Последнее испытание

Утром, еще до того, как в зал суда были доставлены присяжные, Марта подняла вопрос, из-за которого у ее отца возникли трения с судьей. Она поинтересовалась, можно ли ей задавать вопросы о состоянии финансов родственников всех перечисленных в обвинении семи жертв – тех самых родственников, которые подали гражданские иски против компании «ПТ» в связи со смертью их близких. Несмотря на возражения представителей гособвинения, судья приняла решение об уместности короткого перекрестного допроса – по крайней мере в тех пяти случаях, когда дела по гражданским искам о компенсациях еще не завершились. Это давало присяжным возможность узнать, что тот или иной родственник умершего пациента или пациентки должен получить по меньшей мере часть денег, выплаты которых требовали от «ПТ». Кроме того, такой подход ясно продемонстрировал бы присяжным, что кое-кто из выступающих перед ними свидетелей обвинения мог быть финансово заинтересованным в том, чтобы дать те или иные показания. С другой стороны, Сонни запретила задавать какие-либо вопросы на обозначенную тему членам двух семей жертв, в том числе сыну умершей женщины, который только что покинул зал суда. Дело в том, что в этих двух случаях истцы заключили с компанией «ПТ» многомиллионные досудебные сделки. Так что у данных свидетелей финансовая заинтересованность уже отсутствовала – какие бы показания они ни дали, больше денег они уже не получили бы. До начала процесса Сонни ясно дала понять, что в данном случае подход к свидетелям должен быть сугубо индивидуальным. Именно поэтому тот факт, что Стерн без согласования с ней заговорил в первый день суда на эту тему, да еще упомянул о гражданских исках и компенсациях, вызвал у судьи такой гнев.

Фелд в данном вопросе, как говорят юристы, решил заранее выбить оружие из рук противника – а именно сам во время опроса задал свидетелям вопросы о гражданских исках. Миссис Колкитт ответила: «Мой сын вроде бы говорил о чем-то таком с юристами из фирмы «Неукрисс», но я про это ничего не знаю». Мистер Пратт сказал примерно то же самое – что всем этим занимается адвокат, который решает вопрос с наследством его жены.

– А теперь скажите, мистер Пратт, – говорит Марта, когда ей предоставляют слово, – именно вы должны унаследовать состояние вашей жены?

– Верно, – следует лаконичный ответ.

– И вы знаете, не правда ли, о том, что львиная доля состояния вашей жены должна, собственно, возникнуть благодаря компенсации, затребованной от «Пафко Терапьютикс» по гражданскому иску, который был подан в связи со смертью вашей жены в результате неправомерных действий?

Фелд поднимается с места, чтобы возразить.

– Я протестую. Свидетель заявил, что делами жены занимается ее адвокат, – говорит помощник федерального прокурора.

Судья, прищурив один глаз, внимательно смотрит на Фелда. Как и Стерны, она тоже подозревает, что помощник прокурора до процесса репетировал со свидетелями обвинения их выступления на процессе – чтобы свидетели могли уйти от неудобных вопросов по поводу того, что они могут выиграть благодаря своим показаниям.

– Миссис Стерн всего лишь спросила, что известно мистеру Пратту. Протест отклонен.

– Да, – говорит Пратт. – Я это знаю.

– А ваши интересы представляет юридическая фирма «Неукрисс»?

– Энтони Неукрисс. Сын.

– Известно ли вам, что фирма Неукриссов потребовала от компании «ПТ» компенсацию за смерть вашей жены в размере пяти миллионов долларов?

После того как Марта называет эту цифру, по залу суда пробегает волна ропота.

– Да, известно.

– А знаете ли вы о том, что, действуя от вашего имени, фирма «Неукрисс» отвергла встречное предложение со стороны компании «ПТ» на сумму два миллиона долларов?

Возмущенный Фелд заявляет протест. Вопрос, заданный Мартой Стерн, в самом деле на грани фола, и Сонни колеблется. Возникает небольшая пауза, и Пратт успевает ответить:

– Это не значит, что они предлагали два миллиона мне. Сорок процентов получит «Неукрисс». Так что на мою долю пришлось бы немногим больше миллиона.

Стерн замечает, как миссис Мэртаф, пожилая вдова, входящая в состав жюри присяжных, презрительно кривит губы. Вероятно, в этот момент многие начинают сомневаться, что мистер Пратт в самом деле испытывает сильную и искреннюю скорбь в связи со смертью жены.

