Ковчег Искателей

Рыжик принялся есть. В горле ему что-то драло. Он решил, что это от жажды. Виктор наливал в другую миску воду из бидона: «О! Водичка, хорошо», – Рыжик перешёл к этой миске, начал пить.

«Так вот, слушаешь? Серое облако», – кот мурлыкал, сидя на коленях человека, который удобно устроился на диване в большой комнате дома. – «Большое оно, там, в овраге спряталось. А внутри облака что-то странное. Оно само, как дым от костра, только пахнет почему-то твоими дурацкими ягодами, которые нос щиплют, а ещё цветами пахнет. Ага, да, почеши. Вот, да, тут. Спасибо!»

Виктор чесал коту за ухом и размышлял о сыне и семье.

«Так вот, туман этот. Ползает он. Как живой. И говорит! Как кошки говорит! Кажется, сам туман говорит. Или кто-то внутри тумана говорит. Страшно мне было. Алый!»

Кот мягко шлёпал лапами, идя за человеком, чтобы закончить рассказ. Алымов-старший забрался под одеяло. Потом с досадой поднял его край, вытянул руку и выключил настольную лампу.

«О, ты уже спать собрался? Надо же, как на крыше побывает, всегда спать хочет, и внутрь лезет, накидывает на себя тряпки разные. А мне на крыше лучше спать, когда лето. Если только не морозное утро…»

Рыжик побрёл во двор. Там можно и побегать, и дела разные сделать.

В двух километрах от Старой Кисловки, Иван стоял у окна своей двухкомнатной квартиры, и с любопытством разглядывал серый туман, накрывший Кисловку. Парня мучила бессонница – он всё размышлял, как ему завтра признание своё подготовить, да никак не получалось придумать что-то значительное. Конечно, это не настоящая двухкомнатная квартира с коридорами, кухней и всем остальным, как это заведено в любой городской многоэтажке. Стенкой, разделявшей на две части не такую уж и большую комнату, служил огромный, высотой до потолка, шкаф, в котором хранились всякие разные вещи, обувь, книги, старые безделушки, что остались ещё от прежнего жильца.

«Окно бы уже надо помыть, что ли», – подумалось Ивану.

Но не завтра, конечно же. Завтра у него важные дела.

«Чёртова нерешительность! Вряд ли Вика оценит такое, – продолжал он изводить себя. – И встать надо рано, иначе опоздаю снова, это же никуда не годится – старшему по залу опаздывать…»

Неожиданно бессонница у него прошла, и он резко захотел спать. «Спать! Немедленно спать…» – появилась мысль, совершенно неожиданная мысль, будто чужая. Навязчивая. «Спать! Спать!» Иван даже стал зевать. Не раздеваясь, он грохнулся на диван и быстро уснул.

В этот час почти все люди, находившиеся в радиусе пяти километров от большого оврага с туманом, неожиданно ощутили дремоту и желание прилечь. Лишь немногие бодрствовали, но они не обращали никакого внимания на серое сияние над Кисловкой. Они были очень заняты своими делами. Хотя у некоторых из них появилась какая-то необъяснимая скука, а один программист удалил только что написанную им программу, и удивлённо таращился на монитор, не понимая, зачем он это сделал.

Глава 3. Прелюдия

Воскресенье. Окраина города. Та же Кисловка.

Начались новые сутки, которые через несколько часов станут для людей воскресным днём. Сейчас же для них просто ночь, время для сна.

На тёмном небе сияли звёзды, и только на горизонте, далеко на севере, едва заметной полосой светились тёмно-красные уплывающие облака, которые ещё видели зашедшее здесь Солнце.

Виктор Иванович спал.

Зато Рыжик носился по двору, валялся на траве, играл с ветвями кустов. Только он и увидел приближающееся к дому серое мерцающее облако.

«Туман! Он уже здесь!» – испугался Рыжик.

