Ковчег Искателей

Deorer

Ковчег Искателей

Аннотация

Жили себе люди, и не ведали, что рядом с ними жили другие разумные и одушевлённые существа. Только они – растения.

Долго ли, коротко ли, но однажды встретились Иван и эмпатические цветы. Весёлых приключений и волшебства при этой встрече не произошло, но вовсе не потому, что Иван что-то не так сделал, а потому, что цветы не на Земле выросли, а издалека прибыли. В межгалактическое путешествие к новому дому отправиться им помогли называвшие себя Искателями. Когда именно начался путь цветов Некк-Та, выяснить невозможно, и сколько всего Ковчегов построено – неизвестно, но только прибыли гости из другого мира в субботу, в районе старой Кисловки.

Пролог

– Можешь ли ты пойти вслед за нами, Юнуак? – спросили большие цветы Некк-Та, втягиваясь в туман из приготовленных для них ячеек.

Эти растения не имели развитого разума, как у людей, но ощущали эмоции и намерения живых существ. Пусть никто из последнего поколения Некк-Та не знал того единения с человеком, которого достигли их родственники из прежних серий, но они обладали тем же даром эмпатии. Их вырастили для того, чтобы они возродили сообщество гибнущего Небесного Мира на других планетах, соединившись с иными существами.

Некк-Та умели говорить, но люди слышали не слова, они слышали песни. Каждый цветок имел неповторимые тембр и мелодию. Но звучание уходящих растений было одинаковым – тусклым, грустным и тихим.

Старший искатель Юнуак посмотрел в сторону пространственного окна, которое вело к одному из кораблей, плывущему в пустоте поблизости от астероидного пояса, на вытянутой эллиптической орбите. Космический Ковчег унесёт Некк-Та к далёким звёздам за мгновение.

Очередная ячейка – большой плоский белый пенал, – раскрылась, чтобы принять молодое растение мужского пола. Юнуак прочёл обозначение: Некк-Ал-Ай-Один-Два. «Надо же, Алай, – последняя серия в поколении».

Этот цветок, похожий на земную ромашку, выросшую до высоты в полтора метра, и посаженную в трёхметровый полупрозрачный кувшин с широкой горловиной, поддерживался шагоногой – биомеханическим приспособлением, которое позволяло Некк-Та передвигаться. Внутри кувшина имелась система питания, и растение не нуждалось в носителе-человеке или в другом живом существе, чтобы жить.

Юнуак наблюдал за тем, как сработала ячейка: створки пенала поднялись, и дым начал выходить белёсыми клубами наружу. Некк-Ал-Ай-Один-Два испуганно шарахнулся на своей шагоноге в сторону, его окраска стала рыжей. Но он быстро остановился, его лепестки посветлели и налились синевой. Некк-Ал-Ай-Один-Два позволил дыму поглотить себя.

Кувшин развалился.

Облако стало серым, поднялось над землёй и полетело к входу в Ковчег.

Молодые цветы боялись одиночества, и они ощущали боль людей-искателей и своих родственников, ставших симбионтами. Однажды соединившись с человеком, цветы уже не могли прожить самостоятельно дольше нескольких дней. Обмен генетическим материалом делал со временем из такой пары единый организм.

– Нет, мои хорошие, нет, друзья, нет… – со вздохом, медленно качая головой, произнёс старший искатель Юнуак. – Я и моя Некки останутся. Как и другие. Вы унесёте с собой только идею Сообщества.

Он понимал, что его попытка скрыть свою боль от цветов – глупая и жалкая. Окраска растений менялась, плавное звучание их пения искажалось, непроизвольно открывая всем остающимся на планете искателям скорбь по утраченному равновесию, сожаление, которое представлялось людям глубоко неправильным.

Некки Эль-Шесть-Два, уловив настроение уходящих Некк-Та, задрожала всеми лепестками, которые потемнели и теперь были не ярко-жёлтыми, а коричневыми. Затем её стебель склонился. Юнуак машинально протянул руку к левому плечу, ощущая во всём теле нарастающую тяжесть.