– Я ограничиваю дальнейший перекрестный допрос свидетелей в том, что касается ad damnum[2], – объявляет Сонни, сознательно используя латынь – в данном случае свидетели не должны понимать, о чем именно идет речь. Судья имеет в виду, что при перекрестном допросе других свидетелей обвинения Марта сможет спрашивать их только о сумме иска, поданного родственниками того или иного из умерших пациентов.

Впрочем, даже при этом ограничении Марта вполне способна дать понять присяжным достаточно очевидную вещь: три оставшихся свидетеля обвинения из тех пяти, от чьего имени поданы гражданские иски, могут получить и почти наверняка получат финансовую выгоду от своих показаний. К тому же двое из пяти являются клиентами юристов компании «Неукрисс», которая оформила первые иски менее чем через сорок восемь часов после публикации репортажа в «Уолл-стрит Джорнэл», который положил начало скандалу вокруг препарата «Джи-Ливиа». Как адвокаты юридической конторы «Неукрисс» умудрились за такой короткий срок выяснить, кто именно из пациентов умер в ходе клинических испытаний, и оформить гражданские иски от имени их родственников, опередив других юристов, – это тайна, которую Стерны и крупные юридические фирмы, представляющие в этих гражданских делах интересы компании «ПТ», так и не смогли разгадать. Но Пит Неукрисс, глава семейства Неукриссов, которому уже почти девяносто лет, недаром известен среди юристов округа Киндл под кличкой Король Тьмы. Он умело применял в своей деятельности тайные и весьма нечистоплотные методы и обладал умением проникать за закрытые двери и в чужие тайны еще во времена своего первого брака. Тогда, кстати, его тесть, лейтенант полиции, работавший в Службе дорожного движения, договорился со всеми сотрудниками подразделения, чтобы они, оказавшись на месте аварии, все как один вручали участникам ДТП визитные карточки его зятя. Стерн также помнит фотографии, сделанные репортерами телеграфных агентств в Индийском городке Бхопал, где произошел всемирно известный трагический случай утечки химических веществ. На снимках оказался и старший Неукрисс – в армейской противохимической защитной маске и с чемоданчиком, туго набитым договорами о предварительной оплате юридических услуг.

После родственников умерших пациентов гособвинение пригласило в зал суда нескольких лечащих врачей. Из их показаний становится ясно, что у них довольно смутное представление о том, что на самом деле происходило с их больными. Разумеется, можно было бы провести их перекрестный допрос. Однако адвокаты знают, что будет лучше, если они применят эту процедуру в отношении патологоанатома, которого обвинение собирается вызвать следующим. Из предыдущего опыта Алехандро Стерн и Марта знают, что, задавая вопросы доктору Роджерс, они, возможно, смогут за что-то зацепиться. Поэтому они очень надеются на то, что прокурору и его людям придется вызвать ее до того, как Сонни объявит о завершении сегодняшних слушаний. Но судья делает это сразу же после того, как подиум покидает последний из приглашенных в суд врачей. По окончании первого дня опроса свидетелей в ходе процесса «Соединенные Штаты Америки против Пафко» сторона обвинения вырывается далеко вперед.

8. Краска

Когда Стерну стало ясно, что впервые за многие годы предстоит долгий судебный процесс, в нем сразу поселилось беспокойство, что может не хватить энергии для полноценной работы – ведь он уже не тот, что прежде. Но даже с учетом этого его потрясло состояние собственного бессилия после целого дня судебных слушаний. Он почти ничего не делал, в основном наблюдал за происходящим. Но даже при этом предельная концентрация внимания во время заседания, да еще в сочетании с драматическими моментами предыдущего дня выжала из пожилого адвоката все соки. Его мозг и нервная система были слишком истощены, чтобы функционировать нормально. Он даже ощутил легкую тахикардию, которая время от времени беспокоит его и серьезно тревожит Ала, его личного врача. Стерн пообещал Марте и самому себе, что не будет геройствовать, когда почувствует себя усталым. Коротко переговорив с Кирилом, а затем со своей дочерью, Стерн позвал Ардента и вскоре уже ехал в «Кадиллаке» домой, на Западный берег. Он хорошо подготовился к завтрашним перекрестным допросам и в случае необходимости сможет просмотреть все нужные материалы в удаленном режима из дома. Самое лучшее для него сейчас – отдохнуть и набраться сил перед продолжением противостояния.