Первой реакцией кота была боевая стойка с распушённым хвостом. Рыжик, изогнув тело, пытался разобраться в своих ощущениях, – то ли напасть на «это», то ли поскорее убежать. Ему не удавалось понять, опасна ли для него «эта штука». Но тут рядом с большим серым облаком появилось второе, совсем небольших размеров, и быстро стало перемещаться прямо к коту. То встал на дыбы и зашипел.

Но как только «это» приблизилось, кот вдруг упокоился. Затем, когда маленькое облачко замерцало серым светом, – вспышки пробегали по телу странного существа, – Рыжик уже не сомневался в том, что перед ним нечто живое и не опасное. Маленькое облачко окружило кота, и тот повалился набок, сложив лапки, заурчал и начал пускать слюни, сжимая и разжимая когти на всех лапах. Потом принялся переваливаться с одного бока на другой, подёргивая хвостом и лапами от удовольствия. «Красненький, Красненький», – кто-то ласково звал кота.

Большое облако в это время легко прошло сквозь стену внутрь дома. Постепенно серый туман, окружавший Рыжика, рассеялся, и кот побрёл к приставленной к дому лестнице, забрался по ней на крышу. Побродил туда-сюда, будто ждал, когда облако вернётся. Облака не было, и он, устроившись рядом с телескопом, стал наблюдать за происходящим в Кисловке.

Над окраиной, где бесформенными кучами сгрудились недостроенные особняки, нависало огромное серое облако. От него отделялись едва заметные человеческому взгляду небольшие серые облачка, по одному, или группами, и расползались по улицам, заглядывали в дома. Туман над остовами особняков мерцал всё слабее и постепенно угасал. От него отделялись всё новые маленькие облачка.

После большой паузы появилась большая группа и поплыла, очень быстро, быстрее других, по направлению к «Механику». Туда, где кроме бывших сотрудников института и работников мехзавода, обитали самые разные люди, но чаще всего, – так называемые неблагополучные семьи, и одинокие банальные алкаши, которых родственники выселяли, чтобы не портили окружающим жизнь.

Уже после полудня Олег вернулся за «Тойотой», отец ждал его на остановке. Они вместе немедленно выдвинулись к мастерской.

Вывеска «Дядя Леонид и Ко» сегодня развеселила Олега.

В открытых боксах стояли автомашины и ходили молодые ребята с серьёзными лицами. Дядя Лёня отсутствовал.

Олег слишком уж поспешил: за прошедшее время мастера только успели разобрать его машину. Раздосадованный, он хотел сразу уехать, но Алымов-старший уговорил его немного отдышаться, успокоиться:

– Олежка, погоди! Зайдём домой, посидим немного.

Виктор с укором посмотрел на деда Лёню. Тот смущённо развёл руками и кивнул на гаражи. «Ну а что вы хотели? Эвона сколько тут у меня делов-то», – говорил он всем своим видом. Виктор пожал плечами.

– Ладно, – решил Олег. – Вечером загляну, может что изменится.

– Ты, это, парень, не серчай, вишь, у нас тут гоночная, – сказал Лёня.

Олег посмотрел на деда Лёню, кивнул. Потом подошёл и протянул для пожатия руку и произнёс:

– Хорошо, дядь Лёнь, всё норм, всё норм.

Оба усмехнулись, каждый вспомнил что-то из далёкого прошлого, то, что объединяло кисловцев: надежда на счастье и уверенность в будущем.

Алымовы немного посидели у старшего в доме, поговорили об астрономии, Олег обещался привезти Никитку, и когда позвонила Лена, Виктор попросил показать ему внука. И Алымовы почти час болтали, пока ноутбук не разрядился. Лена поторопила мужа, Олег стал собираться:

– Ладно, пойду я, завтра дел много. Заскочу к дядь Лёне.

Алымов-старший остался дома, ему не терпелось приступить к наблюдениям: ночка обещалась безоблачной, и день подходящий, надо подготовиться. К тому же, он таки решил в телескоп разглядеть окраину Кисловки и выяснить, где и что светилось вчера вечером. «Это где-то на старой дороге, до моста, на полях. Точно, на полях. Кто-то решил распахать, да фермерство затеять, что ли?» – Размышлял Виктор, забираясь по лестнице.

