Проект «Цербер»

– Ой, – смущённо сказала девчонка, за долю секунды опустив взгляд с его лица на свои сланцы. Парень улыбнулся. Девчонка сделала шаг в сторону и быстро пошла куда-то по своим делам, не думая оборачиваться. Случайное столкновение закончилось, не успев начаться.

Пока дверь медленно закрывалась, парень уже вовсю бежал по ступеням вверх. На родном третьем этаже он нажал на чёрную кнопку звонка и отступил. Спустя несколько секунд щёлкнул замок, и дверь открылась. На пороге квартиры стояла женщина лет пятидесяти в халате и домашних тапочках, парень был очень похож на неё. Женщина всплеснула руками и подалась вперёд:

– Никита, сынок, как я рада!

Он улыбнулся, обнял мать. Валентина Ивановна увидела спортивную сумку, опомнилась:

– Ой-ой, что мы тут-то? Заходи, солнце моё! А что ты так рано-то? Что не позвонил? – Вопросы один за другим посыпались на Никиту, пока он заходил в квартиру. скидывал сумку с плеча на пол и стягивал пропитанную потом обувь.

– Я последний экзамен досрочно сдал, в конце семестра ещё. Хотел тебе сюрприз сделать. – Он понёс сумку в свою комнату. Улыбка не сходила с довольного лица.

– А что не позвонил? – Мать побежала на кухню и принялась что-то искать в морозилке. – Я же не сготовила ничего! Сейчас тебе пельменей отварю, будешь? – спросила она громко.

– Да, давай, – ответил из комнаты Никита. Он сел на свою кровать, застеленную покрывалом, и осмотрел комнату, в которой давно не был. На стенах висели плакаты с портретами боксёров, сценами из компьютерных «стрелялок» и разных фильмов. На столе стопочкой лежали книги про джедаев и одна тетрадь на сорок восемь листов, из пластмассового органайзера торчали ручки. Как будто Никита и не уезжал на учёбу в другой город: тут всё было так же, как и всегда. Он пододвинул к себе сумку, открыл и начал доставать оттуда одежду.

– Мам, я тут пару вещей грязных с собой привёз, постираешь?

– Конечно! В корзину бросай! – Валентина Ивановна заглянула в комнату сына. – А ты чего не сказал-то? Тебя бы дядь Витя с собой взял на машине – он вчера со смены вернулся.

– Говорю же, сюрприз хотел сделать.

– Ну, тебе-то я всегда рада буду! – сказала Валентина Ивановна и снова побежала на кухню.

***

Бука сидел на полу у стены и заливал в себя крепкое тёплое пиво, которое Штырь вчера забыл убрать в холодильник, когда притащил несколько банок из магазина. Это было вчера, но казалось, что с того момента прошло несколько недель. Тело Буки, насквозь пропитанное одурманивающими веществами, устроило сознанию такую пытку, что секунды растягивались до часов. Бука не помнил, чтобы «кумара» проходили у него настолько плохо. Даже в тюремном заключении он испытывал меньше страданий, временно «спрыгивая» с серого порошка. А сейчас было очень тяжело. Но клин клином вышибался: мерзкая хмельная жидкость, которую Бука пил через силу, ненадолго приносила облегчение, и к нему возвращался рассудок. «Скололся, окончательно скололся! Впереди теперь только могила!» – такие неприятные мысли всплывали в его блестящей от мокрого липкого пота голове. Суставы снова закрутило. Бука смял опустевшую банку и кинул в противоположную стену. На белых обоях остались жёлтые капли. «А-а-а!» – от боли, поселившейся в каждой клеточке тела, Бука сжал зубы, из закрытых глаз снова полились слёзы. Кости будто раздувались, расщеплялись, и их осколки резали нутро, как зубья двуручной пилы – и так во всём теле. Бука заскулил и начал глубоко дышать – стало чуть легче.

Шлёпая мокрыми ногами по полу, в комнату вошёл Штырь. Он, голый и мокрый, схватил Буку за плечо и потянул на себя.