После того как Хелен и Стерн поженились в 1990 году, они оба продали свои дома, располагавшиеся менее чем в миле друг от друга, – в них они воспитывали своих детей, рожденных в браке с первыми супругами. Дом, в котором сейчас живет Стерн, они с Хелен купили вместе. Это одноэтажный кирпичный коттедж с крышей, отделанной декоративными деревянными планками. В нем есть уютная хозяйская спальня и современная кухня, в гостевом флигеле могут размещаться живущие за пределами города дети, если решатся приехать. На участке разбит большой сад, за которым Хелен очень любила ухаживать. И Стерн, и Хелен никогда не говорили об этом вслух, но прекрасно понимали, что в этом доме, скорее всего, они оба уйдут из жизни. Теперь этот очевидный прогноз уже наполовину сбылся.

До Хелен Стерн успел похоронить свою первую жену, поэтому ему очень хорошо знакомо болезненное чувство одиночества, которое всякий раз возникает у него, когда он входит в пустой дом. Он привычно включает сразу несколько телевизоров, стоящих в разных комнатах, – они создают фоновый шум, от которого ему становится немного легче. Этот шум дает ему возможность подавить мучительное ощущение, что он сам давно уже призрак, без приюта скитающийся по земле. Уход Хелен, как и Клары, случился внезапно. Однажды утром Стерн проснулся еще женатым мужчиной, а к полудню уже был одиноким вдовцом. Хелен скоропостижно скончалась в местном оздоровительном клубе, упражняясь на эллиптическом тренажере, от разрыва аневризмы мозговых сосудов. Было ли Стерну хоть немного легче, с учетом того, что он уже проходил через подобное? Возможно, и так – во всяком случае, он понимал и принимал то, что любой второй брак, заключенный далеко не молодыми людьми, уже хотя бы в силу их возраста может оказаться недолгим. После самоубийства Клары он был потрясен и, можно сказать, уничтожен. Наверное, отчасти его состояние объяснялось и тем, что это именно самоубийство. Теперь же, после смерти Хелен, горе, которое гнездится в душе Стерна, более живучее, это боль, которую он ощущает постоянно. Стерн, который, когда Хелен умерла, уже был болен раком, очень тяжело перенес похороны и период траура. Но затем препарат «Джи-Ливиа» начал буквально творить чудеса. Теперь он надеется на то, что Хелен при жизни чувствовала, насколько он благодарен ей за свет и радость, которыми она наполнила его жизнь.

Открыв входную дверь дома, Стерн едва находит в себе силы, чтобы, спотыкаясь, добраться до гостиной. Когда Хелен вышла за него замуж, вместе с ней в их доме появился небольшой, но ужасно невоспитанный пес породы джек-рассел-терьер по имени Гомер. Когда его не стало, его вскоре заменил Гомер Второй, потом – Гомер Третий. В отличие от своих предшественников, Гомер Третий не скалил зубы на Стерна, когда тот подходил к Хелен. Однако и он считал хозяйку своей собственностью. Единственным свидетельством подозрений Стерна, что Хелен все же может умереть первой, можно было считать следующее обстоятельство: Стерн настоял, чтобы жена нашла кого-нибудь, кто в случае ее смерти заберет собаку к себе. Дело в том, что Гомер Третий – слишком нервный пес, и внукам Хелен его доверить было нельзя.

В итоге, к огромной досаде Стерна, собака осталась с ним и теперь всячески дает понять, что винит в исчезновении Хелен именно его. Старый адвокат каждый день кормит Гомера Третьего по утрам и вечерам и с помощью Пинки договаривается с людьми, которые вычесывают псу шерсть и гуляют с ним. Но никакой благодарности от животного он не получает. Гомер, конечно, виляет своим скромных размеров хвостиком при виде Стерна, но только потому, что ждет от него привычной порции еды.

Стерн ставит на пол чемоданчик и наливает себе в стакан виски примерно на палец, после чего буквально падает в обтянутое черное кожей кресло фирмы «Герман Миллер». Из него открывается вид на сад, который так любила Хелен. В этом году без ее заботливых рук он снова зарос сорняками и выглядит ужасно неухоженным. Незаметно для себя Стерн задремывает. Когда его будит Пинки, которая с шумом врывается на кухню и начинает греметь посудой, он не может понять, сколько времени проспал.