Глава 4. Первый контакт

Олег бежал.

Улица Победы осталась далеко позади, до автобуса ему не добраться.

«Теперь только к реке, только к реке, там укроюсь!»

Сердце бешено колотилось, пытаясь выскочить из груди. Свои ноги он не ощущал, как и боли в правом боку, – только удары, подбрасывающие его тело, когда пятки впивались в асфальтовое покрытие дороги. За спиной слышались пугающие его крики, свист и топот многочисленных ног.

– Э! Баклан! Не маши крылами! – короткий смешок прокатился среди преследователей, и это ещё больше их замедлило.

Кто-то всхлипнул. Затем раздались вопли:

– Додик!

Олег услышал чей-то возглас, подумал: «Тот толстяк, кажется».

– Я упал! – визгливо ответил другой.

Похоже, это был тот, кто ударил Олега первым. Ударил слабо, и Олег смог с силой толкнуть парня в грудь.

– Гнать! – крикнул третий.

Олег узнал голос: этот парень ткнул его ножом в бок. Теперь расстояние между нападающими и жертвой снова увеличилось. Появился шанс спастись, и Олег с отчаянием отталкивался от тёплого потрескавшегося асфальта.

За поворотом дорожное покрытие закончилось. Неровная, вся в ямах дорога, сужаясь, уходила в темноту. Теперь бежать стало ещё сложнее. Появилось ощущение тяжести в ногах и тупая боль. Шаги стали короче, и ужас захватил Олега. Он попытался ускорить бег, но понимал, – если убрать руку от правого бока, кровь польётся сильнее, он быстро ослабеет и упадёт на эту грунтовую дорогу, станет добычей для хищников, впервые познавших жажду крови. Прижимая ещё сильнее правой рукой живот, Олег всё же ускорил шаги, услышав, как его вновь стали нагонять:

– Гнать! Сука! – топот ног.

«Через несколько секунд они увидят меня!»

Олег понял, что дальше бежать не может – ноги вот-вот перестанут держать его, и остановился.

Он искал в темноте место, где можно спрятаться.

Улица снова круто поворачивала влево, на север, а прямо впереди, сразу за кучей строительного мусора резким обрывом начинался большой овраг. Дальше – река. Вокруг стало светлее, но Олег не мог уже удивляться.

Необычное сероватое сияние исходило от стен недостроенного дома, а не от ночного неба, усеянного звёздами.

Олег, не чувствуя ног, добрёл до дверного проёма, и там упал на колени. Громко шумело в голове. Олег ползком добрался до угла, в который строители побросали целую гору грязных тряпок, спецовок и обрывков плотной упаковочной бумаги из-под мешков с цементом. Олег, помогая себе левой рукой, с трудом сел на этой куче, прижимая правой рукой порез на животе. Ладонью он ощущал липкую жидкость и сильное пульсирование.

Он закрыл глаза.

«Гадёныши… Ведь не остановятся… Найдут меня и прикончат».

От страха в его груди давило ещё сильнее. От потери крови бессильно упали руки. Дыхание замедлилось. Он потерял сознание.

Преследователи были всего в полусотне шагов, но за поворотом потеряли Олега из виду и в третий раз замедлили свой бег. Они стали озираться, – куда мог подеваться «подбитый» ими «зверёк»? Кен с досады ещё раз поддал Витьке под зад.

– Талян! Ну чо?! Де он?! – громко, никого не боясь, крикнул Кен, долговязый парень, вожак стаи.

В руке он всё ещё сжимал окровавленный нож, как символ его превосходства, силы и свободы. Никто из здешних жителей в такое позднее время не выйдет из своего дома. Здесь, на окраине, уже долгое время господствовал страх. В этом районе даже вышек мобильной связи было всего две, да и те далековато от того места, где сейчас загнанный, как зверь на охоте, истекающий кровью человек пытался спастись от обезумевших убийц. Только звёзды и Луна безучастно наблюдали за происходящим.

