Иноки – воины России: шаги в бессмертие

Перед строгим строем конников появился всадник в богатом доспехе, в нарядной стальной кирасе с черным отливом и островерхим черным шлемом. Всадник громко прокричал что-то, подняв вверх правую руку с длинным изогнутым клинком. Потом произнес короткую речь. Говорил по-русски. Ветер относил его слова. Однако Данила все же уловил отдельные фразы. Сотник говорил о воинском долге, о славе, о добыче. Упомянул о Великом хане и беклярбеке Мамае. Следом раздались два длинных свиста и один короткий пронзительный. Сотня мигом развернулась и неспешно тронулась вдоль берега.

Данила понял, что бродники организовали свое войско по монгольским правилам (десяток, сотня, тысяча, десять тысяч). Все перестроение прошло за несколько минут без суеты, окриков, ржания лошадей. Вглядевшись увидел, что в рядах славянские лица, обрамленные длинными русыми волосами перемеживались не только с кипчакскими, но и с кавказскими, отличавшимися гордой посадкой головы, носами с горбинкой. Сотник что-то громко вещал вслед, из обрывков фраз было понятно, что он опять говорил на русском языке. Едкая степная пыль, поднятая копытами конников, желто-серым облачком накрыла уходящую сотню. Уплывающая колонна всадников словно мираж растворилась в горячем степном мареве.

Данила провожал их долгим взглядом, мысленно воспарив над стройными рядами всадников. Внезапно ощутил себя в самой середине уходящих всадников. Под ним был вороной длинноногий конь, нервно перебиравший копытами, словно собирающийся сорваться в карьер. Понял – вот она судьба, затаенная пока в образах. Подсказка была явная – найти момент и уйти к бродникам, прихватив с собой с десяток соратников, только вот как уйти? Ведь беглых гулямов даже бродники выдадут всесильным ордынцам. Остаться в ордынской пехоте – значит, стать бессловесным придатком неумолимой ордынской военной машины и обречь себя на бесславную гибель посреди безлюдных степей.

Выход один – надо ждать большого сражения, в котором все они, ордынские пехотинцы, станут добычей для противника. В кровавой мясорубке надо суметь защититься, затаиться, выжить и потом незаметно уйти, выбравшись из горы трупов. И только на войну спишут их исчезновение…

В висках застучало так, что Данилу качнуло в сторону. Он ткнулся в плечо Павлу, рекруту из мордовского села по кличке «Плясун» (это прозвище рекрут заработал за неловкое подпрыгивание при обучении бою на саблях). Плясун едва удержался на ногах, спросил незлобливо:

– Ты чего? Размяться захотел?

Данила криво улыбнулся:

– Знаешь, пятка вот зачесалась. Теперь прошло. Не боись. Более не буду.

Южнее, в сотне верст от Укека многочисленную пехоту погрузили на большие, почерневшие от воды и ветра баржи и, отталкиваясь длинными шестами, поставив небольшие квадратные паруса, двинулись вниз.

Пока грузились на баржи, разбирали увесистые черпаки; ими всю дорогу предстояло черпать накапливающуюся воду с днища. В неспешной утомительной работе Данилу сопровождали образы, целые картины событий, которые рождал его неугомонный мозг. Эту черту – мыслить образами, замечать молниеносные движения противника – заметил в нем его наставник, молодой Галицкий князь. Он был немало удивлен, когда Данила рассказал о том, что может видеть полет стрелы, пущенной им в цель. За сотую долю секунды до опасного выпада он улавливал движение напарника в учебном поединке. Особо князь удивлялся рассказам о событиях, в которых участвовал отец, сопровождавший новгородского князя в Сарай-Берке. Было много пересказанных отцом сцен его участия в битве при Синих Водах, когда татарское войско побежало под ударами русско-литовских отрядов, и потом было перебито. Тогда рассказы отца превращались в голове Данилы в реальные картины, в которых он как бы просто стоял рядом и смотрел со стороны, с возвышения, как в страшной рубке падают люди и кони, как летят отрубленные руки, а тяжелые стрелы пробивают кольчуги с чавкающим, звонким шлепком.

