправь! И рукав смялся! – громко командовал Нуска, пока сонный Оанн крутился вокруг. – И собери мне волосы!

Оанн неразборчиво мычал в ответ, но выполнял все требования Нуски. Один Риннэ сидел за столом, готовил всем бутерброды и наблюдал за этим переполохом.

Когда все трое уселись наконец за стол и занялись едой, Риннэ решился спросить:

– Вы куда-то собираетесь?

– Нуска собирается, – вздохнул Оанн. Вчера пьяный хаванец успел набедокурить дома, а Оанн до полуночи не позволял ему вставать с кровати за крепкой добавкой «из-под полы». Поэтому, видимо, полукровка и выглядел таким разбитым, но зато лекарь почти светился.

– Да! Сегодня занятия в школе, – объяснил Нуска, а затем закинул в рот немного сушёного инжира.

Риннэ непонимающе склонил голову набок, но Нуска охотно принялся рассказывать:

– Я притворяюсь иноземцем из Кнона и учу детей местных плебеев грамоте и счёту. Занятия у плебеев проходят только в выходные дни, потому что в остальное время они либо помогают родителям, либо подрабатывают подмастерьями.

– Нуска… это ещё одна ваша личность? – со смешком поинтересовался Риннэ.

– Чтобы хорошо жить, надо уметь вертеться. Раб не имеет права даже покидать дом своего господина, но, как видишь, мои ухищрения действенны. У меня есть свой дом и своё дело.

Зевающий Оанн проводил их до двери, а Нуска с высоко собранными волосами, в длинном белом наряде направился к городу. Риннэ последовал за ним. Чёрный ворон лекаря закружил над ними, а затем приземлился к спутнику Нуски на плечо.

– Всё-таки это странно, – заметил Нуска, бросив взгляд на свою птицу, которая так и прилипла к Риннэ.

– Что вас удивляет?

– За три года эта птица не признала даже Оанна. Когда Оанн пытался погладить ворона, то тот клевал его. Он признал тебя, потому что вы оба – тёмные создания?

– Всё может быть, Нуска, – многозначительно отозвался Риннэ, но не упустил случая на его глазах почесать птицу, которая зажмурилась и с охотой подставила голову и клюв под пальцы.

Стоило звезде выглянуть из-за горизонта, как начало нещадно припекать. Нуска обливался потом под своими закрытыми одеждами и молча шёл к раскинувшемуся в низине городу. Сегодня рынка уже не было, но зато остался мусор: куриные перья, черепки глиняных чаш и ваз, порванные одеяния и втоптанные в землю, гниющие виноград и инжир.

Нуску это взбесило. Он принялся ногами отпинывать мусор с дороги, ругаясь:

– Свиньи! Hve!

Но, взглянув на положение звезды, Нуска быстрым шагом направился к воротам Керина, перепрыгивая через завалы.

Как и вчера, одетые в позолоченные латы и шлемы солдаты пропустили Нуску и его спутника без лишних вопросов, но их лица выглядели уж больно насмешливо.

Ранним утром выходного дня улицы пустовали, поэтому лекарь и его спутник направились прямиком к главной площади. Здесь количество мусора было уже катастрофическим: некуда было просто ступить, чтобы во что-то не вляпаться. Шатры, натянутые вчера над рынком, просто валялись на земле вместе с прилавками и балками. У Нуски то и дело дёргалась рука к груди – ему очень хотелось обнажить оружие и смести весь город, но сделать этого он не мог.

Центральная площадь была бы красива, не походи она сегодня на пустынную свалку. Остатки еды, осколки посуды, человеческие испражнения… Нуска кривился, злился, ногами пинал остатки шатров, расчищая себе дорогу.

В центре площади был установлен огромный фонтан: по нескольким округлым ярусам вода стекала вниз, а на самой вершине примостилась статуя Нинлиль. На чашах фонтана виднелись барельефы, изображавшие смертную жизнь этого духа. Вазы с цветами были расставлены вдоль тропинок, а длинная кипарисовая аллея вела мимо амфитеатра ко дворцу короля.

Его обитель не была слишком вычурной и выделялась на фоне других построек лишь своим размером, высокими колоннами с искусно выточенными канителями на входе и резной балюстрадой на многочисленных балконах. Можно было сказать, что хоть над этой постройкой и поработали талантливые мастера, но на её возведение ушло столько же средств и материалов, сколько и на местные термы[5]. Дворец гармонировал с простыми домами и вписывался в обстановку города. Но больше всего Нуске импонировало то, что жилище самого короля… не было обнесено стеной или забором. Любой страждущий мог подняться по ступеням на холм и упасть у самых королевских ворот, чтобы молить о снисхождении или милости.