– Братан, пошли, пошли в ванную. Пошли, там полегче будет. – Штырь вёл скрюченного плачущего Буку в санузел. – Вот, вот так. – Штырь усадил его на край ванны и начал аккуратно опускать Буку в налитую воду, несмотря на свои трясущиеся от судорог руки. – Сейчас легче станет, сейчас…

Он открыл холодную воду и добрал объём до верха бортика. Пол сразу залило. Штырь и не думал вытирать натёкшее: так было проще стоять, дышать, жить в эти тяжёлые часы. Холодная лужа остужала горячие стопы. Бука понемногу успокоился. Он всё ещё сжимал кулаки и зубы, но по лицу было видно, что его муки ослабли. Штырь развернул длинный кран к раковине и подставил голову под струю воды. Приятная прохлада полилась на раскалывающийся от боли затылок. Её потоки проходили по вискам и заглушали пульс – Штырь перестал слышать, как его сердце качает кровь, как она течёт по венам.

Буке начало казаться, что вода постепенно превращается в кислоту: кожа стала гореть, будто её что-то жгло. А ещё всё чесалось, особенно предплечья, кисти и пах. Безумно захотелось найти одноразовую иглу для шприца, самую большую и острую, и воткнуть её в себя. Он чувствовал, что если проткнуть какую-нибудь артерию – станет хорошо. Тело требовало укола, в животе даже что-то заурчало от предвкушения. Бука принялся в нетерпении царапать плитку стены в ванной, хоть не было шприцов, не было и спасительного жгута, за который можно было бы потянуть, как за спасительный трос, и прекратить мучения, выбраться из беды. Бука вдруг понял, что сейчас умрёт. Он застонал:

– Штырь! Штырь!

– А? – раздражённо ответил ему тот сквозь шум воды.

– Штырь, я помру! Нужно лекарство! Лекарство, Штырь! Не слезем так!

– Заткнись! Два дня терпели!

– Штырь! Не слезем: дозняк был большой! Мы с ума сойдём! – Из глаз Буки снова полились слёзы. – Я тя прошу! Давай подлечимся!

– Так а на хрена всё это тогда было нужно? – Штырь ударил кулаком по борту раковины, но из-под струи воды голову не убрал.

– Давай лесенкой, лесенкой слезем! Так вернее!

Штырь молчал какое-то время, потом закрыл кран и пошёл искать полотенце.

– У Махи было? – крикнул он из комнаты, одевая штаны на небрежно вытертое дрожавшее тело.

Бука проскулил из ванной:

– Должно быть. Скажи, что отработаем.

– Как ты ей отработаешь-то? – Трясущийся Штырь вернулся в ванную в мокрой футболке.

– Скажи, что Бука придёт к ней и договорится за лекарство – иначе я буду гадом. Она поймёт, уже было такое. Давай, Штырь, беги к ней!

– А-ага.

Входная дверь хлопнула, и Бука остался один в холодной ванне. Ад внутри него ослабил хватку – тело ныло, но это можно было теперь как-то терпеть. До избавления осталось не больше часа: страдания от абстинентного синдрома сменились муками ожидания.

***

Никита и Валентина Ивановна ужинали за небольшим квадратным столиком на крохотной кухне и смотрели телевизор. Вот реклама сменилась кадрами из студии, а в нижнем углу экрана мелькнула стилизованная табличка: «Грани истины». Камера сделала облёт над головами массовки и приблизилась к столу причудливой формы, похожем на букву «С». На изгибе сидел ведущий, а по краям, напротив друг друга, – участники дебатов. В этом выпуске ими были какие-то незнакомые Никите люди из Академии наук, мужчина и женщина. В качестве оппонентов присутствовали Савинов – известный бизнесмен, ударившийся в политику, и учёный Шемушев. О первом несколько лет назад трубили все газеты: его выставляли то детищем мафии, то единственным честным отечественным предпринимателем. Но рядом с ним в кресле расположилась личность крайне одиозная. Никита помнил, как все вокруг обсуждали проект Августа Валериевича Шемушева «Овощи – людям». Около пяти лет назад Шемушев вдруг взялся из ниоткуда и пообещал решить проблему голода в бедных странах окончательно и бесповоротно. Новостные статьи и телепередачи транслировали его идею по созданию «суперкорнеплода». Этот корешок, по заверениям Шемушева, был бы источником всех необходимых витаминов и микроэлементов, при этом оставался бы неприхотливым сорняком, способным прорасти в самых экстремальных условиях. Спустя несколько недель информационного шума всё больше и больше академиков начали выступать с обличительными докладами против идей Шемушева. Научное сообщество довольно подробно прошлось по его проекту, указав в разгромных статьях и докладах на все нестыковки и ошибки в технологии «суперкорнеплода». После этого опальный учёный исчез из медийного пространства, и о нём ничего не было слышно. Про «Овощи – людям» тоже никто не вспоминал, кроме интернет-троллей и авторов анекдотов.