Вот и сейчас Данила видел, как идет безжалостное сражение, как вокруг его товарищей нарождается защитный завал из мертвых лошадиных туш и человеческих тел. Потом виденье ушло, поскольку легким толчком его заставили взять ковш и выгребать воду за борт. Вернувшись в реальность, Данила увидел, что, несмотря на усилия рекрутов, вода на днище судна не убывает. Дело в том, что баржа под весом пехоты погрузилась в воду и в результате появились новые щели из плохо проконопаченных швов между досками. Так в течение трех дней новообращенная ордынская пехота черпала воду из старой черной баржи. Все ругались сквозь зубы, но недовольства не показывали. Ведь иначе пришлось бы топать сотни верст и нести на себе все снаряжение и запасы еды.

Великая Замятня

В десятке новобранцев был кипчак по имени Тохта, с загадочным прошлым – бывший телохранитель великого чингизида, хана Абдуллы по имени Тохта. Он являл собой типичного монгольского воина. Среднего роста, крепкий, кривоногий, с могучими пологими плечами. Тохта за минуту выпускал точно в центр мишени два десятка убойных стрел, умело бросал в цель копья. Особо он поразил рекрутов умением выписывать своей кривой саблей дамасской стали смертельный круг, в пределы которого не могла залететь и птица. Пояснил, что так тренировали кешик – монгольскую охранную гвардию. С самого своего основания эти профессиональные убийцы уничтожали заговорщиков и смутьянов из числа родственников и приближенных великих ханов. Тохта доверительно рассказал Даниле о своей истории службы в секретных элитных войсках монгольской империи. Родился он в жарких кипчакских степях, воспитывался в семье сотника охранных войск крымских Чингизидов из рода Джучи. Тогда по всей Орде начались кровавые междуусобные стычки. Чингизиды воевали между собой за власть необычайно жестоко. Однажды Тохта, перебравший настоявшегося кумыса, в один из душных вечеров рассказал Даниле о своем недавнем прошлом, о том, как он попал в самый центр кровавой межклановой свары. Его взяли в охрану хана Абдуллы, который волею судьбы вознесся очень высоко по тем временам – стал ханом Золотой Орды, опередив с десяток соперников. Тогда чингизиды обратили свою беспредельную жестокость друг на друга, устраняя всех возможных соперников. В одну из осенних ночей 1363 года Абдулла вызвал к себе своих лучших нукеров и приказал уничтожить «под корень» всех своих родичей-соперников мужского пола. Десятку, в котором состоял Тохта, было поручено истребить род одного из младших Джучидов, в него входило шесть детей в возрасте от полугода до пяти лет. Глубокой ночью головорезы ворвались в богато отделанные юрты и, выхватывая мальчиков из постелей, перерезали всем горло. Тохта не смог. Услышав детские предсмертные крики, мольбы о помощи, он вскочил на коня и ускакал в степь. Знал, что за это наказание будет одно – смерть, но не смог участвовать в этом зверстве. Про себя решил: «Уж лучше смерть, чем убийства детей».

Тохта несколько дней и ночей скрывался в камышах, потом ушел к родичам в Сары-Озеки. Через год узнал, что Абдулла и его мать Тайдулла5 предательски убиты. По обычаю всех детей, близких родственников даже младенцев его рода вырезали.

Захвативший в Орде власть царевич Мухаммед-Балак простил Тохту, сохранил ему жизнь, но направил его рядовым пехотинцем для искупления вины (хотя в отношении этого властителя никаких, даже самых малых проступков он не свершил. Его преступление, тем не менее, было самым тяжким – он нарушил дисциплину, не выполнил приказ, поколебал веру в кешик; за это карали смертью).

Тохте было запрещено садиться на коня. Лишить монгола права восседать на степном скакуне – это было тяжелейшим наказанием для мурзы (к которым себя, как и все кешик, относил Тохта).

Через три дня ордынская пехота высадилась на берег и форсированным маршем пошла в сторону Дона. Впереди них пылила конница бродников, выбрасывающая на десятки верст вперед группы лихих всадников, ведущих разведку в безлюдной степи. У монгольских военачальников одной из ведущих военных заповедей было – знать все об обстановке вокруг движущегося войска. Для этого чуть ли не ежечасно в разные стороны галопом уходили небольшие разведывательные отряды с запасными лошадьми. Позже Данила узнал, что у ордынцев существовала и «дальняя» разведка: сотни разведчиков под видом купцов, странствующих дервишей, или просто слепцов в сопровождении мальчиков-поводырей. Монголы вербовали информаторов и в правящих элитах стран, с которыми предстояло воевать. Вся сила, весь опыт Орды были устремлены на одно – на войну, на победу и захват новых территорий, новых данников, новых рабов. Монстра войны научились кормить за счет побежденных.