В Керине не проводили эту отвратительную черту, отделяющую богатых от бедных. Однако…

– Знатность и род решают всё. Исконные сонийцы имеют право голоса на всех собраниях, а плебеи – нет.

– С чего это вы вдруг, Нуска? – уточнил Риннэ, следуя за стремительно удалявшимся с площади Нуской.

– Думаю, я лелею мечту о том, чтобы один человек был равен другому по праву рождения. И лишь то, как он проживёт свою жизнь, влияло на его статус.

– Я ещё не слышал о стране, в которой был бы подобный уклад, но верю, что её возможно создать.

Нуска на секунду застыл. Он словно уловил что-то смутно знакомое в этом изречении, однако быстро эту мысль отбросил. Вероятно, он услышал то, о чём сам долгое время думал, а потому эти слова оказались близки ему.

Свернув на узкую улочку меж двухэтажных домов, Нуска долго брёл в гору, поднимался по лестницам и наблюдал, как лениво пробуждается город, как выглядывают из окон знатные и не очень сонийцы, как выползают из своих домов пекари, лавочники, работники терм – в их услугах нуждались даже в этот выходной день.

Нуска улыбался простым работягам, кивал им, а те радостно приветствовали его и махали в ответ. Каждый, кого они встретили на своём пути, был знаком с Нуской.

Сонийцы стриглись коротко, их кожа легко загорала и была гладкой, как кожура яблока. Патриции брились, плебеи – не всегда. Некоторые ходили нечёсаные и косматые, а совсем уж бедняки – ещё и босиком. Но они не унывали, потому что в этой стране кусок хлеба мог достаться каждому, а непогода никого не тревожила даже в холодную пору. Оголодавший бедняк мог в любой момент пойти и нарвать себе фруктов, выловить рыбы в море, попросить вчерашний чёрствый хлеб, который и так шёл на удобрение круглый год цветущих и плодоносящих садов.

Этот мир был мечтой и кошмаром Нуски единовременно.

Наконец они добрались до небольшого жилища, настолько ветхого, что его крышей служили связки соломы и хвороста. Белоснежная облицовка потрескалась и осыпалась, а деревянная дверь болталась на одной петле. Вместо окон было две квадратные дыры в стене.

Нуска замедлил шаг, со скрипом отворил дверь и проник в тёмное помещение. Через просветы в худой крыше пробивались лучи звезды, бросая блики на воодушевлённые и взволнованные лица учеников школы.

Пять скамеек стояли друг за другом; более тридцати голов дёрнулись, когда Нуска вошёл внутрь.

Юные ученики девяти-десяти лет повскакивали со своих мест и с громкими криками бросились к своему учителю. Облепив Нуску со всех сторон, они подходили к нему по очереди: здоровались, а затем подставляли лбы для поцелуя. Учитель обязан вложить мысль в головы детей, а оттого существовала подобная традиция.

Нуска старался выглядеть серьёзнее и грознее, чем был, но его губы то и дело растягивала улыбка. Эти дети, в отличие от потомков местной знати, были просты, худы и бедно одеты, но оттого они и были Нуске ближе любого ленивого патриция.

У этих детей были надежды и цели, у них был невероятный жизненный опыт за спиной. И Нуска понимал каждого так, как понимал самого себя. И принимал их лучше, чем самого себя.

– Здравствуйте, дорогой учитель!

– Учитель, рады вас видеть!

Гомон не прекращался до тех пор, пока Нуска не поднял две ладони вверх. Послушные ученики тут же побежали занимать места: распихивали друг друга, между некоторыми началась драка за места на первом ряду, однако не прошло и пары минут, как все уселись и воззрились на Нуску во все глаза.

Качнув головой, лекарь улыбнулся и выпустил несколько белых огоньков с руки. Мягкий прохладный свет озарил тёмное помещение, а дети уставились на учителя с ещё большим благоговением.

– Сегодня мы продолжим изучать грамоту. Я просил вас дома запомнить начертание буквы «сигма». Кто может назвать мне слова, которые начинаются с «сигмы»?

– Сад!

– Сирька!

– Солома!

– Сладости!

– Сушняк!

Нуска почесал подбородок, словно бы там была борода, и тихо хихикнул в ладонь.

