Солнце для красных

В дальнем углу у окна, собирались рабочие, отличающиеся от остальных. Водки на их столе никогда не стояло, сдвинувшись головами они озираясь по сторонам о чем-то беседовали. Иногда им приносили листки, и распихав их по карманам они по одному расходились. Заметив странную компанию, Бабахан стал усаживаться ближе, стараясь услышать, о чем говорят.

В один из весенних дней, в трактир зашел рыжий пассажир, на этот раз одетый в серую промасленную спецовку. Замерев на пороге, осмотрелся, и не заметив ничего подозрительного, стал пробираться между столами. Бабахан, следивший за этим через зеркало, дождавшись, когда пассажир окажется за спиной, резко встал, и от столкновения опрокинул тарелку со щами.

– Куда прешь! – вскричал Бабахан.

Рыжий, всмотревшись узнал.

– Не шуми студент, сейчас исправлю.

Щелкнув пальцами подозвал полового и заказал щи.

– Как жизнь в столице? – спросил мужик, когда половой ушел.

– Нормально, – ответил Сергей.

– Учишься?

– Готовлюсь к поступлению.

– Прочитал, что я дал?

– Прочитал, очень интересно, и главное все правда, – заинтересованно кивнул Бабахан.

– Есть и другая литература, могу дать. Ты где остановился?

– Здесь, на втором этаже.

– Чудненько! – воскликнул рыжий, – А зовут как?

– Сергей.

– Я Федор. Ничего, если у тебя разгружусь?

– То есть?

– Я из типографии, много взял, часть оставлю у тебя.

– Хорошо.

Половой принес щи, и Федор вставая сказал:

– Кушай, потом к тебе поднимемся.

Узкая деревянная лестница на второй этаж слабо освещалась. В крохотной коморке стоял запах как в трактире, почти все место занимала узкая кровать, у маленького окошка столик, рядом единственный стул, на полке над столиком несколько учебников. Федор распахнул спецовку и извлек из-под поясного ремня толстую пачку прокламаций.

– Спрячь.

Бабахан вытащил из-под кровати почти пустой дорожный саквояж и сложил в него прокламации.

– Здорово, что встретились, – сказал Федор, – буду к тебе заходить. А что, с твоим именем – настоящее?

– Настоящее.

– Не годится. Если жандармы, или еще что, то лучше иметь другое. Вот я по паспорту совсем и не Федор, но все меня знают как Федора, и тебе надо другое придумать.

– Когда?

– Да, хоть сейчас: Василий, Петр, Семен – любое.

– Николай, – сказал Бабахан.

– Неплохо! – одобрил Федор, – Теперь ты, товарищ Николай, так и стану тебя называть.

Так, комнатка Бабахана превратилась в перевалочную базу прокламаций, а вскоре, Бабахан узнал где находится типография. Настало время зайти к Его Превосходительству.

Его превосходительство не забыл о деревенском пареньке из Эривани, но все равно удивился, когда дежурный офицер доложил:

– Ваше Превосходительство, вас спрашивает товарищ Николай, настаивает на срочной аудиенции.

– Зовите.

За прошедшее время, Бабахан оброс бородой и стал смахивать на семинариста. Под темным сюртуком виднелась в тонкую синюю полоску распахнутая на вороте рубаха, в руках потертый коричневый портфель. Кивнув молодому человеку на стул, Его Превосходительство предложил:

– Присаживайтесь, товарищ Николай, рассказывайте.

Выслушав, и узнав про типографию похвалил:

– Ценно! Оформите донесение в письменном виде. Что с учебой?

– Поступил.

– Какой вы успешный! Готовьте отход.

– То есть? – спросил Бабахан.

– Не будем тянуть с типографией – закроем, а вы найдите себе другую комнату и сообщите Федору, а на самом деле Роману Малиновскому, что переезжаете. Он должен за вас ухватиться, и это будет связь для вашей дальнейшей работы.

На следующий день, Малиновский застал Бабахана собирающим саквояж.

– Куда собрался?

– В институт далеко добираться, да и шумно здесь – не высыпаюсь, объяснил Бабахан, – За комнату оплачено до конца недели, вот, возьми ключ и пользуйся.

– Жаль, хорошее место. Как тебя найти?