Его цветок сросся с ним. Юнуак с ужасом вспомнил, как на испытаниях ячейки, этого современного доспеха, они с Некки разъединились. Она едва не погибла. Другая Некки отдала часть себя, чтобы возродить Эль-Шесть-Два.

– Нет, я не могу. Вы знаете причину, не просите меня повторять. Мой сын, он тоже должен остаться здесь, с нами, с большинством из нас, – уже твёрдым голосом продолжил говорить Юнуак. – Идите, друзья. Помните нас.

Юнуак помолчал. Потом добавил:

– Пилот приведёт Ковчег к новым мирам и поможет вам.

Юнуак вспомнил свою жену Дуаммэ, ставшую пилотом одного из Ковчегов. Редкий человек не нёс в своём генетическом коде тех ошибок, которые привели к разрушению Сообщества. «Прощай, моя подруга! Я и наш Аиттак, мы любим тебя и желаем тебе найти путь к новому миру!»

Старший искатель оглядел площадку. Люди продолжали работать.

«Что ж, мы почти закончили. Надеюсь, чёрные заросли не добрались до других площадок, и люди там успели завершить погрузку».

Искатель нашёл взглядом сына. Аиттак обернулся. Его цветок качнулся.

Цветы, вросшие в их тела, изменили свой окрас – обе Некки налились светлыми бежевыми оттенками, и по два лепестка стали жёлтыми.

«Конечно, ведь мы с ним так похожи, – подумал Юнуак, поняв, что их симбионты стали неразличимыми. – Какое счастье, что моя Дуаммэ не имеет нашего общего с сыном изъяна! Она чиста, как утреннее небо!»

Юнуак протянул руку к земле. Грунт вспучился, его куски раздвинулись и наверх стали подниматься корнеобразные щупальца. Они коснулись ладони искателя, поднялись выше и у плеча соединились с отростками стебля Некки.

Аиттак видел движение отца и сделал то же самое. Теперь искатели могли поговорить друг с другом.

– Уалаак готов, – сообщил сын Юнуаку.

Тот только кивнул, но мысль его передалась по сети из корней:

– Она проживёт долго. Намного дольше, чем люди, соединённые с цветами. Радуйся, сын мой!

– Мама всех цветов, – ответил Аиттак.

– Ведущая к жизни.

Люди на площадке остановились на мгновение, оторвались от работы и повернулись к пространственному окну. Звучание Некк-Та, забирающихся в ячейки, изменилось: их голоса слились в единую Песню.

Несколько облачков у входа в коридор до Ковчега обрели человеческие черты. Эти образы подняли руки и махали ими – древний жест прощания.

Юнуак и Аиттак услышали Песнь Цветов. Оглянулись на окно вместе с другими людьми. Затем повернулись лицом к лицу. Юнуак подошёл к сыну.

Их симбионты вытянули тонкие светящиеся лианы, которые соединились. Звучание Песни усилилось.

– Она проживёт очень долго, окружённая десятками Некк-Та, но других Искателей она больше не увидит, – повторил Аиттак мысль отца.

– Надеюсь, на других площадках тоже удалось закончить работу до того, как чёрные заросли преодолели пространственный барьер, – добавил он.

– Я тоже рассчитываю на это. Однако со вчерашнего вечера связи нет ни с кем, что означает разрушение планетарной корневой сети.

Отец и сын услышали гул и обернулись к входу в Ковчег.

Окно, висевшее в воздухе, задрожало и медленно стало сжиматься.

Коротким громом прокатилось эхо закрытия пространственного коридора. Погрузочная площадка опустела. Только груды осколков разрушенных кувшинов остались на земле в том месте, где Некк-Та переходили в новые доспехи. Постепенно остатки прежних систем жизнеобеспечения растений поглощались корневой системой, которая продолжала действовать под поверхностью.