– Дед, не хочешь пообедать? – интересуется она. – Ты вообще ел что-нибудь?

Все еще не проснувшись окончательно, Стерн встряхивает головой – ему нужно несколько секунд, чтобы вспомнить события дня и ответить на вопрос.

– Суп будешь? – спрашивает Пинки. Ее кулинарные навыки весьма ограниченны, но по вечерам Стерн крайне редко чувствует аппетит. Для того чтобы поддержать разговор с внучкой о еде, ему хватает поверхностных знаний, которые он почерпнул из книги шеф-повара Боярди.

Стерн все еще не уверен, можно ли определенно сказать, что Пинки живет в этом доме. В семье у Пинки всегда было два основных защитника – Стерн и Хелен. Беззаветная любовь старого адвоката к своей внучке выше его собственного понимания. Но, так или иначе, он просто души в ней не чает, и Хелен, которая всегда понимала, что для Стерна по-настоящему важно, это сразу прочно усвоила и встала на ее сторону целиком и полностью, о чем бы ни шла речь. В течение нескольких последних лет Стерн всячески поощрял Пинки к тому, чтобы та использовала гостевой флигель как запасной аэродром. Она появлялась всякий раз, когда – в среднем примерно раз в полгода – разрывала отношения с очередным приятелем или подружкой, у которых жила. Стерн, когда она внезапно возвращалась, всегда тайно ликовал. В таких случаях она как ни в чем не бывало вдруг появлялась на кухне в районе восьми вечера, хватала что-нибудь из холодильника и говорила Стерну, что хочет, чтобы с утра ее подвезли на работу. Привыкнув к такой схеме, Стерн несколько месяцев тому назад испытал шок, когда услышал, как Пинки, находясь в офисе, небрежно бросила кому-то:

– Я сейчас вроде как ухаживаю за дедом.

Несомненно, к этому ее поощрили дети Стерна. Возможно, Пинки нельзя назвать практичной и хозяйственной. Но она вполне способна сходить в магазин за продуктами, постирать белье, а в случае необходимости, увидев деда лежащим на полу в кухне, связаться со службой спасения по номеру 911 – ведь рано или поздно это должно будет случиться. Но все же Пинки есть Пинки, так что временами она исчезает на несколько дней без всякого предупреждения.

Стерн и Пинки съедают суп, сидя за кухонной стойкой, где обычно принято завтракать. Пинки между делом просматривает сообщения на своем телефоне. Гомер, который явно симпатизирует ей больше, чем Стерну, укладывается на пол у нее ног.

– Ну что ты скажешь о сегодняшнем заседании суда? – интересуется Стерн, когда его внучка перестает виртуозно барабанить по экрану смартфона большими пальцами. В подобных ситуациях Пинки не всегда слышит то, что ей говорят, но на этот раз она реагирует на слова деда сразу. Задумчиво покачав головой, она отвечает:

– Вчера мне показалось, что ты плюхнулся на прямые ноги и чуть не сорвал прокат, а сегодня… – Пинки умолкает. Как и ее отец, в прошлом футболист команды первого дивизиона, Пинки – хорошая спортсменка. Она серьезно занималась сноубордингом и даже участвовала в соревнованиях, пока перелом позвонка не перечеркнул все ее надежды получить стипендию в колледже. Она до сих пор частенько использует жаргонные словечки, принятые среди сноубордистов. – А сегодня все только и делали, что пинали Пафко в зад. Все и дальше так будет? Каждый день?

– Я думаю, нет, Пинки. Я верю, что мы можем многое сказать в пользу Кирила.

– Это хорошо. Но он ведь виновен, верно?

Стерн чувствует обиду за своего клиента… неужели Пинки наслушалась разговоров своей тети Марты?

– Пинки, зачем ты так говоришь? – всплескивает руками Стерн. Впрочем, его внучка – не тот человек, от которого можно ждать хладнокровной и четкой оценки показаний свидетелей.

– Ну я просто хочу сказать, что подсудимый ведь всегда виноват. Ну то есть я всегда бывала виновата.