– Не видать ни хрена! – ответил Сашок вместо Толяна.

Они вместе с Толиком выбрались из первого из пустующих недостроенных домов. Возле недостроенного кирпичного забора молча стоял дрожащий Витька. Его бледное лицо светилось в темноте.

Витьке очень хотелось уйти, немедленно уйти, забыть всё произошедшее, но он страшился мести Кена и остальных.

– Чо, ссышь, Витёк?

Кен подошёл к Витьке, и с силой толкнул того рукой в грудь. Витька врезался спиной в кирпичи невысокой недостроенной ограды, сполз на землю и застонал. Кен презрительно сплюнул ему под ноги.

– На, держи! – резко произнёс Кен и протянул рукоятью вперёд покрытый кровью нож сидящему Витьке.

Тот отчаянно впился пальцами в эту рукоять и сжал кулак. Сразу почувствовал прилив сил, приятная жара разлилась в голове. Азарт преследования, такой же, как и у остальных, вдруг захватил его. В ушах у него аж зазвенело от упоения силой.

– Во, ништяк, паца-а-ан! – Кен широко ухмылялся, глядя на то, как преобразился Витька, заполучивший оружие.

«Эта трусливое существо никогда пацаном не станет», – подумал про себя Иннокентий Уваров, которого все называли Кеном.

«Предки богатые у него есть, всё есть, а живёт как тряпка! У меня ничего нет, я всё сам могу!» – Кен продолжал злиться на Витьку.

Он вспомнил, как ему придумал имя отец, избивавший жену и детей минимум раз в неделю: «Инакентий Смактуновский, пня-ал?! Вот почему!» – орал Уваров-отец, когда малыш Кен с заплаканными глазами спросил, зачем ему такое дурацкое имя дали, ведь теперь в детсаду над ним все потешаются. Мать тенью стояла в дверном проёме, ведущем на кухню, а когда Уваров-старший зыркнул на неё, исчезла.

Соседи, перешёптываясь между собой, часто обсуждали, что дед Кешки не сам помер, его забил до смерти Павлуха.

От него Кешка и перенял бессердечность, звериную жестокость, и презрительное отношение к женщинам.

В школе ему нравилось бить девчонок, а позже, после школы, тех, с кем ему доводилось переспать больше одного раза, он молотил ногами по животу, как отец: «На! На тебе! Нравится?» – и тоже бешено орал.

На самом деле Кеша очень любил свою маму и младших сестру и брата. Только Кен пытался противостоять отцу, когда тот напивался, крушил мебель, избивал своих домочадцев. Только о двух женщинах Кешка и плохой мысли не допускал, – о маме, этой несчастной, забитой женщине, которая никуда не могла деться от зверя, вместе с которым прожила уже двадцать три года, и о младшей сестрёнке, Наташе. Единственной радостью в жизни Кешки были сестра и брат, которым он добыл хоть и потрёпанные, но вполне годные смартфоны, и ещё планшет для шестилетнего Стёпки, с которым тот теперь не расставался. Для всех остальных людей Кен – бешеный зверь, ещё хуже своего отца. Поэтому никто не спрашивал, откуда у Наташи айфон.

Только ребята из мастерской старика Леонида не боялись Кена, у них была своя банда, они часто встречали городских пижонов на дорогих автомобилях и, наоборот, сам Кен боялся с ними связываться: «Хрена себе, у каждого второго – волына! Мне бы такое заполучить, ух, я бы развернулся!»

– Ну, чо, иди, Витёк, чекай крайнюю хибару? – сказал Кен вслух.

Он кивнул в сторону дальних стен, казавшихся грудой красно-рыжих камней, мало напоминавших особняк, который хозяева начинали строить с размахом, да бросили. Витька уныло посмотрел на развалины, и вяло кивнул. Ему совсем не хотелось этого делать. Но Кешку он так здорово боялся, что вскочил на ноги как чертёнок из коробки на пружине.

