Ангелина решает заняться любовью

Верна Эскен

Ангелина решает заняться любовью

Пропасть разверзается

Таролог Юлия ответила примерно в девять. У Ангелины замерло сердце от одной только вибрации телефона. Лучше бы, конечно, это был он. Но он не писал уже неделю, и – Ангелина этого пока не знала – не напишет еще очень долго. Открывать сообщение было и тревожно, и страшно. Она ждала его так, как будто эта женщина действительно знала ответы на все ее вопросы. А Ангелина хотела многого: что Адам к ней чувствует, почему молчит, уехал ли или просто прячется, почему так легко отказывается от нее после всего, что между ними было. Она хотела, чтобы Юлия сказала, что у них есть будущее, хотя сама прекрасно понимала: ничего нет. Ей, тридцатилетней журналистке с развитым по профессиональной нужде критическим мышлением, преподавателю в лучшем столичном университете было стыдно за свою слабость и глупость – обратиться к тарологу. Но в конце концов она, кроме всего прочего, влюбленная брошенная женщина, где еще искать ей утешение и ответы?

Юлия назвала Адама пажом кубков – чувства есть, а решимости и уверенности нет. Он не будет ничего делать. У него свои заботы, и Ангелине пока нет места в его жизни. Он действительно на время исчезнет, но непременно вернется, потому что там, где он окажется, ему будет плохо, ту, с кем будет рядом, он не сможет полюбить. Но Юлия не хотела бы обнадеживать Ангелину, потому что появится он не скоро, возможно, через годы. Так что Англине самой следует решить, собирается ли она его ждать. А если она хочет совета от Юлии, то вот он: «Живи дальше, девочка, потому что ты у себя одна»

Ангелина долго сопротивлялась этому сценарию. Ждала, плакала, умоляла себя не ждать – и все равно плакала и ждала. Но так как Адам сначала не отвечал, а потом и вовсе отправил ее номер в блок, ей пришлось принять нехитрую правду и действительно просто жить. Сначала нехотя, через силу, а потом увлеченно, с жадностью, как будто наверстывая упущенное, и в конце концов спокойно, так, как если бы ничего и не было. Все, что осталось от тех отношений, – нечеткое селфи, сделанное в их последнюю встречу, и сообщения в вотсапе, отправленные в пустоту заблокированной страницы. Ангелина даже нашла неплохого психолога. Добрая женщина со внешностью ведущей программы «Понять и простить» объяснила ей, что прошлое и Адама не изменишь, но можно изменить свое отношение к ситуации. Она предложила проделать упражнение из трех шагов: поблагодарить Адама за все хорошее, что он принес в жизнь Ангелины, простить за боль, которую он причинил, и отпустить – представить его маленькой фигуркой, медленно отдаляющейся и в конце концов превращающейся в еле различимую точку посреди огромного пространства. Ангелина долго искала в себе моральные силы. Особенно сложно оказалось простить. Каждый раз, садясь за это прощальное письмо, она возвращалась в день, когда обнаружила себя заблокированной в мессенджере. Как назло это было самое утро четверга – того единственного дня в неделе, когда у нее были занятия в университете. Ей стоило больших усилий не то что закончить пару, просто связно говорить. Когда студенты наконец разошлись, она встала к окну, дрожащими руками нашла в списке контактов Адама, нажала вызов – и вместо привычного звонка услышала механический женский голос: «Абонент сейчас не может ответить». Далее следовали короткие гудки. Так же коротко и быстро колотилось ее сердце. Значит, это была не ошибка. К горлу подкатил огромный, размером с Юпитер, ком обиды. На мгновение перед глазами возникла густая черная пелена и вдруг пропало ощущение опоры. За девять месяцев отношений Адам не дал ей даже четкого сценария их будущего, но почему-то когда он исчез, она почувствовала, что потеряла именно опору. Ангелина много дней, как в открытом космосе, болталась в опостылевшей, ставшей чужой и неинтересной Москве, не находя ни точку притяжения, ни даже уголок, где прислониться и зализать раны. Собственная комната в съемной квартире казалась ей холодной и неуютной. Еще долго она возвращалась в это странное измененное состояние сознания, когда вдруг, посреди будничных дел опускались руки, слабели ноги, к горлу подкатывал ком, из глаз текли слезы. В такие минуты она шептала в пустоту: «Как ты мог, Адам? Это же я, твоя Гелечка, я же так сильно тебя полюбила». Но все проходит, как говорил мудрый царь Соломон. Прошло и это. Дом стал домом, Москве вернулось ее обаяние, Геле – чувство внутренней опоры. Однажды вечером, вернувшись с работы и поужинав любимым греческим салатом, она написала действительно последнее письмо:

«Привет. Это сообщение никогда к тебе не дойдет. Ты так решил. И пусть, я его не удалю.