Когда Пинки училась в средней школе, Стерну довольно часто приходилось появляться в суде от имени его внучки, которую много раз арестовывали за наркотики. Такие случаи участились после того, как она сломала позвонок – их стало столько, что Стерн как-то раз мрачно пошутил, что ему, наверное, ради внучки придется отказаться от всей остальной практики. В конце концов они оба – и сам адвокат, и Пинки – все же усвоили тяжело давшийся им урок: одним людям входит с рук все, другим – ничего. Пинки оказалась во второй категории из-за своего скандального, несговорчивого характера.

Как ни странно, довольно частое общение Пинки с полицейскими возымело на нее благотворный эффект. Как это бывает иногда с молодыми людьми, не очень хорошо ладящими с законом, Пинки в конце концов захотела сама пойти на работу в правоохранительные органы. Ей потребовалось почти шесть лет, чтобы получить диплом полицейского училища. Затем она поразила всех, кроме Хелен, сдав на отлично вступительный экзамен, и была зачислена в полицию округа Киндл. Однако через какие-то несколько дней после этого ее отчислили. Это случилось не из-за ее арестов в прошлом, как думал Стерн, – правонарушения, совершенные в подростковом возрасте, не учитывались. Но анализы показали наличие в организме Пинки наркотиков – экстази и марихуаны. Девушка с удивлением поведала деду, что безотказные способы, позволяющие успешно пройти тестирование даже при наличии в крови запрещенных препаратов, о которых она прочла в интернете, не сработали. Очевидно, что полный отказ от наркотиков она никогда всерьез не рассматривала.

– Кстати, только что вспомнила, – говорит Пинки. – Тебе в офис пришло письмо. Я его захватила с собой и привезла домой. – Девушка идет на кухню – там на стойке она оставила свою сумочку. Возвращается она, держа в руках большой конверт, сложенный вчетверо. – Прочти. Это довольно интересно.

Судя по шапке и логотипу на первой странице, письмо пришло из учреждения под названием «Лаборатории Элстнера». Это весьма уважаемая фирма, которая специализируется на исследованиях в области токсикологической химии и инженерно-технологической экспертизы. Элстнер провел химический анализ чего-то, что называется «контрольные образцы». Далее идут два убористых абзаца, состоящие из терминов и фраз, которые Стерну непонятны: «рентгеновская дифрактометрия», «инфракрасная спектрометрия и пиролиз»… В конце концов адвокат все же понимает, что Элстнер подверг анализу некий образец краски. Одно исследование подтвердило кристаллическую структуру основных веществ, второе установило наличие органических компонентов. В предпоследнем абзаце письма Элстнер делает вывод о том, что можно с высокой степенью вероятности утверждать: краска, подвергнутая анализу, взята с «Шевроле Малибу» 2017 года выпуска, а цвет машины – так называемый «ванильный белый».

Хотя Стерн предпочел бы не признаваться в этом Марте, случаются моменты, когда он чувствует себя совершенно сбитым с толку. В таких случаях ему кажется, что его мозг работает совершенно вхолостую, будучи не в состоянии установить причинно-следственную или какую-либо другую связь между явлениями и событиями, которая, тем не менее, должна существовать. Как правило, это состояние продолжается в течение всего нескольких секунд, но не в этот раз. Стерн кладет письмо на кварцевую поверхность кухонного стола, приставив растопыренные пальцы ко лбу, словно его рука – это антенна, которая способна принять некий сигнал. Но и это ничего ему не дает.

– Пинки, я прошу прощения, но мне совершенно непонятно, какое отношение это имеет к делу Кирила.

– Кирила? Да ведь это касается твоей аварии.

– Той, мартовской?

– Ну да. Я тогда взяла немного краски с твоей машины.

Стерн смотрит на внучку непонимающим взглядом.

– Пинки, но ведь моя машина серого цвета, – говорит он и тут же спохватывается – может быть, речь идет о его новой машине? В течение нескольких мгновений он испытывает приступ ледяного ужаса при мысли, которая мелькает у него в голове. Но нет, нет. Обе машины серые – и новый «Кадиллак», и старый «Кадиллак», просто оттенки цветов разные.

– Дед, это краска с машины, которая врезалась в тебя.