Вечерами, когда уставшее воинство засыпало мертвым сном, Данила с Тохтой вели долгие беседы о том, как уйти из отрядов смертников, каковыми являлась монгольская пехота, как вырваться из смертельной хватки Орды.

Тохта однажды рассказал Даниле увиденную им сцену уничтожения монгольской конной сотни в одном из горных ущелий Кавказа. Сотня опытных всадников возвращалась из карательного рейда в отдаленное горное село. Поселение приказали разорить, население уничтожить за дерзкое сопротивление степной державе. Такие показательные акции стали обязательным кровавым примером для устрашения всех покоренных народов и неукоснительно выполнялись. Но кто-то успел предупредить гордых горцев. Часть населения они успели увести в горы. Остались только старики и старухи. Их перебили, забрали коров и баранов из загонов, поэтому каратели возвращались назад медленно. Это и погубило грабителей.

Горцы устроили им засаду. Дождавшись обремененную добычей сотню, завалили огромными валунами и осколками скал вход и выход у одного из горных ущелий с крутыми, местами отвесными склонами. Потом обрушили горы камней на идущую медленно колонну. Это была смертельная ловушка. Часть конников, получив смертельные удары огромными камнями, корчилась в предсмертных судорогах у копыт своих лошадей. Другие всадники, оглушенные грохотом камней, задыхаясь от удушливой каменной пыли, застыли в растерянности. И тут случилось невозможное: горцы – мужчины, подростки, оголенные по пояс, с обритыми наголо головами, вооруженные только длинными кинжалами (другого оружия, кроме кинжалов и матыг, у них и не было), выскочили из-за огромных валунов и низко пригибаясь нырнули под лошадей, целясь в их незащищенное подбрюшье. В один миг сотни отборных монгольских скакунов забились в предсмертных судорогах, придавив упавших всадников, залив их кровью, засыпав резаными кишками. В следующий миг горцы уже резали глотки всадникам, едва успевшим натянуть всесильные луки. Несколько монгольских воинов пытались подняться вверх по крутым склонам, яростно отбиваясь от нападавших. Им даже удалось зарубить с десяток горцев. Но тем страшней была их смерть, поскольку они успели осознать, что разбудили такую ненависть, от которой нет спасения. Последний из оставшихся в живых, сотник в желтой епанче, знаменитый в монгольском войске лучник уверенно уходил вверх по склону. Навскидку бил из своего лука без промаха по преследователям, поднимаясь все выше и выше. Эту сцену увидел Тохта, взобравшийся по валунам с другой стороны завала, поскольку шел со следующей сотней, посланной вдогон погибающей, для перегона ожидавшейся обильной добычи.

Сотник бил расчетливо, поражая тех, кто приближался к нему, и медленно уходил вверх к спасительной верхней кромке завала. Один из горцев подхватил тело убитого стрелой подростка, со скорбным криком выставил его перед собой и с нечеловеческой силой, прыжками, стал приближаться к лучнику. Тот заметно занервничал, стрелял уже не так точно, бессмысленно тупо пробивая уже поверженное тело. Преследователь последним рывком настиг его, выбил лук и сжал костистые ладони вокруг горла. Грабитель захрипел, забился в предсмертной судороге; кровавыми пузырями пошла пена из сведенного гримасой смерти рта.

Таким Тохте запомнился финал этого побоища. Тогда он по-настоящему усомнился в могуществе Ясы, в непобедимости монгольского войска. Сомнение породило крамольные мысли и поставило ряд вопросов о праведности незыблемых правил кочевой империи, пришло внутреннее перерождение, поиски нового жизненного пути на острой грани жизни и смерти.

Тохта вел свое повествование шепотом, маскируя за обычными фразами безумную кровавую судьбу своего народа, чья трагическая история слилась с трагедией горцев. Старался не описывать кровавых подробностей. Но сам смысл и трагедии его рассказов запали глубоко в душу, меняя привычное видение мира и людей.