Я живу дальше и хочу оставить все обиды в прошлом. Но прежде чем окончательно для себя закрыть эту историю, я все же попробую спросить.

Почему из всех возможных вариантов прекратить общение ты выбрал такой жестокий? Почему не написал: “Ангелина, не хочу больше, не могу, давай закончим”? Вместо этого ты зачем-то сказал, что вернешься на днях, а потом в середине месяца, а потом до конца апреля – и будешь со мной. А ты знаешь, как женщины умеют ждать?

Когда мы начинали общаться, мне показалось, что я тебе правда небезразлична. Если бы я не верила в это, я бы не зашла так далеко. Но в конце ты поступил со мной как с посторонним человеком. Как с чужой.

Я больше ничего не хочу и ничего не жду от тебя, я тебя отпустила. Но я была так сильно в тебя влюблена и имею право знать, почему ты так поступил.

Я сегодня думала о том, как много хорошего случилось между нами, как я любила тебя, как я тебя хотела. И я не жалею, что ты стал моим первым мужчиной. Я поддалась нашей страсти и растворилась в ней. Я благодарна тебе за радость, которую ты дарил мне в начале. За свои сияющие глаза. За чувство, что меня хочет весь мир, потому что меня хочешь ты. За крепкие объятия. За поцелуи, нежные, медленные, короткие, переходящие в долгие, страстные, горячие. За твои прекрасные руки и часы, проведенные в доме из этих рук. За чувство защищенности, когда ты обнимал меня сзади. За тот недолгий период, когда я действительно не сомневалась, что тебе нужна. И за то, что теперь я знаю, как сильно умею любить.

Но как мне понять твое подлое молчание сейчас? Как мне простить тебя за твою трусость? Лучше бы ты меня бросил… А впрочем, иди к черту. Мне уже больше не больно…»

Завершая прощальное письмо, она тем не менее поставила многоточие, как будто предчувствуя, что это еще не конец, или во всяком случае отчаянно этого желая.

***

Рейс в город N. на юге, где Ангелина родилась и выросла и где жила вся ее семья (за исключением, конечно, Вовы, который теперь тоже ей семья), задерживали уже на два часа. Мама сказала, что N. накрыл сильный туман, густой, как молоко, и поэтому – так объяснили в новостях – пилот боится взлететь и не посадить самолет. Ангелина нервничала, так как с недавних пор больше всего на свете не любила ждать – своей очереди, самолетов, опаздывающих на встречи подруг и – особенно – мужчин. Немного клонило в сон после подъема в пять утра, поэтому она отправилась в «Мармеладницу» разбавить ожидание невкусным дорогим завтраком и кофе. Лица мужчин, женщин и детей сменяли друг друга, Ангелина смотрела в них безразлично, устало, раздраженно, как будто это они были виноваты в тех неудобства, которые доставляет ей погода, и авиакомпания, и в конце концов сама жизнь. Вдруг у входа в кафе взгляд ее остановился, даже замер, остановились и ноги, руки перестали шевелиться, пропало само дыхание. На секунду Ангелине показалось, что вся она остановилась и умерла. Адам стоял так же, как вкопанный, не отрывая от нее своих серо-голубых глаз, и улыбался. За три года он изменился не сильно: стал чуть крупнее, на висках появилась проседь, вокруг глаз – едва заметные морщинки, а в остальном все тот же высокий, широкоплечий, красивый Адам.

Если бы он не задержал ее, она бы прошла мимо. Лучше бы пройти мимо – так Ангелина говорила себе и про день их знакомства. Но Адам не отпустил ее ни тогда, ни сейчас.

– Вот так встреча! А ты совсем не изменилась. Такая же красивая, – улыбался он своей игривой по-детски простой улыбкой.

– Спасибо, – Ангелина безуспешно пыталась скрыть завладевшую ей тревогу.

– Как ты тут? Куда летишь?

– Домой. А ты?

– А я тоже домой, но через N. В M. не было подходящих рейсов.

– Значит летим вместе. Совпадение так совпадение.

– Ты за кофе? Давай вместе попьем.

