С улыбкой трупа

А в этом городе он, кажется, еще ни разу толком не был в парикмахерской и порядочно оброс. А если и бывал, то все равно не запомнил.

Мысли его вернулись к «Агенту». Стричься прямо сейчас ему не хотелось, но оформлено был недурно.

Видимо, и правда Советский Союз ушел навсегда – если где-то в Чижах еще уцелели его интерьеры и даже подход к обслуживанию, то в центре города его уже пытаются изображать.

Да, владельцы понимали, что это просто стилизация и что за настоящими советскими парикмахерскими надо ехать в Чижи. Но потому никто и не ехал подстричься в Чижи, что там были настоящие советские парикмахерские.

А здесь была советская мечта о парикмахерской. С круглыми, чуть дымчатыми зеркалами в окружении лампочек, приятными мягкими креслами и порхающим персоналом. На стенах – полукруглые грузинские чеканки с рыбами, невинное напоминание о дружбе народов. А возле входной двери с изысканно изогнутой медной ручкой даже поставили высокую и тонкую металлическую урну, чтобы было куда потушить сигарету.

Даже сейчас, в авитаминозном мраке вечера ранней весны, в парикмахерской было два посетителя.

Стригли тут, конечно, не задешево. Но это был тот самый случай, когда понты действительно дороже денег.

Черский невольно засмотрелся на это зрелище. В принципе, он мог себе позволить одну недешевую стрижку, потому что все равно тратил деньги в последний раз. Но была неодолимая преграда: стричься ему просто не хотелось. Поэтому он просто стоял и любовался, хоть и чувствовал кожей, что когда он все-таки дойдет до логова в Валунах, на него опять набросятся те самые мысли.

Посетители в парикмахерской были.

А вот, кстати, и еще один!

Он был моложе и ниже Черского, в какой-то потертой куртке и коротко стриженный. От него почему-то немного пахло бензином. Сначала Черский удивился: этому деятелю стрижка явно не требовалось. Но вот отсвет из витрины лег на его лицо, и теперь можно было разглядеть застывшую на нем одержимую злую гримасу.

И это лицо казалось особенно страшным именно своей неподвижностью. Такой обязательно что-то устроит.

Но Черский опять не успел. Молодой и пронырливый уже успел проскользнуть внутрь – так что журналисту оставалось только наблюдать, чем это кончится.

Навстречу ему вышла администраторша – низенькая, в сером жакете и с густыми черными волосами, завязанными в тяжелый хвост.

– Здравствуйте, – произнесла она и заулыбалась, – добро пожаловать в нашу парикмахерскую.

– Ну да, парикмахерская, – человек посмотрел на нее с презрением. – А почему она называется «Агент»?

– Ну, мы долго подбирали название… Хотели сначала «Чекист» назвать. Ну, вы понимаете, Штирлиц, какой-то подтянутый, ухоженный, четкий такой человек. Все-таки агенты сейчас в основном по продаже недвижимости.

– Это не имеет значения, – отрезал незваный гость.

Администраторша замерла.

А как тут не замрешь?

Если не имеет значения – то зачем спрашивал?

– Раньше вы могли творить свои дела, – сурово произнес он, – но теперь козни вашего брата раскрыты. Национальное возрождение после веков кровавой коммунистической диктатуры – то, чего вы больше всего боялись. Народ вынес вам свой приговор. Народ не будет ждать решения суда, или пока эти совковые чиновники что-то решат. Решение уже принято. Вас ждет смерть! Смерть вам всем! Вам не место на этой земле. Это наша земля! И она станет нашей, когда мы хорошенько польем ее вашей кровью! Готовьтесь, русские свиньи, готовьтесь! Расселись здесь, как у себя дома!

– Нам очень жаль, что вам не понравилось…

Но незваный гость ее не слушал.

Он даже не стал ей угрожать.

Он просто развернулся на каблуках, шагнул на улицу. Не прерывая движения, схватил ту самую высокую и узкую металлическую урну – она оказалась удивительно легкой – и швырнул прямо в ближнее зеркало.