– На Маховой, в новом коммерческом доме спросишь студента из Эривани Сергея Бабахана, или в Технологическом институте.

– Договорились.

Вышли на улицу, и Бабахан поймав извозчика уехал.

Через неделю, типографию и несколько нелегальных квартир накрыла полиция. Малиновскому при этом дали улизнуть.

Взяв из тайника запасной паспорт и деньги, сняв дешевую квартирку, Малиновский перекрасив рыжие волосы в черные превратился в брюнета. Не ограничившись этим, купил очки, черный котелок, трость, и изобразив полноту набил под темный сюртук тряпок.

Добравшись на извозчике до Технологического института, Малиновский прикрыв лицо газетой, уселся на скамеечке перед главным входом. Ждать пришлось долго. Наконец, в окружении студентов появился Бабахан. До Малиновского, долетали обрывки фраз; угнетение, капиталисты, империалисты. "Работает студент, молодец" – подумал Малиновский. Закончив разговор студенты разошлись, поднялся и Малиновский. Кряхтя и опираясь на трость заковылял за Бабаханом.

Заметив, тучного господина, Бабахан, пару раз повернул, проверяя, действительно ли за ним следят, а потом выбрав людное место развернувшись пошел навстречу. Они поравнялись, и Малиновский сказал:

– Привет Николай.

Бабахан остановился и всмотревшись узнал преследователя.

– Иди за мной, неподалеку чайная, там поговорим, – сказал Малиновский.

В светлой, благоухающей булочными ароматами чайной несколько гимназисток обсуждали предстоящий бал, других посетителей не было. Заняв столик у окна, заказали чай и баранки, подождав, когда половой отойдет Малиновский заговорил.

– Провал! Многие явки и типографию накрыли.. Чудом избежал ареста, просто чудом! Подхожу к типографии, смотрю, а жандармы выносят оборудование и выводят арестованных. Ну, тогда в тайник, за запасным паспортом и деньгами, в центр сообщил, перекрасился и к тебе.

– За мной придут? – озабоченно спросил Бабахан, – Наверное, надо уехать?

– Тебе не о чем беспокоиться, кроме меня тебя никто не знает, а меня им не взять. Кто- то предал. Наверное, из типографских, – там много новичков. Что делать, без специалистов нам не обойтись.

– И куда, теперь?

– В Варшаву, в распоряжение товарища Яцека (Яцек одна из подпольных кличек Ф.Э. Дзержинского ).

– Яцек? – переспросил Бабахан, – Это кто?

– Видная фигура, я вас познакомлю.

– Когда уезжаешь?

– Вечерним Варшавским поездом. Буду изображать поляка. С тобой свяжутся. Оставайся в чайной, за мной неходи, – сказал Малиновский вставая.

Дождавшись, когда Малиновский уйдет, Бабахан поспешил в Третье управление.

– Отлично! – воскликнул Владимир Григорьевич, – Теперь выходим на Яцека. Моя воля, давно бы его прихлопнул, а тут возись …

Малиновский напрасно прихрамывал и закрывался газетой. Слежки за ним в Петербурге организовано не было.

Его превосходительство телеграфировал о прибытии Малиновского под именем Романа Зелецкого в Варшаву.

Прибывший в Варшаву Малиновский, нанял на вокзальной площади извозчика, являвшегося агентом охранки и назвал адрес конспиративной квартиры, где скрывался Дзержинский. После недолгого наблюдения, Феликса Дзержинского и всех остальных обитателей квартиры задержали.

В период с 1906 по 1917 год, Ф. Дзержинский арестовывался Третьим жандармским управлением одиннадцать раз!

Роман Малиновский, замешанный в нескольких кражах, склоненный к сотрудничеству с жандармерией – использован мною как прообраз товарища Федора. Вот как его описывают соратники: «Он был блестящим оратором, высоким, рыжеволосым, желтоглазым и рябым, «крепким, румяным, энергичным, возбудимым, любителем выпить, талантливым лидером». В 19019 году разоблачен как провокатор и после короткого суда расстрелян.

Феликс Эдмундович Дзерджинский.

