Бьянколелла. Вино любви

«Этого юнца при рождении определенно поцеловал Купидон!» – с непонятной самому себе досадой подумал Адольфо.

– Синьор Тьеполо, я весьма признателен вам за предоставленную информацию. Вы очень помогли нам своим рассказом, – виконт ди Бароцци поспешил прервать поток неуместного восхищения.

Молодой человек смутился и, раскланявшись, поспешил ретироваться.

– Итак, хоть что-то начинает проясняться. Теперь надо выяснить, что это за священник и откуда он здесь взялся? – произнес Адольфо вслух, когда остался один. – Странно, но, когда я подъезжал к вилле, никого на дороге не заметил. Хотя, может быть, для этого я был слишком пьян.

Он вызвал слугу и отправил его за Марией. Если кто и сможет ответить на эти вопросы, так это только она.

Глава 13

По окончании службы шестого часа[70] Бьянка со своей крестной, аббатисой Селесте сидела в монастырской трапезной, но ни одна, ни другая к еде даже не притронулись. Голод физический занимал их сейчас меньше всего.

Аббатиса, немолодая уже женщина с благообразным лицом и очень проницательными карими глазами, поглаживала лежащую на столе руку девушки и обдумывала, какие слова подобрать, чтобы успокоить крестницу и попытаться наставлениями смирить ее и принять выпавшие испытания как Божью волю.

Селесте всей душой любила эту девочку, на которую без остатка выплеснула переполненный сосуд нерастраченных материнских чувств. Настоятельница пребывала в сильнейшем волнении с той поры, как Бьянка в назначенное время не появилась в монастыре, до сегодняшнего утра, когда ее, полураздетую и босую, привез падре Донато.

Сбивчивый рассказ плачущей девушки заставил монахиню прийти в замешательство: «Бог есть любовь, Он всемогущ. Почему же Он допустил, чтобы такое светлое, доброе и кроткое дитя так страдало? Возможно ли, чтоб Он покинул ее и отдал в руки дьявола?»

Исповедавшись, Бьянка обратилась с мольбой к аббатисе и падре Донато, чтобы те попытались аннулировать сомнительный брак и принять ее обратно в монастырь. Всё утро настоятельница обдумывала сложившуюся ситуацию и молила Господа и Мадонну дать нужный совет и подобрать верные слова. Наконец она пришла к единственно правильному, как ей казалось, решению.

– Девочка моя, знаешь, в душе я даже рада, что провидение Господа определило для тебя иной путь, – начала аббатиса этот нелегкий разговор. – Тебе было бы трудно стать истинной монахиней. В тебе с детства было слишком много жизни. Помнишь, как ты отказывалась вышивать обложку миссала[71], объясняя это тем, что у вышитых святых глаза получаются мертвыми. Ты говорила, что лучше рисовать их, тогда очи будут живыми и станут лучиться святостью.

Путеводная звезда твоей души – красота. Твое сердце наполнено ею. У тебя слишком обострено чувство прекрасного. Я поняла это еще тогда, когда ты малышкой часами разглядывала диковинные узоры прожилок на мраморе нашей базилики. И тогда, когда крохотным пальчиком обводила пчелиные соты, восклицая, как они прекрасны и совершенны. А помнишь, как ты любовалась жуком-бронзовиком, который залетел в трапезную? Сестры испугались и пытались его прибить, а ты не подпускала их, восклицая, что это Божье создание, потому что такую красоту мог сотворить только Господь. Понимаешь, дитя мое, ты стремишься к Богу лишь через красоту. Твой путь к нему – это постижение прекрасного.

– Но, матушка, – перебила ее Бьянка, – красота – это и есть Бог! Ведь когда я разглядываю сверкающую, как бриллиант, каплю росы на траве или любуюсь нежным цветком померанцевого дерева, когда я пытаюсь красками передать дивную красоту закатного неба, мое сердце разговаривает с Богом.

Аббатиса понимающе улыбнулась.

– Конечно, это так, дитя мое, но Бог – это не только красота. Это еще и смирение. Христос до конца смирил себя ради людей и хотел нас видеть смиренными перед его величием. Смирение рождается от послушания, и оно же ведет к бесстрастию.

Твоему сердцу будет трудно обрести покой. Оно всегда будет в смятении и поиске. Ты всем своим существом будешь стремиться постичь прекрасное, стремиться страстно, безудержно. Наверное, в искусстве должно быть именно так.