Ведущий телепередачи в очках с чёрной оправой и красивом серебристом костюме объявил:

– Итак, мы вернулись с рекламной паузы! Прямой эфир «Граней истины»! Наша сегодняшняя тема: «Человек – венец творения или материал для опытов»? Допустимо ли принимать к рассмотрению в Думе законопроект от партии «Правый взгляд», который позволит проводить испытания на людях? Останемся ли мы, собственно, людьми после такого? Август Валерьевич, вам слово!

Ведущий поправил упавшую на лоб белую прядь пышных волос и перевёл взгляд на Шемушева.

– Я считаю, да! – бодро начал пожилой учёный с большими залысинами на седой кудрявой голове. – Это та самая ступень развития общества, которую мы должны преодолеть следующей, чтобы наука наконец перестала заниматься построением корреляций и занялась работой непосредственно с объектом. Вакцины, препараты, трансплантации, различные технологии борьбы со злокачественными новообразованиями – тут поле непаханое! Вообще, задаваться самим вопросом мне кажется пустым, ошибочным времяпрепровождением. Безоговорочное: «Да»! Вы только представьте – сколько всего нового, полезного будет открыто и опробовано! Вспомните, как далеко шагнула медицина, когда был преодолён запрет на вскрытие тел! Нас ждёт светлое будущее!

Его оппонент с чёрной бородкой и редкими волосами на темени усмехнулся.

– Август Валерьевич, никто и не спорит, что научные открытия двигают нашу цивилизацию вперёд. Вопрос лишь в методах! То, о чём вы говорите, негуманно! Мы всё же живём в двадцать первом веке, и поэтому говорить всерьёз об использовании людей в качестве расходного материала, в лучшем случае, глупо. Вы всерьёз обсуждаете возврат к социальным отношениям времён Римской империи, когда на рабов смотрели как на говорящие орудия труда?! Август Валерьевич, последние попытки шагнуть в дикость и видеть в человеке только подопытного предпринимались в прошлом столетии в одном всем известном государстве, которое тоже двигалось к светлому будущему по телам замученных в концлагерях людей.

Шемушев укоризненно погрозил ему пальцем.

– Анатолий Павлович, вы сейчас хотите запутать зрителей и подменить понятия. Я ни в коем разе не упоминал страдальца истории – раба. Какие концлагеря? О чём вы? Я говорил, что опыты на человеке дадут нам лучшие результаты по сравнению с килограммами дохлых крыс, которых нужно ещё правильно обсчитать.

К полемике подключилась высокая темноволосая женщина средних лет, второй оппонент:

– Август Валерьевич, вы говорите о математических методах обработки данных как о чём-то крайне ненадёжном и вульгарном…

Учёный округлил глаза и удивлённо спросил:

– Это когда я так говорил?

Женщина, сделав вид, что не заметила, как её только что перебили, спокойно продолжила:

– Да вот секунд двадцать назад. Если вы забыли, то я вам напомню: математика – наука точная. Её инструментарий почти безграничен. Многие достижения современности были бы невозможны без математического моделирования. Так почему же вы подвергаете сомнению многолетний опыт обработки результатов: транспонирование на человека без вреда для него?

– Алла Николаевна, – почесав бровь, ответил Шемушев, – вы лучше меня знаете, что есть случаи, когда эта методика приводила к непредсказуемым, никем не предугадываемым последствиям при клинических испытаниях. Вы предлагаете упереться взглядом в формулы, чтобы не замечать погибших больных, которые надеялись на излечение. Это ведь последняя надежда всех этих несчастных людей, вступающих добровольцами в экспериментальные группы! Их всех заверяли, знаете ли, что препараты прошли лабораторную проверку и являются безвредными! Хватит смотреть на цифры – оглянитесь вокруг! Ваш подход давно устарел! Нужно двигаться вперёд, а не выбирать порядок констант!

По залу прошла волна аплодисментов.

Алла Николаевна пристально посмотрела на него и, когда шум стих, парировала:

– Возможно, ваши представления о математике и статистике гораздо ниже вашего же уровня хамства по отношению к науке и качества игры на публику, но научное сообщество не имеет к современным методикам серьёзных претензий. Опять же, наука развивается: появляются более совершенные методы, дающие более точные результаты. Но вам это неинтересно, мы это уже поняли по вашим чудным изысканиям в биоинженерии.