Послышался такой оглушительный звон, словно кто-то обрушил целый стеклянный дворец. Зеркало лопнуло уродливой черной звездой, осыпая осколками зеркальный столик. Оба посетителя смотрели на это в ужасе, а за их спиной в таком же ужасе замерли парикмахерши в нарядных фартучках.

Единственный, на кого это, казалось, не произвело впечатления – это сам незваный гость. Как ни в чем не бывало, он зашагал по проспекту, потом нырнул в мрак подворотни – и там пропал.

«Тоже мне, Гаврош выискался», – подумал Черский, глядя ему вслед и вспоминая роман Гюго – главным образом для того, чтобы не взорваться на месте.

Он понимал, что перед ним было зло. Чистое, бесстыжее, какое входит в детей в определенном возрасте – именно поэтому Черский так боялся заводить детей.

Он не мог терпеть зла даже в любимом ребенке и еще в Афганистане привык реагировать на такое зло моментально и насмерть. Потому что если зло завелось рядом с тобой, оно может сожрать не только тебя, но и все боевое подразделение вместе с сухпайками.

Конечно, политика была ни при чем. Просто смотреть на зло больно, даже если оно внутри тебя. Вот и приходится его прикрывать чем попало: национализмом, коммунизмом, анархизмом, религией или ее отсутствием, какой-нибудь воровской моралью. Когда хочется расколотить чужой металлической урной чужое зеркало, повод найдется всегда…

Человек, пошатываясь, пьяный от собственной значимости, исчез в толпе. А Черский смотрел ему вслед и думал, что точно так же уходил от него через двор человек, который убил Нэнэ.

Если бы у него было оружие – Черский пристрелил бы его прямо в спину. И стрелял бы без промаха. И его едва ли бы нашли – как едва ли найдут убийцу Нэнэ.

Но оружия у него не было. Как не было его, когда убийца Нэнэ спокойно уходил через двор, а он не пытался даже его догнать…

Потому что понимал – у него оружия нет, а у этого отморозка оно есть. И в случае чего тот с легкостью, прямо на месте, доведет задание до конца. А потом его тем более не найдут.

Но теперь – и у Черского даже ноги похолодели от осознания – теперь появился призрачный, но шанс его отыскать.

Да, политика была здесь ни при чем. Но ее все равно можно использовать. Она и станет той ниточкой, которая может привести куда нужно.

Да, бизнес пострадал и название тут ни при чем, даже если приплетать репрессии и национальное возрождение на руинах советской промышленности. В бизнесе не бывает «этично» и «неэтично». Бывает «законно» и «незаконно»… а законы сейчас не действуют.

Значит, законом здесь буду я. Кто знает, может быть, именно в этом и скрывается та самая американская мечта, про которую так часто говорят. Нет, это не миллионы и небоскребы – напротив, это та самая пустыня, которая расстилается за небоскребами и в которой можно жить, как тебе нравится. Где каждый человек – сам себе закон, где живут свободные поселенцы, а если они слишком заняты, то выбирают шерифа.

Эта мечта была очень сильна. Настолько сильна, что даже проникла в его сны. И тот самый сон, который все не шел у Черского из головы, вдруг повернулся другой стороной.

Да, там, во сне, эти бестолочи бросили его и ушли веселиться. Но когда ему поручили их сторожить – они вручили ему и власть. Он стал их шерифом.

И теперь он тоже должен стать шерифом.

Черский потянул за фигурную медную ручку и шагнул в теплый желтый свет пострадавшей парикмахерской.

6. Верхом на торпеде

Внутри парикмахерской все оказалось таким же, каким он видел снаружи, – но сейчас, после разгрома, это казалось не перспективным бизнесом, а каким-то музеем восковых фигур.

Замерли парикмахерши. Администраторша в сером жакете тоже так и не двинулась с места, и на ней просто лица не было.

Даже клиенты окаменели в креслах с волосами торчком, совершенно обескураженные.