Помнишь, мы читали у Дидро[72], что только великие страсти могут поднять душу до великих дел, а без них – конец всему возвышенному в творчестве. Ты постоянно будешь неистово желать, чтобы твои будущие картины были лучше, искуснее, чем сегодняшние. Желание лучшего – это всегда искушение, которое претит смирению. А без смирения нет монашества. Истинная монахиня без остатка предает себя служению Господу, она служит ему в постах и молитвах денно и нощно.

– Но я же могу стать терциарией[73], – возразила Бьянка крестной.

– Не забывай, дитя, что и для терциариев обязателен обет послушания. А, как говорил преподобный Ефрем Сирин[74], «послушание есть смерть собственной воли и воскрешение смирения».

– Что же мне делать, бадесса?[75] – спросила девушка в полной растерянности.

Селесте на миг задумалась, будет ли правильным ее наставление? Верно ли она истолковывает замысел Божий? Не уведет ли она своими речами это чистое и невинное дитя с пути истинного?

– Девочка моя, Господь всеведущ и всемогущ. Он ведет нас единственно верными путями и никогда не ошибается, ибо знает о нас то, что и самим нам о себе неведомо. Именно Господь, наделивший нас верой и доброй волей, дарует нам силу в бедах и невзгодах.

У Господа на всех чад своих имеются планы. Он знает, когда послать испытания, а когда одарить порцией счастья. Только Создателю ведомо, когда это будет своевременно и во благо. В противном случае мы и не осознавали бы своего счастья.

Для тебя Господь уготовил путь замужества. Прими промысел Божий с послушанием и неси свой крест с терпением, отдавая этому всю полноту чистого сердца и уповая на доброту и милосердие Господа.

– Крестная, но разве блаженный Иордан Саксонский[76] не говорил, что земля сама по себе хороша и вода сама по себе хороша, но, если их вместе смешать, получится грязь? Разве учитель и наставник наш Джироламо Савонарола[77] не уверял, что многие женщины и многие мужчины впадали в грех даже через прикосновение рук?

Аббатиса улыбнулась и по-доброму вздохнула.

– Ты забываешь, моя девочка, что фра[78] Джироламо добавлял при этом, что тот, кто пренебрегает уходом и заботой за супругом и детьми своими, отрекается от веры хуже неверного.

Птица вьет гнездо и заботится о своем потомстве, движимая любовью к нему. Так и женщина нянчит свое дитя, руководствуясь любовью к нему и отцу его. Любовь является наставницей, которая учит верным действиям. Любовь к законному супругу и детям, рожденным в браке, гасит грех, подобно тому, как вода подавляет огонь. Возымей любовь к мужу своему, и ты не будешь грешить, ибо Библия гласит: «Не муж создан для жены, но жена для мужа». Обдумай всё хорошенько и прими верное решение.

Аббатиса встала и, благословив Бьянку, вышла из трапезной.

После разговора с крестной девушка пребывала в полном смятении. Слова матери-настоятельницы посеяли зерно сомнения в ее душе. Аббатиса советовала принять супружество, но была бы она настроена таким же образом, если бы Бьянка, описывая свои злоключения, призналась ей и падре в том, что именно произошло у нее с виконтом ди Бароцци прошлой ночью?

Врожденная стыдливость, помноженная на строгое монастырское воспитание, заставила ее умолчать об этом ужасном происшествии. Она лишь сказала, что виконт был сильно пьян и дурно себя вел, не вдаваясь в подробности его проступка. И что же теперь делать? Как ей поступить?

Падре тоже уговаривал вернуться к мужу. Говорил о святости брачных уз. Упоминал, что аннуляция брака – большой грех. Что в тех редких случаях, когда это становится возможным, сама процедура бывает столь длительной и болезненно-постыдной для женской стороны, что стоит хорошенько подумать, прежде чем ее начинать.

Однако мысль остаться женой виконта пугала Бьянку не меньше, чем процедура аннуляции. Хватит ли ей духу встретиться с мужем лицом к лицу после того, что произошло между ними ночью? Его агрессия, его властность, его страстная натура сродни дьявольскому искушению. Сделаешь шаг ему навстречу – и полетишь вместе с ним в преисподнюю.