Глава 3

Висела дымка, скрывшая солнце, и в огромном стечении народа на Дворцовой царила напряженность, смешанная с неким восторгом. Шелестели транспаранты, и собравшиеся ждали, чаще всего слышались слова; «государь» и «война». Тысячи глаз были прикованы к окнам дворца, наконец створка ведущий на балкон двери распахнулась, и вышел император, грянул гимн. Собравшиеся, упав на колени истово крестились и клали поклоны. Отгремел гимн, и поднявшись с колен, граждане устремились на Невский проспект. Крики сливались в едином Ура. Подхватывая прохожих, нарастающая как снежный ком людская масса величественно текла по главному проспекту Империи.

Насилу вырвавшись из потока, Павел свернул на Фонтанку, пройдя проходными дворами вышел на Загородный проспект. В парадной было тихо и прохладно, Павел поднялся к квартире, потянулся к кнопке звонка, но не успел нажать, как дверь распахнулась. Протянувшаяся рука, схватила его и увлекла в прихожую, тотчас послышались радостные детские голоса и с двух сторон повисли девочки – двойняшки Маша и Саша. Настя, одарив легким поцелуем отстранилась не сводя сияющего взгляда.

Он наклонился и подняв двухлетних девчонок, поцеловал каждую, в нежную щечку потом поставил на пол и погладил.

– Обед готов, умойся и проходи к столу.

Смыв уличную пыль и переодевшись в легкий домашний сюртук он прошел к столу.

– Рассказывай!

– Необыкновенное настроение в обществе, – сказал Павел усаживаясь к столу, – Говорят, что количество добровольцев, превышает количество мобилизованных.

– А что говорят на заводе; ваших тоже мобилизуют?

– В общем да, но из-за этого возможны трудности в производстве. Инженерные работники отправили в военный департамент предложение об открытии при заводе офицерских курсов.

Анастасия смотрела на Павла пристально, но он избегал ее взгляда.

– Паша, ты что-то недоговариваешь.

Павел с увлечение орудовал в тарелке, и как будто не слышал сказанного.

– Паша, – тихонько повторила она, – ты не хочешь рассказать про курсы, и про твое к ним отношение?

Павел взял булку, нож и стал намазывать масло.

– Предполагается, что курсы организуют без отрыва от производства, а я записался как и все, было бы странно, если я бы я этого не сделал. Не переживай, вовсе не обязательно, что по окончании курсов кого-то отправят на фронт.

– Совсем не исключено. Не забывай про своих девчонок. Я так за тебя боюсь.

– Милая, я уверен, что война закончится даже быстрее, чем начнутся курсы, или кто-то их успеет закончить.

– Дай то Бог, – сказала она, убирая со стола посуду.

Занятия на офицерских курсах начались в октябре. Присланный поручик и прапорщик учили инженеров строиться и маршировать, выдали винтовки, обучили некоторым приемам штыкового и рукопашного боя, произвели стрельбы. Инженеры и техники, хоть и смеялись над учебной программой, но приказания исполняли беспрекословно, и вскоре весь инженерно-технический отдел, Путиловского завода записавшийся на «Офицерские курсы» маршировал, стрелял и колол условного врага ничуть не хуже, Лейб-гвардии, полка его Величества.

О том, что шутки кончились стало известно в декабре, когда командир первой учебной автороты Петр Секретев известил, о закупке в Англии сорока восьми броне машин «Остин» и Главным управлением Генерального штаба (ГУГШ), было объявлено о формировании штата авто-броневой части.

Состав взводов составляли командир – штабс-капитан, три младших офицера в чине подпоручиков, сорок шесть унтер-офицеров и рядовых. Техническую поддержку броне машин осуществлял бензовоз, машина технической помощи, легковая машина и пара мотоциклистов.

Мобилизованным выдали кожаную одежду и особенные кожаные кепки призванные защитить головы от шишек. Обкатка и освоение техники состоялась на полигоне завода. Состоящий из добровольцев взвод, показал блестящие результаты. Погрузив технику на железнодорожный состав, поданный к заводским цехам, под звуки «Прощания Славянки» первый сформированный взвод отбыл на передовую.

Между тем, боевые действия на фронте складывались не лучшим образом, и в начале пятнадцатого года фронт сломался. Австрийцы заняли: Польшу, часть Украины, Прибалтики, стали приближаться к Петрограду.

РБВЗ, находившийся в Риге, прекратил работу, оборудование демонтировали, и отправили в Москву. Сборка отечественных бронемашин полностью прекратилась, и теперь, на шасси иностранных грузовиков стали навешивать бронированные кузова и устанавливать пулеметы.