– Погрузка окончена! Погрузка окончена! – услышали Юнуак и Аиттак.

Старший искатель Юнуак поднял взгляд к небу и произнёс:

– Веди их, пилот, мы желаем вам успеха. Помните о нас, помните нас!

Глава 1. Прибытие

Лето. Суббота, около полудня. Облачно.

Окраина Кисловки. Настоящая, старая Кисловка. Низкие деревянные дома, в один или два этажа. Печные трубы дымят даже летом. Между нестройных рядов домов бегут узкие дороги с глубокой колеёй и широкими пыльными обочинами, края которых, примыкающие к деревянным заборам, покрыты скошенной травой. Повсюду вдоль заборов пестреют непролазные кушари, – то сирень, то барбарис. И только перед калитками и воротами лежит та же голая пыльная истоптанная земля, что на обочинах дорог.

А вот вдоль забора из красного кирпича аккуратно посажены кусты дёрена белого. Здесь здание двухэтажное, кирпичное, недавно построено. Здесь и газон поаккуратнее, чем у прочих домов. Таких домов мало в Кисловке, это отголоски давно угасшего экономического подъёма.

Несколько дорог, по которым можно добраться до города, оплели разросшуюся деревеньку. Далеко, на западе, бежит автострада, параллельно которой проходит железная дорога. Чтобы добраться до станции и сесть на электричку, пешком придётся идти почти час. Но через Кисловку ходит автобус. Этот маршрут чудом сохранился с тех времён, когда рядом с Кисловкой появился посёлок «Механик», созданный для сотрудников НИИ и работников механического завода.

Бывший посёлок «Механик» и стал Кисловкой – Большой Кисловкой, но всё же не городом. Высотки тут выстроены угловатыми, но уютными полукольцами, внутри больших дворов росли редкие деревца и дикий кустарник. Детские площадки зажаты автостоянками, и машины жильцов столпились, будто очередь за дефицитом в стародавние времена. Детвора с весёлым визгом носилась по двору под присмотром нескольких стариков и старушек. Здесь царило умиротворение. Огромный и шумный город темнел едва различимым смогом севернее.

На самой окраине Кисловки, там, где проходила старая дорога, ведущая к мосту через речку Ажорку, стояли недостроенные кирпичные дома, с пустыми глазницами окон, без крыш. Через дверные проёмы видны незаконченные стены комнат. Хозяева широко размахнулись, каждый дом занимал чуть не половину участка. Но уже лет десять, как эти участки заброшены, и уже давно стали Местом Встречи местного кошачьего народа.

Ажорка вместе с дорогой – улица Дальняя, – поворачивала почти строго на север на углу первого участка, где ещё был забор. Западный берег реки в этих местах высок и крут, скальные породы рыжих и серых оттенков обнажились. Они отбрасывали серо-зелёную воду, и на восточный берег накатывали волны. Вдали терялся длинный мост с одной низкой аркой.

За кирпичными коробками брошенных участков Старой Кисловки чернели овраги. До ближайшего из них, длинного и широкого, с грязной водой на самом дне, окаймлённого бурой травой и вьюном, всего-то шагов тридцать от последнего участка. Бывшая пашня, вся изрезанная этими оврагами, шла до самого лесочка на западе. Вся эта территория давно пустовала, люди редко сюда заглядывали, хотя жилые дома располагались всего лишь в полусотне метров от первого из недостроенных. Кисловские коты и кошки своими песнями изредка мешали людям заснуть, когда собирались на Месте Встречи для обсуждения накопившихся новостей.

Природа, казалось, приготовилась к сегодняшнему особенному дню, ждала некоего важного события, и потому загодя выгнала людей из жилищ, изувечила их поля. В эту субботу птицы облетали стороной и пашню, и остовы зданий на повороте улицы Дальней, избегали оврагов.

