Этюды для оргазма с оркестром

Ветер, играющий с волосами Светланы, словно подталкивал их ближе друг к другу. Луна, огромная и нежная, освещала их фигуры, придавая им зыбкую, таинственную красоту.

Светлана, неторопливо, словно кошка, опустила руку на его плечо, ее пальцы легко скользнули по ткани рубашки. Игорь вздрогнул. Он чувствовал тепло ее кожи, пульсирующую энергию, исходящую от неё. Она, словно знала, что именно нужно сказать, и как дотронуться, чтобы пробудить в нем самца.

– Прогулка… она может быть и не только прогулкой, Игорь, – прошептала она, её голос, словно струя нежного огня, опаляла его слух. Её глаза, полные таинства и желания, заглядывали в самую глубину его души.

Игорь, почувствовал, как его сердце заколотилось в бешеном ритме. Он не знал, что делать, куда идти, куда увлечет его она, но он был готов следовать за ней, куда бы она ни вела. Он смотрел в ее глаза и видел в них не только страсть, но и некоторую нерешительность.

Светлана медленно наклонилась, и их губы встретились в нежном, но уверенном поцелуе. Игорь ответил с таким же пылом, его руки нащупали её талию, а пальцы, скользя по шелковистой ткани блузки, проникли под нее. Этот поцелуй – мягкий, но решительный – был не простым приветствием, а клятвой, обменом обещаний. В его глазах загорелся огонь страсти, и он, наконец, понял, что "спокойная жизнь" – это слишком скучный прогноз.

Игорь, пьяный не только от эмоций, но и от внезапно нахлынувшего желания, не смог устоять. В этот момент он не просто чувствовал её близко, он ощущал ее как продолжение себя.

– Света… – начал он, голос его звучал хрипло, словно заглушенный внутренним гулом. Он заглянул в её глаза, и увидел в них ответ – огонь, который отражался и вспыхивал в его собственной груди. – Кажется нас ждет приключение, – продолжил он, притягивая ее еще ближе, и его губы коснулись ее шеи, нежно, но настойчиво.

Светлана вздрогнула, ее дыхание перехватило. Она не ожидала такой стремительности. Но в этом движении, в этом импульсе, она нашла отражение своего собственного желания. Она ответила на его поцелуй, её руки скользнули по его спине, обняв его за талию, словно в предвкушении чего-то большего.

– Приключение… да, – прошептала она, и ее язык провел лёгкую дорожку по его шее. Она почувствовала, как в нём бушует неистовое желание. И Игорь, ощущая её реакцию, не удержался. Его руки смело прошлись по ее спине, под её блузкой, справились с застежками лифа, почувствовав гладкую, тёплую кожу, переместились на теплую и мягкую грудь, с вспухшими и затвердевшими сосочками.

Они стояли около перил на краю крыши, а под ними простирался город, мерцающий огнями, как рассыпанным по мостовой золотом. Воздух был прохладным, но между ними – жар.

Игорь, нежно, но с нажимом, коснулся ее груди, а его глаза, горящие желанием, изучали её лицо, искали в них подтверждение её желания. Он чувствовал, как по её телу пробежала дрожь, как её дыхание участилось. Она тихо застонала, прикрыв глаза.

Тело Светланы напряглось, отвечая на прикосновения. Она чувствовала, что вот-вот произойдет что-то невероятное, что эти мгновения навсегда отпечатаются в их памяти.

Она пылко начала расстегивать его рубашку. Вечерний ветер слегка остудил пульсирующий от страсти стройный и мускулистый торс Игоря, освобожденный из-под невзрачной рубашки.

Её руки, теперь уже не нежные, а сильные и уверенные, обвили его шею.

Огонь, который разгорался в нём, становился всё сильнее.

Она ощутила его горячее дыхание на своей шее, как будто сама ночь дышала им. Игорь, словно настроенный механизм, с каждой секундой становился всё решительнее. Отодвинув ткань юбки, он запустил руку в эффектный разрез, заставив её выдохнуть, и она не удержалась от тихого всхлипа. Его пальцы скользнули по её коже, ласкали, исследовали, заставляя ее ещё сильнее сжиматься в его объятиях. Светлана, не сопротивляясь, а, наоборот, поддаваясь его силе, прижалась к нему всем телом.

Он чувствовал, как в ней нарастает возбуждение, и его мысли лихорадочно заметались, словно птицы в клетке.