Шемушев, изобразив крайнюю степень утомлённости, вздохнул:

– Алла Николаевна, мы здесь собрались обсудить препятствия для прогресса в виде архаичных убеждений и примитивного страха перед новым, а вы сводите разговор к моей скромной персоне!

Анатолий Павлович удивился:

– А вы разве готовы обсуждать?

Но его перебила возмущённая Алла Николаевна:

– Да при чём тут?.. – Она на мгновение остановилась, а затем продолжила более сдержанно: – Я понимаю, что для вас может остаться загадкой язык математики, но он не является чем-то таинственным для тысяч лабораторий по всему миру, в которых исследователи каждый сезон…

И тут Никиту отвлекла мать:

– А вот у нас знаешь, что произошло на той неделе? – Никита принялся торопливо жевать, чтобы как можно скорее вернуть себе дар речи, а мать с энтузиазмом продолжала: – Лидия Михайловна шла с магазина и увидела вот что – электрики во двор въехали…

– Маааам, – протянул он, – там очень интересно! – Он показал ложкой на телевизор.

– А, всё-всё, – затихла Валентина Ивановна. – Ещё что-нибудь будешь? Может, хлеба? В холодильнике колбаска есть…

Никита помотал головой, отправляя в рот последний пельмень, и переключил всё своё внимание обратно на телепередачу.

– … я так считаю, – закончил свою очередную реплику Шемушев, чем вызвал в зале новую волну аплодисментов.

Его оппонентка удручённо покачала головой и опустила взгляд, чтобы скрыть свою взволнованность. Инициативу перехватил Анатолий Павлович:

– А что же вы скажете о самом «материале»? Кем, по-вашему, должны быть эти люди? Добровольцы? Но где вы найдёте столько добровольцев? Вы ведь отдаёте себе отчёт в том, сколько исследований проводится? Какой должна быть релевантная выборка?

– Ну, можно ограничиться только действительно важными… – начал было Шемушев.

В этот момент в дискуссию уверенно вступил Савинов, всё это время державшийся немного в стороне:

– Этот вопрос достаточно подробно изложен в предложенном правым блоком законопроекте: ими станут опасные асоциальные элементы.

Анатолий Павлович слегка улыбнулся.

– Позвольте спросить, а кого вы в них записали? Вы ведь тоже член одной из этих партий?

Савинов кивнул и продолжил:

– Да, я состою в «Правом взгляде» и участвовал в разработке этого проекта. К группе социальных маргиналов мы традиционно относим наркозависимых, – он начал показательно загибать пальцы на своей крепкой руке, – криминальных рецидивистов, лиц с тяжёлыми психическими расстройствами. Всех, кто не способен нормально и гармонично существовать в обществе.

Алла Николаевна оживилась:

– Подождите, но разве наркозависимые не способны жить в обществе? Когда эти люди обращаются за помощью в реабилитационные центры, желания вернуться к нормальной жизни у них хоть отбавляй. Почему вы решили поставить на них крест? А ранее судимые? В странах, где ими занимаются социальные службы, бывшие заключённые в меньшей степени склонны к возврату в криминал!

Савинов ответил:

– Записываю не я, а статистика. Вы, кстати, нам всем напоминали, что это наука, методикам которой следует доверять! И она нам уверенно говорит: более половины преступников становятся рецидивистами, даже после исправительных колоний! Что касается наркоманов, то советую на досуге подумать: где берёт деньги неработающий человек на ежедневную дозу, ради которой он готов на всё? Наркоманы, в среднем, успевают прожить по пять лет. Пять лет гарантированной преступной деятельности! Это болезнь нашего общества! Мы же за то, чтобы заставить служить таких существ на благо нашей страны хотя бы в качестве биологического материала!

Сидевший рядом с ним Шемушев не смог сдержать ехидной улыбки. По залу прокатилась волна оваций. Алла Николаевна не смогла себя сдержать и что-то неразборчиво крикнула своему оппоненту, но Савинов её не слышал – он смотрел в камеру, чтобы получился хороший кадр. На его пиджаке, ближе к воротнику, сиял металлический значок партии «Правый взгляд» – глаз с солярным символом вместо зрачка. Ведущий поднёс палец к гарнитуре, закреплённой у него на ухе, затем встал и замахал руками, требуя у зала тишины.

– Дорогие зрители, прошу вас успокоиться! У нас звонок в студию! Да, говорите, пожалуйста! Мы вас слышим! Здравствуйте!