Сквозь резко очерченные просветы грязно белого небесного покрова пробивались потоки солнечного света. Широкие лучи, как на пейзаже, написанном маслом, упирались в землю. В большом овраге стало светло.

И тут что-то произошло: через один из просветов в облаках протянулся к земле конус с зеркальной поверхностью. Своим основанием этот объект накрыл бывшую пашню, овраги, кирпичные стены, старую разбитую дорогу. Отражение неба неуловимо быстро изогнулось, внутри конуса мелькнула продолговатая тень. Зеркальный конус исчез также быстро, как и появился. Тихий стон прокатился в воздухе. Серый туман заклубился над большим оврагом. Никто из людей этого не видел, конечно.

Кот Рыжик пробрался к Месту Встречи. Он хотел найти свою подругу, но запахи кучи старого тряпья, которая была избрана Домом, подсказали ему, – дети уже достаточно подросли, и теперь разбрелись по округе. Подруга ушла отсюда несколько дней назад. Рыжик осторожно исследовал её путь, убедился в том, что с ней ничего не случилось.

«Странные эти люди. Почему меня Рыжиком называют? Старик добрый. Многое понимает. Только никак ему не объяснить, что я не могу быть Рыжиком. Я – Красненький, неужели он не видит?»

Рыжик уселся в раздумьях. Следы. Запахи. Ветер что-то принёс незнакомое. Северная сторона. Аромат походил на цветочный и кот чихнул.

Стоп! Кто это? Другой. Чёрный кот с пепельной полосой на морде. Рыжик знает его. Черныш был здесь совсем недавно. «Вот его люди правильно называют, а меня почему-то не могут».

Кот продолжил исследование. След Пушинки, его подруги, пересекался со следом Черныша. Кошка говорила с Чернышом, но недолго, и они разошлись в разные стороны. Путь Черныша, вечного соперника, уходил к развалинам, в которых росли дети Рыжика.

Запах соперника неожиданно пропал недалеко от оврага.

Рыжик остолбенел: белёсый туман перед ним внезапно стал гуще, появился сильный запах, непонятный, вызывающий тревогу, страх. «Так. Опять люди что-то натворили!» – подумал кот.

Рыжик вспомнил промозглое утро. Когда плохо видно, мокро в воздухе, отчего тяжело дышать. Дымка утренняя надвигалась на него какими-то рывками, внутри что-то вспыхивало, мерцало.

«Не огонь это, не фонарики, не искры. Непонятное. Страшно».

Кот наблюдал, пятясь к домам. Тело прижато к земле, брюхом он задевал землю, травку, мелкие камешки.

«Кш-ррр-ми-ээ» – слышал кот. Звук шёл отовсюду. Клубы дыма приблизились к животному. Внутри серого тумана усилилось мерцание, лиловые и зелёные всполохи стали ярче. Рыжик принюхался: запахи, их много, они разные, что-то знакомое в них ощущалось. И Черныш там был!

«Черныш», – мелькнули слова.

Рыжику показалось, что с ним кто-то разговаривает.

«Кто говорит?!» – он испугался и прижал уши.

Кот затравленно озирался и тихо шипел. Кто-то прикоснулся к нему. Рыжик взвизгнул во всю глотку, эхо его крика угасло в тумане. Ему стало тепло, но неприятно. И он бросился со всех лап бежать куда подальше.

Глава 2. Иван, Алымовы и «Тойота»

Алымов-старший, кряхтя, ухватился за монтировку, и попытался приподнять установку: телескоп должен стоять ровно, не качаться. Ножка треноги опасно задралась, задела ногу Олега. Тот бросил молоток, и помог отцу. Уголок толи остался не прибитым к доскам конструкции, напоминающей лёгкий тент, который сумеет передвинуть один старик, чтобы защитить от дождя себя и довольной дорогой телескоп, «Звездогляд-10-05».