Помолчав, он сказал:

– Ты, Данила, умный, ты умеешь управлять своим умом и другими людьми. Ты видишь будущее. Я пойду за тобой, поскольку для меня, да и для других, кто пойдет за тобой, это единственный путь продолжения жизни в этом сумасшедшем мире. Ты придумаешь и, наверное, уже придумал, как нам вырваться из западни, в которую мы все попали.

В самом деле, у Данилы родился спасительный план, он предложил выбрать пару десятков надежных пехотинцев и в самый напряженный момент смертельного сражения создать вокруг вал из телег, поверженных лошадей и тел погибших, затаиться. Для этого нужно хорошее оружие, надежные длинные копья, хотя бы пять-шесть отменных лучников. А главное – лишить наступающую на пехоту конницу основного преимущества, коней. Об этом был особый разговор.

Главная сила жизни на земле русской

Игумен Земли Русской спал мало, в скорби о потере времени садился за трапезу. Считал с сожалением каждую минуту, потраченную на житейские дела. Драгоценного времени не хватало на очень важное, на то, что пылало ярким пламенем, потом обдавало дикой зимней стужей – размышлениям о напастях, о тяжелейших испытаниях, выпавших на долю русского народа. Все больше сил и времени забирали хлопоты о создании новых монастырей, чья жизнь становилась обязательным условием жизнеспособности Земли Русской. Правящие Русью князья и бояре первыми попали в кровавую мельницу, которая перемолола всех без разбора, оставив лишь внешнюю видимость чести и достоинства. Сознание власть предержащих было раздроблено правилами степной державы, больше похожими на угрозу удара топора по оголенной шее – держать в страхе и подлой корысти всех и вся. Страх, созданный великим воителем Чингисханом, был всеобъемлющим, а корысть – простым и надежным инструментом порабощения княжеских и боярских душ.

Яса – закон великой власти («Их засаг хууль») собрал воедино огромную массу народов великой степи. Превратил разрозненные массы кочевников в единую военную машину, сокрушающую на своем пути малые и большие народы, стирающие с лица планеты целые цивилизации. В 1206 году от Рождества Христова Яса соорудила в массовом сознании народов огромный котел, в котором плавились народы, претерпев великую боль и адские муки. В нем почти все страны, многочисленные этносы превращались в самый прочный в мире сплав, самое могучее оружие, несущее смерть, разрушение. И новый великий порядок.

Преподобный понимал, что нравственные основы русского народа год от года владычества Орды становятся все более хрупкими. И потому одна мысль пролетала вспышкой молнии в сознании великого человека: «Успеть бы!».

Уединение и молитва – вот к чему он стремился всю свою жизнь. Об этом мечтал – приблизиться к великому таинству служения Господу Богу, отдать всего себя великому делу духовного окормления соотечественников. Однако мирские дела имели свою степень притяжения, свою меру необходимости.

Первые мысли о новых делах, о нарождении всенародного отпора, выстраданного полутора веками рабства и унижений, посетили великого игумена, когда он покинул созданную им обитель Живоначальной Троицы. Причиной его молчаливого ухода стало безудержное стремление его родного брата Стефана стать игуменом созданного Свято-Троицкого монастыря. Это происшествие стало полной неожиданностью и большим потрясением для всей обители. Преподобный Сергий не стал спорить, убеждать брата, собирать общину. В один вечер собрался в дорогу и, никого не предупреждая, ушел из обители.

Переночевал один в глухом лесу, погружаясь в размышления о путях Господних, о слабости духа человеческого, не способного противостоять житейским соблазнам. Глубокой ночью, в глубине чащи, насыщенной ночными звуками, уханьем ночных охотников филинов, к нему пришло видение мальчика, восхищенного встречей с Преподобным и ушедшим от него с неясной еще, но очень сильной идеей служения Родине. Вместе с мальчиком он прошел череду тяжких испытаний и становления истинным воином, чья невиданная внутренняя сила создавала вокруг духовную атмосферу, способную преодолевать неимоверные испытания. О чем мечтал юноша Даниил сейчас? О том, чтобы быть услышанным самим Преподобным и услышать его совет, одобрение или порицание. Особо важно было поделиться еще только зреющим планом построения могучей защиты и возрождения России, о создании единой духовной и военной силы, способной скрепить духовной силой всю военную мощь государства. Великий Игумен всея Руси прочел молитву и обратился к небесным покровителям с просьбой сохранить Даниила и дать ему силы и умения свершить задуманное. Сила, исходящая от Великого человека, была настолько велика, что весь лес вокруг замер в страхе и недоумении, в невольном желании склониться перед великим действом…