Черский был единственным, кто здесь двигался.

Он прошел на середину небольшого зала, хрустя подошвами по зеркальным осколкам, и улыбнулся ошеломленной администраторше.

Она робко улыбнулась в ответ. Молодая женщина в жакете явно гадала, что устроит этот незваный клиент.

– Я мог бы вам помочь с поисками этого человека, – сообщил он.

– Н-не надо, – осторожно заговорила администраторша. – Не надо тут у нас войну устраивать. Мы все подметем, все почистим. Все равно это случилось…

– Моя помощь не может ничего отменить, – согласился Черский, – но поможет избежать повторения.

– Если это так, то…

– Самый главный вопрос – вы под кем ходите?

– Что вы хотите…

– Бросьте, в наше время бизнес без этого невозможен. Кто вас охраняет? Кто решает ваши проблемы?

Сама эта мысль вызывала невольную тошноту – но Черский слишком хорошо понимал, что это правда. Эту неприятную правду не рискнула бы напечатать самая радикальная оппозиционная газета – ну разве что отбитые анархисты-юмористы из «Чернобыльского Ежика», которым сам черт не брат, и именно поэтому они вне политики.

А дело было вот в чем: весь этот криминал полез наружу, потому что был неизбежен.

Это тем, кто вещал о «целях и задачах перестройки», казалось, что надо просто ввести сухой закон и свободную торговлю, и все получится – хотя, казалось бы, было ясно, чем начнут торговать в первую очередь. А что, у комсомольцев вот получалось.

Между тем достаточно было хоть немного пошевелить мозгами, чтобы разглядеть очевидное: если бы можно было просто так брать и переделывать людей на нужный лад, то зачем эта вся канитель с перестройкой и ускорением? Строили бы сразу коммунизм – и дело с концом!

Но человек, как его ни гни, все равно все по-своему сделает. Особенно если поставлен в такие условия, когда вертеться надо. Потому и получается, что строят коммунизм – а получается черти что.

Пока люди что-то выращивали в огородах и мастерили на дому, а ОБХСС приходил к ним пересчитывать теплицы и мерять линейкой швейные машинки, все это казалось простым и естественным. Ну отвяжитесь вы от фарцовщиков, дайте им торговать спокойно – и вся страна будет носить модные джинсы и слушать модную музыку. Но вот от них вроде бы отвязались – а спокойствия не прибавилось. Потому что все участники «производственного процесса» моментально перессорились и начали кидать друг друга на деньги.

Вот что ты сделаешь, если тебе поставили сырье, а оно гнилое? Или прислали заготовки, а они ржавые и никуда не годятся? И ты не можешь просто выкинуть это в мусорку и запить обиду холодной водой.

Но от тебя тоже ждут заказа. А ты деньги уже отдал за эту дрянь, и негде их больше взять. И что ты теперь сделаешь? Цепочка производства оборвалась на тебе – и теперь ты падаешь в пропасть! Потому что деньги тоже не в банке брал, а у знакомых бандитов, стараясь не думать, чем они заработаны. Сейчас поставят на счетчик – и привет!

Или еще просто: заказал поставку, а товара все нет. И что ты будешь делать?

Можешь идти в суд. Но суд если и состоится, то в лучшем случае через год. Потому что при советской власти судов было очень мало, потому что в Советском Союзе живут очень дружно и счастливо. А сейчас их стало еще меньше, потому что при переходе от социализма к капитализму госаппарат должен сокращаться. Почти как дедушка Ленин любил рассуждать о постепенном отмирании государства.

И даже когда суд состоится, и даже если его получится выиграть – ему просто выдадут исполнительный лист и наилучшие пожелания удачи. Удача действительно пригодится, чтобы получить по исполнительному листу хоть что-то.

Поэтому пострадавший шел на поклон к бандитам. Прямо как в том фильме: «В этой стране не найти правды. И я пришел за правдой к дону Корлеоне». Потому что у них исполнительная власть. И никаких судебных издержек. Наоборот: клиент и тем более подопечный всегда прав. Потому что если он в беде, то крыше меньше достанется.