От нового удара Витьку спас Андрей:

– Сука, на хрен! – раздался вопль с края оврага, откуда выбирался Андрей. – Руку парвал!

Все обернулись на крик. Кен и Сашок заржали.

– Чо там, Дрюня? – крикнул вожак.

Ему уже не терпелось закончить с мужиком, которого он ранил. Запах смерти взбудоражил его, тело тряслось, будто от холода.

– Ни хрена! – проорал раздосадованный Андрей. – Дай перо мне!

Витька вздрогнул. Он никогда не видел своего друга таким. Кен шагнул к Витьке. Санька и Толик усмехались, глядя на то, как сжался у забора толстый парень, хлюпающий носом. Толик пока не сформулировал своё отношение к происходящему.

– Ссыкун! – проворчал Сашок, и сплюнул.

– На хрен иди, чо токсишь! – ещё издали гаркнул в их сторону Андрей.

Его левая рука была в крови.

Подойдя к Витьке, он резко схватил того за руку, в которой был нож, выкрутил её, от чего его друг застонал и согнулся пополам.

«Дурак я, – зачем пошёл с ними?» – со стыдом подумал Витька.

Ещё у него болела нога. Его обычно подставляли первым, если очередная жертва оказывала сопротивление. Вот и теперь ему досталось от Олега: сначала его толкнули, а потом он получил удар по колену, отчего ногу сводило судорогой – до того был сильным удар.

Когда они все вместе бросились преследовать жертву, Витька от боли в ноге потерял равновесие и упал на Кена. Поэтому Олегу удалось от них далеко оторваться: Кен от неожиданности тоже упал набок, потянув за собой Сашку. Остальные оторопело застыли, раскрыв рты, и глядели вслед убегающему мужику, которого Кен только что трижды пырнул ножом в живот. Они не понимали, как тот вообще мог бежать. Толян держался за лицо с разбитым носом: Олег врезал ему, чтобы перекрыть путь Кену, когда тот занёс нож для следующего удара.

– Чо ты его прижал! Дай сс… сюда! – сказал Андрей, и, взяв нож из ослабевшей руки Витьки, успокаивающе похлопал того по плечу.

«Единственный нормальный друган, только трусливый, сука!» – подумал он. Андрею почему-то было стыдно за Витьку, ещё болела рука, и он желал скорее закончить эту возню. Поэтому решил сам взять нож.

Кен смотрел на всё это с презрением. «Гомики они, точно! Гамасята!» – Кен держал в стае Андрея за то, что тот был сильным и решительным парнем. Сильнее Сашки и Толика. Зато Витька, – того притащил с собой Андрюха, – слабак и трус. «Да нахер их! – решил Кен. – Надо заканчивать. У того мужика точно с собой много бабок, тачку забесплатно никто чинить не станет, я пацанов деда Лёни знаю, они запросто не займутся тачкой».

– Дрюня! Режь его, сразу режь, пони-ил?! – вдогонку Андрею и Витьке крикнул Толян, наконец сообразивший, что происходит и что надо делать.

Кен согласно кивнул:

– Оставим зверька, он сдаст нас!

– Дрюня! Оставишь мне, или сам?! – крикнул Кен, проверяя на всякий случай Андрея.

Тот неопределённо взмахнул рукой, не оглядываясь. Витька тащился за своим другом, втянув голову в плечи. Он снова боялся: «Нельзя так… убивать? Зачем?! Ну взяли бы там чего, денег и карту, и всё…»

– Он же вроде не «чех»? – удивлённо заметил Толик.

Кен обернулся, сидя на заборе, разглядывая идиота по имени Анатолий. Тот был самым глупым из всей шайки, и постоянно задавал разные вопросы, будто ещё в школе ему не хватило этого дерьма. Зато бил Толик сразу с ноги. Это Кен ценил. Это было полезно.