Виктор Иванович Алымов всю жизнь служил в обсерватории, и не представлял себя без ночного неба и звёзд, дрожащих в окуляре. И такое чудо ему сын Олежка подарил, что Алымов-старший не удержался, и вчера вечером прямо с веранды наблюдал, как возле Юпитера появилась звёздочка.

Сегодня приехал Олег, чтобы помочь с установкой своего подарка. На крыше место заготовлено ещё в прошлом году, но телескопа тогда не было.

Отец и сын спустились – пора пообедать и отдохнуть. Зашли на веранду, и Виктор тут же устало уселся на скамейке.

– Олежка, а скажи, когда у меня тут второй внук станет бегать?

Олег тяжело вздохнул, вытер пот со лба. От грязной перчатки остались разводы и небольшой кусочек опилок. Олег снова вздохнул и присел на скамеечку рядом с отцом, ладонями упёрся в колени, пальцами их сжал.

– Боимся мы, отец. Ты же знаешь, Никитка трудно родился. И болеет.

– Знаю, как не знать-то, – ответил Алымов-старший и опустил голову.

– Что ж, теперь так и будете, втроём? Хоть Никитку чаще привозите.

– Ладно, отец, привезём ещё, лето долгое.

Олег и сам хотел, чтобы Никита почаще с дедушкой общался, но только Леночка не отпускала. «Ну что там делать моему мальчику? – щебетала она суетливо, торопясь произносить слова. – Пусть тут играет возле дома, во дворе полно детишек, а у деда нашего в деревне – нет. Будет скучно!»

И она права, в старом посёлке нынче малых детишек не найти, Стёпка Уваровых да Мишка. Остальные же – это ребятня лет на десять старше. Незачем Никитке с ними водиться. «Вон, даже про друга моего, Леонида, всякое поговаривают, что он – бандит. Ведь он – механик от бога! А всё туда же», – вздохнул Виктор, вспоминая прежние времена.

После обеда Алымов-старший прилёг вздремнуть, а Олег расположился с ноутбуком в большой комнате, – его Елена Дмитриевна ждала звонка: «Надо отчитаться, спросить о том, что прикупить на обратном пути. Хорошо, что «Механик» рядом, интернет и здесь теперь имеется».

Через час, отдохнув, Алымов-старший осмотрел задний двор. Кота Рыжика не было. Стояли миска на веранде и миска в сарае – обе пусты.

«Вот ведь обжора! Наверное, ещё и мышей домой притащит, чтобы со мной поделиться», – Виктор улыбнулся.

– Олежка! Не помнишь, когда последний раз кота видел? – спросил он у сына, – немного беспокойно на душе, когда кот уходит надолго.

– Не помню, утром приехал, он меня встретил, и всё, – ответил Олег.

Алымов-старший махнул рукой и направился к воротам, чтобы выпустить Тойоту. «Пора ему ехать. Никитка ждёт, Ленушка беспокоится», – подумал он и вспомнил свою родную-ненаглядную, её доброе овальное лицо.

Минивэн злобно взвизгнул, когда Олег в очередной раз попытался выехать со двора. Отец стоял у ворот, качая головой. Олег заглушил движок.

– Ну, всё, хана, – сказал он с досадой. – Япошка тойотская!

– Да, нехорошо. Нельзя с таким двигателем ехать, не дай боже, угодишь в историю, – с тревогой отозвался Виктор Иванович.

– Не знаю, что и делать теперь. Сюда эвакуатор не поедет.

– Есть же тут ребята, у них дед Лёня за главаря, помнишь такого?

– Ой, нет, ты что!

Олег помнил деда Лёню, поэтому воскликнул довольно громко, даже сам удивился своей реакции.

Отец рассмеялся.

– По-о-мнишь, ага! Вижу! – Алымов-старший погрозил пальчиком, изображая Леонида Старикова.

Олег посмотрел на отца, и его лицо расплылось в улыбке: так дед Лёня грозил пацанам, которые летом забирались во двор его дома, чтобы поживиться яблочками и набрать грецких орехов. Ух, как они улепётывали, чтобы не попасть под хлёсткие удары веником!