В один из дней Павла вызвали в заводоуправление. В приемной находился средних лет, седоватый, с редеющими волосами полковник, на кителе которого поблескивали боевые ордена, и штабс-капитан в полевом кителе.

– Соболев Павел Анатольевич? – спросил полковник.

– Так точно, – ответил Павел, имевший по окончании офицерских курсов чин подпоручика.

– Добржанский Александр Николаевич, – представился офицер, – командир Первой автомобильной пулеметной роты, а это штабс-капитан Александр Владимирович Сыробоярский, командир взвода, – сказал полковник, – Я ознакомился с вашими работами в области броне мобилей и нахожу их в высшей степени интересными, необыкновенно хорошо о вас отзывается и Андрей Яковлевич Грауен.

– Спасибо за высокую оценку, господин полковник.

– Ах оставьте это, – поморщился полковник, – называйте меня по имени отчеству. Мы с капитаном прибыли на завод вовсе не для технических оценок, а для мобилизации работников и формирования очередного взвода. Согласно, штатного расписания, нужны механики, водители, стрелки. Вы назначаетесь командиром одной из машин, и переходите в подчинении к Александру Владимировичу, я как старший по званию осуществляю общее руководство взводами. Я слышал, у вас готовится нечто особенное?

– Деталей для изготовления броне-мобилей на базе Руссо Балта больше не осталось, поэтому ставим пушки на американские грузовики «Гарфорд». Работы почти закончены, через пару дней несколько машин можно отправлять на фронт.

– Замечательно! Пушки, это именно то, чего не хватало нашей пулеметной роте, – полковник встал и в возбуждении прошелся по приемной, – Скажу вам по секрету поручик, – взглянув на закрытую дверь приемной, полковник, понизил голос до шепота, – Кайзеру готовится особенный сюрприз, и мы должны принять в этом участие. Готовьтесь к отбытию на фронт. Завтра встретимся на полигоне.

Следующим утром, закованные в сталь «Гарфорды» выстроились на заводском дворе. Механики, проводили последние регулировки моторов, когда вышел Добржанский. Одобрительно похлопав по броне одной из машин, обронил:

– Красавец!

И необыкновенно легко, для своего округлого телосложение вскочив на броню исчез в узком люке. Взревев мотором, броне-мобиль управляемый полковником устремился к полигону. Стояла весна, еще не везде растаял снег, раскисшая почва затрудняла движение и вскоре броне-мобиль Добржанского начав буксовать остановился. Полковник выбрался из люка с досадой осмотрел жижу, в которой беспомощно вращалось колесо, подняв руку призывно крикнул:

– Ну-ка навались молодцы.

Набежавшие механики, раскачав вытолкнули машину из ямы.

– Одну минутку Александр Николаевич, – сказал Павел.

– Говорите.

– Для движения по трудным дорогам, мною изобретено новшество позволяющее значительно увеличить проходимость. Для этого, специальным рычагом блокируется ведущий мост. Вот, посмотрите, – Павел приоткрыл лючок над подвеской и показал небольшой рычаг, – Если повернуть, то колеса блокируются. Передвигаться по дорогам не стоит, можно повредить трансмиссию, но в экстремально тяжелых условиях, когда подвергается опасности жизнь солдат вполне себе применимо.

– Посмотрим! – воскликнул полковник, забираясь в броневик.

Стронув машину задним ходом, заехал в жижу, из которой броне-мобиль только что вытолкнули, переключился на передний ход и почти не буксуя выехал.

– Замечательно!

Несколько дней спустя, после заключительных испытаний сформированный взвод загрузили на железнодорожный состав и под звуки марша, отправили на Юго-Западный фронт. Состав остановился в уездном Н-ске. По специальным сходням машины съехали с платформ, и натужно гудя моторами, колонна потянулась к передовой. По обочинам, вокруг поверженных столбов вились мотки ржавых проводов, валялись пустые патронные ящики и поломанные телеги. Павел, высунувшись из командирского люка наблюдал за месившими грязь пехотинцами. Некоторые из солдат останавливались, с любопытством рассматривая броневики и приветствовали.

– Здравия желаем, ваше благородие, – кричали они.