– Зверёк, нахрен! Олень, пня-ал? Мы на охоте, пацан! Загнали зверька! – Кен довольно ухмыльнулся.

Толик после короткой паузы понимающе кивнул, и тут же вцепился в выступ кладки, начав подъём вслед за Кеном и Сашкой. Вариантов оставалось всего два. Или здесь, или там, где сейчас Андрей пробирался среди строительного хлама, а за ним неуверенно плёлся Витька.

Олегу показалось, что во сне кто-то с ним говорит, или кто-то его зовёт: «Сочувствие, спокойствие. Жизнь не имеет цены, стремление выжить – бесконечно. Человек! Очнись!»

И Олег очнулся. Боль утихала. Сознание начало проясняться. Мягкий серый свет пробивался сквозь пелену век. Тело стало неожиданно лёгким, и наполнялось приятной теплотой.

Боль почти исчезла.

Шум в голове сменился непонятным звоном, напоминающим плавное успокаивающее звучание ситара в старинных индийских песнях, какие Олег слушал в детстве, когда отец забывал выключить радиоточку на ночь.

Сердцебиение успокаивалось.

В руке, измазанной ещё не свернувшейся кровью, Олег ощутил небольшой предмет и открыл глаза. Посмотрел вниз, туда, где должна была быть его правая рука. Этой руки он не чувствовал, будто её не было. Взгляд сфокусировался на ладони, в которой сейчас лежал взявшийся ниоткуда маленький бледно-алый цветок, напоминавший по виду тюльпан. Только этот цветок был тёплым, мягким, от него исходил свет, который слабо изменялся, будто волнами пробегал по маленькому тельцу растения. Волны продолжались в ладони и под заляпанным кровью рукавом разорванной рубашки. Проходили в глубину тканей руки, поднимались выше, к плечу.

Олег откинул голову назад.

Внезапно в голове снова появился шум, и перед глазами поплыли красные пятна. Серое мерцание потускнело, и оттенок свечения вдруг изменился, став тёмно-красным.

Звучание ситара оборвалось.

Боль вернулась.

За недостроенной стеной раздались голоса. Вскоре послышались звуки шагов: кто-то в тяжёлых ботинках приближался к дому, наступая на крошащиеся кирпичи. В окне замаячила тень.

– Э, Витёк! Зови Кена! Эта тварь здесь! Тут кровища везде, – гаркнул Андрей, заглядывая в окно.

Он сразу увидел «зверька», полулежавшего в дальнем углу незавершённой комнаты дома на куче какого-то тряпья, залитого кровью. Снаружи кто-то завозился, шаги стали удаляться: «Чёртов трус, давай там быстрее шевелись… – мелькнула мысль. – Ну, что же, сейчас и я позабавлюсь, да, Кеша?» – решил Андрей.

– Ну, чо, зверёк, капец тебе! – сказал он.

Он спрыгнул с подоконника внутрь комнаты, смачно сплюнул под ноги, и шагнул к Олегу, который уже не дышал.

Прямо на Андрея смотрели стекленеющие глаза Олега. Последняя мысль пронеслась в его голове: «Никитка… Лена…»

Андрей вдруг замер на месте от неожиданности. Время замедлилось.

Он заметил серое облако, которое окружало лежащего в углу человека. Облако увеличивалось в размерах и странно мерцало, всё ярче и ярче, изменялось в размерах какими-то толчками, становясь больше и больше, заполняя собой весь угол. От стен тоже шло волнами мерцание, импульсы толкали облако, питая его рост. Облако постепенно приобретало смутно знакомые очертания. Андрей нахмурился и сжал в руке нож ещё сильнее.

Витька мчался по тёмной улице. Внутри всё клокотало. «Что это?! Как это?! Что за хрень сейчас случилась?!» – в голове бились страшные картины произошедшего в развалинах дома.