– Пойдём, Олежа, поговорим с ним. Там ребята гонки устраивают, на автостраде, по ночам. У них и мастерская имеется своя, завсегда машины есть, и уж твою починить они сумеют. Леонид их всему обучил, я знаю.

– Ладно, пойдём. – Расстроенный Олег быстро согласился. – Надо мне только позвонить. Предупрежу, что позднее приеду.

– Ох, да, – согласился отец. – Звони. Я пойду, а ты догоняй.

Вечерело. Небо очищалось от уже темнеющих облаков, ветры сдували их, как пух с одуванчиков на лугу. Большой красный диск Солнца на западе оставил от себя узкий серп и косыми лучами подсвечивал убегающие вдаль облака, так что их края приобрели оранжевые оттенки. Река тихо шелестела вдали, унося на север своими водами дневное настроение, и Алымовы, отец и сын, медленно шагали по пыльной обочине дороги к остановке. Ситуация с автомобилем Олега, Алымова-младшего, испортила прекрасный день.

– Ты не переживай, Олежка. Починят, неужто не знаешь деда Лёню? – ободряюще говорил Виктор Иванович своим низким голосом.

– Да, может, и починят, но ведь суббота.

Олег досадливо сморщился, на его лице появились складки: на высоком лбе, под глазами, на щеках. Отец мельком взглянул на него и хмыкнул.

– Боишься, что Леонид в загул уйдёт? Не переживай, не уйдёт.

– Да как не переживать-то? Ленка хотела, чтобы мы прокатились завтра по городу, понимаешь? – Олег просветлел, выпрямился, вспомнив о жене, о сынишке: «Как-то они там? Небось, ждут. Не трезвонят, терпеливые мои».

Алымов-старший шёл рядом и размышлял. «Похож Олежка на маму, ой, похож. Даже морщинки там же проступают. И внук растёт добрый», – Виктор тоже улыбнулся и взглянул на сына. Олег заговорил первым.

– Никитос просил в парк пойти, столько интересного летом в парке.

– О! Конечно, игры – это замечательно. Но ведь есть такси?

– Да, такси… Такси дороже, чем на своей тачке. И вещей меньше возьмёшь, и вообще…

Олег снова помрачнел. Отец похлопал его по плечу.

– Олежка, парень, что ты так переживаешь, два или три дня побегаете на своих двоих, ничего страшного не случится ведь! – Алымов-старший как мог, пытался успокоить Олега. Сложная настала жизнь, непонятная.

– Ладно, отец. Поеду на автобусе, куда деваться.

– А что же своими гаджетами не воспользуешься?

– Так до Кисловки же проезд стоит как полёт на Луну, отец! Что ты, в самом-то деле!

Олег одновременно и возмутился, и посмеялся. Какой же отец дремучий! «Да, это тебе не Союз… сели-поехали…» – Олег вспомнил далёкое детство, вспомнил, как всей семьёй добирались сюда пешком, а он, удобно устроившись на шее родителя, глазел по сторонам. Мама, молодая, стройная, весёлая. Живая. Руки светлые, мягкие и тёплые. Голос звенит.

– Не грусти, Олежка, – отец как-то сразу понял мысли сына.

На замечание сына о своей бытовой отсталости он и внимания не обратил. Конечно, дремучий дед, сто лет в обед. Карту свою до сих пор на комоде прятал, ходил по магазинам с бумажными деньгами да с мелочью.

Очередь собой тормозил – когда сдачи нет на кассе: все нынче с картами да телефонами. «И скидки у них, и бонусы, кэшбеки. Запутаешься. Но люди всё же добрые», – подумал Виктор. Иногда кто-то скидкой делился, кто-то предлагал: «Ой, давайте уже я оплачу, там всего-то семь соток, подумаешь!» – и протягивал кассирше свою пластиковую карту. Или сразу телефоном тыкал в приёмник. «Куар-код. Вот!» – Виктор усмехнулся.