И опять поцелуй… И еще… Их губы слились в страстном соитии, которое было не просто поцелуем, а столкновением двух душ, двух желаний, двух тел. В нём ощущались и нежность, и требование, и страсть, и полное взаимопонимание.

Игорь рывком расстегнул кнопки шелковой блузки и отбросил ее вместе с лифом. Увидев ее набухшие и манящие соски, мужчина впился в них жадным поцелуем, обводя горячие горошины кончиком языка и чуть прикусывая.

Ощущение парения над городом на высоте, риск, быть увиденными и необузданная страсть, все смешалось в этом моменте. Светлана расстегнула ремень брюк Игоря и скользнул ладошкой внутрь.

Все его естество рвалось наружу и напряглось еще больше, откликаясь на волшебные прикосновения ее руки.

Игорь рванул вниз молнию на узкой юбке Светланы, и та соскользнула с бедер вниз. Туда же устремились и его брюки. Отбросив ногой и эту одежду в сторону, Игорь рывком развернул свою даму к себе спиной, оперся руками о перила и оба оказались лицом перед вечерним городом, разливающимся миллионами огней внизу, впереди, слева и справа.

Это было и страшно, и великолепно одновременно. Они неслись в небытие, без страха, без сожаления, без всяких сомнений. И когда Светлана почувствовала его в себе, такого сильного, настойчивого, желанного, она застонала громко и исступленно, погружая свой стон в шум города. Он обладал ею, а она – им, и в этот момент они были действительно свободны.

Светлана, поддаваясь его ритму, отдалась своим чувствам, наслаждаясь каждой секундой. Снова и снова… И когда наслаждение и накал экстремальных ощущений достигли пика, ее почти звериный крик и его глухой стон утонули в водовороте вечера, летя над городом, над крышей, среди звёздного неба и танцующих огней.

Инструкция по применению поцелуев (стишки-пирожки)

как много разных поцелуевбудто конфеток в ассортиинструкцию я вам представлючтоб знать кого как целовать***мой быстрый чмок почти не слышнокак бабочкиных крыльев взмахпривет пока я побежалаа поцелуй он был уже***носами тремся нежно нежнокак эскимосы мы с тобойпусть холод треплет наши душине страшно нам у нас любовь***реснички у виска щекочутпорхают быстро по лицулегко смешно и романтичносейчас защекочу в ответ***в кино пылает страсть и драмас причмоком долгий поцелуйгерою дарит его дамаи вот еще один на бис***еще есть поцелуйчик в лобиккак от родителей приветзаботливый родной и теплыйукроет нас от разных бед***и напоследок чмок воздушныйон послан метко далекочерез горы реки расстояньяон для тебя любовь моя***однако поцелуй французскийвновь пальму первенства забралжар нежность в танце сладострастномфранцузы знают в этом толк***дурацких пирожков на блюдекак поцелуев надарючитай и ешь одновременнопотом пойдем практиковать

Трусы верности

В краю задонском, где Дон-батюшка, неспешно разливается синевою безбрежною, раскинулась станица казачья – гордая, да вольная, как ветер степной.

Казаки, богатыри душой и телом, хотя иных больше тянуло к чарке, нежели к сабле, служили царю-батюшке, по большей части из-за страха перед его грозным оком, а не из чистой любви к отечеству. А бабы казачки, хранительницы очагов и матери-кормилицы, ждали мужей своих из походов, сердца их тосковали, как голодные волки, да делать нечего… В одной из изб, крытой камышом потемневшим от времени, а внутри – более потемневшим от дыма, жила казачка Марья – красавица писаная с характером – круче ветра ураганного. Муж её, казак Степан, хоть и удалой был, да больше известен был своим умением выпить да выхвастать, нежели храбростью боевою. Рука его, конечно, метко стреляла (по птицам, в основном), а сабля блестела (после хорошей полировки), однако, верность Степана колебалась, словно камыш на ветру. Служба же звала его на границу турецкую, где войны бушевали, подобно пьяному гулянию.

Перед расставанием, Степан, желая выставить себя храбрецом, а заодно подшутить над Марьей, решил подарить ей «трусы верности» (рассказали ему образованные люди про рыцарский оберег из древности). Сшиты они были из… старой, лоснящейся от коровьего жира, кожаной торбы, в которой Степан хранил свою лучшую колбасу. Форма «трусов» была… необычна. Скорее, это напоминало груду свалявшейся шерсти, обмотанную ремнями, с прорезями для ног, украшенными ржавыми гвоздиками.

– Носи, голубушка, – проговорил Степан, с трудом сдерживая смех, – пока меня не будет! В этих-то «трусах» тебя ни один дьявол-казак не соблазнит! Да защелкнул замочек железный, а ключик в кисет дорожный спрятал. Марья, сначала онемев от ужаса, потом расхохоталась, до слёз.

– Степан, ошалел, что ли! В этих-то «трусах» я и ведро с водой поднять не смогу, не то, что казака приветить!

И вот, отправился Степан на войну, оставив Марью с её «трусами верности». Шли дни, как слезы навзничь, шли недели, как скупые рубли в кармане, шли месяцы, словно года засушливые. Вестей с войны приходили разные: то о победах громких, то о потерях горестных. Сердце Марьи то билось, как птица в клетке, то тосковало, словно заблудшая душа. Она ждала Степана, но не без иронии, глядя на свои «трусы верности». В станице жил казак Егор – на вид тихий да скромный, а на деле – хитрец закаленный. Он давно уже положил глаз на Марью. Прознав, что Степан "защитил" её такими "трусами", Егор задумался: как обойти это "крепостное" сооружение.

И вот, Егор придумал план, хитроумный, как лисья нора. Коль нет сил трусы разомкнуть, разомкнет он печаль Марьину, а там, как сладится, так и будет. Стал Егор похаживать к Марье, по хозяйству подсобить, дров нарубить. Тишь-тишью, а на зад Марьин поглядывает. Марья гнать – не гнала его, привечать – не привечала, но тоже поглядывала на ладного и старательного казака.

И настал случай, зашел Егор в хату воды после работы попить. Присел за стол казак, Марья воды в чашку плеснула, подает рушник утереться, да сама на колени ему прыг… И заерзала… Пощупал Егор зад пухлый казачки – нет никаких «трусов верности», вообще ничего нет под юбкой… А Марья оглаживает его, руки парня сами под юбку полезли. А Марья уж сама заголилась и штаны с Егора стягивает.

– А где ж «трусы-то»? А Марья зубы скалит: – Дык, я в первый же день все ремни перерезала, как Степку проводила… Встречи их были тихи и волнительны, как шепот ветра в степи ночной. Егор был мил и обходителен, в отличие от своего грубоватого соперника Степана.

Когда же Степан вернулся, он, словно петух победоносный, начал было рассказывать о своих подвигах. Но Марья, с улыбкой озорной, показала ему аккуратно сложенную поленницу нарубленных дров и "трусы верности", валяющиеся в сарае.

Про Егора она ему не сказала, да другие люди поведали. Степан было потянулся за плетью, наказать жену, да она опередила его – кочергой огрела. Уехал Степан из станицы. Не сберегли «трусы верности» жизнь супружескую.

Так-то! Не надо полагаться на пустые обереги, а верность – это не запертые двери, а чистое сердце. А ещё, жизнь полна нежданных поворотов, и иногда даже дрова, да война могут сыграть ключевую роль в любовных приключениях.

Пилигрим

Пытливый пилигрим АнгральТоптал дороги Руссильона.Пил то, что даст ручья хрусталь,Ел ягоды с зеленых склонов.Но голод плоти – не унятьИ нет ресурса к насыщенью.Лишь грезы могут обниматьАнграля, пролетая тенью.Дорога в божий монастырьВдруг привела раба томленья.Сплошной забор, из дуба дверь,А на двери есть объявленье:«Усталый путник, не спешиИ утоли свой голод плоти.А за спасение душиПомолим мы, коль ты не против.Невинных дев в монастыреПознай скорей без разговоровИ заплати лишь во двореВсего двенадцать луидоров.»Анграль в восторге дверь открылА во дворе стоит монашкаОт возбужденья взор поплыл:«Столь аппетитная милашка!»Без колебанья отсчиталЕй все двенадцать луидоров.И перст монашки указалНа дверь с длиннющим коридором:«Я подготовлюсь, ты идиПо коридору, в дверь направо.Лишь тридцать пять шагов пути…»И подмигнула вдруг лукаво.И странник бросился стремглавВдоль коридора к наслажденью,И вот до двери добежав,Толкнул ее – прочь наважденье…Он вновь на улицу попал,А сзади стук замка двери.К ногам в бумаге текст упал:«Имела вас сестра Мари.»

Сандал и Орхидея

Воздух, пропитанный ароматом сандалового дерева, слегка терпкий и сладковатый, окутывал её, как нежное облако. Это был аромат Риана, его невидимая метка, оставленная в реальном мире. Он, словно незримая нить, соединял ее с миром Риана, с миром грёз и магии. А дикая орхидея, бережно хранимая в её руках, стала символом этой любви, символом нежности, символом того волшебного дня, когда она прикоснулась к миру грёз и нашла там свою судьбу.– Сегодня… сегодня ты будешь реален. Я чувствую это… – прошептала светлоглазая девушка с волосами цвета воронова крыла, присев на покрытый мхом камень рядом с ручьем. В её руках была дикая орхидея, лепестки которой переливались всеми оттенками фиолетового. Солнечные лучи, пробиваясь сквозь густую листву, рисовали причудливые узоры на поверхности прохладного ручья. Риан, её воображаемый друг, существо из мира грёз, был не просто другом – он был отражением её самых сокровенных желаний. Его присутствие она чувствовала в лёгком дуновении ветра, шепоте листьев, едва заметном дрожание воды в ручье. Аромат сандалового дерева, всегда сопровождающий его, был особенно силён сегодня. – Я чувствую твою решимость, Иола, – прозвучал в её голове голос Риана, низкий и бархатный, словно шёпот ночного ветра. – Ты зовёшь меня, и я здесь… Помни, грань между мирами тонка, и наше единение будет опасно прекрасным. Иола сжала орхидею в руке. Страх смешивался с волнением, предвкушением чего-то запретного, волнующего. – Опасно прекрасное – это как раз то, чего я жажду… – прошептала она, её голос дрогнул. – Я устала от теней, от нереальности. Я хочу почувствовать тебя, понять, что ты – не просто плод моего воображения. Внезапно воздух задрожал. Запах сандалового дерева стал невыносимо сильным, ручей заискрился, и перед Иолой зародился туман, из которого медленно материализовалась фигура Риана. Он был ослепительно красив. Его кожа сияла, словно полированный жемчуг, волосы струились, как чёрный шёлк, а глаза… в них горели звёзды. – Ты прекрасен, – выдохнула Иола, завороженная его видом. – Красота – это лишь оболочка, Иола, – прошептал Риан, приближаясь. – Внутри меня – вечность, магия, и жажда, равная твоей. Его пальцы, прохладные, но удивительно нежные, коснулись её щеки. Иола почувствовала, как по её телу пробежала волна электрического тока – сладкой, невыносимо приятной боли. – Ты… ты реален, – прошептала она, её голос был едва слышен. – Так же реален, как и твои желания, – ответил Риан, его губы коснулись её губ. В этом поцелуе переплелись магические искры и земная страсть. – Я – твоя скрытая природа, твоя мечта, твоя сила, и сегодня… сегодня мы станем единым целым. – продолжал шептать Риан, обнимая трепещущую от волнения и наслаждения девушку. Юноша медленно, словно опасаясь спугнуть бабочку, начал распутывать завязки её платья, каждый жест был полон бережности к её телу. Ткань платья скользила по её коже, оставляя за собой ощущение нежного прикосновения. Обнажившись, Иола не почувствовала смущения. Перед ней стоял не просто мужчина, а существо, сплетенное из магии и света, и их нагота казалась естественной, прекрасной, словно раскрывшиеся бутоны цветов. Риан смотрел на нее с таким восхищением и любовью, что всякое стеснение растворилось. Их пальцы переплелись, и юноша увлек ее к ручью. Прохладная вода омыла их ноги, и Иола почувствовала, как напряжение уходит из её тела. Риан вошёл в ручей первым, вода лишь слегка скрывала его талию. Затем он протянул руку, помогая возлюбленной войти в прохладный поток. Вода обволакивала их тела, мягко касаясь кожи, охлаждая её. Они стояли лицом к лицу, вода струилась между ними, создавая интимную завесу. Риан склонился, и их губы встретились в долгом, полном страсти поцелуе. Опустившись на песчаное дно ручья, его тело прижалось к её телу. Иола почувствовала невероятную близость, слияние двух сущностей. Их тела, скользя по влажной гладкой коже друг друга, повторяли изгибы потока, а их движениям следовали колебания распластанных ветвей деревьев, склонившихся над ручьем. Золотистый солнечный свет пробивался сквозь листву, играя на их обнаженной коже, делая её ещё более прекрасной. Капли воды, стекающие с их тел, смешивались с бликами света, создавая эффект живого, мерцающего полотна. Аромат сандалового дерева, дикой орхидеи, согретой солнцем и страстью кожи, казалось, сгустился, окутывая их нежной и пряной вуалью. Каждый стон, каждый вздох, каждое прикосновение были наполнены магией. Их любовь была не просто физическим влечением, а слиянием двух миров, духовным единением, которое ощущалось на каждом уровне бытия. В этот момент не существовало ни времени, ни пространства, только они двое, их тела, переплетающиеся в ручье, и их любовь, сильная и чистая, как кристальная вода. Их поцелуи были такими глубокими и страстными, что казались частью самого ручья, его движения и ритма. – Я люблю тебя, Риан, – прошептала Иола, теряясь в водовороте чувств. – Моя Иола, – ответил он, его голос был полон нежности и безудержной страсти. – Наша любовь – это заклинание, способное разрушить границы миров. После того, как страсть утихла, они лежали обнявшись, на берегу ручья. Усталость смешивалась с безграничным счастьем. – Это было… нереально, – прошептала Иола, касаясь его руки. Риан улыбнулся, его глаза сияли. – Реальность – это то, что ты создаёшь, Иола. Они провели ещё некоторое время в тишине, наслаждаясь единением, пока солнце не начало клониться к закату, и Риан не растворился в тумане, оставив Иолу с воспоминаниями о страсти, магии и любви. Иола не испугалась его ухода. Это было не прощание, а обещание новой встречи. Она встала не спеша, бережно держа в руке дикую орхидею – хрупкий, но прекрасный трофей этого волшебного дня. Цветок казался теплым от остаточного тепла их объятий, его фиолетовые лепестки переливались в лучах закатного солнца, словно маленькие драгоценные камни. Иола прижала его к груди, ощущая не только его бархатистую поверхность, но и отголоски волшебства, которое окутывало её с момента появления Риана. Идти домой было легко, несмотря на усталость в теле и сладкую дрожь в ногах. Каждая мышца помнила его прикосновения, каждое нервное окончание хранило тепло его кожи. Она шла, словно паря над землей, околдованная воспоминаниями. В ее сердце играла мелодия, сплетенная из нежных поцелуев, горячих объятий и шепота его имени.