Из динамиков, аккуратно спрятанных за декорациями студии, донёсся голос пожилого мужчины:

– Алло! Слышно?

Ведущий, возвращаясь на своё место в центре площадки, ответил:

– Да, мы вас прекрасно слышим! Говорите!

Голос продолжил:

– Алло! Меня зовут Ефим Андреевич, я рад, что смог до вас дозвониться! Сегодня у вас больно интересная тема и правильная! Я вот согласен с тем, что всю эту гнилую безработную блатоту надо использовать! Раньше вот как было: не хочешь работать – заставим! Воруешь, грабишь, убиваешь – поедешь валить лес…

Тут ведущий перебил позвонившего:

– Ефим Андреевич, я вас правильно понял? Вы согласны с тем, что использование людей в лабораторных исследованиях допустимо?

Голос на секунду замялся, но тут же громко воскликнул:

– Да! Если ты можешь жить… А вернее, не можешь, а хочешь жить… То есть, если ты как клещ, то тебя надо заставить послужить на общее благо хоть как-нибудь!

Ведущий заговорил сразу после того, как послышались гудки:

– Дорогие зрители, мы принимаем ваши звонки, телефон горячей линии 588-588-58! – После этого он обратился к Анатолию Павловичу: – Вот только что мы услышали первое мнение с той стороны экрана. «Использовать можно» – как вы прокомментируете точку зрения стороннего человека?

Тот с тяжелым вздохом отозвался:

– Мне жаль, что такие дикие убеждения продолжают жить в нашем обществе. Наркозависимые, алкозависимые – это просто зависимые люди. Но люди! Они не перестают быть частью человечества, как и мы с вами!

В кухне раздался громкий стук по батарее, но удары стихли так же неожиданно, как возникли. Никита недовольно взглянул на стояк в углу, но потом снова переключился на телевизор. Валентина Ивановна встала из-за стола и начала наливать воду в электрический чайник прямо из-под крана.

– Ты чай какой будешь: чёрный, зелёный?

– Чёрный, – ответил Никита.

Он пропустил фразу, из-за которой в студии снова разгорелась перепалка, но это уже не было так важно – ведущему удалось утихомирить стороны конфликта. После этого, поправив причёску, он принял следующий звонок:

– Алло, говорите!

Дозвонившаяся женщина произнесла:

– Здравствуйте! Я Людмила, люблю смотреть вашу передачу и сегодня не могла не позвонить!

– Очень хорошо, Людмила, – ответил дежурным тоном ведущий. – Скажите нам: по вашему мнению, лабораторные исследования на людях допустимы или же нет? Как вы считаете?

– Ой, знаете, я немного не так хотела сказать… – В голосе женщины послышалось смущение. – Понимаете, мне знакома сама обсуждаемая тема, вернее, не мне, а… – Она сделала небольшую паузу и продолжила: – Я в молодости работала лаборанткой в институте Менделя, и мне посчастливилось попасть в тот отдел, руководителем которого был Артур Фёдорович Радеев! Когда мы с ним познакомились, он был просто заведующим отделом, неизвестным почти никому человеком. Но, вот знаете, в его глазах была страсть! Я бы даже сказала, одержимость своими разработками! И ещё я вам скажу, что ему было очень непросто! Он шёл к своему открытию много лет, и у него много раз не получалось. Но он верил в себя!..

Ведущий перебил:

– Людмила, простите, можно всё же вернуться к теме нашей передачи?

– У меня по теме, я вот уже почти дошла! – затараторила женщина. – Артур Фёдорович проводил свои опыты почти всегда после окончания рабочего дня. И мы ему помогали в этом! Представляете, отработать целый день, а потом ещё оставаться и дорабатывать до поздней ночи! И нам за это никто не платил – мы верили в Артура Фёдоровича, мы знали, что у него получится! И вся эта тяжёлая работа, все эти внеурочные, ночные эксперименты, многолетние исследования прошли бы быстрее и легче, если бы ему дали все средства лаборатории. А ему много лет только и делали, что ставили палки в колёса! Но никто не смог сломить Артура Фёдоровича, и он вопреки всему сделал величайшее открытие своей жизни. А если бы его поддержали, то всё было бы ещё раньше! Так что не надо связывать руки учёным: им и так нелегко!

Послышались гудки: звонившая положила трубку.