Улица Победы. Они стояли на остановке, под навесом. Проступили первые звёзды на очистившемся небе. Белые ночи не такие уж светлые, и мимо проезжавшие редкие легковушки слепили глаза яркими фарами.

Автобус, наверное, задерживался на переезде. Олег заметно нервничал.

– Глянь, на севере что-то светится, – постарался отвлечь сына Виктор.

– Так лето. Белые ночи, ничего удивительного, – отмахнулся Олег.

– Нет, нет, Олежка, глянь же, это где-то на краю Кисловки.

– Где-где? – вяло заинтересовался Олег.

– Кажется, на Дальней, на старой дороге в город, – решил Виктор.

– Ну, возможно, возможно… – протянул Олег.

Они немного поговорили о прошлой, забытой уже работе Виктора Ивановича. О том, что обсерваторию не закрыли, хотя и стариков уволили, а молодёжи осталось едва ли не вполовину меньше необходимого по штату.

Подъехал автобус, пышущий жаром разогретого двигателя, который клокотал и фыркал. Один человек вышел из дверей, и Олег заскочил в салон. Там он развернулся, и помахал отцу на прощание. Виктор поднял руку.

Старик направился в сторону улицы Дальней. Что-то там светилось. «Интересно, кто там вдруг появился? Неужели вернулись хозяева этих недостроек?» – размышлял Виктор, повернув на улицу Гоголя, к реке.

До поворота к мосту не он дошёл. Почему-то возникло беспокойство, и желание вернуться домой.

«Странное ощущение», – подумал Виктор. – «Вроде бы меня кто-то пытается остановить, в грудь толкает. Сердце?»

Он машинально приложил правую руку к груди. Остановился. Рукой лихорадочно пошарил в кармане ветровки. Достал пузырёк и привычными движениями уложил большую таблетку под язык. Постоял. Повернулся, и побрёл назад, к своему дому.

«Олежка, поди, станцию уже проехал». Виктор решил не звонить сыну. Столько у него сейчас дел, куда там звонить.

Алымов-старший снова остановился. Он заметил в стороне какое-то странное серое облачко, которое одиноко летело в небе и чуть мерцало. Ветер нёс его на восток, и оно вскоре исчезло где-то за рекой.

«Чудные дела, ветра у земли нет, а на сотне метров прям ураган!» – удивился бывший техник обсерватории. Он побрёл дальше. Дважды проверил, нет ли аритмии.

Виктор заприметил Рыжика, сидящего на заборе. «Вот он где, меня ждёт, нагулялся. Без мышей обошлось, похоже», – Виктор прибавил шагу.

Когда Алымов-старший затворил за собой калитку и направился к веранде, кот спрыгнул с забора, и стал льнуть к нему, крутился возле ног.

«Человек! Старик, послушай меня! О, да, Рыжик, Рыжик… Алый Мой человек, друг, я встретил что-то непонятное там, на Месте Встречи. Прозрачное, сверкает, но не лампочка, и движется. И оно что-то говорит», – Рыжик бежал за человеком и мяукал, пытаясь рассказать о произошедшем.

«Ой, ну почеши, ага. Как вам хорошо-то, с такими лапами. Вроде крючки крючками, а всюду можете достать», – подумал кот, когда его погладили. Он изогнул спинку, чуть заметно фыркнув от удовольствия.

«Меня бы тоже помыл, а? Нет. Ну и ладно». Кот смотрел на Виктора.

Тот стоял перед умывальником, кряхтел, взмахивал руками перед собой и щедро разбрызгивал вокруг себя воду. Затем он вытер лицо, руки, и поднялся на веранду. Там открыл шкафчик и достал из него пакетик.

«О! Нямка! Ой, фу, опять старое… Алый, Алый Мой, найди мне что-то посвежее в другой раз, ладно?»