– Сандалии!

– Сабля!

Расхаживая вдоль стены, заложив руки за спину, Нуска выслушивал учеников, а заодно украдкой осматривал их. Все они были босыми, в грязных серых и потёртых туниках, которые явно достались им от старших братьев. Что очень расстраивало Нуску, девочки не обучались в школе. Хоть его воспоминания о Скидане были покрыты белёсой пеленой, но он доподлинно знал, что там любая сурии имела право поступить в школу и уж тем более могла спокойно прогуливаться по городу. В Сонии же… ситуация была другой.

Знатных сониек обучали на дому учительницы. Мужчина не имел права не то что разговаривать с малознакомыми женщинами – лучше было даже не задерживаться взглядом на мелькнувшей в толпе хрупкой фигуре в тунике с длинными рукавами. Нуске это казалось совершенно неправильным, но ничего поделать он не мог.

Ещё одной особенностью было то, что ни один из учеников Нуски не был способен к управлению дэ. Однако… у него были некоторые сомнения по поводу одного из ребят.

Нуска ненадолго задержался взглядом на щуплом мальчугане на последнем ряду. Тот, казалось, совершенно игнорировал происходящее на уроке, но с невероятным энтузиазмом следил за полётом огоньков.

– Теперь назовите мне имена, начинающиеся на «сигму».

Нуска остановился напротив окна. Сложив руки за спиной и прикрыв глаза, он стал слушать.

– Моего отца зовут Сервий.

– Моего брата Секст! Он родился шестым!

– А я Спурий.

– Я помогаю мастеру Сулле в мастерской.

Нуска задумчиво кивал, а затем спросил:

– А женские имена?

Повисла тишина. Прозвучал неуверенный ответ:

– У меня была сестра, её звали Секунда, потому что она родилась второй, но её уже выдали замуж.

– Мой отец Сесилий, поэтому сестру зовут Сесилия…

Все притихли, а Нуска со вздохом продолжил вести урок:

– Знаете ли вы иноземные имена?

– Вы преподавали нам историю и политику! Я знаю, что предыдущего дарвельского императора звали Сигурд! Именно он прибыл в Сонию и подписал с нашим королём договор.

– Верно, ты молодец, – с улыбкой кивнул Нуска.

Мальчишка тут же замотал головой, его карие глаза блеснули, а он стал мять в руках свою восковую дощечку.

– А я знаю, что одного из князей Кнона зовут Сэберо.

– А я от отца слышал, что эрда Скидана зовут Син!

– Да! Я тоже об этом слышал! Мой старший брат был легионером, он рассказывал, что победить его невозможно, что он чудовище. Повезёт, если твой легион не столкнётся с ним…

Нуска почувствовал, как его тело инстинктивно вздрогнуло. Пальцы коснулись стены, пробуя на ощупь прохладную штукатурку.

– Ученики, вы молодцы, все ответы были правильными. Переходите к написанию «сигмы» на своих дощечках. После занятия не забудьте мне показать, что у вас получилось.

До самого полудня Нуска ходил вдоль скамеек, но ученики не опасливо съёживались, как в первые месяцы обучения, а наоборот, с радостью показывали результаты трудов.

– Учитель Нуска, посмотрите, как вам моя «сигма»?!

– Гм… Вот здесь чёрточку подправить…

Нуска брал в руки восковую дощечку ученика, деревянную заострённую палочку и показывал ученику правильное начертание буквы. После этого ученик с большим усердием брался за дело, а Нуска мягко касался его головы, снимая лишнее напряжение и усталость. Он не хотел, чтобы ученики ненавидели эти занятия – он мечтал о том, чтобы, научившись читать и писать, они сами брали в руки книги и через них узнавали, как устроен окружающий мир. Этих выходных занятий было слишком мало, чтобы Нуска мог поведать им даже половину того, что знал сам, однако он мог дать им в руки сеть, с помощью которой они могли бы ловить рыбу сами.

Когда занятие подошло к концу, настало время вопросов. Нуска с лёгкой улыбкой рассказывал детям, почему кровоточит рука, если её поранить, почему рыбы задыхаются, если их вытащить на берег, или почему им нельзя есть те странные красные ягоды, растущие на окраине города…

На все эти вопросы Нуска отвечал с лёгкостью, но вдруг тот самый ребёнок, в котором лекарь чувствовал дэ, поднялся с места и спросил:

– Я слышал, что Кнон не подписывал договор с Дарвелем. Что между Кноном и Дарвелем шла война, а кнонцы проиграли. Что вы чувствовали, когда вашу страну захватили?