Молчание в студии нарушил Шемушев:

– Вот! Вот! Вот о чём я и говорю! Вы все слышали: Радеев подарил бы миру своё открытие раньше, не будь препон со стороны Академии!

Алла Николаевна подалась вперёд.

– Позвольте: а при чём тут опыты на людях?

– Как при чём? – опешил Шемушев. – Как при чём? Радееву пришлось продираться сквозь тернии вашей бюрократической машины, пробивать лбом ваши стереотипы! Если бы он сейчас был в студии – я готов поклясться, – он был бы на моей стороне! Этот человек предоставил бы науке все ресурсы, которые ей нужны!

Анатолий Павлович улыбнулся и посмотрел на Шемушева исподлобья.

– А вы знали Радеева лично, чтобы разбрасываться такими заявлениями?

– Нет, – ответил Шемушев. – А что это меняет?

– А то, – продолжил Анатолий Павлович, – что я его знал как раз-таки и скажу вам: Артур был очень гуманным человеком! Для него каждый человек по-настоящему ценен! И он всего себя посвятил тому, чтобы жизни людей обрывались реже! Поверьте мне, он был бы против того, чтобы кого-либо подвергали опасности просто так, из-за нежелания лишний раз подумать!

В разговор вмешался Савинов:

– Анатолий Павлович, если вы лично знали Радеева, скажите нам: почему передового учёного страны выгнали из Академии? Почему он был вынужден переехать в Подгорск? Если Академия поддерживает науку и никак не связана с политикой, то почему исследователь, который осуществил величайший прорыв, оказался в глуши? Может, он посягнул на святыни известных всем нам личностей? Может, потому, что для него не было запретных тем, если это касалось будущего человечества?

– Боже, что вы несёте? – Анатолий Павлович закрыл глаза и потёр указательным пальцем переносицу. – Кто его выгонял?

В этот момент его уже перекрикивала Алла Николаевна:

– Я не знаю, откуда вы всё это взяли, но Радеева никто из Академии не выгонял – он ушёл сам! И переезд в Подгорск – его личное решение! Вы можете мне не верить, но многие учёные – я тоже была среди них – настаивали на том, чтобы он остался здесь и возглавил Академию!

Шемушев вставил своё слово в общий гул:

– А что же тогда нет никаких продвижений в эмбриональной коррекции? Не потому ли, что Радеев замахнулся на святое, а от него избавились, как от неугодного?

По батарее снова застучали, но уже сильнее. Удары по металлу и стоны, доносившиеся от соседей, перекрыли шум потасовки в телепередаче.

Опередив вопрос сына, Валентина Ивановна запричитала:

– Опять с ума сходят! Черти! – Увидев вопросительный взгляд Никиты, продолжила. – Соседи снизу – наркоманы и бандиты! Появились тут месяца два назад. Поначалу тихие были, парни эти, но по ним видно, что какие-то они заморыши, пьянчуги. – Мать сморщилась и махнула рукой. – Целыми днями там у себя сидят, потом, как на улицу покажутся, так всё – катастрофа, пожар! Подглазники такие тёмные, сами худые, больные, ноги еле-еле передвигают. Иногда вот так вот с ума сходят, как сейчас.

– А ментам про них сообщали? – спросил Никита. – Там же у них притон! Это статья – их быстро разгонят!

– Ой! – продолжала Валентина. – Звонили, вызывали – они приехали, пальцем погрозили, какого-то одного бомжика забрали, и всё.

По батарее застучали с новой силой.

– Понятно, – процедил сквозь зубы Никита и начал вставать из-за стола.

– Ты куда? – удивлённо спросила Валентина Ивановна, глядя на сына снизу вверх.

– Пойду, объясню им, что шуметь – плохо, – спокойным голосом ответил Никита, направившись в свою комнату.

– Кому? – переспросила мать, но тут же поняла. – Ой, Никита, не надо! Давай я сейчас лучше в милицию позвоню?

– И что, с ними снова проведут беседу? – крикнул ей из комнаты Никита. Он в это время уже расстегнул свою спортивную сумку и начал в ней что-то искать.

Валентина Ивановна в этот момент набирала короткий номер на своём мобильнике:

– Сына, ну зачем тебе это надо? Пусть лучше милиционеры приедут! Ну, тебе-то зачем ходить?

Никита наконец нашёл в сумке компактный электрошокер и перцовый баллончик, положил их в карманы и пошел в коридор. Проходя мимо матери, он отодвинул мобильник от её уха: