Закат Ярила

– Чего это он? Взбесился, что ли? – прошептала одна из женщин другой.

– Коли так, руки б распустил, кулаками замахал. Ладный он, не дурак.

Вторая посмотрела на молодого человека с недоверием в карих очах, но головой всё же кивнула.

– Одёжку справную сыщем и воротимся. Будь здесь. На еланке Комоедица, абы кому не попался. Зазорно в эдаком виде ходить.

– Б-быстрее, п-пожалуйста, а то я насмерть тут з-замёрзну, – стуча зубами, попросил женщин Пересвет.

Они лишь добродушно усмехнулись и ушли в сторону небольшой группки людей, которые стояли поодаль от чучела. Пересвет же спрятался за одной из широких берёз. В его голове никак не могла уложиться мысль о том, что он очутился в другой эпохе. Тысяча с лишним лет – это не шутки. Думалось: «всё это сон, наваждение какое-то…Опять переработал и посреди леса заснул. Не может это быть правдой! Вот отдохну и проснусь».

Между тем, он заметил, как две дородные женщины спешат к берёзе. В руках у темноокой какой-то бежевый свёрток. Она сунула тряпицы Пересвету, а её подруга сказала:

– Иного не было, касатик. Бери, что дают. Обождёшь с нами, как чучело сожгут, да пойдём в мир. Отведём к старейшине, пущай он разбирается.

– И на том с-спасибо. Отвернитесь, п-пожалуйста, – криво улыбнулся Пересвет.

Женщины рассмеялись, но просьбу выполнили. Он зашёл за толстый ствол дуба и надел то, что ему любезно предложили. Когда вышел, бабы обернулись и загоготали. Пересвет сурово на них посмотрел, а потом опустил взгляд на себя: длинная тёплая рубаха, похожая на платье, кремового цвета и с красной ручной вышивкой по кайме явно не придавала ему мужественности.

– У соседей наших токмо это с собой было, – пояснила одна из женщин.

– А тебе к лицу, любо-дорого посмотреть, – подавив очередной смешок, добавила вторая.

Пересвет мысленно выругался. Женщины указали в сторону поляны, где селяне плясали вовсю и продолжали горланить зазывальные песни вокруг куклы, которая уже догорала.

– Вы в хороводе не участвуете? – поинтересовался Пересвет, сильнее укутываясь в одежду и топчась на одном месте, поскольку обуви ему не дали.

– Хороводы водят девки-молодки, да наши соколики. Мы своё уже отводили.

Женщины с улыбкой и доброй тоской в глазах смотрели на то, как веселятся молодые люди и дети. Пересвет тоже наблюдал за праздником и совсем позабыл о том, что угодил не к сектантам, а на тысячу лет в прошлое. В это поверить, конечно, он просто не мог. Всё вокруг ему казалось страшным сном, и особого значения словам незнакомок из деревни он не придавал. Буквально на днях ему уже снилось нечто подобное – хороводы, песнопения. Винить в таких кошмарах можно только мать, так некстати поведавшую о корнях славянского народа.

Но смотреть на хоровод оказалось даже любопытно. А когда костёр поутих, молодые начали через него прыгать, дабы показать свою удаль и смелость. Писклявые крики девушек и задорный смех парней разносился далеко за пределы елани. Так величали здесь лесные поляны.