Ангелине больше не хотелось ни спать, ни есть, ни кофе, но она никогда не умела отказывать Адаму.

– Что ты будешь? Какой кофе? Какой десерт хочешь? Или, может, поешь что-то?

– Я выпью капучино, больше с утра ничего не хочется.

– Как твои дела? Что нового?

– Странный вопрос спустя столько лет…

Адам на мгновение опустил свой нежный серо-голубой взгляд, но потом снова вызывающе вцепился глазами в испуганные глаза Ангелины.

– Какой есть. Замужем?

– Выхожу через два месяца.

– Вот как. Поздравляю.

– Спасибо. Ты все еще …? – Ангелине не хватило сил выговорить это слово.

– Да.

– Ну, разумеется. И спрашивать не нужно было. Ты из-за этого?

– Что?

– Из-за нее так со мной поступил? Так жестоко меня бросил?

– Нет. Нет. Нет, – казалось, он может повторять это бесконечно. – Я тебя не бросал.

– А как это называется?!

Ангелина хотела оставаться спокойной, но не могла. Пришло время высказать ему всю свою обиду. Она так долго этого ждала. Не сосчитать, сколько ночей, прежде чем уснуть, она мысленно вот так же сидела напротив него, смотрела в его бессовестные глаза и говорила: «Как ты мог так поступить со мной? Я была перед тобой голой, в прямом и переносном смысле. Я обнажила тело и душу, а ты оттолкнул меня, ты меня бросил, как ненужную вещь. И если бы ты еще сделал это иначе! Зачем вообще ты появился в моей жизни? Зачем приезжал каждый день? Чего ты от меня хотел? Зачем ты говорил мне про счастье, про лю… – на самом деле Адам никогда не говорил про любовь, и на этом месте Ангелине приходилось сбавить обороты. – Я же просила тебя сказать честно, если изменились обстоятельства, если я тебе больше не нужна. А ты как страус засунул голову в песок. Говоришь, простить тебя? Я тебя никогда не прошу. Я ненавижу тебя. Не было в моей жизни человека, которого я презирала бы и ненавидела больше, чем тебя. Я вообще никого не ненавижу! Только тебя. Я проклинаю тот день, когда мы встретились. Я проклинаю тебя!», – что касается проклятий, Ангелина так и не разобралась, желает ли ему зла на самом деле, поэтому конкретно эту фразу она употребляла скорее как фигуру речи.

В результате за месяцы мучений она придумала много вариантов, как высказать ему свою боль, все они сводились к обещанию не простить ни за что и ненавидеть так сильно, как никого еще и никогда. Но теперь, когда он вот так просто сидел перед ней и улыбался, она была бессильна. К горлу подступил все тот же огромный ком, дыхание перехватило, глаза-предатели не удержались, и слезы градом полились по ее щекам, как будто ей шесть и у нее отняли игрушку. Адам испугался. Его всегда пугали женские слезы. Пока искал слова, Ангелина вскочила, выдавила из себя, что не нужно было им видеться, что она не может и не хочет с ним говорить, и убежала в глубину зала ожидания, а он остался сидеть, тоже растерянный, но безмерно как будто бы счастливый.

В самолете ее захлестнул стыд. В самом деле, как она могла так глупо перед ним расплакаться? Дура. Да и почему она, собственно, так отреагировала? Ангелина давно счастлива, у нее есть Вова. И если бы не его срочная командировка, он бы сейчас летел вместе с ней знакомиться с мамой и папой, и этой встречи точно не случилось бы. А даже если бы и случилось, она бы повела себя совсем по-другому. Но это были лишь мысли, лежащие на поверхности. А внутри уже разгорался пожар прошлой страсти. Адам такой же уверенные в себе, так же хорошо выглядит, так же нагло смотрит. Внизу живота, когда она снова и снова вспоминала его взгляд, руки, его обтянутые толстовкой плечи, разливалось такое знакомое тепло. Неужели она так сильно по нему соскучилась? Если бы было можно, она бы вышла из этого самолета и бежала бы прочь, в Москву, к Вове. Она даже не знала, увидит ли Адама еще раз, но чувствовала, как хрупко вдруг стало все, из чего состояла ее жизнь.