На Витьку вдруг накатила очередная волна страха и какой-то дикой тоски. Смерть. Повсюду смерть. Нет возможности выжить. Он споткнулся. Упал. Закричал от боли в руке. «Тваю мать! Ещё и руку сломал теперь!» – мелькнула мысль. Слезы покатились сами собой, мешая разглядеть руку и место, где он очутился.

Лёжа на дороге, он снова вспомнил, как Кен и остальные быстро перебрались через ограду по сигналу Андрея. Они кинулись в крайний дом. Витька метнулся было за ними, но остановился и, стоя на куче битого кирпича, смотрел через оконный проём окна. Между Андреем и лежащим в углу человеком в сероватом блестящем тумане клубилось нечто, ещё бесформенное, дрожащее. Страшное. Андрей постоял мгновение в нерешительности, затем попятился назад, задевая ботинком осколки кирпича.

Андрея разорвало на части, густая красная кровь брызнула во все стороны. Первым через дверной проём залетел в комнату Сашка и, увидев непонятного зверя, немедленно схватил лежавший неподалёку от входа кусок арматуры. Рядом с Сашкой возник Кен. Он держал в каждой руке по обломку кирпича. Облако, наконец, обрело форму, стало плотным, живым: свирепого вида зверь, ростом выше человека. Он был странным образом похож одновременно и на медведя, и на тигра. Зверь вздыбился на задние лапы, его огромная пасть с ярко-белыми зубами оскалилась. Сашка замахнулся для удара. Зверь оказался слева от него, махнул лапой. Голова Сашки отлетела, мягко шмякнув по стене. Кровь теперь была повсюду. Кен заорал, бросил в зверя кирпичом и попытался выбраться из комнаты. Он не успел.

«Сука! Чо за на?! Парву!»

Кен, вбежав в дом, поначалу решил, что зверь привиделся ему, и на самом деле это всё сделал тот мужик: наверное, у него в руках была бензопила, брошенная здесь строителями, и ею он раскроил Дрюню, а потом отсёк голову Сашке. Но почти сразу Кен испугался, потому что ощутил дикую боль во всём теле. В этот момент понял, – теперь его черёд. Он умрёт. Здесь и сейчас. Перед ним – не человек.

Он смотрел в глаза неизвестному существу, непонятно, откуда взявшемуся здесь, на самой окраине города.

Кен даже не сообразил, что тигр не был порождением земной фауны, только подумал: «У пацанов Дедлёньки шпалеры есть, вот бы сейчас один!»

Кена обволокло серым мерцающим туманом, он заорал от боли, дёрнулся, но его кто-то крепко держал. Он только и успел услышать:

– В тебе нет жизни. Ты бесплоден. Ассенизация!

«Братан…» – последней мыслью промелькнуло воспоминание о том, как он нашёл младшего брата где-то в дальней стороне огорода, с планшетом в руках. Тот смотрел в глаза Кену и плакал. Где-то позади, в доме, дико кричал пьяный отец. В ответ тонким голосом протестующе вскрикивала сестра, и слышались мягкие удары. Это тело их мамы то падало на пол, то билось об стены. Именно поэтому сегодня и сейчас он оказался здесь. Он боялся, что отец всё же убил маму, не хотел смотреть на мёртвое тело. Не хотел, чтобы младшие смотрели на него, беспомощного, не способного их защитить.

Кен исчез в сером тумане.

Только в этот момент Витька увидел, как внутри комнаты появился тугодум Толик, державший в руках ржавую металлическую трубу. Витька бросился вперёд, ловко проскочив через оконный проём, за спину тигру, и закричал, глядя на Толяна: «Нельзя! Нельзя! Беги!»

– Нет! Не тронь! Беги, Толян! Беги!

Витькин голос необычно визжал, страшный тигромедведь на мгновение замер и повернул голову в сторону Витьки. «Остановись!» – возникла, как приказ, в голове чужая мысль, и Витька послушно замер там, где стоял. «Уходи. В тебе есть жизнь». Эту команду он не успел выполнить.