– Мы думали, что милиция…

– Все ясно, красная у вас крыша. Выбор хороший, тем более для такого места. Но очень большая организация. Для вас у них может просто не хватить ресурсов. Будут говорить, что все порешают, а потом просто скажут – ну не повезло тебе, проблема у тебя вышла. В жизни вообще часто несчастья случаются. Покупай теперь новое зеркало и внимательно следи, кто заходит. Ну или название смени, раз оно кого-то так раздражает. Хотя, если подумать, – такие могут хоть до столба доколебаться.

– Да, мы понимаем. Будем как-то решать, у нас же клиенты, – и она кивнула в сторону посетителей, которые тоже понемногу оттаивали.

– Вы не беспокойтесь, к вам обратятся с предложением порешать быстро, раз милиция не справляется. Ну, вы понимаете – такой бизнес возникает там, где государство не справляется. Или где его официально нет, как с проституцией.

– Вы предлагаете нам согласиться?

– На что соглашаться – это ваше дело. Но кто бы этого мудака ни искал – действовать он будет примерно одинаково. И я могу ему помочь в поисках. Пусть выходит на связь.

– Вы намекаете, что, – администраторша сделала паузу, подбирая достаточно нейтральное слово, – могли бы отыскать его сами. И заставить ответить, само собой.

– Это исключено. Просто так получилось, что у меня тоже к нему определенные счеты. И я примерно знаю, где он водится. Так что сдать его – не жалко.

– Понимаю.

– Если все-таки решит привлечь мою помощь – пусть даст в нашу «Сороку» вот такое объявление, – он чиркнул в блокноте несколько строк и передал, соприкоснувшись с холодными пальцами удивленной женщины. – Телефон, понятное дело, для связи с ним. Я позвоню. Не хочу свой номер светить. Понимаете?

– Да, понимаю… Спасибо!

Это и было самым жутким во всей этой системе бригад и сфер влияния, которую Черский изрядно изучил за годы журналистики, хотя и старался сильно не мараться. Те, кого рэкет крышевал, запугивал, ставил на счетчик, – совсем не ощущали себя угнетенными. Наоборот, охотно натравливали крышу на конкурентов. Никакой классовой солидарности не наблюдалось. А кто понаглее, и вовсе воспринимал крышу не как жестоких хозяев, а как что-то вроде частной охранной компании – и это был тот самый случай, когда границу провести почти невозможно.

«Брама», где он работал, была газетой вполне респектабельной – но даже ее кое-кто крышевал. Причем этот «кое-кто» оказался по-настоящему страшным человеком.

Если хорошенько вспомнить курс истории за шестой класс, то и государство так начиналось: князь ездил по стране, собирал дань с подданных и устраивал проблемы конкурентам. Иногда бывало так, что какое-то племя уже под хазарами ходит, а дань у них вкусная. И тогда говорил грозный князь Святослав: «Не давайте хазарам, но мне давайте!»

В лицо дохнуло прохладой – Черский сам не заметил, как вышел на улицу. Оборачиваясь, он увидел, что за янтарно-желтой витриной понемногу начиналось движение. И посетители, и персонал словно стряхивали с себя морок и возвращались к жизни.

Его взгляд снова упал на вывеску, и он словно в первый раз прочитал название заведения: «Агент».

Агент, стало быть. Почему-то даже сейчас это скорее такой особый чекист, который защищает советскую власть за границей.

А ведь в чекисты шли, думал он, когда уже шагал дальше по улице, тоже те, кто был готов наводить порядок любыми средствами. Те, кто насмотрелся сначала на мировую войну, а потом на гражданскую, потом вернулся в родной, немного растрепанный поселок и увидел, что там творится и как новые хозяева жизни всех в оборот взяли. Какая партия, какой коммунизм. Это были самозваные шерифы, которым давали мандат и маузер – и езжай куда пошлют, устанавливать нормы социалистической законности всеми доступными средствами.

Что, конечно, обеспечило определенную жестокость первых десятилетий советской власти.

…А тот придурок о таком даже не задумывается. Он просто уверен в своей безнаказанности.

Да, никто, даже Черский, не запомнил его лица. Да и нечего запоминать там было. Лицо спрятать можно, но безмозглость ничем на замаскируешь. А мозгов у этого придурка хватило бы только, чтобы работать торпедой в очередной недолговечной бригаде.

Ну так оно и лучше.

К торпедам у Черского были и свои вопросы.

И он уже знал, где и как будет этого деятеля искать.

Причем тут были не боевые навыки, а банально навыки газетчика. Которые куда важнее для выживания в большом городе.

А что важно для выживания, полезно и для охоты.

Охоты на человека.

Который послужит приманкой для других людей. Тех самых, кто считает себя хозяевами этой жизни.

***

Он снова шагал мимо золотистых витрин, но на душе было свободней. У него наметился какой-то путь – хотя Черский и не мог быть уверен, куда этот путь ведет.

Но кто в наше время может быть в этом уверен?

Тем временем витрины закончились, и его обступали сумрачные здания с темнотой на первых этажах – это уже были корпуса государственного университета, химический и международных отношений.

Но людей тут было по-прежнему неожиданно много, и не все из них были студентами. Необычайно много даже для нашей вроде бы столицы – после войны ее отстраивали как город будущего, с широченными проспектами и высотными домами.

Здесь силуэты были уже неразличимы. Но в переулке у химического факультета тоже шла торговля, просто сумрачная и скрытая, немного в духе тех прежних дней под старой водонапорной башней.

Интересно, а где в этом городе торговали всякими пластинками? В таком большом городе должно быть несколько таких мест, и привокзальная площадь вполне для этого подходила: и центр города, и место проходное, и не мозолит глаза партийным органам.

Со временем о временах фарцовки будут слагать легенды – якобы это были такие благотворители, которые из одной любви к советскому народу обеспечивали его джинсами и пластинками. А еще люди, которым свербела предпринимательская жилка, так что они покупали билеты на ВИА «Самоцветы» за 20 копеек, чтобы перепродать за 25. Но он слишком много прожил и даже писал в ту эпоху, причем в пограничном городе. Так что отлично усвоил, что важнейшей частью фарцовки является, конечно, умение объегорить доверчивого покупателя. Купишь у дружелюбного негра Back in Black, полюбуешься при свете фонаря на великолепный нетронутый винил, принесешь домой, поставишь на проигрыватель – и заиграет «Лебединое озеро».

Купишь на толкучке упакованные джинсы у настырного блондина с латышским прозвищем – и уже дома обнаружишь, что это только левая. Потому что если купить джинсы, а потом разрезать их так пополам и хорошенько упаковать, то прибыль будет 100%.

А за прибыль в 300% – могли и ножиком пырнуть, чтобы на собственной шкуре ощутил известную цитату из Карла Маркса.

Отец, впрочем, рассказывал, что в послевоенные годы могли и просто за пару ботинок прирезать. Особенно часто это бывало в поездах – потому что на ходу было удобно выбрасывать трупы. В сытых эмигрантских газетах этот послевоенный бандитизм называли национально-освободительным движением и приписывали им захват Новогрудка, Малориты и других городков, до которых никому не было дела.

Про нашу эпоху, бестолковую и жестокую, понятное дело, тоже со временем легенды сложат… Вон, у одного уже случился национальный подъем в полный рост.

– Дорогой, красной икры надо? – осведомился голос с фирменным южнорусским прононсом.

Голос доносился из сильно ржавой автомашины с такими же ржавыми украинскими номерами. А водителем был почему-то азиат, причем не с узкими глазами, но зато со странной серо-желтой кожей лица.

Журналист невольно остановился – он не собирался покупать, только осмыслить. А водитель уже затирал про какой-то хороший сервиз ГДР-овский. Быть может, эта была даже легендарная в прошлом «Мадонна».

Среди достоинств сервиза упоминалось и то, что водителю до Одессы на бензин не хватает.

В финале азиат чуть не заплакал – но Черский уже шагал дальше, размышляя, что по части впаривания всякой ненужной фигни мы пока еще очень сильно отстаем от цивилизованного человечества. Судя по рассказам бывшего редактора Лобановича о его поездке (с неназванной целью) в Рим, на улицах Вечного города тебе всеобязательно что-нибудь всучат, даже если из гостиницы не выходить. Рим знал тысячу лет славы – и полторы тысячи лет впаривания паломникам и туристам. А наш город только-только столицей заделался – и не факт, что это надолго.

Черский ожидал, что в следующей машине, как это бывало в восемьдесят девятом, будут продавать водку прямо из багажника. Но дальше горел приветливыми огнями симпатичный ампирный кинотеатр. В такие кинотеатры, пожалуй, ходили чекисты после тяжелой работы – а теперь они считаются элитными, куда ходят смотреть модные фильмы те, кому родительские доходы оставляют возможность повздыхать о культуре.

Плакаты до сих пор, по советской традиции, рисовали от руки и как умели. Умели, надо сказать, очень коряво.

Тот плакат, что был возле входа, рекламировал новейший байопик «Оппенгеймер». На фоне был нарисован стандартный ядерный взрыв, может быть, что и над той самой пустыней. А на переднем плане был сам знаменитый физик, почему-то в плаще и широкополой шляпе и потому похожий на крутого сыщика из нуарного кино.

Зато слоган фильма был интересный: «Теперь я смерть, разрушитель миров. Бхагавадгита».

Кто такая эта Бхагавадгита, Черский не знал, хотя само слово было смутно знакомым, а с цитатой он был, в принципе, согласен.

Лет пять назад такое стало бы хитом сезона, очередь аж до самого вокзала бы тянулась. Но теперь, когда в молодую демократию того и гляди приедет сам американский президент, а в мире официально наступила вечная либеральная демократия, сама идея термоядерной войны казалась несколько устаревшей.

Он уже поворачивал в сторону небольшой площади, где взмывала в небо бетонная офисная высотка, похожая на огромную коричневую коробку из-под холодильника. И вдруг его атаковало следующее торговое предложение:

– Возьмите книгу, у вас глаза, как у философа! – послышалось прямо над ухом.

Черский повернулся – не столько на предложение, а скорее на знакомый голос.

В полумраке стоял и улыбался бритый налысо бугай с ангельскими глазами. И без особой надежды протягивал книгу «Нектар преданности».

– Рябинников, ты? – Черский сам не верил своим глазам. Ничего себе прогулочка. На каждом шагу новые встречи и приключения.

– О, товарищ сержант. Здравия желаю, – произнес Рябинников. Он убрал книгу и даже стоял теперь ровнее, словно по стойке «смирно». – А я и не знал, что вы в городе.

– Недавно переехал. И как-то не подумал кого-то разыскивать. И даже не подозревал, что ты в кришнаиты подашься.

Черский отлично помнил его – хотя Рябинников был и сам из тех, кого трудно забыть. Необычайно здоровенный для снайпера, он уже тогда старался бриться налысо и постоянно мечтал, как, дембельнувшись, раздобудет электробритву и больше ни копейки не отдаст парикмахерам. Будет каждый день безопасно бриться.

Да, конечно, были у Рябинникова свои заскоки. Но при этом он сам был таким человеком, с которым эти заскоки казались чем-то невинным. У всех свои заскоки, но не с каждым об этом вспомнишь. Такой, как Рябинников, может как угодно экономить на парикмахерах – но точно не пойдет громить парикмахерские.

7. Каждый снайпер желает знать, сможет ли он убивать

Впервые они пересеклись еще в Афганистане. И там Рябинников умудрился преподать Черскому житейский урок, тем более удивительный, что сам Рябинников во время этого урока не проронил ни слова.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.