– Здорово молодцы! – отвечал Павел, и махал рукою.

Машину трясло и кидало, натужно ревел мотор. Дорога поднималась в гору и становилась суше. Павел сверился по карте. До линии фронта оставалось несколько километров. В далекую и ленивую винтовочную трескотню иногда вклинивались одиночные разрывы снарядов. Инфантерия (пехота), дымя махоркой сходила на обочину уступая дорогу технике. Иногда встречались встречные подводы и грузовики с ранеными. Юго-Западный фронт, насыщенный техникой и людским пополнением, отбросивший австрияков на сотню километров, почивал на лаврах победителей, обживая новые позиции.

Интенсивность стрельбы возрасла, навстречу попадались растерянные солдаты. «австрияки, прорыв». – говорили они. Подразделение солдат, шедших в сторону фронта в нерешительности, остановилось. Павел взглянул на карту: впереди ожидалась река и мост.

На шоссе стало свободнее, и головная машина прибавила ход. Вот и конец подъема, за которым спуск. Оказавшись на вершине холма Павел посмотрел вниз и обомлел: сине-зеленые мундиры австрияков, переходя мост, заходили к нашим, вытянувшимся вдоль реки окопам стыла. Машина Сыробоярцева, шедшая первой, крякнув передачей разгоняясь пошла на спуск, застрочили ее пулеметы.

– Стоп машина, – закричал Павел, – орудие к бою. Фугасный заряжай.

Грохнувший выстрел оглушил. На какое-то время густой пороховой дым окутал броневик. Павел выглянул в смотровую щель. Выпущенный снаряд угодил в прямо центр моста разметав фигурки неприятельских солдат. Тем временем разогнавшийся броне мобил командира, на полном ходу врезался в ряды австрияков и начал их давить, поливая из пулеметов. Павел отдал команду, и его машина устремилась следом. Замыкающий броневик, влетел на мост, но неловко разворачиваясь свалился в речку, от удара отлетела броне плита. Павел выскочил из машины, собираясь прыгнуть в воду. В этот момент что-то обожгло и откинуло на землю. Грохнула с неприятельской стороны пушка и от броневика Павла, не перестающего стрелять, отлетело колесо. Тем временем офицеры уже поднимали солдат, в, контратаку, над полем боя разнеслось Ура, и австрияки стали отходить.

Павел поднялся, онемевшая рука сочилась кровью, голова кружилась, в ушах стоял гул. Подбежали санитары, окружили солдаты. Павел покачнулся, теряя сознание, но ему не дали упасть, подхватив под руки.

– Как вы ловко Павел Анатольевич! – воскликнул штабс-капитан, – я представлю вас к награде.

Павел получил осколочное ранение в плечо и руку. Перевязав, отправили на излечение в прифронтовой лазарет, где обследовав обнаружили, что плечевая кость повреждена, требовалось хорошее лечение, тогда отправили в только что открытый Царскосельский лазарет, где за ранеными ухаживали Великие княжны. Тем временем, известие о смелой атаке броне-мобилей появилось во всех газетах, за успешно проведенную атаку, Павла наградили Георгием четвертой степени, и произвели в чин поручика. К Рождеству 1917 года рука почти зажила, и Павла выписали, предоставив отпуск по ранению.

В феврале 1917 года переполненный вооруженными солдатами Петроград забурлил революционным негодованием. Государь, поддавшись уговорам отрекся от престола. Придя к власти Временное правительство объявило амнистию, и уголовники всех мастей, а с ними и политические хлынули в Петроград, накалив обстановку еще больше.

Апофеозом разрушения Империи стало возвращение из Швейцарии Владимира Ленина. Обутого в огромные ботинки Ильича, запутавшегося в полах собственного пальто, восторженные встречающие подхватив на руки поволокли выступать.

Ленин картаво и бойко говорил о мире без аннексий и контрибуций, об империалистах затеявших войну и капиталистах, жиреющих на крови пролетариата, об угнетении масс и необходимости взятия пролетариатом власти в свои руки. Солдаты, лузгая семечки сплевывали шелуху на перрон и одобрительно кивая соглашались.

И поползла измена. На Невском, оккупированном скуластыми селедочницами, с обклеенными прокламациями стенами шикарных домов, толпы вооруженных солдат обсуждали возможность уехать домой. «Нешто немец до Тамбова дойдет» вопрошали они.

