Вместе

– А потом ты ждешь… – подсказала Дилейни.

– Именно! И пока я жду…

– У тебя возникает мысль: а вдруг он меня ненавидит, что-то замышляет, распространяет слухи и хочет разрушить мою жизнь? И на какой-то миг тебя охватывает мертвенный ужас.

Дилейни ожидала, что Шийрин и Карло рассмеются, но их лица помрачнели.

– Вообще-то я бы не стала описывать это такими словами… – сказала Шийрин. – Но…

– Мы здесь не пользуемся подобными… э-э… выражениями, – добавил Карло.

Дилейни сдала назад:

– Да, конечно. Простите. Вы же знаете, я вышла из леса. Мне нужно следить за собой.

Беспокойство, граничащее с тревогой, так и не сошло с их лиц. Требовалось срочно исправляться.

– Каждому из нас приходится жить с подобными мыслями, – сказала Дилейни. – С отсутствием определенности там, где эта определенность нужна нам больше всего. В наших личных отношениях. В дружбе.

Лицо Шийрин расслабилось, а Карло, на мгновение закатив глаза, снова изобразил дружелюбную заинтересованность.

– Уже много лет мы в компании подсчитываем наших друзей… – Дилейни сделала крошечную паузу, чтобы понять, заметили ли они это “мы” и одобрили ли его. Да, заметили, да, одобрили. – Но насколько важно просто количество? Если ученые говорят, что самое главное – это глубина отношений, то, может, стоит измерять не количество друзей, а качество дружбы?

Карло и Шийрин слушали уже с неподдельным интересом, даже рты слегка приоткрыли. Дилейни подумала, что ее приняли. Оставалось только завершить презентацию, не допустив какой-нибудь глупой ошибки.

– Поэтому я сделала прототип приложения, которое сможет внести большую ясность в то, что всегда было расплывчатым и, по правде сказать, не вполне очевидным. Можно я покажу? Все готово? – Она постучала по экрану на стене, чтобы активировать его. – Гость, – произнесла она. – Семь-Ноль-Восемь-Восемь-Девять.

На экране появился небольшой квадрат, и Дилейни приложила к нему палец. Отпечаток связал с ее аккаунтом, и вскоре на экране возникло лицо Уэса в натуральную величину. Он улыбался – несколько издевательски, на вкус Дилейни. Но Уэс, знавший, что его лицо выражает насмешку, даже когда он этого не желает, старался сглаживать впечатление словами, показывающими, что он уважает собеседника и совершенно откровенен с ним.

Дилейни повернулась к Карло и Шийрин:

– Надеюсь, вы не против? Я попросила своего старого друга Уэса помочь нам.

Шийрин явно засомневалась, а Карло и вовсе скорчил недовольную гримасу.

– Ладно, – наконец сказал он. – Привет, Уэс. Как дела?

Дилейни снова посмотрела на Уэса. Поначалу она решила, что он на кухне, но теперь разглядела за его спиной корпус сливного бачка. Уэс явно сидел на унитазе – еще одна его шутка.

– Уэс, ты нас слышишь?

– Да, прекрасно слышу! – отозвался он.

– А тебе не будет удобнее где-нибудь еще? Мне кажется, в другой комнате сигнал получше.

– Нет, тут все отлично! Просто супер, я бы сказал. Я рад быть вместе с вами!

Вот же гад, подумала Дилейни. Она же взяла с него обещание воздержаться от таких шуточек!

После обмена еще парой любезностей Дилейни набрала код, и вокруг Уэса на экране появилась рамка с иконками.

– Расскажи мне, как проходит твой день, – попросила Дилейни.

Уэс начал рассказывать – самый обычный день, с обычными заботами и мелкими неприятностями. Дилейни отвечала сочувственным хмыканьем и задавала уточняющие вопросы. Пока они говорили, на экране под подбородком Уэса мигали шестнадцать точек.

– Как вы можете видеть, во время нашего разговора ИИ анализирует выражение лица Уэса, реакцию его глаз, интонации. Я знаю, что во “Вместе” сейчас очень интересуются распознаванием эмоций. Уверена, что такая технология уже существует и будет совершенствоваться.

Девять индикаторов внизу экрана горели зеленым, семь – красным.

– Вот эта зеленая точка показывает, что Уэс, скорее всего, говорит правду. Но вот по красному лицевому сенсору мы видим, что он напряжен. Будь Уэс расслаблен, индикатор горел бы зеленым. Другие индикаторы отслеживают прочие показатели – гладкость речи, юмор, откровенность, нюансы интонации и так далее. Уэс любит пошутить, и мы это видим на сенсоре юмора.