Утро принесло успокоение. Бессонная ночь принесла Преподобному очищение и бодрящую утреннюю свежесть, насыщенную уверенностью в пророческом предназначении ночных видений. Игумен всея Руси омыл лицо утренней росой и направился в Махрищский монастырь, где игуменом стал его духовный друг Стефан. Там он был встречен так, как встречает близкого семья. Вся монашеская братия собралась послушать проповедь великого человека, чье слово становилось безусловным руководством к действию для каждого верующего христианина на Руси.

Но недолго гостил он у друга. На следующий же день в сопровождении инока Симона обошел много пустынных, заброшенных мест и нашел пристанище на реке Киржач. Там он и основал новый монастырь. Впереди был очередной, трудный этап Великого Строительства государства российского. В эти дни у Преподобного все чаще случались видения, в которых настойчиво звучал голос мальчика из далекого псковского княжества. Вначале паломники с тех мест, коих он, как всех других, опрашивал о судьбах простых христиан, живших в провинциях, рассказали об уничтожении целого псковского села. Потом пришла весть о спасении маленького Даниила и его служении младшему князю Галицкому. Затеми паломники рассказали о печальных судьбах русских новобранцев, призванных на монгольскую воинскую службу.

Между тем великий Игумен все чаще видел события вокруг молодого воина. Всей душой ощущал нравственный подвиг и призыв юноши, решившего посвятить всего себя служению Отечеству под руководством великого Наставника. Не раз в своих видениях Преподобный помогал укреплению его духа, способного свершать подвиги и защищать жизни своих товарищей по несчастью.

Уловил Игумен Земли Русской и попытки пытливого ума молодого сотника разгадать загадку успехов монгольской армии и найти пути спасения Родины от ордынского ига. И поразился творческому, многогранному взгляду молодого воителя, способному заглядывать в будущее, рождать новые идеи и тактику военного преобразования Отчизны. Мысленно представил себе смертельные опасности и неимоверные трудности пути молодого воина и послал ему благословение и нравственные силы для преодоления всех напастей.

Выжить любой ценой

Две тысячи ордынских пехотинцев словно растворились в бескрайней степи. Все они ощутили себя песчинками, унесенными могучим степным ветром в неизвестность, в бескрайние просторы. На пятый день пути они ушли от Волги на юго-запад. Стоял август. Удушливая жара испепеляла, выжигала мозг даже у самого крепкого человека. Далеко впереди ввысь поднимались столбы пыли – это тумен тяжеловооруженной монгольской конницы двигался к Величавому Дону, главному водному духу здешних мест. А потому назвали Аланы все реки этой местности как последующие после него – Ардон, Фиагждон, Урсдон, Кармадон. И где-то вдали за горизонтом их ждало вожделенное море, до которого они вряд ли дойдут. Где-то ближе к морю они должны исполнить свою роль подсадной утки и безвестно покинуть этот негостеприимный мир.

Отупляющее движение, строгие порядки монгольского войска рождали внутреннее смирение, готовность безропотно умереть в предстоящем сражении. К Дону шли дальней дорогой: то ли пытаясь скрыться от разведчиков врага, то ли проводники были негодными. Более сотни верст, пройденных за три дня, поглотили все силы горе-пехотинцев. Под вечер третьего дня они увидели вдоль левой обочины степной дороги неровное бугристое поле, сплошь усеянное гипсово-белыми то ли корневищами огромных, вырванных с корнями деревьев, то ли костями животных. Когда подошли поближе, поняли, что второе предположение было ближе к истине – только кости были человеческие. Сотни выбеленных солнцем и степными ветрами скелетов лежали в разных позах. Часть из них разбросали в разные стороны по полю какая-то дьявольская сила или дикие животные. В нескольких десятках метров от основной груды скелетов лежали фрагменты черепов, ребер, бедренных костей.

