Столетняя война за Палестину

Намерения и цели британского правительства в этот период были в полной мере проанализированы еще в прошлом веке53. В число его многочисленных мотивов входили как романтическое, религиозно обусловленное филосемитское намерение «возвратить» евреев на библейскую землю, так и антисемитский план уменьшения еврейской иммиграции в Великобританию, основанные на убежденности, что «мировое еврейство» в состоянии не допустить выхода из войны новой революционной России и, наоборот, втянуть в нее Соединенные Штаты. Помимо этого, Великобритания стремилась к контролю над Палестиной прежде всего по стратегическим геополитическим соображениям, которые возникли еще до Первой мировой войны и только укрепились в результате событий военного времени54. Но сколь бы весомыми ни были другие мотивы, главный из них заключался в следующем: Британская империя никогда не руководствовалась альтруизмом. Спонсирование сионистского проекта, как и целый ряд других региональных обязательств военного времени, в полной мере отвечало стратегическим интересам Великобритании. Таковыми были обязательства, принятые в 1915 и 1916 годах и сулившие предоставление независимости арабам, возглавляемым шерифом Мекки Хусейном (закрепленные в переписке Хусейна и Макмагона), а также секретная сделка 1916 года с Францией – соглашение Сайкса – Пико, в котором эти державы договорились о колониальном разделе восточных арабских земель55.

Хотя английские мотивы принятия декларации Бальфура очень важны, еще важнее понимать, что именно это начинание означало на практике для совершенно очевидных целей сионистского движения – достижения суверенитета и полного контроля над Палестиной. При щедрой поддержке Великобритании цели сионистов внезапно стали вполне достижимыми. Некоторые ведущие английские политики поддерживали сионизм, выходя далеко за рамки тщательно сформулированного текста декларации. На ужине в доме Бальфура в 1922 году три самых выдающихся государственных деятеля Великобритании – Ллойд Джордж, Бальфур и министр по делам колоний Уинстон Черчилль – заверили Вейцмана, что под термином «еврейский национальный дом» они «всегда подразумевали в конечном счете еврейское государство». Ллойд Джордж убедил лидера сионистов, что по этой причине Великобритания никогда не допустит создания в Палестине представительного правительства. Так и произошло56.

По словам Зеэва Жаботинского, предприятие сионистов получило подкрепление в виде жизненно важной «железной стены» – английской военной мощи. Для жителей Палестины, чье будущее определила декларация, осторожные, выверенные формулировки Бальфура фактически стали приставленным к виску пистолетом, объявлением Британской империей войны против коренного населения. Большинство жителей столкнулись с перспективой оказаться в меньшинстве из-за неограниченной еврейской иммиграции в страну, которая в то время по составу населения и культуре была почти полностью арабской. Было ли это частью плана или нет, декларация положила начало полномасштабному колониальному конфликту, столетнему наступлению на палестинский народ, направленному на создание «национального дома» для избранных в ущерб палестинцам.

* * *

Реакция жителей Палестины на декларацию Бальфура последовала с опозданием и поначалу была относительно сдержанной. Сведения об английском заявлении распространились в большинстве других частей мира сразу же после его опубликования. Однако в Палестине местные газеты были закрыты с самого начала войны по причине государственной цензуры и нехватки газетной бумаги, возникшей вследствие жестокой морской блокады османских портов союзниками. После того как английские войска заняли в декабре 1917 года Иерусалим, военный режим запретил публикацию новостей о декларации57. Кроме того, английские власти почти два года не разрешали выпуск никаких палестинских газет. Сообщения о декларации Бальфура достигали Палестины лишь постепенно, просачиваясь в устном порядке или через египетские газеты, которые приезжие привозили с собой из Каира.