– Ого! – отозвалась Шийрин.

– Тем временем, – продолжала Дилейни, – алгоритмы анализируют наш разговор, выделяя ключевые слова и фразы, которые обычно используют близкие друзья. Лицевые датчики и текстовые данные дополняются жизненными показателями – частотой сердцебиения, артериальным давлением и уровнем глюкозы, – которые считываются с браслета.

Шийрин и Карло увлеченно кивали. Дилейни знала, что объединить собственную идею с продуктами “Вместе” – вариант беспроигрышный. Так она показывает, что стремится не заменить то, что разработано здесь, а лишь дополнить и улучшить уже существующую технологию.

– Вот тут, внизу, вы можете видеть общую оценку. Наш разговор получает рейтинг 86,2, что очень достойно и, как мне кажется, отражает то, что мы с Уэсом достаточно близкие друзья. Все, что выше 80, можно считать настоящей дружбой. Выше 90 – это вообще нечто экстраординарное.

– А Уэс видит эти цифры на своем экране? – спросил Карло.

– Сейчас – да, – ответила Дилейни. – Но можно сделать так, чтобы данные передавались только в одну сторону. Например, если бы я была не уверена, что Уэс говорит правду, или вообще не знала, насколько он хороший друг, то я могла бы настроить приложение так, чтобы только я видела показатели.

– Мне нравится, – сказала Шийрин.

– В нашем же случае в конце разговора мы оба получим оценки по всем параметрам и общий показатель качества общения. Естественно, данные по каждому разговору с конкретным человеком отправляются в одну папку, и потом они могут суммироваться для получения единого показателя нашей дружбы. Социологи, изучающие дружеские отношения, выяснили, что человек проводит в общении с настоящим другом 92–98 часов за один квартал. (Эти цифры она придумала только что.) Поэтому пользователи могут увидеть, какие у них результаты.

– Потрясающе, – сказала Шийрин.

– И это работающее приложение? – спросил Карло.

– О, нет-нет, – ответила Дилейни. – Пока нет. Все цифры, которые вы видели на экране, всего лишь пример для демонстрации. Но большая часть необходимых технологий уже существует. Почти все доступно и готово к применению. Нужно просто собрать все вместе. Вы же знаете, я не инженер. И, если честно, я бы очень хотела, чтобы это было сделано здесь, во “Вместе”.

– Невероятно, – сказал Карло. – А кто помогал тебе с программированием?

– Ну, это же еще не настоящая программа, но Уэс помогал, да.

– Уэс, ты еще здесь? – спросил Карло.

– Да, я здесь, – отозвался Уэс.

– Хорошая работа, – похвалил Карло. – Очень изящно.

– Изящно? – переспросил Уэс, голосом изобразив, что он польщен, а для убедительности даже прижал к груди ладонь. – Спасибо!

– Тебе спасибо, – в унисон произнесли Карло и Шийрин и обменялись смущенными взглядами, в которых Дилейни почудилось скрытое сексуальное напряжение. Что-то между этими двумя точно происходило.

– Всегда рад помочь, – отозвался Уэс и пропал.

Карло включил свет и посмотрел на часы.

– Не хотелось бы выступать в роли ведра холодной воды, – сказала Шийрин, – но какое-то время назад одна компания уже пыталась запустить приложение – кажется, оно называлось “Люди”, – с помощью которого можно было оценивать других точно так же, как мы оцениваем отели или таксистов. Но по каким-то причинам многие сочли, что это слишком. Приложение так и не запустили. Хотелось бы знать, как ты намерена учитывать подобные… – она на миг замешкалась, подбирая слово, – тонкости?

Карло бросил на Шийрин умоляющий взгляд, как будто страдая из-за того, что она портит такое прекрасное собеседование с кандидаткой, готовой вручить компании истинное сокровище.

– Хороший вопрос, – с готовностью откликнулась Дилейни. – И я уже об этом думала. Но, согласитесь, мы же нормально воспринимаем рейтинги самых разных людей. Мы оцениваем водителей, полицейских, судей, подрядчиков, врачей, сантехников, профессоров, поваров, официантов, соседей, правительственных чиновников, само собой, ну и так далее. Попробуйте назвать профессию, в которой так или иначе не составляют рейтинг.

Карло и Шийрин одобрительно кивнули, но от Дилейни не укрылось, что Карло не хочет встречаться с Шийрин взглядом.

– То есть люди на самом деле уже давно признали разумность численной оценки друг друга. Почему? Потому что цифры по сути своей объективны, а люди – нет. Мне кажется, что сейчас мы все понимаем, что лучше быть измеренным, чем не измеренным.

Шийрин громко, почти истерично рассмеялась. Карло же буквально затрясся от раздражения. Дилейни улыбнулась обоим, надеясь, что напряжение между ними отступит перед общей задачей.

– Приложение “Люди” – я его, кстати, помню – требовало давать публичную оценку. В этой публичности и крылась проблема. Оно сводило человеческую личность к числу, чего вы в компании никогда бы не допустили.

Карло еще раз медленно кивнул, на миг прикрыв глаза, чтобы подчеркнуть, как ему понравилось ее изящное объяснение того, что для него – видимо, в отличие от Шийрин – было очевидно.

– Приложение, которое предлагаю я, это динамичная, в режиме реального времени меняющаяся система, тонко и быстро реагирующая на вовлеченность человека. Оценка может изменяться каждый день, если пользователь станет уделять приложению внимание. Второе, еще более важное отличие моего приложения от предыдущего в том, что “Люди” оценивало незнакомцев, а мое направлено исключительно на отношения между друзьями.

– А! – с облегчением произнесла Шийрин, обрадовавшись, что ее вопрос привел к столь ценному уточнению.

Дилейни приближалась к моменту, который предвкушала и который считала решающим. Кульминация, которую она замыслила, была по-настоящему извращенной. Она оперлась ладонями о стол и безуспешно попыталась выдавить из глаз слезы.

– Дружба неизмеримо важна для каждого из нас, но это совершенно неизученное явление. Мне кажется, дружба заслуживает большего внимания. Если мы действительно ценим дружбу так, как декларируем, давайте отнесемся к ней серьезно. Только подумайте о том, насколько крепкими и искренними могут стать наши отношения, если мы применим к ним научный подход!

Карло ничего не сказал. Шийрин тоже ничего не сказала, но выглядела так, как будто сейчас взорвется. Дилейни испугалась, не перешла ли она черту. Будь она на их месте, точно вызвала бы для себя психиатрическую неотложку.

После мучительно долгой и драматичной паузы Шийрин встрепенулась, в ней будто что-то вспыхнуло.

– Я бы пользовалась таким приложением каждый день, – произнесла она почти яростно, вены на ее шее вздулись. – Каааждый день!

– Ты уже придумала название для своего приложения? – спросил Карло.

– Ну, я пока колеблюсь между “Близкон” и “АутенДруг”, – ответила Дилейни и тут же поняла, что правильно будет спросить их мнение. – Что бы вы предпочли?

– По-моему, “Близкон” звучит позитивнее, – заметила Шийрин.

– Но “АутенДруг” – энергичнее, верно? – Карло посмотрел на Шийрин, которой явно уже все простил. – Оно как будто подталкивает к действиям. Типа “мне нужно аутентифицировать друга”.

– Ну да, ну да, – согласилась Шийрин.

Карло просиял, как будто это он сам придумал название, а то и все приложение.

Шийрин посмотрела в окно, за которым был виден пеликан, парящий над водой, словно бомбардировщик.

– Но мне все равно нравится “Близкон”, – сказала она.

6

Нижнее течение реки

Позже в компании распространилась история о том, что Дилейни выросла в деревянной хижине. Это было не совсем правдой, но и не совсем неправдой. Она с родителями действительно жила в бревенчатом доме, вот только он не был хижиной. Просторное жилище построила в 1988 году одна из бесчисленных строительных фирм в Айдахо, специализировавшихся на современных деревянных конструкциях. Дом площадью 2200 квадратных футов, с семью комнатами, был не слишком стильным, зато уютным; он находился в лесу, рядом с городком Гост-Каньон, и стоял на берегу извилистой речки, стекающей с Пионерских гор. В доме были телефоны, компьютеры, телевидение и все прочие блага цивилизации, но Дилейни помнила, что ее детство проходило в основном на улице, под журчание струящейся воды.

При доме имелся участок в четыре акра, раскинувшийся по обе стороны речушки. Родители Дилейни построили мостик и поставили на нем диван-качели, где Дилейни любила сидеть, закопавшись в подушки и одеяла, вместе со своими собаками.

Соседи на другом берегу держали лошадей, и со своих качелей Дилейни наблюдала, как лошади, потряхивая гривами, бегают рысцой по лугу. Она могла часами сидеть практически неподвижно, переключая внимание с искрящейся воды на полные важности движения лошадей. Научившись читать, она стала брать с собой на качели книги и нередко проводила за чтением по полдня, а собаки то посапывали рядом, то вдруг срывались с места, привлеченные белкой или мышью.

Но когда Дилейни пошла в школу, родители забеспокоились. К тому времени они открыли в городке магазин органических продуктов и чуть ли не целыми днями пропадали там. После школы Дилейни ехала обратно на велосипеде, и родители, закрыв вечером магазин и вернувшись, обычно заставали ее дома за чтением. Спортом она не увлекалась, никаких друзей, чтобы гулять с ними в городе, у нее так и не появилось. Когда родители сообразили, что дочь ни разу не пригласила к себе одноклассников, то всерьез разволновались. Дилейни всегда нравилось быть одной – читать, смотреть в огонь или просто сидеть на диванчике над речкой. Родители же развили бурную деятельность. Начали терзать ее всякими психологическими тестами. Пытались научить общаться со сверстниками. Записали в кучу кружков в школе и в церкви. На выходных отправляли ее к своим друзьям, у которых были дети, или приглашали их к себе. Дилейни не возражала. Ей нравилось и лепить из глины, и учить испанский, и играть на гитаре. Она легко заводила приятельские отношения с другими детьми и любила показывать им своих собак, речку и лошадей на другом берегу.

Но родители все равно считали, что она слишком много времени проводит в одиночестве, и – исключительно из любви, в надежде, что так она будет больше общаться со сверстниками, – подарили ей на двенадцатый день рождения телефон. Он стоил тысячу долларов – расход немыслимый, но, по их мнению, необходимый. Дилейни не отказалась от подарка.

Гаджет имел массу функций, он был и телефоном, и телевизором, и инструментом поиска, и стереосистемой, и игровым автоматом, и фотоаппаратом, и видеокамерой, и плеером, и хранилищем всякой всячины – но также и порталом в мир политики, порно и геев. Позже родители говорили – а склонностью к преувеличениям они не страдали, – что поначалу Дилейни проводила с телефоном по восемьдесят часов в неделю. Первым делом она посмотрела целиком, все тридцать три часа, древний сериал “Ривердейл”. Потом шесть сезонов другого, еще более древнего, “Офиса”. За ними последовали “Друзья”, “Внешние отмели” и “Настоящий американец”. Она открыла для себя музыку, и ее плейлист тут же распух до 1130 треков. Школьные приятели еще не освоили мир сообщений, поэтому телефон не оказал мгновенного эффекта на ее социальную жизнь. Но теперь Дилейни проводила долгие часы не на мостике над речкой, а в своей комнате, почти без сна, но и бодрствованием это было трудно назвать.

Понаблюдав за дочерью четыре месяца, родители ввели ограничения – Дилейни разрешалось сидеть в телефоне не более трех часов в день. Когда родители были рядом, она правило не нарушала, но как только они засыпали, тут же о нем забывала. Теперь сериалы она смотрела с половины одиннадцатого вечера до двух ночи, а просыпалась в семь, чтобы до школы еще часик посидеть с телефоном. Как итог – стала засыпать на уроках, вызывая неудовольствие учителей. В конце шестого класса ее оценки оказались куда хуже, чем были в начале, и родители получили озадаченное письмо от классного руководителя: “Я никогда не сталкивалась с таким внезапным падением успеваемости. У вас кто-то умер?” Все лето родители придумывали, как решить эту проблему.

***

Следующие несколько лет протекли предсказуемо. Родители изобретали ограничения, а она – способы борьбы с ними. Они устанавливали фильтры, она их обходила. Они посещали группы поддержки, смотрели мрачные документальные фильмы и возвращались с новыми ограничениями, фильтрами и стратегиями, не имевшими никакого эффекта. И все это было еще до того, как Дилейни познала соцсети. Бесконечные взаимосвязанные медиаплатформы “Сферы” зацементировали зависимость. К тринадцати годам она посылала примерно по 540 сообщений в день – в основном размытые селфи, это была ее фишка. И текстовые послания. И короткие танцевальные видео. А в течение тех шести месяцев, когда взлетело приложение “Ногтк”, рассылала всем фото своих ногтей с зашифрованными пятью буквами сообщениями.

Родители отправили ее в реабилитационный лагерь в Монтане, неподалеку от места, где жила ее бабушка ЖуЖу – бывший пилот авиалиний, неоднократная чемпионка по ловле басса и любительница мужчин намного моложе себя. Дилейни предстояло провести в лагере целый месяц без телефона и без общения с людьми извне, в компании восемнадцати девочек в основном того же возраста. Их дни подчинялись распорядку, но не особо жесткому. На военный этот лагерь не походил. Они работали на ферме, ходили в походы, катались верхом, доили коров и принимали телят, кормили коз. Вставали с рассветом, ложились с наступлением темноты, и через месяц Дилейни попросила родителей оставить ее там на весь год. Каждые выходные она навещала ЖуЖу, и ей нравилась эта простая жизнь. В восьмом классе она вернулась в свою школу в Айдахо, чувствуя себя счастливой, уравновешенной и сильной.

А потом произошло нечто странное. Ее школа, где родителей начиная с первого класса вечно пугали опасностями, которые несут в себе гаджеты, формирующие у подростков клиповое мышление, включилась в программу полного цифрового погружения. Учителя перестали давать обычные домашние задания, теперь они размещали их онлайн на ресурсе “СфероКласс”, собирающем данные о каждом пользователе. Задания учительницы по обществоведению заключались в просмотре учебных видео, а учителя английского заставляли выполнять домашние работы на компьютере и отправлять через “СфероПропись”, с обязательным использованием довольно убогого ИИ-приложения для проверки ошибок.

Родители Дилейни, которые давно отрубили у себя в доме интернет, оказались в затруднительном положении. Поначалу они каждый вечер отвозили ее в библиотеку, но на дорогу уходило полчаса в одну сторону, и в конце концов им снова пришлось подключить интернет и трепетать перед зависимостью, от которой дочь вроде бы успешно избавилась. Это было все равно что вылечить ребенка от наркомании исключительно ради того, чтобы школа потребовала от учеников постоянно быть слегка под кайфом.

При всем том школа продолжала пугать соцсетями и черной дырой экранного времени. На уроках пользоваться телефонами запрещалось, зато разрешались учебные ноутбуки, которые школьники с легкостью приспосабливали для просмотра порно и видео с милыми зверушками. Учителя, с одной стороны, жаловались на ухудшение концентрации внимания учеников и навязчивый цифровой контроль со стороны родителей, а с другой – требовали, чтобы у детей был постоянный доступ в интернет; жалобы, всевозможные записки родителей и справки от врача тоже принимались теперь исключительно в электронном виде. Во вторник школа устраивала родительское собрание по поводу цифровой зависимости подростков, а уже в среду домашнюю работу по математике приходилось делать онлайн. На собрании учителя призывали проводить выходные без компьютеров и телефонов, после чего давали на выходные задания, которые не выполнить без интернета.

В результате Дилейни проводила в Сети почти весь день, общаясь с одноклассниками, обсуждая конспекты и делая уроки, знакомясь с бесконечными школьными обновлениями, памятками и пояснениями. Она постоянно была на взводе, почти на грани нервного срыва. Она спала меньше пяти часов в сутки. Наконец, когда ее обнаружили спящей в школьной кладовке, семья решила, что единственный вариант – домашнее обучение. Дилейни постепенно начала оживать. Через месяц она уже могла сконцентрироваться достаточно, чтобы начать читать книги и высказывать собственные мысли, которые не были отзвуками из Сети. Через три месяца она вернулась на свой мостик над рекой и окончательно пришла в себя.

* * *

Но никто не мог предполагать, что компания, названная в честь южноамериканских тропических лесов, вмешается в крошечный бизнес ее родителей. Однако она ударила в планету маленьких магазинчиков, как метеорит диаметром в милю, и вызвала их массовое вымирание. В городке появился супермаркет органических продуктов под названием “Народная Еда”, и через полтора года родители Дилейни продали свое дело и – сгорая от стыда, обрядившись в зеленые передники – пошли работать на владельцев сети.

Дилейни тоже чувствовала стыд и гнев. Ее родители сдались. Они оправдывались, уверяя, что все это временно. Им еще семь лет выплачивать долг по ипотеке, но потом перед ними распахнутся все двери. Они смогут продать дом и уехать куда угодно – поселиться на барже в Амстердаме, провести год на пляжах мексиканской Йелапы, поступить в Корпус мира и отправиться в Узбекистан… О своих новых хозяевах они отзывались с презрением и намеревались выиграть битву с корпорацией, срубив с нее деньги, уволившись и начав новую жизнь.