Нуска нахмурился. Пускай он был не из Кнона, а из Скидана, но что-то внутри него шевельнулось, а в районе груди зажёгся огонёк.

Но Нуске пришлось подобрать такой ответ, чтобы не опорочить Дарвель и не соврать своим ученикам. Он ответил вопросом на вопрос:

– А что бы чувствовал ты, если бы в твой дом пробрались воры и сожгли его?

Ученик замялся. Он ожидал прямого ответа, но, словно что-то поняв, кивнул и сел на своё место.

– Ученики, занятие окончено. Жду вас в следующие выходные в тот же час. Потренируйтесь дома в начертании «сигмы». Можете писать букву на песке или известняком на дощечках.

– Дорогой учитель, до свидания! Пусть Энлиль и Нинлиль благословят вас! – хором наперебой отвечали дети, а затем принялись собираться по домам.

Однако Нуска придержал за плечо мальчишку, который задал ему самый сложный вопрос. Тот повиновался и замер.

– Ученик, как тебя зовут?

– Эмилий, учитель.

Нуска дождался, пока остальные ученики уйдут, а затем тихо заговорил:

– Ты ведь чувствуешь дэ, не так ли? Позволишь коснуться твоего запястья?

Эмилий уставился на Нуску во все глаза и поджал обветренные губы. На нём было поношенное тряпьё, коленки и босые ступни разбиты. Лекарь сразу прикинул, что мальчишка может быть из потомков рабов.

– У-учитель… вы же никому не расскажете? – испуганно пробормотал он, а его серые глаза расширились.

– Никому не скажу. Я хочу, чтобы ты знал правду о самом себе.

Эмилий кивнул и протянул свою руку. Нуска коснулся запястья, почувствовал под своими пальцами быстрый пульс мальчика, а затем и еле ощутимую дэ. Улыбнувшись, он с радостью в голосе сообщил Эмилию:

– Ты карборец. Твои каналы очень слабы, но ты можешь развить их. Из всех учеников ты единственный…

– Меня отправят в рудники, да, учитель?..

Нуска опешил и сглотнул. Он отпустил руку ученика, его взгляд потяжелел. В Скидане любой мальчишка был бы счастлив узнать, что он – сурии, но здесь…

– Никому не говори. Однако если твои силы будут расти, то другие сурии смогут это почувствовать. Если это случится, уходи из Керина. В Сонии есть много деревень, где сурии могут жить в своё удовольствие.

Мальчишка внимательно слушал, а затем подошёл к учителю, обнял и повис на нём.

– Спасибо, дорогой учитель! Пусть Энлиль и Нинлиль направляют ваш путь!

После этого мальчик удрал, а Нуска остался наедине со своими противоречивыми чувствами. Вероятно, его труд был напрасен, и ни у одного из этих детей не будет возможности когда-либо забыться за чтением книги…

– Вы закончили, Нуска?

Так же внезапно, как и пропал, появился Риннэ. Нуска вздрогнул. Осклабившись и бросив недовольный взгляд на этого «юношу», он процедил:

– Тебя учили манерам?! Ты можешь хотя бы делать вид, что заходишь и выходишь через двери, как нормальные люди?!

– Мне это ни к чему, – покачал головой Риннэ, уставившись на Нуску спокойными агатовыми глазами. – Прогуляемся?

Жар звезды угасал. День незаметно перетекал в вечер, а морской бриз и запах соли умиротворяли. Нуска и Риннэ прогуливались вдоль берега моря по песку, а чайки с криками проносились над их головами и зависали в воздухе, балансируя на ветру. Наступил отлив, а потому птицы жадно клевали раковины на берегу, а затем дрались за сочную мякоть моллюсков.

Нуска ощущал странную тоску и пустоту в груди, когда шум волн, крики чаек, свист ветра соединялись в его голове в единую мелодию. Он шёл медленнее, чем обычно, практически тащил себя, пока вдруг не остановился.

– Я планировал наведаться сегодня в термы. Не будем заходить слишком далеко, давай повернём назад, – предложил он.

Развернувшись, Нуска тут же побрёл по собственным следам к городу. Однако Риннэ не пошёл за ним.

– Нуска, вы не скучаете по Скидану?

Нуска же просто вздохнул. Он знал, что Риннэ не просто так позвал его прогуляться. У этого создания были свои планы на него.