Удар был нанесен по обществу, ослабленному и истощенному поздним этапом войны, когда выжившие после хаоса и вынужденных переездов люди только-только начали возвращаться в свои дома. Существуют документальные свидетельства, говорящие, что новость шокировала палестинцев. В декабре 1918 года тридцать три изгнанных палестинца (включая аль-Ису), только что прибывшие из Анатолии в Дамаск (где они имели свободный доступ к прессе), направили предварительное письмо протеста мирной конференции, созываемой в Версале, и английскому министерству иностранных дел. Составители письма подчеркивали, что «эта страна наша», и выражали резкое неприятие заявления сионистов о том, что «Палестина будет превращена в их национальный дом»58.

Возможно, что на момент принятия декларации Бальфура, когда евреи составляли в Палестине ничтожное меньшинство, многим палестинцам такая перспектива казалась весьма отдаленной. Тем не менее некоторые дальновидные люди, среди которых был Юсуф Дия аль-Халиди, вовремя разглядели угрозу, которую представлял собой сионизм. В 1914 году Иса аль-Иса опубликовал в газете «Фаластин» прозорливую редакционную статью, говоря о «нации, которой на своей родине, Палестине, грозит растворение в наплыве сионистов <…> нации, существованию которой угрожает изгнание с родной земли»59. Тех, кто с тревогой относился к поползновениям сионистского движения, настораживала его способность скупать крупные участки плодородной земли, с которых затем изгоняли коренных крестьян, и успехи сионизма в наращивании еврейской иммиграции.

И действительно, с 1909 по 1914 год в страну прибыло около 40 000 еврейских иммигрантов (хотя некоторые вскоре уехали обратно). Сионистское движение создало на землях, которые оно в основном скупало у землевладельцев, живущих в других местах, восемнадцать новых колоний (из пятидесяти двух созданных к 1914 году). Скупку значительно облегчили недавно происшедшая концентрация частной собственности в руках меньшего числа владельцев. Больше всего она сказалась на палестинцах, живших в аграрных общинах в районах интенсивной сионистской колонизации – на прибрежной равнине и в плодородных долинах Мардж ибн Амер и Хула на севере. Многие крестьяне в деревнях, прилегающих к новым колониям, в результате продажи земли лишились своих наделов. Некоторые из них также пострадали в вооруженных столкновениях с первыми военизированными отрядами, сформированными еврейскими переселенцами из Европы60. Их беспокойство разделяли арабские жители Хайфы, Яффы и Иерусалима, основных центров еврейского населения как тогда, так и сейчас, с растущей тревогой наблюдавшие в предвоенные годы за потоком еврейских иммигрантов. Катастрофические последствия принятия декларации Бальфура для будущего Палестины становились все более очевидными для всех.

* * *

Первая мировая война и ее последствия не только вызвали демографические и прочие сдвиги, но и ускорили изменение национального духа палестинцев – от любви к стране и верности семье и родному краю к современной форме национализма61. В мире, где национализм набирал силу в течение многих десятилетий, великая война дала этой идее глобальный толчок. К концу войны тенденцию усугубили Вудро Вильсон в Соединенных Штатах и В. И. Ленин в Советской России. Оба отстаивали принцип национального самоопределения, хотя трактовали его по-разному и с различным прицелом.

Каковы бы ни были намерения этих двух лидеров, очевидное одобрение национальных устремлений народов всего мира антиколониальными (по крайней мере, на словах) державами возымело огромный эффект. Понятно, что Вильсон не собирался применять этот принцип к большинству народов, воспринявших его как поддержку своих надежд на национальное освобождение. Более того, он признался, что был озадачен тем, как много народностей, о большинстве из которых он никогда не слышал, откликнулись на его призыв к самоопределению62. Тем не менее пробудившиеся надежды, обманутые заявлениями Вильсона в поддержку национального самоопределения, большевистской революцией и безразличием союзников на Версальской мирной конференции к чаяниям колонизированных народов, привели к массовым революционным антиколониальным восстаниям в Индии, Египте, Китае, Корее, Ирландии и других местах63. Распад империй Романовых, Габсбургов и османов, транснациональных династических государств, также во многом был обусловлен распространением национализма и его усилением во время и после войны.