«Нужно испросить совета у моей заступницы – святой великомученицы Маргариты», – подумала Бьянка, направляясь в свою келью.

Весь оставшийся день она провела в молитвах и размышлениях, но решение к ней так и не пришло. Не пришло оно и ночью. Как ни старалась Бьянка заснуть с надеждой, что утренний час принесет золото в уста[79], блуждающие в голове тревожные мысли гнали сон, как злые собаки незваного гостя.

Это была уже третья неспокойная ночь с момента появления в ее жизни Адольфо ди Бароцци. Неужели теперь гнетущей бессоннице суждено стать печальной традицией всей последующей жизни?

Глава 14

Утром следующего дня Адольфо в легком конном экипаже, запряженном парой лошадей, направлялся в монастырь Санта-Роза да Лима, куда, по предположению служанки Марии, могла направиться вместе с тем самым таинственным священником молодая графиня Сартори, виконтесса ди Бароцци, его жена.

Старинная дорога, известная как «дорога тысячи крутых поворотов», тянулась через изрезанную величественными гранитными скалами береговую линию Амальфитанского побережья. На всем ее протяжении наблюдалось множество крутых обрывов и колоритных ступенчатых террас, поросших живописными миндальными и лимонными рощами.

Эта дорога привела виконта к сонной рыбацкой деревушке Конка-дей-Марини, которую основали еще древние римляне, назвав «морской чашей» за невероятно удачное расположение в одной из самых красивых и романтичных бухточек.

На одном из крутых поворотов при подъезде к этой деревушке глазам Адольфо открылся потрясающий вид на величественный белокаменный монастырь, расположенный на отвесной исполинской скале. Издали складывалось впечатление, что сама природа возносит к небесам это монументальное, суровое с виду культовое сооружение.

Теперь, когда Адольфо стоял спиной к входу в женский монастырь, освященный в честь святой Розы Лимской[80], перед его взором бескрайней лазурной гладью раскинулось Тирренское море. Простираясь далеко за горизонт, оно невидимой линией сливалось с таким же бескрайним, насыщенно-синим небом. Вниз к побережью, покрытому мелкой галькой и темным вулканическим песком, спускался потрясающий по своей красоте каскад многоуровневых, искусно ухоженных, расцвеченных яркими красками цветущих садов. Влево и вправо открывались впечатляющие панорамы Амальфи и Позитано[81].

«В таком райском месте и должны обитать ангелы!» – подумал изумленный красотой этого волшебного места виконт ди Бароцци. Здесь действительно всё дышало блаженным покоем и умиротворением, ласкало взор и обоняние.

Из состояния созерцательной задумчивости его выдернул внезапно зазвонивший церковный колокол. Адольфо направился ко входу в монастырь и потянул веревку тяжелого железного колокольчика, подвешенного по правую руку от монастырских ворот. Небольшое окошко, прорезанное в воротах, приоткрыла монахиня средних лет.

Адольфо поинтересовался, здесь ли сейчас находится графиня Бьянка Сартори. Получив утвердительный ответ, узнал, где можно повидать священника. Монахиня направила гостя в расположенную за монастырем базилику Санта-Мария ди Градо.

Еще по дороге в монастырь Адольфо решил, что, если Бьянка на самом деле окажется там, ему стоит перед встречей с ней повидаться с ее духовным отцом, падре Донато. Наверняка он имеет большое влияние на девушку. Хорошо бы заручиться его поддержкой!

Войдя с яркого солнца внутрь плохо освещенной базилики, Адольфо не сразу заметил фигуру священника возле распятия.

– Надо полагать, сын мой, вы и есть виконт ди Бароцци? – услышал он мягкий, протяжный старческий голос.

Пройдя по проходу центрального нефа, отличавшегося довольно скромным убранством, Адольфо подошел к невысокому седовласому старику, облаченному в традиционные одежды монахов-доминиканцев: белую тунику, подвязанную темным кожаным поясом, на котором висели янтарные четки, и белую пелерину с капюшоном за плечами. Прямой взгляд печальных умных глаз на морщинистом лице заставил виконта внутренне подобраться.

Поняв, что священник уже в курсе их с Бьянкой брака и всех последовавших за этим событий, Адольфо с некоторым вызовом в голосе ответил:

– Вы угадали, падре, я виконт ди Бароцци и готов за грехи мои со смирением и покаянием выслушать вашу гневную отповедь.

Священник молчал, глядя на своего визитера задумчивыми, умудренными жизненным опытом и церковным служением глазами. Наконец, указав жестом на распятие, заговорил:

– Если Бог, Творец наш, терпит грехи людские, когда мог бы легко и просто испепелить нас огнем, то кто я, чтобы осуждать их? Я обязан оплакивать грехи и, имея сострадание к грешнику, отмаливать их у Господа. Покуда есть свободная воля и милосердие Божие, грешник всегда может обратиться к Создателю нашему с молитвой и надеждой на исправление. Я же, сын мой, с вашего позволения, поведаю вам одну короткую притчу.

Священнослужитель присел на край скамьи. Адольфо последовал его примеру. Помолчав немного, будто собираясь с мыслями, старик начал неспешный рассказ:

– Однажды бес, много лет безуспешно искушавший монаха-пустынника, предложил тому совершить какой-либо из трех грехов: убийство, блуд или пьянство – обещав в обмен на это не преследовать его больше никогда.

Обдумав предложение, пустынник согласился на пьянство, как на самый безобидный, по его мнению, грех. Он подумал: «Совершу его и получу навеки мир и спокойствие в душе моей». Так монах и поступил. Отправился в город, вошел в корчму и упился там до беспамятства.

По сатанинскому замыслу оказалась в той корчме бесстыдная женщина. Будучи прельщен ее красотами, пьяный монах согрешил с нею. В момент прелюбодеяния в корчму вошел муж той женщины и, застав грешников, затеял драку. В этой драке пьяный монах разъярился и убил своего соперника.

Вот так пустынник, начав с пьянства, совершил все три греха. Чего он трезвым боялся и гнушался, то смело совершил пьяным, враз погубив свою бессмертную душу.

Закончив рассказ, священник замолчал, и Адольфо стало крайне неуютно под прицелом его серьезного проникновенного взгляда. Служителю церкви удалось нащупать и разбередить ту самую болевую точку сжавшейся за последние годы совести, которая не давала покоя ему самому. Он вздохнул тяжело и ответил священнику:

– Падре, поверьте, я искренне раскаиваюсь, что позволил гневу, вселившемуся в меня после разговора с отцом, с которым у меня давние непрекращающиеся споры, ослабить самоконтроль и свински напиться. Уверяю вас, обычно со мной такого не случается. Еще больше сожалею о том, что невинной жертвой моего непотребного поведения стала виконтесса ди Бароцци.

Голос вмиг посерьезневшего Адольфо сделался неподдельно искренним.

– Признаюсь вам, падре, меня мучают глубочайшие угрызения совести. Я искренне желаю загладить и искупить свою вину. От всей души прошу вас помочь мне вернуть супругу. Заверяю вас, что постараюсь приложить все усилия, чтобы стать ей достойным мужем.

Священник испытующе смотрел на Адольфо. Помолчав немного, он потер пальцами подбородок и произнес:

– Что же, сын мой, вижу, что ваше раскаяние глубоко и искренно. Я вам так скажу: не меняется к лучшему лишь тот, кому не для кого меняться. Каждому человеку в житейских бурях нужен якорь. Я постараюсь по мере сил способствовать вашему сближению с супругой.

Одно лишь добавлю. Не знаю, в награду за какие заслуги или во искупление каких грехов Господь решил послать в вашу жизнь этого ангела. Думаю, вы пока еще не успели понять и оценить всю чистоту и глубину ее души. Поверьте мне, старику, повидавшему на этом свете великое множество самых разных человеческих типов и характеров. Девушка, которая по Божьему произволению досталась вам в супруги, – истинное сокровище! Она может стать настоящим спасением и самой большой любовью для того, кто эту любовь заслужит. Такие женщины, как она, – награда, которую должны получать лишь самые достойные.

Правда, сейчас это чистое и непорочное дитя совершенно не готово к браку, как и к светской жизни в целом. Ее семья выбрала для нее с рождения иной удел. Но если вы будете нежны и терпеливы, если проявите великодушие и добросердечность, этот редкий цветок непременно раскроется и расцветет во всей красе, даруя вам подлинное семейное счастье и благоденствие.

Верно утверждение, что все браки совершаются на небесах, но вряд ли при этом жениху и невесте выдают охранную грамоту на их союз. Только от них зависит, станут ли узы брака для них земным раем или земным адом. Середины в этом вопросе не бывает. Но чтобы брачный союз был для супругов величайшим добром, дарующим при жизни радость небесную, они должны, как в чистилище, избавиться от своих грехов: гнева, гордыни, себялюбия, безответственности. Только тогда может быть достигнуто истинное согласие душ и сердец.

Старик-священник замолчал на какое-то время, давая своему гостю возможность осмыслить им сказанное, после чего коснулся руки виконта и произнес:

– Теперь, сын мой, пойдемте со мной, я постараюсь устроить вашу встречу с супругой. А вы попробуйте отыскать для нее в вашем сердце истинно верные слова. И да благословит вас Господь!

Глава 15

Адольфо в ожидании Бьянки сидел за небольшим деревянным столом в тени раскидистого гранатового дерева в маленьком уютном дворике, отделявшем дом священника от монастырской базилики. На столе перед ним стоял принесенный пожилой монахиней большой кувшин прохладного ароматного лимонада из чедро[82] с медом, прекрасно освежающий в летнюю жару, и блюдо с аппетитной свежей выпечкой.

К своему удивлению, виконт ди Бароцци обнаружил, что испытывает некоторое волнение при мысли о том, согласится или нет юная жена встретиться с ним? Удастся ли падре Донато уговорить ее вернуться на виллу?

Что он будет делать, если графиня все-таки решит остаться в монастыре? Как произошедшее воспримет отец? Что будет с этим нелепым завещанием? Беспокойные мысли продолжали бороздить и без того встревоженное сознание.

Кроме прочего, разговор со священником взбаламутил, казалось бы, давно погрязшие в глубинах его грешной души надежды. Не сказать, чтобы Адольфо чересчур серьезно воспринял наставления падре, но, признаться, в словах священника были заключены те смыслы и послания, которые понятны каждому, кто не растерял еще до конца чаяния обрести семейное счастье, а вместе с ним и душевную гармонию.

Мысли виконта прервал скрип калитки. Мужчина обернулся. В узком проходе, соединяющем двор священника с монастырским кьостро[83], показалась Бьянка. На ней вновь были надеты строгие монашеские одежды.

Адольфо поднялся в приветствии. Девушка робко подошла ближе и, не поднимая глаз, присела на самый край скамьи с противоположной стороны стола, подальше от него. Сложив руки на коленях, молча, не глядя на мужчину, стала перебирать четки. Во всем ее облике явно читалось сильнейшее напряжение.

– Здравствуйте, графиня, – вложив в голос максимум обаяния, Адольфо приветливо улыбнулся. – Надеюсь, вы уже со всеми святыми успели переговорить? А то я в ожидании вас целый кувшин лимонада осушил, sicut terra sine aqua[84], подобно земле безводной. Каюсь, обманул надежды здешних мух: ни капли им вашего чудодейственного монастырского нектара не оставил.

Девушка оторвала взгляд от четок и перевела его на виконта. Тот продолжил мягким голосом с оттенком легкой игривости:

– С вашего позволения, я все-таки отодвину эту посудину подальше от вас. Как говорится, от греха подальше. Кто бы мог подумать, что вы умеете так лихо управляться с нею! Я и предположить не мог, что монахинь в монастырях обучают навыкам метания кухонной утвари.

Шутка виконта вызвала на лице Бьянки тень смущенной улыбки. Адольфо решил действовать дальше в таком же полушутливом ключе.

– Понимаю, что не заслуживаю ни малейшего сожаления с вашей стороны, и болезненная шишка на затылке – весьма справедливое воздаяние за мою самонадеянность. Тем не менее прошу вас: проявите сострадание к кучеру и двум благородным чистокровным животным, которые несколько часов кряду томятся на этой жаре.

Скажите, сколько времени вам понадобится на то, чтобы переодеться в платье, приготовленное для вас Марией? Не хотелось бы, чтобы дома слуги подумали, что я силком выкрал вас из монастыря. Вы и без того предоставили им весьма интригующий повод для сплетен и разговоров.

Услышав это, Бьянка вновь напряглась, вскинула на виконта тревожный взгляд и отвернулась. Она молчала, но видом своим демонстрировала, что не намерена покидать пределы монастыря.