Лекарь тоже остановился и встал лицом к морю. Волны накатывали на берег, желая лизнуть ноги хаванца, а ветер бил в лицо. На западе заходила звезда, а Нуска наблюдал, как красный шар тонет в море, разделявшем Сонию и Скидан.

– Иногда мне делается тоскливо, а дыра в моей груди словно становится больше с каждым годом, – откровенно сказал Нуска. Он не видел никакого смысла врать бессмертному созданию. – Обычаи сонийцев чужды мне. Я никогда не смогу к ним привыкнуть.

Риннэ подошёл ближе и коснулся плеча лекаря, словно желая поддержать. Он спросил:

– Как много вы помните о своей жизни в Скидане?

– Я помню своё детство. Помню покойных отца и мать. Обрывками помню учителя Минхэ. Помню своего названого брата Вьена. Возможно, сейчас… Я бы хотел знать, жив он или мёртв. Отослав меня сюда, он предал доверие Дарвеля и Тиамы. Я понял это спустя пару лет, проведённых тут, когда моя память перестала напоминать решето, а хотя бы сложилась в подобие испорченной фрески. Отправляя меня сюда, он рисковал своей жизнью.

– Тогда мы могли бы отправиться на его поиски.

Нуска с улыбкой покачал головой и стремительно отвернулся. Звезда ослепила его, белые пятна замельтешили в глазах. Он смотрел в песок, погружал в него свои сандалии, пальцы ног.

– Я не смогу отыскать его. Каждый раз это он находил меня, а не наоборот. Я никогда не знал и даже не интересовался тем, где он и как его дела. Я не задумывался, о чём он думает и что таится за его улыбкой. Я не хотел ничего знать, а моё неведение дарило спокойный сон. Мне так нравилось делить окружающих меня людей на врагов и друзей, повинуясь своим чувствам… Сейчас я понимаю, что это неправильно. Он напоминал мне о моём прошлом, напоминал о том, что каждый человек смертен, что жестокость – это неотъемлемая часть борьбы за жизнь. А я… не хотел в это верить.

Риннэ тенью скользнул вперёд, и пальцы тёмного создания накрыли влажную щеку лекаря.

– Вы сказали так много, а ваше сердце переполнено сожалением. Если вы не дадите чувствам выход, они погубят вас. Ваша жизнь безопасна и спокойна, но несчастна. Вы должны сами решиться на новый шаг. Я не смею больше настаивать и заставлять вас.

Нуска подавил дрожь в теле. По его щекам текли нежданные слёзы, а в груди разрасталась такая тоска, что он был готов утопиться в этом необъятном море, с головой уйти под воду, позволив волнам сожрать своё тело и опустошённое сердце. Нуска схватился за ладонь Риннэ, закрыл ей своё лицо и, глотая слёзы, кривя губы, хрипло пробормотал:

– Риннэ, если я найду способ покинуть Сонию, я последую за тобой. Кошмары изводят меня каждую ночь, видения мучают наяву, а мысли, как падальщики, пожирают моё нутро. Я устал жить под тремя личинами одновременно и ни под одной из них не находить успокоения.

– Я буду ждать столько, сколько потребуется, Нуска, – коротко отозвался Риннэ.

Касания его пальцев были неосязаемы, но вскоре Нуска действительно почувствовал себя лучше. Утерев лицо, он сослался на то, что ему нужно успеть в термы до закрытия.

– Скоро даже ты начнёшь морщиться от запаха моих ног, – со смешком отмахнулся Нуска и пошёл к городу. Обернувшись на половине пути, он заметил, как его ворон догнал удаляющуюся фигуру Риннэ и сел к нему на плечо. Нуска с удивлением отметил, что в сгущающихся сумерках Риннэ и ворон слились в одно пятно, словно были единым целым.

Глава 95

Размер платы устанавливает лекарь

Нуска вальяжно расселся на табурете перед входом в свой дом.

Выглядело это на редкость забавно: статный лекарь с копной собранных в аккуратный хвост белоснежных волос, в белых начищенных одеяниях сидел у деревянной развалюхи на табурете самого ненадёжного вида.

Ещё смешнее становилось, если взглянуть на выстроившуюся в линию толпу, которая шумела и по очереди падала этому лекарю в ноги.

Риннэ, будучи даже тёмным созданием, не имеющим ничего общего с человеком, был готов покатиться со смеху, настолько эта сцена выглядела несуразной.