Политическое самосознание в Палестине, безусловно, развивалось до войны в соответствии с глобальными изменениями и эволюцией османского государства. Однако этот процесс протекал относительно медленно, в рамках ограничений династической, транснациональной и признанной клириками империи. Большинство ее подданных до 1914 года имели ограниченное мышление: они настолько долго пробыли под управлением этой политической системы, что им было трудно вообразить, какой могла быть жизнь не под властью Османской империи. Вступая в послевоенный мир, страдая от коллективной травмы, жители Палестины столкнулись с радикально новой реальностью: отныне ими должна была править Великобритания, а их страну обещали отдать другим под «национальный дом». Этому замыслу противостояли надежды палестинцев на арабскую независимость и самоопределение, обещанные шерифу Хусейну англичанами в 1916 году. Полученное им обещание впоследствии неоднократно повторялось в многочисленных публичных заявлениях, в том числе в англо-французской декларации 1918 года, а затем было закреплено в Уставе новой Лиги Наций в 1919 году.

Одним из важнейших источников информации о восприятии палестинцами самих себя и понимании ими событий, происходивших в период между войнами, является палестинская пресса. Две газеты, детище Исы аль-Исы «Фаластин» в Яффе, и «Аль-Кармиль», издававшаяся в Хайфе Наджибом Нассаром, были бастионами местного патриотизма и критики сионистско-британского сговора и его угрозы для преобладающего арабского населения Палестины. Эти газеты находились среди наиболее влиятельных маяков палестинского самосознания. Другие издания повторяли и развивали те же темы, фокусируясь на растущей, в основном закрытой для других еврейской экономике и учреждениях, созданных в рамках сионистского проекта государственного строительства и поддерживаемых британскими властями.

Посетив в 1929 году торжественное открытие новой железнодорожной линии, соединившей Тель-Авив с еврейскими поселениями и арабскими деревнями на юге, Иса аль-Иса опубликовал в газете «Фаластин» зловещую редакционную статью. По всему маршруту, говорилось в ней, еврейские поселенцы пользуются присутствием британских чиновников, предъявляя все новые и новые требования, в то время как палестинцев нигде не видно. «Среди множества шляп я увидел только один тарбуш», – писал он. Посыл был ясен: «ватаниин», или «народ страны», был плохо организован, в то время как «аль-каум», «эта нация», использовала любую предоставленную ей возможность. Заголовок редакционной статьи в концентрированной форме выразил серьезность предупреждения аль-Исы: «Чужаки на нашей земле: мы дремлем, а они не спят»64. Еще одним таким источником является растущее число опубликованных мемуаров палестинцев. Большинство из них написаны на арабском языке и отражают проблемы авторов из высшего и среднего класса65. Обнаружить, что думали менее обеспеченные слои палестинского общества, намного сложнее. Устная история первых десятилетий британского правления практически отсутствует66.

Хотя вышеупомянутые источники дают представление об эволюции самосознания палестинцев, которые все чаще использовали названия «Палестина» и «палестинцы», поворотные моменты этого процесса не так легко определить. Кое-что можно почерпнуть из биографии моего деда. Хадж Рагиб, получивший традиционное теологическое образование, служивший религиозным чиновником и кади, был близким другом Исы аль-Исы (который, кстати, был дедом моей жены Моны) и писал для «Фаластин» статьи на такие темы, как образование, библиотечное дело и культура67. Предания семейств Халиди и аль-Иса дают представление о частых контактах между ними – один был мусульманином, другой принадлежал к греческой православной церкви. Их встречи преимущественно происходили в саду дома моего деда в Таль аль-Рише на окраине Яффы. Согласно одной истории двум мужчинам приходилось терпеть бесконечные визиты одного местного въедливого, консервативного шейха и лишь после его ухода возвращаться к более приятному времяпрепровождению – выпивке за закрытыми дверями68. Хадж Рагиб, будучи религиозным деятелем, входил в круг наиболее известных светски настроенных лиц, чье самосознание было связано с самоопределением Палестины.