В городе начались погромы околоточных участков, и полиция исчезла с улиц, зато улицы наполнились уголовниками. Население много и часто пело. Дамы из высшего общества, идя в ногу со временем украшали платья красными бантами прикрепляя сверху брильянты. Правительство Керенского безостановочно говорило о войне до победного конца, но это было совсем не то, что хотели слушать массы.

Совет рабочих и солдатских депутатов, в котором не было ни одного солдата или рабочего истерично, как мантру повторял о неизбежности классовой борьбы, о земле, которую надо передать крестьянам, а фабрики рабочим, называя буржуазию виновницей всех бед и призывая ее физически уничтожить.

Мирные демонстрации с песнями и транспарантами о равенстве и братстве продолжались до октября, а в октябре, большевики, занимавшие меньшинство в думе, собрав дезертиров и матросское отребье, захватив Зимний дворец распустили Временное правительство. Последовали решения и постановления, среди которых запрет демонстраций и манифестаций. Еще вчера бурлящий митингами и манифестациями Петроград остолбенел от такой наглости: «Неужто стрелять будут» – вопрошали недовольные, в том числе и начавшие голодать рабочие.

Пятого января, колонны протестующих, по некоторым оценкам численностью до шестидесяти тысяч человек устремились к Невскому проспекту. В разных местах большевики установили заграждения. Когда безоружная колонна подошла к перекрестку Литейного и Невского проспекта, установленные на чердаках и крышах пулеметы открыли огонь на поражение. Демонстранты, теряя раненых и убитых, бросая транспаранты в ужасе разбежались по домам, и город в страхе затих.

Упрочивая положение, большевики национализировали банки и разграбили ячейки частных вкладчиков, в след за этим принялись закрывать неугодные газеты.

По улицам зарастающего мусором города колесили грузовики с голосящими тырныцинал матросами, орды солдат громили винные лавки, склады и магазины, а упившись, революционные солдаты и матросы в собственной блевотине валялись на мостовой.

Перепуганные лавочники закрыли магазины и в городе появились трудности с продовольствием. Среди гор отбросов и мусора, которые уже давно не вывозились копошились крысы и голодные люди.

Окончились дрова, и в Петербургской квартире Соболевых стало холодно. Маша и Саша, спали укрывшись двумя одеялами не раздеваясь. Павел не рисковал одевать офицерский мундир, а выходил из дома в штатском, меняя немногие имеющиеся драгоценности на хлеб. На стенах домов появились большевистские указы об обязательной регистрации всех офицеров. По слухам, не все из этой регистрации возвращались домой. В один из дней подходя к дому, Павел встретил управляющего домом. Воровато озираясь по сторонам, управляющий свистящим шепотом сказал:

– Приходили товарищи из комитета, и спрашивали: Не проживает ли в доме кто из офицеров? Павел Анатольевич, я прекрасно знаю, что вы мобилизованный инженер, поэтому так им и сказал, но честное слово лучше вам уехать. Они придут, и скорее всего этой ночью.

– Зачем?

– Будут обыск делать – искать оружие, ну и конечно ценности. Что найдут, все экспроприируют. Только я вам ничего не говорил.

– Спасибо, не беспокойтесь.

Павел поднялся в квартиру, Анастасия прижалась всем телом, и заговорила:

– Надо уезжать, я боюсь за девочек. Павел осторожно высвободился из объятий.

– Собираемся.

Заглянул в гардеробный шкаф и на глаза попалось теплое кожаное пальто, местами запачканное моторным маслом. Последний раз одевал на автопробеге в Монте-Карло, – как давно и как будто совсем недавно это было. В одном из карманов нашел пропуск на Путиловский завод. Прицепил на лацкан красный бант, посмотрел на себя в зеркало и хмыкнул. Поискал и нашел кожаный картуз с опускающимися ушами. Настя, войдя в комнату всплеснула руками.

– Вылитый большевик!

– Будь дома, я за извозчиком.

Вечерело, колючий ветер со снегом бил в лицо. С извозчиками в городе было не очень. Павел поднял воротник, засунул руки в карманы и отправился к ближней гостинице. Извозчик с сомнением посмотрел на Павла, Павел достал серебряный рубль, и выражение лица мужика изменилось.