Ангелина не встретила его ни в очереди на посадку, ни в автобусе, довозившем пассажиров к трапу, ни собственно в самолете, хотя и вертела изо всех сил головой. Она даже засомневалась в ясности своего ума, так как ничто не доказывало, что эта сумасшедшая внезапная встреча произошла на самом деле. Все три часа ее больно колол страх, что они больше не посмотрят друг на друга, даже мельком, даже стоя на расстоянии, но как только приземлились, от него пришло спасительное сообщение: «Если не встретимся раньше, то жди у багажной ленты, надо поговорить».

Ангелина не шла, летела по коридору. Она вдруг осознала, как сильно хочет его увидеть. Он подошел без слов, взял ее руки, нежно обнял, скорее как брат, чем как мужчина – в городе N. не принято показывать чувства на людях.

– Поехали со мной, – не вопросительно, но утвердительно предложил он.

– Куда?

– Не знаю, в отель, в горы. Хочешь, снимем домик в горах?

– Тебе домой не надо?

– Сегодня останусь в N.

– Я не могу, меня папа встречает. Что я им скажу?

– Поезжай домой и вечером приезжай. Пожалуйста, Ангелина, приезжай. Я знаю, ты злишься. Но нам надо все обсудить, как взрослым людям.

– А три года назад нам не нужно было, как взрослым людям, все обсудить?

– Просто приезжай, я напишу адрес.

Ангелина никогда не умела отказывать Адаму. Дома она сказала, что встретила старого знакомого и пообещала с ним увидеться, и что вернется… скорее всего завтра. Маме это не понравилось.

– Дочь, я правильно понимаю, что ты встретила какого-то мужчину и собираешься уехать на всю ночь?

– Да, – бескомпромиссно ответила она.

Ангелина никогда еще не была такой честной с матерью. Единственный партнер, о котором она рассказала родителям за почти 33 года своей жизни, был Вова, потому что с ним планировалась свадьба. Остальных, в том числе и Адама, она по какой-то неведомой причине скрывала. Наверное, боялась показать, что тоже ошибается.

– А Владимир? Вы расстались?

– Нет, я же говорила, он в командировке.

– Но в таком случае ты поступаешь странно и – я бы даже сказала – неприлично, несоответственно своему положению невесты.

– Мамочка, пожалуйста. Все будет хорошо. Я знаю, что делаю. Скажи папе, что я останусь у какой-нибудь подружки. Умоляю тебя. В конце концов мне уже много лет!

– Да сколько бы ни было! Я просто хочу уберечь тебя от ошибки.

Но Ангелина, как в пропасть, неслась в объятия Адама, и ничего в мире не пугало ее, кроме ночи, в которой его не будет.

И пружина лопнула

Через три дня Ангелине исполнялось тридцать. Не сказать, что ее это тяготило, но беспокоило. Столько же в этом году уже исполнилось или скоро исполнялось почти всем ее близким подругам. Все такие разные, а переживали об одном и том же: успели ли, подружились ли с собой, с чем носить эту новую цифру. Надя сказала, что еще за полгода до дня рождения представлялась тридцатилетней и к марту совсем привыкла. Другая Надя – что наконец к тридцати приняла себя полностью и счастлива. Вика ощущала, что в душе ей где-то за 60, поэтому цифра 30 совсем не пугала ее, а только радовала и успокаивала. Юля предпочитала думать о работе, а не о возрасте, что, впрочем, очень по-тридцатилетнему. Алина волновалась, что осталось только несколько месяцев, чтобы попасть в список Форбс «30 до 30». Полина пришла к выводу, что брют в тридцать вкуснее, чем полусладкое. Элла в свои тридцать выглядела шикарнее 25-летних, поэтому ни о чем не переживала, разве что о косметологической процедуре за 20 тысяч рублей, которая не принесла никакого эффекта.