История, открывающаяся даже при беглом изучении прессы, воспоминаний и тому подобных источников, созданных палестинцами, идет вразрез с популярной мифологией конфликта, основанной на идее отсутствия или недостатка у них коллективного сознания. Палестинское самосознание и национализм слишком часто считаются не более чем относительно новыми проявлениями необоснованного (если не сказать фанатичного) сопротивления еврейскому национальному самоопределению. Однако палестинское самосознание, как и сионизм, возникло как реакция на многие раздражители, причем почти в то же время, что и современный политический сионизм. Угроза сионизма была лишь одним из таких раздражителей, подобно тому, как антисемитизм был лишь одним из факторов, подпитывающих сионизм. Публикации таких газет, как «Фаластин» и «Аль-Кармиль», показывают, что палестинское самосознание включало в себя любовь к родине, желание улучшить общество, приверженность религии и противостояние европейскому господству. После войны центральное положение Палестины как очага самосознания усилилось благодаря широко распространенному разочарованию из-за блокирования арабских устремлений в Сирии и других странах, когда на Ближнем Востоке начала крепнуть удушающая деспотия европейских колониальных держав. Таким образом, самосознание палестинцев сопоставимо с самосознанием жителей других арабских национальных государств, возникшим примерно в то же время на территории Сирии, Ливана и Ирака.

Все соседние арабские народы сформировали современное национальное самосознание, очень схожее с палестинским, и сделали это не под давлением сионистов-колонизаторов. Как и сионизм, палестинское самосознание и самосознание других арабских наций было современным и новым, а не вечным и неизменным явлением, то есть продуктом обстоятельств конца XIX и начала XX века. Отказ в подлинной, независимой палестинской идентичности созвучен колонизаторским взглядам Герцля на мнимые выгоды сионизма для коренного населения и является важнейшим элементом закрепленных в декларации Бальфура и последующих документах подавления национальных прав и отрицания существования палестинцев как народа.

* * *

После войны палестинцы начали при первой же возможности создавать политическую оппозицию британскому правлению и давлению сионистского движения, игравшего роль привилегированного контрагента англичан. Палестинцы обращались с петициями к Великобритании, Парижской мирной конференции и недавно созданной Лиге Наций. Самым заметным мероприятием стала серия из семи конгрессов палестинских арабов, спланированных сетью мусульманско-христианских обществ, которые проводились с 1919 по 1928 год. На этих конгрессах был выдвинут ряд последовательных требований: независимость арабской Палестины, отказ от декларации Бальфура, поддержка правления большинства и прекращение неограниченной еврейской иммиграции и скупки евреями земельных участков. Конгрессы учредили арабский исполнительный орган, который неоднократно встречался с британскими чиновниками в Иерусалиме и Лондоне, правда, без каких-либо результатов. Это был диалог глухих. Англичане отказывались признавать представительную власть конгрессов или их лидеров и в качестве предварительного условия начала обсуждения настаивали на принятии арабами декларации Бальфура и условий мандата, учрежденного на ее основе, что противоречило всем главным требованиям арабов. Палестинское руководство более полутора десятилетий продолжало эти бесплодные попытки чего-то добиться законным путем.