Пересвет невольно залюбовался. Перед ним предстала картина, как из маминых исторических книг: румяные пышнотелые девушки бегают вокруг костра, а за ними чумазые детишки, которые сжимают блины и печенье в виде жаворонков в маленьких кулачках. Высокие и статные парни к тем девушкам подбивают клинья, обхаживают их по-всякому, но те лишь смеются, да прыгают через костёр. И никто ведь не обжигается, хотя пламя довольно высокое. Жёлтые искры так и летят вверх, мгновенно исчезая в прохладном воздухе. А как много пёстрых нарядов…аж глаза разбегаются: на мужчинах длинные шерстяные рубахи и плащи на один бок, кожаные сапоги и меховые или тканевые шапки. У женщин одежды намного ярче и богаче – не один слой клетчатых юбок и рубах из льна. Головы некоторых покрывают длинные белые платки до пояса или ниже, а у других только обручи с металлическими кольцами у висков. И по цвету волос все деревенские отличаются друг от друга – у кого-то русые, у кого-то цвета соломы или смоляные, а у некоторых встречаются и рыжие кудри; большинство отпускают их до плеч. Девушки носят волосы до пояса, а мужчины короткие или длинные бороды. Нет народа более разноликого, чем русичи. Да не все из них и на русичей-то похожи. У нескольких Пересвет заметил другой цвет кожи и разрез глаз.

Взрослые члены деревни близко не подходили, издали наблюдали за молодёжью: кто обсуждал праздник, кто песни распевал, а кто ел блины, запивая чем-то из деревянной кружки. Пересвет удивился тому, что блины здесь точно такие же, как в его времени. Традиции чтим, осталась память родовая, подумалось ему, пока рассматривал угощения. Оттуда, где он стоял, было видно далеко не всё, но многое из того, что видел, за века осталось неизменным. Только вот почему Комоедицей зовут, ещё не разобрался. Хотя какое-то новое, доселе неизвестное чувство подсказывало, что в этом слове есть особый смысл. И чей-то слабенький голос что-то нашёптывал. Что – не разобрать, но эти звуки отдавались в сердце теплом и спокойствием. Как будто кто-то его направлял.

Пересвет обратил внимание на девушку, которая веселилась больше остальных. Она хватала за руки подруг, звонко смеялась и без опаски прыгала через костёр. Он забеспокоился, как бы её пышных льняных кудрей, что пружинили ниже пояса, не коснулись жаркие языки пламени. Но девушку это нисколько не заботило: смеётся, да прыгает всё выше и выше.

Лицо этой девушки почти сразу околдовало Пересвета: доброе, наивное, с огромными глазами под пушистыми ресницами и пухлыми губами. Щёки от жара порозовели, а она их ладонями ещё сильнее тереть стала, видно, чтобы согреться. Рубаха на ней длинная и тёплая, отороченная красной обережной вышивкой. Такие узоры до сих пор в ходу. А ноги…босые! Прямо как у него. И ведь вроде бы не мёрзнут. В улыбчивой девушке Пересвет увидел нечто особое. Ту красоту, которую можно назвать древнерусской. Без макияжа, ботекса и гремящих костей. Она была совсем не похожа на тех девушек, с которыми он обычно проводил время. Впрочем, никто здесь не был на них похож. Эти люди не признавали фальши и наигранных разговоров обо всём и ни о чём. Рядом с ними было легко. И казалось, можно смело говорить прямо и по делу. Так, как он любил. Пересвета какой-то неведомой силой потянуло к девушке.

Сделал шаг к костру, да так и замер: из сердца алого пламени вышла женщина, чья красота затмила многих на еланке. Её на поляне не было, решил Пересвет, вспоминая лица всех, кого успел хорошенько рассмотреть. Как она вообще могла выйти из огня?! Женщина сверкнула глазами и снисходительно улыбнулась хороводцам. Создалось впечатление, что она не горит желанием быть сегодня на этом празднике жизни. Да и люди вокруг костра на неё смотрели настороженно. Это вызвало любопытство Пересвета. Он пригляделся к женщине: очи чернее воронова крыла, бледное худое лицо с острыми скулами, что отдают синевой, прямым узким носом и тонкими губами. Обрамляют это измождённое строгое лицо прямые волосы, которые по длине не уступают волосам Пересвета, и переливаются на солнце, аки шёрстка кота из сказок о злых ведьмах. Её стройная, гибкая фигура, в отличие от остальных селянок, прикрыта только длинной чёрной рубахой, отороченной собольим мехом, на которой красуется сизая вышивка с непонятными узорами. Широкая юбка полностью скрывает ноги, поэтому обуви не разглядеть.

Женщина остановилась возле костра и повела тонкой чёрной бровью. Если светлая девушка выглядела лет эдак на двадцать, то эта на десяток постарше. Взгляд её тёмных очей скользнул по красным девицам и застыл на круглом личике самой весёлой девушки в хороводе. Светлая медлить не стала – подбежала к женщине, схватила за руки и потащила за собой к остальным. На лице брюнетки отразилось недоумение, а затем оно тотчас сменилось раздражением: она выдернула бледные руки из ладоней девушки, что-то произнесла и отвернулась к пламени. Читать по губам Пересвет не умел, но ему жутко захотелось узнать, что же такого она ей сказала. Девушка же не растерялась, только хихикнула и побежала к подругам, дальше распевать песни и водить хороводы. Грациозные девичьи фигурки кружили вокруг высокого костра, празднуя начало весны. А люди постарше оживлённо им подпевали. Некоторые время от времени с тревогой посматривали на ворчливую брюнетку.

– Топай за нами, касатик, – окликнул Пересвета голос одной из добровольных проводниц, которые торопились к нему.

– Праздник уже закончился? – спросил он, не отводя внимательного взгляда от светловолосой девушки.

– Маленько осталось. А путь не близкий. Старейшина в энту седмицу шибко занят, надобно успеть, пока другие его на требы не расхватали.

– Я понял, ведите.

Но это показалось ему необычным. Почему он их понимает? Хотя для сна такое не удивительно. И вот как с такими говорить? Как с коллегами или как с друзьями? Официально? На «вы»? Нет. Вежливо и по-деловому с этими людьми нельзя. Не поймут. С ними надо открыто и прямо, как с соседями в деревне.

Женщины пошли вдоль тёмной стены леса, где не было почти никого из селян. Пересвет, переминаясь с ноги на ногу, побрёл за ними, и, заходя в лес, обернулся – у костра всё также голосили девушки под предводительством светлой красавицы, а посреди них стояла кареглазая, недовольно глядя на затухающее пламя. Когда они скрылись из вида, он вернулся к невесёлым размышлениям. «Это сон. Просто сон. А может и кома. Доработался, блин», – с досадой думал, наступая на сухие ветки. Надо успокоиться и действовать по ситуации – так его учил отец, так говорила мама, когда всё шло наперекосяк. Эти мудрые слова он поместил далеко в закрома памяти, чтобы однажды вытащить и помочь себе сосредоточиться. Сейчас это помогло. Впервые в жизни. Обычно он просто паниковал.

По дороге женщины вели разговоры о чём-то своём, попутно оглашая лес громким хохотом. Пересвет брёл позади, размышляя о том, сон всё-таки это или явь. Вскоре за скопищем ёлок показался высокий грубый забор. Но даже забором его назвать было сложно – деревянные неотёсанные колья, поочерёдно вбитые в землю. Как же его? Точно, частокол! За ним виднелись низенькие деревянные крыши, покрытые толстым слоем дёрна, а кое-где и проросшими сухими травами.

– Ужо почти дошли, – сообщила одна из женщин, глядя на домишки.

– И всё-таки…, – вслух задумался запределец, – Почему я вас понимаю? Вы из глубокой тьмы, а я из двадцать первого века!

– О как, – сказала другая и усмехнулась. – А нам почто знать, соколик?

– Верно…, – с досадой опустил глаза Пересвет.

– Видать, Боги тебе язык наш дали. Они всем запредельцам его дают. Глаголить могут, а пужаются ведь, лихо им от нашего быта.

– Как вы сказали? Запредельцы? Да я смотрю, для вас они уже нечто обыденное. Много ли таких тут сейчас живёт? Домой кто-нибудь вернулся?

Женщины покачали головами:

– Ты это у волхва нашего вызнай. Он ведает.

– Благодарю за помощь, и за одежду.

Пересвет остановился возле главных ворот и отвесил бабам низкий поклон, как в кино видел. Только сделал он это настолько неуклюже, что вызвал очередной приступ смеха у обеих спутниц.

– Вона его изба. Свидимся есчё, задобный.

С этими словами женщины неспеша пошли по деревне. Когда они скрылись за одним из домов, Пересвет двинулся вперёд. Он зашёл за ограду, окинул взглядом деревню, а потом разочарованно выдохнул, ибо таких деревень раньше не встречал даже в самых захолустных районах страны. Думал, увидит резные ставни, высокие терема с расписными стенами, а тут…и окон-то нет. Одни низенькие избушки с грубо вырубленным крыльцом и до смешного простой дверью. На крышах колосятся жухлые дикие травы, а из-под крыш выглядывают куски бересты. К стенам домов приставлены самые простые рабочие инструменты, вроде серпов и бороны, рядом большое корыто с мутной водой. Все избы однотипные, но одна всё-таки выделяется. На фоне домов-карликов это жилище кажется великаном, раза в два больше других. Пересвет сразу понял, что женщины указывали именно на него.

К нужному дому подходить он не торопился, для начала решил осмотреться – не каждый день выпадает возможность увидеть Русь десятого века. Пусть и во сне. Солнце здесь слепило гораздо сильнее, чем в будущем, отчего глаза, как обычно, оказались на мокром месте. Пересвет закрылся от насмехающегося жёлтого диска рукой и сморгнул слёзы.

Вокруг домов чисто и пусто: неудивительно, все ведь ушли на праздник. Деревня показалась Пересвету довольно крупной – количество дворов говорило само за себя. К тому же, за ними стояли амбары с зерном. Деревянные строения на высоких толстых ножках с зазубринами. Жителям нужно много еды, чтобы прокормить семью, а значит, и народу тут не мало. Ну, судя по тому, что Пересвет видел на поляне, так оно и есть. А улица всего одна, как и дорога. Широкая и длинная. К домам от неё отходят узкие дорожки. В самом сердце деревни большая поляна наподобие городской площади. Позади поляны невысокий загон, в котором мирно пасётся мелкий домашний скот – козы, овцы и прочая живность.

Вокруг загона неспешно расхаживают кошки с довольными мордами. Одна из них прыгнула на забор, подняла гладкий серый хвост и стала расхаживать взад-вперёд. Скот на неё внимания не обращал. Внезапно со стороны крайней избы вылетел огромный рыжий пёс. С громогласным лаем он помчался на кошку, и та ощетинилась, вцепилась когтями в деревянную балку и шипит. Пёс хотел за ней прыгнуть, но вес не позволил. Тогда он принялся гавкать с земли. Кошка размахивала лапой с выпущенными когтями, чтобы его отпугнуть, и была настроена крайне решительно.

Пёс показался Пересвету знакомым. Нет, раньше он его точно не видел, но в дебрях памяти начали всплывать смутные обрывки: «рыжий пёс…где-то я это слышал совсем недавно…». Тут его осенило – так это может быть Волк, которого мужик из леса искал. Пересвет крикнул:

– Волк! Ко мне!

Услышав знакомое имя, пёс прекратил лаять и обернулся на зов. Пересвет ещё пару раз выкрикнул его кличку, и лишь тогда рыжий здоровяк медленно побрёл к нему и уселся в ногах, вывалив изо рта длинный розовый язык.

Пересвет ласково, но не без опаски, потрепал собаку по загривку.

– Я хозяину твоему обещал тебя с собой взять, если встречу. Пойдёшь?

Пёс, как будто в ответ дёрнул мордой и подался вперёд, чтобы человек его погладил. Не кусается, можно и приласкать. Когда с ласками было покончено, оба запредельца стали ходить по деревне с намерением лучше её узнать. Стопы настолько замёрзли, что холода Пересвет уже не чувствовал. Тихие домишки смотрелись в солнечный день как-то особенно жутко – Пересвет сразу вспомнил газетные статьи о проклятых деревнях и городах-призраках. Мозг отказывался мыслить логически, подставляя ему новые и новые картинки из старых журналов. «Это сон…Я всё равно сплю. Могу делать здесь всё, что хочу», – думал Пересвет, шагая вдоль бревенчатых домов по сухой холодной земле. Жухлая трава неприятно щекотала грязные ступни, но он не останавливался, чётко решив для себя изучить это странное место, пока не вернулись люди.

За ним брёл Волк, весело повиливая хвостом. На отшибе Пересвет увидел сооружение для просушки и хранения зерна. Оно походило на бревенчатый высокий парник, только без плёнки, один каркас. В центре него располагались копчёные камни, видимо, служившие печкой. Огоньку бы, погреться, думал Пересвет, глядя на остатки тёплой роскоши. От земли тянуло холодом, а значит, пора возвращаться к дому старейшины, не то простуды не миновать. Тут аптеки нет, волшебную таблетку не выпьешь. Даже во сне ему болеть не хотелось. Здравое решение влекло молодого человека в сторону неотёсанного великана, который высился неподалёку от главных ворот.

Чем ближе подходил, тем сильнее волновался. Сердце буквально выпрыгивало из груди, когда Пересвет дошёл до низенькой дверцы.

– Волчок, жди меня здесь. Понял?

Пёс на его команду дружелюбно вильнул хвостом и высунул влажный язык, глядя добрыми глазами на временного хозяина.

Пересвет прислушался. В светлице кто-то оживлённо разговаривал. Или даже не разговаривал, а спорил: несколько грубых мужских голосов перебивали друг друга, то и дело повышая тон. Стоит ли заходить?

Скромностью делу не поможешь. Он набрался храбрости и, превозмогая тугой комок в горле, постучал в маленькую добротную дверь. Голоса затихли. Пересвет ждал какого-то сигнала.

– Днесь я всякому требен, – проворчал старческий голос из-за двери. – Входи, мил человек! Комоедицу ужо справили?

Пересвет, не отвечая, отворил дверь и, согнувшись пополам, зашёл, едва не стукнувшись головой о притолоку. В светлице его встретили несколько удивлённых пар глаз. Пересвет бегло обвёл взглядом помещение: тёмная просторная комната с крохотным продолговатым окошком возле небольшой каменной печки с примесью глины, топившейся, что называется, по-чёрному. Этот своеобразный камин сейчас горел, рассеивая скопившийся вокруг мрак. От него исходило долгожданное тепло. Над высоким потолком и у стен развешаны косицы чеснока и веники из душистых сухих трав совершенно неизвестного Пересвету назначения. На полках глиняная утварь, в углу объёмистая бочка, видно, с соленьями на зиму. Окончательно смутили молодого человека застеленные шкурами лавки вместо удобных кроватей. Изба обставлена скудно, но люди ведь живут как-то, не жалуются. Было похоже, что здесь предполагалось два этажа. Второй этаж оставляли под полати, чтобы тепло от печи шло вверх и согревало хозяев во сне. Но полатей почему-то не было. Увиденное совсем не походило на современные дома, да даже на старинные избы с резными наличниками.

Посреди светлицы широкий деревянный стол и длинные лавки. На нём догорает лучинка в кованом светце. Во главе стола седой старик в шерстяной рубахе. На поясе у него висит небольшой кожаный мешочек, сухие ноги покрывают полотняные штаны, обмотки и новые лапти. Рядом лежит искусно выделанный деревянный посох, а на плече важно сидит охристо-бурая сова с огромными жёлтыми глазами и чёрными перьями у основания клюва. Птица размером меньше вороны, но взгляд у неё злее, чем у хищника: так и впилась бы в лицо пришельца. Но сидит недвижно, смотрит. Вокруг стола четверо добрых молодцев – все, кроме одного, как на подбор дюжие, и лица у них мрачнее тучи.

Старик мягко погладил длинную серебряную бороду, глянул на Пересвета, и сказал:

– Запределец, по тростинам золотым на носу вижу.

Пересвет уверенно поправил очки и серьёзно ответил:

– Сплю я, дедушка. Вот и видится всякое…

Мужики непонимающе переглянулись, а старик спокойно сказал:

– Коли б спал, давно б пробудился.

– Почему?

– Ведаешь, что спишь. А кто ведает, тот скорёхонько пробуждается.

Пока Пересвет думал, что это значит, из-за стола поднялся самый суровый и высокий мужик. В синих глазах сверкала ярость. Он сжал в кулаки широкие ладони и глянул на незваного гостя: ноздри раздувались, как у быка при виде красной тряпки.

– Не запределец энто. Тать. Повадился к нам один, кур ловит похлеще лисиц. Не он ли?

Старик прищурился и обернулся к остальным мужикам:

– Ну-ка, Радим, Мураш, распознайте, кто пред нами – тать, аль честный человече.

Он выразительно посмотрел на Пересвета. Тому ничего не оставалось, кроме как смириться с неожиданной проверкой. Здоровяк презрительно хмыкнул:

– Утвердимся, на куски порву.

Пересвет нервно сглотнул и потянулся к груди, но привычного галстука не нашёл, и стал теребить ворот платья, что дали бабы. Из-за стола встали два невысоких молодца: один поджарый, круглолицый, с вьющимися русыми волосами до плеч, а другой субтильный брюнет с прямым каре. Они обвели незнакомца пристальными взглядами и стали подходить ближе. Пересвет нахмурился, попятился назад. Худой неожиданно схватил его за запястье и начал внимательно рассматривать руку. Кудрявый в это время немигающим взглядом изучал лицо. Пересвет вздрогнул, но не вырывался.

Наконец, брюнет выпустил руку гостя и кивнул своему приятелю. Оба развернулись к старику. Чернявый сказал:

– Не тать он. Длани белые, землицы под ними нет, мозолей тоже.

– Лицо свежее, якоже и космы, – добавил курчавый.

Верзила недовольно на них глянул, мол, потом поговорим, и настороженно посмотрел на старика. Видно, проиграл он ему уже не в первый раз со своими догадками, и боится, что старший теперь его отчитает. А старик только растянул сухие губы в улыбке и позвал запредельца:

– Садись с нами, мёда испей. Ано сперва обмой ноги тёплой водицей, замёрз, поди.

Пересвет удивлённо вскинул брови и робко обвёл взглядом хмурые лица сидящих за столом. Ему не хотелось прерывать их важный разговор, но, если старик так хочет, нужно подчиниться, хотя бы из вежливости. Он сел на свободную лавку подле стены и взял пустую лохань, на которую кивком указал старик. Затем налил воды из ведра и кинул в лохань горячий камень, который валялся в печке. Вода быстро нагрелась. Обмывая ноги, Пересвету вдруг пришла в голову странная мысль: «а откуда я, собственно, знаю, как тут нагревают воду?», но додумать он не успел – на него нетерпеливо косились несколько пар глаз.

Тогда гость вытер ноги рушником, подошёл к лавке и сел на свободное место, рядом с другим богатырём. Тот ещё и слова не проронил, только сверлил незнакомца тяжёлым взглядом. У этого мужчины волнистые рыжие волосы до лопаток и густая длинная борода цвета водопроводной ржавчины. А тело массивное и мускулистое.

Старик красноречиво глянул на самого дюжего из четвёрки мужика. Того самого, который не верил Пересвету. Насупив густые светлые брови, он нехотя налил в пустую деревянную кружку, прихваченную железным обручем, тёмный напиток из глиняного кувшина. Грубой мозолистой ручищей мужик сдавил посуду, подошёл к Пересвету и с громким стуком поставил её перед ним, расплескав при этом часть содержимого. Старик с досадой покачал головой. Верзила ответил ему тяжёлым взглядом из-под бровей и неторопливо вернулся на своё место. Пересвет дрожал, словно заяц перед лисьей пастью.

– Знакомиться будем, мил человек? – спросил старик настолько благодушно, что волнение Пересвета немного поутихло. – Аз есмь старейшина племени, волхв Ведомир. А энто, – старик любовно почесал узловатым пальцем брюшко совы, что мирно сидела у него на плече, – Дарко, верный мой друже.

Пересвет не притронулся к напитку, только слегка наклонился, чтобы понюхать: медовухой пахнет, кисло-сладко так, приятно. Но пить не стал, уж больно грозно смотрел на него верзила с другой стороны стола. Стало ясно, что нужно ответить старику. Он произнёс как можно более твёрдо, хотя голос и подрагивал:

– Пересвет Олегович Дивеев. Родился и вырос в Москве. Так сказать, стольном граде. Живу в двадцать первом веке.

– Москве? – переспросил кудрявый молодец.

Его друг, худощавый брюнет, удивлялся другому и подозрительно прищурился:

– А чего нарекли так? Уж больно длинно.

Старик поспешил ответить на вопросы за гостя:

– Остолбени! Глаголить надобно, егда мысль правая есть. А попусту языком чесать неча. Слыхали, что мил человек молвил? Из грядущего он прибыл. Там и град стольный, и нарекают ребятишек по-иному. Думайте, прежде чем вопрошать.

Молодцы пристыженно понурили головы и беспомощно опустили плечи. Здоровяк гордо провёл ручищей по наполовину лысой голове со свисающей на бок прядью соломенных волос, и снова встал. В одном ухе у него блестела в свете лучины небольшая золотая серьга. Теперь Пересвету представилась возможность рассмотреть его и других мужиков лучше. Страх-то отступил. Каждый наряжен в тёмные шерстяные рубахи без ворота с кожаными ремнями и железными узорчатыми бляхами, на одном плече застёгнут металлической фибулой плащ, отороченный овчиной, а ноги покрывают холщовые штаны и кожаные сапоги, ремешком перевязанные на щиколотке. Головы у всех, кроме здоровяка, охвачены металлическими обручами. Волхв махнул рукой в сторону свирепого воина:

– Энто стратиг наш, Колояр.

– Воевода? – сообразил Пересвет, меняясь в лице. Он вдруг ясно понял, с кем имеет дело. И больше предпочёл не лезть с расспросами, оставляя слово за волхвом.

Колояр бросил на запредельца полный ненависти взгляд, а потом с нескрываемым раздражением перевёл его на старейшину:

– Ведомир, неча с ним языками чесать. У нас дело сурьёзное.

– Я здесь решаю, с кем глаголить! – прикрикнул на него старик. – А ты, Колояр, обожди. Покончим с энтим делом, за иное примемся.

Стратиг присел. В светлице наступила гробовая тишина, только потрескивал костерок в печи, да лучина на столе. Витязи обменялись тяжёлыми взглядами и уставились на запредельца. Пересвет, от греха подальше, с надеждой глянул на Ведомира. Старик успокоился, морщины суровости на лице распрямились, и он приветливо обратился к молодому человеку:

– Как в мир вышел, Пересвет?

– В деревню-то? – понял запределец, – Две весёлые женщины вывели. И одежду дали, кроме обуви.

Колояр вдруг бесцеремонно вмешался, несмотря на предупреждение старого волхва:

– Горазд он злочинства чинить. Колдун, небось, аль нечисть Навья. Стащил одёжу у баб, и покамест люда нет, в деревню пришёл.