А Ангелина, приближаясь к тридцати, все больше думала о том, чего не успела в двадцать. Она была из числа хороших девочек, отличниц, которые боятся огорчить маму. Когда Ангелине было шесть, ее родной папа ушел из семьи. Она не знала наверняка, почему и куда он уехал, но на конвертах с алиментами, которые они с мамой раз в полгода забирали на почте, значились северные города – Салехард, Новый Уренгой, потом Норильск и снова Салехард. Когда папа ушел, мама много плакала. Как потом объяснил Ангелине психолог, своим детским разумом она не смогла понять проблемы взрослых, поэтому решила, что мама грустит из-за нее и далее пыталась изо всех сил исправить ситуацию. Ангелина мыла посуду, даже когда ее об этом не просили, не капризничала по пустякам, не ждала подарков, получала пятерки, грамоты и похвалу – чтобы порадовать мамочку. В душе, может быть, она верила даже в то, что папа каким-то волшебным образом узнает, какая хорошая у него девочка, бросит Север и вернется домой. Но папа не возвращался. Ангелина так сильно ждала конвертов с алиментами не из-за нескольких тысяч рублей, которых едва хватало на зимнюю курточку или ботинки, а потому что под маркой оставалось немного места, и каждый раз она надеялась, что папа заметит это и напишет для нее хотя бы несколько слов. Но каждый раз конверты приходили пустыми. Когда в 25 лет Ангелина решилась разыскать его, от третьей по счеты жены она узнала, что отец десять лет как мертв. По словам этой симпатичной, но из-за пристрастия к алкоголю состарившейся раньше времени женщины, о существовании дочери он не упоминал, других детей у него тоже не было, и умер он в одиночество от цирроза печени. Ангелина сходила в церковь, поставила свечку об упокоении раба Божьего Алексея и попросила у Бога сил простить его, но как бы она ни старалась, нет-нет к горлу подступали горькие слова, которые больше некому было высказать.

Ей, наверное, было бы тяжелее принять правду, если бы не новый папа. Примерно в то время, когда Алексей умирал в больнице Салехарда, ее мама вышла замуж за дядю Руслана, соседа по лестничной клетке. 15-летняя Ангелина долго протестовала, закрывалась в комнате, не хотела иметь с ним ничего общего и, если бы могла, выгнала бы его из квартиры. Так продолжалось пару лет, пока не пришло время поступать – по стойкому желанию Ангелины непременно на факультет журналистики МГУ. Руслан отвез их с мамой в столицу на экскурсию, потом дал денег на жизнь во время поступления и вообще всячески поддерживал, так что сердце Ангелины наконец оттаяло, она научилась быть ему благодарной, принимать его и в конце концов даже называть папой, тем более делать это на расстоянии оказалось не так уж и сложно.

Привычка не огорчать маму не оставила Ангелину и в новом городе, хотя та никогда от нее ничего не требовала и любила ее без всяких условностей. Сначала она усердно училась, чтобы обязательно закончить университет. Времени и сил на вечеринки, походы в клубы по интересам и знакомства с мальчишками не оставалось. По крайней мере так она оправдывала свое заточение в общежитии. Но на самом деле ей наивно верилось в предначертанную судьбой встречу, а это значит, что ее суженый должен был сам ее отыскать в этом огромном холодном городе. Потом Ангелина много работала, чтобы вопреки всем сложностям найти место в профессии и никому его не отдавать. В судьбоносную встречу верилось уже не так сильно, но время на поиск знакомств закончилось окончательно, а понимание, как это делать, тем более. После, когда жизнь устаканилась, Ангелина стала лихорадочно ходить на десятки неудачных свиданий из интернета, и обнаружила, что навык заводить отношения утерян почти безвозвратно. К тому же варианты попадались как назло не самые простые: юный репер, убежденный старовер, идейный полиамор и даже сентябрьская дева. Таким образом к тридцати годам Ангелина подошла совершенной девственницей. Собственно, это было то главное, что, как ей казалось, она не успела в прошедшие десять лет.

Ангелина была красивой девушкой. По крайней мере именно это слово она слышала о себе всю сознательную жизнь. Впервые она ясно поняла это свое преимущество еще в восьмом классе, когда сосед по парте, главный хулиган школы, милый мальчишка с большими карими глазами, прямо на уроке, пристально глядя на нее, сказал просто, как факт: «Ты такая красивая». Другое отложившиеся глубоко воспоминание: как-то весной она шла к метро с одногруппницей, и та так же просто, тоже как факт, сказала, что Ангелина никогда не поймет, как тяжело некрасивой девушке сдавать экзамены преподавателям-мужчинам.

Ангелина была еще и сексуальной. В зеркале лет с 17 она видела девушку с четвертым размером груди, с фигурой – классические песочные часы, с густыми гладкими каштановыми волосами, большими зелеными глазами, пухлыми губками и аккуратным прямым носом. Про себя она считала, что если бы была сантиметров на семь повыше и килограммов на пять постройнее, было бы совсем хорошо, но в принципе благодарила вселенную и за то, что имела. Третье важное воспоминание: Захар, первый мужчина, который пробудил в ней глубое соексуальное влечение, нежно целуя ее шею, шептал: «Ты даже не представляешь, как много тебе досталось просто так от природы всего того, о чем другие только мечтают».