В противоположность инициативам элит недовольство населения поддержкой англичанами сионистских устремлений выливалось в демонстрации, забастовки и беспорядки. Крупные вспышки насилия происходили в 1920, 1921 и 1929 годах, причем каждая из них была интенсивнее предыдущей. В каждом случае волнения возникали спонтанно – их нередко провоцировали действия сионистских группировок. Англичане одинаково жестко подавляли и мирные протесты, и вспышки насилия, но недовольство арабского населения только нарастало. К началу 1930-х годов более молодые и образованные представители нижнего и среднего классов, которым надоела примиренческая позиция элиты, начали выступать с более радикальными инициативами и организовывать более воинственные группы. В их число входила сеть активистов, созданная в северных районах страны странствующим проповедником сирийского происхождения из Хайфы, шейхом Изз ад-Дин аль-Кассамом, которая тайно готовила вооруженное восстание, а также партия «Истикляль» (независимость), название которой отражало ее главную цель.

Все эти усилия начали предприниматься еще при жестком британском военном режиме, просуществовавшем до 1920 года (поскольку англичане ввели запрет на политическую деятельность для палестинцев, один из конгрессов проводился в Дамаске), и продолжались в период правления верховных комиссаров Великобритании в подмандатной Палестине. Первым из комиссаров был назначен сэр Герберт Сэмюэль, убежденный сионист, бывший член кабинета министров. Действуя от имени английского правительства, он заложил основу для многих последующих событий и умело способствовал достижению целей сионистов, в то же время срывая достижение палестинцами их целей.

Хорошо информированные палестинские активисты знали, какую именно пропаганду вели на иврите сионисты для своих сторонников за рубежом и в Палестине: неограниченная иммиграция должна была привести к созданию еврейского большинства, а оно, в свою очередь, позволило бы захватить всю страну. Действия и высказывания сионистских лидеров можно проследить по обширным материалам, которые публиковались в арабской прессе еще задолго до войны69. Хотя Хаим Вейцман, например, советовал группе видных арабов на званом обеде в Иерусалиме в марте 1918 года «остерегаться вероломных инсинуаций, будто сионисты стремятся к политической власти»70, большинство понимало, что такие утверждения – элемент стратегии сионистов, призванный скрыть их истинные цели. Сами лидеры сионистского движения тоже понимали, что «ни при каких обстоятельствах нельзя говорить, будто сионистская программа требует изгнания арабов, поскольку это приведет к тому, что евреи утратят симпатии всего мира», однако палестинская интеллигенция не поддавалась на такие уловки71.

В то время как читатели газет, представители элиты, а также жители деревень и городов, непосредственно контактировавшие с еврейскими поселенцами, осознавали угрозу, тревога была далеко не всеобщей. Столь же неравномерно происходила эволюция самоощущения палестинцев. Хотя большинство людей желали независимости Палестины, некоторые питали надежду, что независимость может быть обеспечена в составе более крупного арабского государства. Газета, которую в 1919 году недолго издавали в Иерусалиме Ариф аль-Ариф и еще один политический деятель, Мухаммад Хасан аль-Будайри, закрепила это стремление в своем названии «Сурийя аль-Джанубийя», что означает «Южная Сирия» (газету быстро прикрыли англичане). В 1918 году в Дамаске было создано правительство во главе с эмиром Фейсалом, сыном шерифа Хусейна, и многие палестинцы надеялись, что их страна станет южной частью зарождающегося государства. Однако Франция на основании соглашения Сайкса – Пико потребовала Сирию себе, и в июле 1920 года французские войска оккупировали страну, ликвидировав новорожденное арабское государство72. Арабские страны, находившиеся под мандатами или другими формами прямого или косвенного европейского правления, были озабочены своими собственными проблемами, поэтому все больше палестинцев понимали, что им не на кого рассчитывать, кроме самих себя. Панарабизм, ощущение принадлежности к большому арабскому миру, никогда не терял силу, однако палестинское самосознание постепенно укреплялось именно из-за ангажированного отношения Великобритании к бурно развивающемуся сионистскому проекту.

На охваченном постоянной нестабильностью регионе сказывались изменения и в других частях Ближнего Востока. После ожесточенных столкновений с оккупационными войсками союзников в Анатолии на обломках Османской империи сложилось ядро будущей Турецкой республики. В то же время Великобритания не смогла навязать Ирану односторонний договор и в 1921 году вывела оттуда свои оккупационные войска. Франция, разгромив государство эмира Фейсала, утвердилась в Сирии и Ливане. Восстание египтян против британского владычества в 1919 году было с большим трудом подавлено колониальной державой, в итоге вынужденной предоставить Египту в 1922 году формальную независимость. Нечто подобное произошло и в Ираке, где широкомасштабное вооруженное восстание в 1920 году вынудило англичан предоставить самоуправление арабской монархии во главе со все тем же эмиром Фейсалом, но на этот раз взявшем себе титул короля. В течение чуть более десяти лет после окончания Первой мировой войны турки, иранцы, сирийцы, египтяне и иракцы добились определенной степени независимости, пусть даже нередко скованной существенными ограничениями. В Палестине англичане действовали по другому сценарию.

* * *

В 1922 году новая Лига Наций издала Палестинский мандат, который официально закрепил управление страной за Великобританией. Мандат преподнес щедрый подарок сионистскому движению, не только дословно вобрав в себя текст декларации Бальфура, но и существенно усилив декларационные обязательства. Документ начинается со ссылки на статью 22 Устава Лиги Наций, гласящей, что «некоторые области <…> достигли такой степени развития, что их существование в качестве независимых наций может быть временно признано». Далее в документе содержится международное обязательство соблюдать положения декларации Бальфура. Из этого ясно следует, что только один народ Палестины признавался как имеющий национальные права – еврейский. Это отличало Палестину от всех других подмандатных территорий Ближнего Востока, где статья 22 Устава распространялась на все население, что в итоге означало признание в той или иной форме независимости этих стран.

В третьем параграфе преамбулы мандата еврейский народ и только еврейский народ назван имеющим историческую связь с Палестиной. По мнению составителей документа, вся застроенная за две тысячи лет территория страны с ее деревнями, храмами, замками, мечетями, церквями и памятниками, связанная с османским и мамлюкским периодами, правлением династии Айюбидов, походами крестоносцев, Аббасидским и Омейядским халифатами, Византией и более ранними периодами, вообще не принадлежала никакому народу или принадлежала неким неназванным религиозным группам. Люди там, безусловно, жили, но у них якобы не было ни истории, ни коллективного бытия, а потому их можно было не принимать в расчет. Корни того, что израильский социолог Барух Киммерлинг назвал «политическим геноцидом» палестинского народа, в полной мере проявили себя в преамбуле мандата. Самый верный способ ликвидировать право народа на свою землю – это отрицание его исторической связи с ней.

В последующих двадцати восьми статьях мандата нет ни единого упоминания о палестинцах как о народе, обладающем национальными или политическими правами. Более того, как и в декларации Бальфура, в мандате даже не встречаются такие слова, как «араб» и «палестинец». Единственные меры защиты, предусмотренные для подавляющего большинства населения Палестины, касались личных и религиозных прав и сохранения неизменного статуса священных мест. С другой стороны, мандат предоставил ключевые инструменты для создания и расширения национального дома еврейского народа, который, по словам его авторов, сионистское движение вовсе не создавало заново, а «восстанавливало».

Семь из двадцати восьми статей мандата посвящены привилегиям и льготам, предоставляемым сионистскому движению для реализации политики национального дома (остальные статьи касаются административных и дипломатических вопросов, а самая длинная посвящена вопросу о древностях). Сионистское движение, которое в Палестине олицетворяло Еврейское агентство, было недвусмысленно назначено официальным представителем еврейского населения страны, хотя до массовой иммиграции убежденных европейских сионистов еврейская община состояла в основном из религиозных евреев, или евреев-мизрахи, в большинстве своем не являвшихся сионистами и даже выступавших против сионизма. Разумеется, для безымянного арабского большинства аналогичного официального представителя назначено не было.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».