– А, – с облегчением произносит пожилой адвокат. Теперь он все понимает. Водитель, который въехал в переднюю часть автомобиля Стерна на скорости девяносто миль в час, после аварии даже не подумал остановиться и тут же умчался. На месте происшествия оказалась одна-единственная свидетельница, которая дала показания полиции. Ее, слава богу, куда больше интересовало состояние Стерна, чем то, как выглядел автомобиль виновника ДТП. Ее рассказ подтвердил, что столкновение произошло не по вине Стерна. Но женщина оказалась не тем человеком, который мог бы определить марку и модель машины, за рулем которой сидел другой участник аварии, – даже если бы автомобиль стоял неподвижно прямо перед ней. Светлая – это все, что смогла сказать свидетельница.

Стерна это нисколько не удивило. У него самого были весьма смутные воспоминания о случившемся. В больнице он пытался восстановить картину происшествия. Удалось вспомнить белый седан с парковочным талоном компании «ПТ» в правом нижнем углу заднего стекла. Стерн потребовал, чтобы полиция провела расследование. По мере того как состояние улучшалось, а мозг восстанавливал свои мыслительные способности, Стерн все больше настаивал на этом. Чуть ли не каждый час он просил, чтобы ему дали возможность сообщить то, что он вспомнил, полицейскому детективу. Наконец, когда ему стало уже заметно лучше, к нему в палату как-то зашли детектив подразделения полиции округа Гринвуд и местный нейрохирург, женщины за тридцать. Они вместе терпеливо стали объяснять пациенту, что его воспоминания не имеют ничего общего с действитель-ностью.

Последнее, что ясно запомнил Стерн из событий, предшествовавших аварии, – это то, как он выехал с парковки около белого приземистого здания, принадлежащего компании «ПТ» и расположенного в одной из пригородных зон в округе Гринвуд. По словам врача, адвокат изначально сообщил, что, вырулив на дорогу, он ясно увидел перед собой машину с овальным стикером «ПТ» на заднем стекле.

– Когда человеческий мозг получает такую травму, как в вашем случае, – пояснила доктор Со, – воспоминания порой словно смещаются, перемешиваются, причем иногда весьма странным образом. Это как со снами. Я понимаю, то, что вы помните…

– Причем весьма ясно, – вставил Стерн.

– Да, но это невозможно, – вступает в разговор женщина-полицейский. – Та машина, о которой вы говорите, врезалась в вас передним бампером и капотом – удар пришелся на зону в районе вашей водительской двери. Вы просто не могли видеть ее заднее стекло. После столкновения ваш автомобиль заскользил юзом в сторону дренажной трубы в кювете под углом сорок пять градусов.

Скорее из вежливости и уважения к Стерну полицейские через несколько дней после аварии съездили на стоянку около здания «ПТ», но не обнаружили там ни одной машины с поврежденной передней частью.

К тому моменту, когда полицейский детектив и местный врач пришли к нему с совместным визитом, Стерн уже полностью восстановил ясность мышления. Он понял все, что ему сказали, но при этом чувствовал себя как Галилей, который был вынужден согласиться с тем, что Солнце вращается вокруг Земли. Но он не сомневался в своей правоте и знал, что память его не подводит. К тому же на его машине остались следы белой краски с автомобиля второго участника аварии.

– Я видел именно то, что сказал, – заявил он в разговоре с Пинки, которая в то время навещала его в больнице каждый день.

– И что, полицейские не стали копать?

Стерн объяснил внучке ситуацию. Пинки кивнула несколько раз подряд, как принято у представителей поколения миллениалов, а затем сказала:

– Ладно, я разберусь.

С сотрясением мозга или нет, Стерн в любом случае прекрасно понимал, что то, о чем говорила его внучка, было чем-то невообразимым. Где бы и на кого бы ни училась она в свое время, ей не хватало ни материальных возможностей, ни умения концентрировать внимание и усилия, необходимые для того, чтобы продублировать полицейское расследование. Но Пинки отнеслась к словам деда серьезно, хотя все остальные от них просто отмахнулись, и это тронуло старика.

Тем не менее он решил, что заявлением Пинки все выяснить дело и закончится. Подобные обещания его внучки часто сильно расходились с делом. Однако оказалось, что на этот раз она не поленилась съездить на автосвалку, где стоял разбитый «Кадиллак» Стерна в ожидании визита страхового агента, который должен был зафиксировать, что автомобиль восстановлению не подлежит. Там она соскребла с него немного белой краски, которая осталась на искореженной передней части «Кадиллака» после столкновения, и отправила в «Лаборатории Элстнера».