Но кроме всего прочего Ангелина была еще и сложной девушкой. Не понимая, почему у других получается, а у нее – нет, она болталась в мире романтических отношений, как пробка, случайно попавшая в бутылку вина – лишняя и совершенно не нужная. В промежутке между интуитивными, нервными поисками любви и полным равнодушием к этой части жизни в короткой поездке на экскурсию в горы, пока пару недель была в родном городе, она познакомилась с приятным молодым человеком. На первых трех свиданиях он был чрезвычайно настойчив, а потом, когда Ангелина уехала с договоренностью вернуться через пару месяцев, к ее большому удивлению написал: «У нас, наверное, ничего не получится. В жизни я весьма прост и не особо-таки умен, ты же, как мне кажется, наоборот очень и даже весьма умная, с характером, цепкая, своего не упустишь. Но еще и нежная такая, даже робкая и нерешительная, как в тебе это сочетается, ума не приложу». Ангелина и сама не знала, как умудряется существовать в многочисленных противоречиях. С одной стороны, например, она хотела быть слабой и опекаемой мужчиной (чтобы, может быть, успокоить внутри ту девочку, которая не имела папиного плеча), с другой – была строга и требовательна и к себе, и к потенциальному партнеру. Она, как бы это банально ни звучало и как бы она это ни отрицала, с юношества имела четкое представление о том, какого мужчину хочет. И, конечно, природа его, кажется, забыла придумать.

В 13 лет Ангелина влюбилась в соседского мальчика на три года старше нее. Ей казалось, что нужно только вырасти – а после они непременно начнут встречаться и поженятся, и у них родятся такие же симпатичные смуглые дети, как этот соседский мальчик. С утра до вечера она мечтала увидеть его, считала день удавшимся, если засыпала под звук его голоса, когда он сидел вместе со всеми взрослыми ребятами на скамейке у дома напротив. Так и стоит у нее перед глазами их улица, яркая и теплая от летнего солнца, он, смуглый, черноволосый, худенький мальчик-подросток, и она сама, тринадцатилетняя, в красных шортах и майке с огромным Бартом Симпсоном на детской груди, которая только к 17-ти станет четвертым размером. Но мальчик в то лето окончил девятый класс и, вместо того чтобы в нее влюбиться, уехал к маме, нелегально работавшей в Израиле. Через много лет Ангелина узнала, что он женился на эмигрантке из Украины, у них родился сын – наверняка смуглый, как папа – и они переехали из Тель-Авива во Флориду. Ее идеальная история случилась совсем с другой девчонкой.

В 15 лет Ангелина влюбилась в высокого черноволосого красавчика-старшеклассника. Около года она представляла в деталях, какие между ними могли быть отношения, тайком поглядывала на него из окна, пока он курил или прогуливал во дворе физкультуру, плакала после школьных дискотек, если он танцевал с другими, исписала девичий розовый дневничок десятками пылкий признаний. Знала бы она, заливаясь слезами, как просто разрешится ее драма! Как-то на алгебре мальчишки украли записки, которыми Ангелина обменивалась с подружками, прочитали ее секрет и безжалостно сдали старшекласснику. Она собиралась умереть со стыда или по меньшей мере больше никогда не приходить в школу, но вместо этого получила предложение от несказанно обрадовавшегося молодого человека стать его девушкой. Пару дней Ангелина порхала от мысли, что у нее появился парень, но когда дело дошло до поцелуев, впервые почувствовала липкое, холодное, немного грустное, но вместе с тем как будто освобождающее «не тот».

Это короткое «не тот» преследовало ее много лет на встречах с влюбленными в нее старыми приятелями и эксцентричными знакомыми из интернет-приложений, и смельчаками, подошедшими в метро, и редкими джентельменами, оплатившими счет в баре, и несколькими коллегами по работе. Не с тем неприятно было даже легкое прикосновение. Иногда она пыталась пересилить себя, как например, с парнем из параллельной группы, который раз десять безуспешно звал ее на свидания. Он приносил цветы и конфеты, возил пить кофе, ожидая от нее если не ответных чувств, то по крайней мере зеленого света. Наконец наступил вечер, когда, сидя в машине, он целовал каждый открытый участок ее тела, а Ангелина не чувствовала ничего, кроме его мокрых липких губ и неуклюжих прикосновений, а от плеч после его поцелуев пахло слюной.