Обломки под водопадом. Жизнь после жизни

– Руку дай!

Татьяна, не торопясь и ни капельки не смущаясь, выбралась на берег, вытерла волосы, оделась и села на камень рядом с Олегом. Молча смотрела на речку и нависшую над ней скалу.

– Как думаешь, что с ней случилось?

– С кем?

– С геологом, которая вырезала таблички.

– Геологи – мужики.

– Шовинист! – Татьяна взъерошила его мокрые волосы. – А мне, почему-то кажется, что женщина. Мужик вгрызся бы в тропу и полз, по краю сознания, даже понимая, что доползти невозможно, вспомни «Выжившего». Женщина не такая, она осознаёт свой предел и поступает самым разумным образом – пишет письма и, как терпящие крушение моряки, бросает в море бутылку с запиской. Вдруг кто-то и прочитает.

– Никто ведь не прочитал.

– Прочитали. Мы…

Над скалой кружила большая чёрная птица.

– Мы – непутёвые Дети капитана Гранта, – вздохнула Татьяна.

– Почему?

– Нашли бутылку с запиской и не бросились на помощь.

– Никакой бутылки не было.

– Дощечки – те же записки с координатами. Она пыталась сообщить самое главное. Что считала делом жизни…

– Литий, – вздохнул Олег и подумал, что никогда не решится вот так, как Татьяна, взъерошить её волосы, хотя бы погладить, – она нашла месторождение лития.

– Ну и что. Это же не золото, не алмазы.

– Как сказать… Батискафы, электромобили, дроны. Вон, по Москве электробусы туда-сюда бегают. Всё это – литиевые батареи. Первый термоядерный реактор во Франции – тоже без лития никуда. Начнут такие по всей Земле строить – война начнётся между реакторщиками и батарейщиками. Американцы в Афганистане тоже за литий воевали, там крупное месторождение. Вообще на Земле лития мало, а у нас почти нет. Так что это драгоценность почище алмазов.

– Мы сбежали и не стали искать…

– Ты в уме? Мы же не геологи.

– Могли бы палатку найти.

– Палатка сгнила давно.

– Ну, не знаю, что-то должно остаться. Записки какие-то, дневник.

– Пустое. Ничего бы не нашли. Да и где искать? Дотот длинный.

Татьяна подняла с земли камень и стала рассматривать. Упрямица.

                                     * * *

О дощечках больше не вспоминали. Сначала в каком-то несложном пороге прорвали баллон на остром камне, потом отравился Ксан.

Костёр тогда разожгли под защитой корней вывороченного кедра – вдоль ущелья разогнался ветер, а здесь было тихо.

– Ребята, свинушки! – позвал Ксан.

Действительно, из земли между корней торчали раструбы коричневых грибов.

– И что с ними делать?

– Жарить.

Ксан отломил прутик, нанизал гриб, сунул в костёр, повертел там несколько минут, откусил:

– Вкусно!

– А не отравимся? – засомневался Миша.

– Да ты что! Я всегда их так ем.

Олег тоже срезал прутик, подержал в огне. Нежный, слегка сладковатый вкус.

– Чуть присолить можно, – посоветовала Верочка.

Все собрались у костра, вертели прутики с грибами и восхищались закуской.

Потом, как обычно, пели песни. В такие вечера устанавливалась какая-то мистическая связь. Были они уже не просто Мишами, Танями и Вовами, но одним существом, более умелым, более разумным с единой волей, желаниями, радостями и неудачами. И мгновения такого единения были счастьем. Не всегда и не со всеми такое случается. Удача, если повезло найти друг-друга. Потому они вместе уже не в первом походе.

Вдруг Ксан отложил гитару:

– Мутит, что-то, – поднялся и скрылся в темноте.

Услышали, как вывернуло его желудок. Пошатываясь, пошёл к палатке:

– Не в форме я, пойду…

Переглянулись.

– Нужно чай вскипятить, обильное питьё, – сказала Татьяна. – У нас активированный уголь есть?

– Сейчас поищу, – отозвался Володька, он исполнял роль медбрата.

– Говорил, не стоит проводить эксперименты с неизвестными грибами.

– Миша, ты как всегда прав, – вздохнул Олег.

Молча появился Ксан, скрылся за палаткой.

– Иди, сладкого чая попей, – крикнула Верочка.

Ксан подошёл, сделал несколько глотков и снова метнулся к кустам.

– Когда все в лёжку будем, кто чаю нальёт? – едко вопросил Миша.

– Не каркай, – отозвалась Верочка.

Молча сидели у костра, ждали – грибы жарили все. Ксан ещё пару раз выползал из палатки. Костёр догорал. С остальными ничего угрожающего не происходило. Стали расходиться. Остались лишь Олег с Татьяной.

– Пошли на берег…

Толстое бревно лежало, будто скамейка над водой. Река шелестела, окатывая камушки. Протянувшиеся часы вымотали силы ожиданием плохого. Татьяна сидела, обхватив себя руками. Олег накинул на её плечи штормовку, она прижалась к его плечу. Так сидели, прислушиваясь друг к другу, потом стали целоваться. Это было безумно приятно, стирало страхи крадущейся к рассвету ночи. Олег и представить не мог, что сможет когда-нибудь поцеловать эту строгую, неприступную девушку, а получилось всё так просто.

– Дурак, – прошептала Танька.

Солнце обожгло скалистые верхушки гор.

                                     * * *

На следующий день устроили днёвку…

Утром Ксану стало лучше, но когда он вставал, его покачивало. Куда уж тут плыть.

– Говорил, не радо есть неизвестные грибы, – нудил Миша.

– Ерунда, – отмахивался Ксан, – просто мне старый гриб попался. Почувствовал гнилой вкус – надо было выплюнуть. Всё нормально было бы.

                                     * * *

Спешили. Со следующего понедельника выходить на работу, а ещё плыть и плыть…

Из шелеста ветра проклюнулся рокот мотора. Навстречу шла лодка. Длинная, чёрная. Такие могут вмещать до восьми человек. На них местные даже пороги проходят.

Бородатый мужик, женщина, какое-то барахло. Подчалили к ребятам.

– Здравствуйте, из Хамсары можно улететь?

– Нет, – покачал головой мужик, – аэродром закрыт.

– Точно знаете?

– Точно, – солидно кивнул мужик, – я начальник Аэропорта. На сенокос едем. Дней через пять вернёмся. Да всех вас самолёт и не возьмёт. Высота большая. Не более семи человек…

– На сенокос на лодке? – удивилась Татьяна, провожая взглядом семейство.

– Кроме реки, дорог здесь нет, – уточнил Ксан. – Накосят, погрузят стог на лодку и привезут. Староверы. Живут, будто двадцатый век не наступил. Аэродром закрыл – на сенокос уехал.

– Однако же, начальник Аэропорта, – хмыкнул Миша.

– Аэропорта… Чтобы самолёт сел, коров с поля прогоняет.

– И овец, – добавил Миша.

Самолёт отпадает, вздохнул Олег. Значит, ещё два дня сплава. Как минимум. От восхода до заката.

О дощечках думать было некогда.

                                     * * *

Сначала Миха решил, что ослеп. Сияющий августовский день, горная речка, ветер, ерошащий волосы, исчезли, будто их выключили. Михе даже показалось, что он слышал щелчок выключателя.

– Ну что впечатляет? – донёсся из темноты сиплый голос, будто после серьёзного перепоя.

– Живенько… – Миха вспомнил, что должен изображать сомневающееся подсознание.

Постепенно глаза привыкали, и темнота уже не казалось темнотой, но сухим полумраком какого-то сарая. Тьму оживляли серебрящиеся в пыльном воздухе струйки протискивающегося сквозь щели в стене солнечного света.

– Выброшу хлам, повешу лампочку, поставлю кресло, буду здесь сочинять. На террасе невозможно! Ходит на цыпочках, всем видом показывая, что не хочет мешать творческому процессу. Меня это бесит! Не хочешь мешать – не ходи! А пришла – говори зачем. Я же отвлекаюсь, жду, что ты скажешь! Навешу крючок и буду спокойно трудиться. И никто не будет кричать из кухни: Вася, открой банку консервов. Сюда не докричится…

– Ты нервничаешь, потому что не получается.

– Не получается. Не знаю почему. Брошу всё и уеду на северный полюс, писать сказки про белых медведей.

– Ну, не всё так плохо. Действие, правда, вяловато, провисает, да и не совсем понятно, что к чему… Вырвал кусок из похода, а что до этого было?..

– Что было до Водопада – неважно. Читатель будет знать, что к чему. Там будет эпиграф: «Посвящается талантливому геологу и отважной женщине Ларисе Анатольевне Попугаевой», – и оценив удивлённое молчание собеседника, добавил. – Она в одиночку открыла первую и самую мощную алмазную трубку в Якутии, а потом её открытие украли и Сталинской премии не дали.

– Почему ей?

– Она была подругой моей бабушки. Вместе учились и бывали в экспедициях… И потом, разве это не дань справедливости?

– Написал бы о ней повесть.

– Я думал… Слишком сложно. Слишком многое надо уяснить. И потом – хотя дела давние, но до сих пор масса противоположных интересов, наследников, слишком много грязного белья придётся переворошить. Нет, не сдюжу. А так… Надеюсь, кто-нибудь из молодых заинтересуется. Может быть…

– Может быть.. Но теперь мясо на историю надо наращивать. А то – поплыли и нашли? Неинтересно.

– Мясо наращивать… – задумчиво произнёс собеседник.

                                     * * *

– Молодой человек, просыпайтесь, поезд идёт в парк.

Михаил Антонович подскочил и помотал головой, не соображая, где он и что он. Слишком резок был переход то ли от сияния горной речки, то ли от полумрака пыльного сарая к пустоте собравшегося на отдых вагона метро.

– Извините, – и в дверях обернулся. – А за «молодого человека» спасибо.

                                     * * *

На ступеньках рядом с дверью Михиной квартиры сидела Эля.

– Соседи залили меня, в квартиру войти невозможно, везде вода. Поживу у тебя несколько дней, ты не против?

Рядом стоял рыжий чемоданчик, прекрасно гармонирующий с её причёской.

Она, конечно, врала, но Миха был не против.

                                     * * *

Эта ночь прошла относительно спокойно.

Эля разбудила его в семь.

– Завтракаем в кафе и идём на Выставку. Надо приехать пораньше, там, наверняка, будет очередь.

Это был один из новых выставочных залов, в изобилии разбросанных по окраинам Москвы. Пятнадцать минут от метро мимо разноцветных башен, за которыми дорожки убегали в лесопарк, где вполне можно было бы заблудиться. Миха с бóльшим удовольствием побродил бы по этим дорожкам, но Эля, крепко держа под руку, влекла его на выставку современного искусства.

Миха не любил современное искусство, потому что не понимал его. А быть может, не понимал, потому что не любил. Обречённо шагнул на ступени новомодного Многофункционального комплекса, заполненного, будто улей, мириадами сияющих, дорогих, никому не нужных витрин.

Далеко по лестнице продвинуться не удалось, Миха с облегчением пристроился в конец длинной очереди. Стоявшие рядом, наверное, на что-то надеялись, надеялся и он, что проведёт пару часов в беседах с Элей, а потом они, осознав бессмысленность стояния на лестнице, отправятся в парк, пронизанный нитями праздничного солнечного света. Где же он недавно видел такие нити?..

Эля отошла в сторону и говорила с кем-то по телефону. Потом подбежала к Михе, ухватила за руку:

– Пошли!

Они удалились от очереди, обогнули здание и остановились у двери, на которой, почему-то по-английски, было начертано: «For staff only». Дверь отворилась и в тёмном проёме объявилась мощная фигура в обширной неопрятной бороде, растянутой блузе и штанах с пузырями на коленях. Очевидный трудяга изобразительного фронта.

Элька шустро шмыгнула в открывшийся проём, волоча за собой Миху. И вовремя, потому что к двери уже подтекали бдительные участники очереди.

– За мной! – скомандовал бородач, и они поспешили по крутым лестницам, узким коридорам, торговым залам, каким-то складам, постоянно проникая в двери с устрашающими надписями: «For staff only», пока не вынырнули посреди Выставки из тайного входа, абсолютно незаметного из зала. Бородач, не сказав ни слова, испарился, будто и создан был только для того, чтобы доставить их вопреки всем правилам на Выставку.

– Кто это? – поинтересовался Миха.

– Гений, – пожала плечами Эля, – один из…

Миха огляделся и осознал, что они стоят под экспонатом. Стая волков разбегалась слева, прыгала, застывала в полёте над зрителями и, кувыркаясь, рушилась на землю справа.

– Как тебе?

– Занятный фокус, впечатляет. Видел такое в Ереване на сквере. Только там олень прыгал.

В соседнем зале красовался слон, скомпанованный из разноцветных мотков электрических кабелей.

– Ну и что, – пожал плечами Миха, – и в чём тут смысл?

– Пошли, пошли, – Эля потянула его в соседний зал. Там было интереснее. Посерёдке до потолка возвышалась гигантская волна, собранная, или склеенная, или сваренная из разнообразного мусора от ржавых водопроводных кранов до зверски разломанных компьютерных клавиатур.

– Впечатляет, – согласился Миха, – но смысл уж больно примитивен. Будто носом в дерьмо тычут.

А вот следующий зал поразил. Во-первых, композиция, напомнившая Михе Роденовские «Врата ада». Из бесформенной, наверное, бронзовой массы вырастают руки, головы, тела то ли живых, то ли мёртвых людей. Что это? Бытие? Рок? Жизнь, возникающая из хаоса и тонущая в хаосе?..

Рядом – объёмное плетение то ли ветвей, то ли корней, на котором будто чудовищные плоды вызревают головы, бюсты, тела известных и неизвестных, состарившихся и только что родившихся, рвущихся на волю человеков.

А потом – бронзовое поле, не трава, а сплошь сросшиеся с землёй мёртвые тела в форме, с ружьями и автоматами, а по ним ползут ещё живые…

Нет, не всё так мрачно. Была в инсталляциях и любовь, и фантазии света, но именно эти сильно зацепили Миху. Имена авторов перемешались: Каварга, Кандр, Горшков, Алиева, много других, не удержавшихся в памяти. Миха шагнул в тёмный проём и оказался в зале, где крутился бесконечный фильм. Камера медленно перемещалась мимо чёрно-белых панельных многоэтажек, открывая неожиданные ракурсы, и недоумение сменялось неожиданным пониманием апокалипсиса. Вот грузовик, невиданной силой по оси колёс вдавленный в асфальт, чёрные оконные проёмы, будто ряд гнилых зубов, насквозь проржавевшая легковушка и рядом – навсегда замерший мужчина с поднятой для следующего шага ногой. Вода, тонким слоем заполняющая дворы, будто пролившаяся из «Сталкера» Тарковского. Медленно ползущая камера и тягучая негромкая музыка завораживали, Миха замер внутри окружившего его экрана и стоял, пока Эля не выдернула его на свет следующего зала.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.