Адольфо привык прятать за щитом иронии искренние чувства и переживания, но теперь понял, что дальше шутками ему не отделаться. Он с напряжением потер пальцами лоб. Голос его стал серьезным и проникновенным.

– Бьянка, послушайте, на самом деле мне крайне неприятно и ужасно совестно вспоминать то, что произошло между нами позапрошлой ночью. Поверьте, я бы с огромной радостью согласился на десяток таких шишек на голове, если бы взамен мог вычеркнуть это отвратительное воспоминание из вашей и своей памяти. Мое поведение было непростительно и совершенно недопустимо. Я раскаиваюсь и искренне сожалею о своем поступке. Не хотелось бы оправдываться, но всё же объяснюсь.

В тот злопамятный день некоторые не зависящие от нас с вами обстоятельства, о которых я не хотел бы сейчас подробно распространяться, вызвали во мне волну страшного негодования, с которой, к сожалению, я не смог совладать. Именно поэтому напился до скотского состояния, что, по правде говоря, со мной случается крайне редко. Мне очень жаль, что это непотребство и вызванное им омерзительное поведение коснулись вас. Поверьте, я страшно злюсь на себя, и мне очень нелегко сейчас говорить об этом.

Адольфо замолчал и отвернулся. Было заметно, что разговор и впрямь дается ему непросто.

Бьянка внимательно следила за мужчиной. Он стоял вполоборота и смотрел молча куда-то поверх монастырской ограды. Казалось бы, они были знакомы не первый день, но девушка только сейчас по-настоящему разглядела этого человека.

Ее поразила правильность форм его породистого лица: открытый, широкий лоб с достаточно развитыми надбровными дугами, прямой нос без малейших изъянов, высокие выступающие скулы, гладкая оливково-смуглая кожа, мощный, хорошо очерченный упрямый подбородок. Гордый аристократический профиль красивого волевого лица в целом напоминал скорее скульптурные изображения древнеримских воинов, нежели мечтательные бюсты античных философов.

Виконт повернулся к Бьянке, и она вдруг ощутила на себе пронзительно-колючий, по-волчьи цепкий взгляд светло-карих глаз из-под густых широких бровей, над которыми нависла прядь непослушных смоляных волос.

– Графиня, жизнь преподнесла нам обоим странный, малообъяснимый камуфлет[85]. Понимаю, вы абсолютно не готовы к такому повороту событий. Я свалился на вашу голову, как январский снег на цветущую розу. Однако поверьте, меня эта женитьба также застала врасплох. Создание семьи не входило в мои планы по меньшей мере ближайшие пару десятков лет.

С другой стороны, насколько пресна и безвкусна была бы наша жизнь, не будь в ней таких бодрящих душу сюрпризов. Господь, которому вы так преданно служите, бросил нам вызов. Наш долг – принять это испытание.

Уверенный и властный голос виконта ди Бароцци был способен проникнуть в любое сознание. Бьянка вновь ощутила на себе твердый, пристальный взгляд прищуренных глаз.

– Видите ли, графиня, я пребываю в состоянии затяжной войны со своей жизнью и до настоящего времени по разным причинам проигрывал все самые важные ее сражения и битвы. Будьте моей союзницей, помогите одержать в ней первую победу.

В голосе мужчины зазвучали мягкие, бархатные нотки. Он слегка улыбнулся одним уголком губ. При этом три упрямые вертикальные складки между бровями разгладились, превратившись в лукавые морщинки в уголках улыбающихся глаз.

– Знатоки уверяют, что в браке труднее всего прожить первые пятьдесят лет. А дальше всё пойдет как по маслу. Говорят, чтобы выиграть и получить награду, надо хотя бы начать играть. Почему бы нам с вами не проверить истинность этих постулатов? Со своей стороны могу обещать, что приложу максимум усилий к тому, чтобы стать вам хорошим партнером в этой игре.

Виконт впервые широко улыбнулся и отбросил со лба неукротимую прядь красивых густых волос. Эта неожиданно открытая, искренняя улыбка, обнажившая ряд ровных белоснежных зубов, заставила Бьянку невольно улыбнуться в ответ.

* * *

Спустя какое-то время виконтесса ди Бароцци сидела в экипаже, навсегда увозившем ее из самого родного и любимого места на земле. Она дивилась тому, с какой легкостью и быстротой поддалась невероятному магнетизму человека, ставшего по воле Господа ее мужем.