Если ты востребованный и талантливый лекарь, к которому выстраивается очередь, разве твоим домом не должны быть хоромы, а твои приёмы проходить в специально отведённом месте? Да и если ты выглядишь подобно бессмертному духу, то почему не удосужишься купить стул покрасивее, чтобы не походить на попрошайку у дверей храма?!

Но, вероятно, логика происходящего не укладывалась в голове только у Риннэ, ведь все остальные с совершенно серьёзными лицами падали Нуске в ноги, готовые расцеловать его ступни и вычистить языком сандалии.

Вот, растолкав бедняков, к Нуске подошёл патриций в окружении двух плебеев. Тога патриция была красного цвета, кожа бела, а тело блестело после похода в термы и обтирания маслом. Пахло от него нежным жасминовым маслом, а белокурые короткие волосы лежали бараньими завитками на макушке.

– У… уважаемый лекарь! – осторожно подбирая слова, обратился патриций, приложив ладонь к груди. Он был красив, а его нос вырисовывал такую ровную линию, что многие девы, выглядывая из окон домов, наверняка вздыхали, а потом видели во снах эти аккуратные ноздри и высокую переносицу. – Вы просили меня подойти на этой неделе, чтобы удостовериться, что моя пятка заживает как следует… Мой батюшка волнуется, что эта травма помешает мне в грядущих спортивных игрищах.

– Да? Дайте-ка взглянуть, – махнув рукой, с совершенно серьёзным видом промолвил Нуска. Он протянул руку, а смущённый патриций развернулся к нему спиной, вытянул ногу и уложил на ладонь лекаря свою стопу пяткой вверх.

– Ну… ну как?! – после минутного молчания уточнил больной, устав балансировать на одной ноге. Его коленка предательски подгибалась.

Риннэ, который наблюдал за развернувшийся сценой, скрывшись в тени дома, фыркнул. На пятке патриция розовым пятном выделялась мозоль.

– Стало лучше, – снова кивнул Нуска, а затем выпустил лодыжку из хватки.

Однако патриций остался недоволен ответом лекаря и, встав на обе ноги, воскликнул:

– Но сандалии всё ещё причиняют мне ужасную боль!

Нуска закивал, с умным видом почесал подбородок и ответил:

– Тогда записывайте.

Плебеи, что сопровождали знатного господина, тут же достали из своих котомок пергаменты, попадали на землю и, откупорив склянки с чернилами, обмакнули в них перья, чтобы запечатлеть важные указания лекаря.

– Для проявления моей силы мне нужно три кувшина вина.

Плебеи, покивав, записали, приговаривая:

– Точно-точно.

– …а также ветвь винограда с самыми спелыми плодами в Керине.

Плебеи вывели строчки на своих пергаментах.

– Принесём-принесём.

– И звёздный камень! – повысив голос, добавил Нуска.

Плебеи, неправильно понявшие тон лекаря, подняли на него глаза и продолжили активно кивать.

– Полно вам, возьмём из приданого жены нашего господина.

– Tha`re, вы серьёзно?! – застонал Нуска и попытался откинуться на спинку своего стула, но… у табурета её не было, а потому он чуть не повалился наземь, тем самым выставив на посмешище и себя. Кашлянув в кулак, Нуска вновь вернул себе серьёзное выражение лица, после чего сказал:

– Жду вас через семь дней с необходимыми ингредиентами.

Патриций выглядел напряжённым. Он хмурился, чесал свою гладко выбритую щёку и тёр шею. Но Нуска знал, что до спортивных игрищ ещё минимум месяц, а потому у патриция не было причин возмущаться. Тот действительно только вздохнул и, махнув рукой своим подчинённым, стал удаляться к колеснице, примостившейся на краю дороги. Плебеи, свернув пергаменты в свитки, поклонились Нуске и побежали догонять своего господина.

Нуска только поморщился и сразу же переключил своё внимание на других больных.

Старуха пришла к нему с сильной ломотой в костях и помутнением в глазах. Нуске хватило минуты и нескольких касаний, чтобы исцелить её. Она только охнула:

– Уважаемый лекарь, неужели моя слепота и старые кости – меньшая напасть, чем болезнь того господина?!

Нуска махнул рукой и отвёл взгляд:

– Не думайте об этом.

Старуха попыталась дать лекарю серебряный денарий[6], но он решительно отказался и, потеряв к старухе всякий интерес, громко сказал:

– Следующий.