Но что-то пошло не так. Год от года их решимость убывала, они все меньше критиковали своих хозяев. Все чаще и чаще говорили о магазине, пуская в ход “мы”. Дилейни печально наблюдала, как в них гаснет искра. Они работали по десять часов в день, а получали несоизмеримо мало. Они должны были постоянно носить при себе гаджеты, чтобы рабочее время учитывалось до минуты, чтобы днем и ночью они могли получать бесконечные вопросы, обновления и сообщения об изменениях графика. Они стали подавленными, скучными, вечно уставшими. Устройства пиликали беспрерывно, и у родителей выработался тот зависимый и беспокойный тип мышления, который был сформирован цифровым миром.

Поступив в колледж в Риде, Дилейни с радостью покинула дом. Там она постаралась выбрать предметы, которые не требовали тотального отказа от реальной жизни. Каждый год профессор Агарвал – студенты ее прозвали Аналоговая Агарвал – прикалывала кнопками к доске объявлений бумажный список своих антитехнологических курсов, и Дилейни записывалась на все, вне зависимости от области. Она закончила колледж с дипломом по гуманитарным наукам и планом уничтожения компании, которая украла детство у нее и свободу воли у ее родителей. Но затем она упала духом. Ей становилось страшно от перспективы потратить годы жизни на борьбу с тем, что большинство людей вполне устраивало.

Несколько лет она проработала рейнджером, перемещаясь между национальными парками в Скалистых горах, Сьерре, Нью-Мексико и Орегоне. Мир гор и лесов был совершенно иным, и хищные цифровые лапы до него не добрались, но однажды приехав на свою станцию, она услышала объявление, что все туристы обязаны иметь при себе телефоны. “Для вашей безопасности!” – раз за разом повторял динамик. Конечно же, так людей проще контролировать, да и спасать – при необходимости. Новые правила не стали такой уж неожиданностью, и мало кто возражал. Большинство туристов и так были с телефонами, просто теперь они стали обязательными. Через несколько недель, не встретив никакого сопротивления, Мэй Холланд объявила, что ее компания возглавила – и будет финансировать – финальный этап проекта, который она назвала “Найди меня в дикой природе”. Анонс сопровождался серией цифровых постеров, стилизованных под рекламные плакаты Ассоциации национальных парков 1940-х годов. Отныне “Вместе” будет предоставлять телефоны тем посетителям парков, у кого их нет, а тем, у кого есть (значит, всем), установит свое “рейнджерское” приложение.

В день этой цифровой экспансии в дикую природу Дилейни была у себя на станции на горе Лассен – потухшем вулкане на северо-востоке Калифорнии. Этот момент изменил ее окончательно. Она посмотрела на озера, раскинувшиеся внизу, и выбрала войну. Перед глазами у нее полыхал пожар революции. Цифровые компании радикальным способом выводят новый биологический вид. За несколько десятилетий они превратили гордое и непокорное животное – человека – в бесправную точку на экране. Горожане расстались со своей свободой еще в самом начале двадцать первого века, однако природа оставалась дикой, давая укрытие всем желающим. Но в тот день пал и этот последний оплот, и никто не заметил.

Мэй стала для Дилейни врагом номер один, врагом всего, что делало людей живыми. Ее нужно свергнуть, и Дилейни тщеславно надеялась, что сможет это сделать. Вот только бродя по лесу, вряд ли чего-то добьешься. Ей нужно проникнуть в стан врага, чтобы перерезать кабели питания. Она ушла с рейнджерской службы и перебралась в Сан-Франциско, где устроилась в “Фактор 4”. Виджея и Мартина, а потом и Дэна Фарадея заинтриговало ее экзотическое прошлое. И хотя коллеги ей нравились, условием игры была такая всепоглощающая покорность, что она боялась никогда уже из этого не вырваться. Ей пришлось согласиться на постоянное присутствие в ее жизни устройств, которые подсчитывали рабочие часы и минуты, нажатия на клавиши, измеряли продуктивность (плюсы назывались маргаритками, минусы – дурианами). Последствия были вроде бы минимальны, и о них почти не говорили. Только в случаях аттестации или возможного увольнения данные поднимались из цифрового небытия, и тогда все, что неугодный работник сказал либо сделал, тщательно анализировалось и сравнивалось со средними значениями, отраслевыми показателями, стандартами и прогнозами. Виджей и Мартин смотрели на цифры, беспомощно пожимали плечами и сконфуженно улыбались – мол, это не они такие зверюги, это объективные показатели.