Передние шеренги уставшей пехоты оторопело остановились, шедшие следом невольно навалились на них. В пыльном степном воздухе повисла зловещая тишина. Ее прервали визгливые крики сотников, десятников: «Вперед! Что столпились как бараны?».

Идущий рядом с Данилой Тохта выругался по-кипчакски, смачно сплюнул и вполголоса рассказал:

– В прошлом году этим же путем шла небольшая ордынская армия наказывать горцев – аланов. Здесь и произошло сражение. Даже не то, чтобы сражение, так себе, обычная в наше время резня. Только вот погибла в основном ордынская пехота, полегло примерно полтысячи таких же, как мы новобранцев. Остальные разбежались. Правда потом ордынский конный тумен потрепал аланскую и грузинскую конницы. Только вот мертвых пехотинцев хоронить никто не стал. Знаешь, свыше нам не случайно показали, какая судьба нас всех ждет. Так что давай вечером будем решать, как нам всем не стать жертвенными барашками.

Во время короткой ночевки Данила, Тохта, Плясун и еще пятеро новобранцев – Митяй, Никодим, Муслим, Сергей, Никита – жарко обсуждали будущее. Последнее слово было за Данилой. Он презрительно пнул ногой легкое копье, лежавшее рядом:

– У нас один путь – продержаться во время лобовой атаки конницы. А для этого нам нужно хорошее оружие. Во-первых, копья с коваными длинными наконечниками, с длинной металлической окантовкой, чтобы копье не перерубили, чтобы оно не сломалось от удара об лошадиный панцирь. Такие копья есть у бродников. Придется выкупить. Надо также выкупить полуметровые прямые, острые, как бритва, кинжалы – вспарывать вражеским коням подбрюшье. Затем, перед нашим и соседним десятком надо выкопать узкую длинную, неглубокую траншею, чтобы первый ряд коней сломал передние ноги и полег перед нашим строем. Чтобы траншеи выкопать, надо хотя бы пять-шесть заступов (лопат). Я видел, они тоже есть у бродников, притороченные к седлам. Кроме того, нам надо достать хорошие щиты. Те, что нам выдали, разрубят мечами в первые минуты. Что очень важно: нам нужно в бою работать парами. Один с щитом и копьем, второй с луком. Для того, чтобы отстоять небольшое пространство, нам нужно создать с десяток таких вот пар бойцов, умеющих стойко стоять плечо к плечу, спина к спине…

Решили собрать денег для покупки у бродников всего необходимого. Те, конечно же, запросят тройную цену – ведь нет рядом торговых рядов, не с кем торговаться, нет кузниц и кузнецов, способных отковать такое оружие. Данила расстелил льняное полотенце с вышитым красной нитью жаворонком (подарок матушки в дорогу) и аккуратно уложил на нее весь свой резерв – три рубля серебром – увесистые граненые, ровно обрезанные бруски с маслянистым матовым отливом. Тохта не спеша снял с шеи и достал через голову свое сокровище – закрепленную на сыромятном ремешке, завернутую в тряпочку фигурку. Развязал ткань и осторожно уложил фигурку в центр полотенца. Это был золотой Будда, искусно выполненный талантливым мастером, сумевшим передать неземное божественное блаженство на лице. Вскоре на чистой ткани лежали несколько рубленых кусочков серебра, два золотых перстня и золотой Будда.

На следующий же день представилась возможность выкупить у бродников оружие и заступы. Данила еще раз убедился, эти степные жители – жестокие дети великой степи, заматеревшие в неимоверно тревожной, непредсказуемой жизни, наученные всем правилам выживания, готовые к любой неожиданности. С разрешения сотника Данила с Тохтой сходили вечером в стан союзников. Взяли с собой примерно половину собранных денег и драгоценностей. Разговор поначалу не заладился. Бродники не шли на дружеские контакты. Однако, когда Данила сказал, что их пехотные начальники разрешили закупку оружия (ведь они союзники!), торги начались. Когда Данила откровенно заявил, что у его друзей-пехотинцев есть лишь одно желание – выжить в предстоящей войне, взгляд у бродницких начальников потеплел.