Одинокие штаны

Штаны на стуле одиноко,Висят забытые в пылиНесправедливо и жестокоУрок штанам преподнесли.Забыты, их никто не ищет.Нелепы, стиль их устарел…За них заплачены деньжища,Штанов хозяин растолстел.Им снятся кресло с драпировкой…Наличье твердых ягодиц…И раздеванье со сноровкойВ кругу безнравственных девиц!

Натурщица

Художник Вася, человек творческий, но весьма пьющий, жил впроголодь, однако в окружении шедевров живописи (по его собственному мнению, разумеется). Его крошечная квартирка, больше напоминала мастерскую средневекового алхимика, чем жильё цивилизованного человека. Там пахло скипидаром, выпивкой и чем-то ещё, что Ольга, продавщица из соседнего алкомаркета "Пьяная вишня", не смогла бы определить даже с помощью самого мощного газоанализатора.

Вася, выпив как обычно лишнего, решил, что пора пополнить свою галерею картин. Его муза, как он её называл (на самом деле – бутылка водки), шептала ему о необходимости новой модели. И моделью этой, по странному стечению обстоятельств, оказалась Ольга.

Ольга обладала фигурой, которая могла бы вызвать зависть у самой Венеры. Её формы были настолько аппетитны, что рекламные менеджеры крупных пищевых корпораций готовы были бы отдать за них целое состояние, чтобы использовать подобный образ в рекламе сосисок, колбас и прочих мясных деликатесов. Пропорции тела Ольги были идеальны – идеальны с точки зрения привлекательности, а не какой-то там скучной математики. Можно было бы смело утверждать, что Ольга – воплощение принципа "золотое сечение" во всей своей пышной красе.

Её бедра, округлые и упругие, напоминали две сочные груши, а талия – тонкий стебелёк, на котором они гордо держались. Брюшко, нежно округлое, как будто наполненное вкусным пивом, свидетельствовало о радостной жизни и о полном отсутствии стремления к изнурительным диетам. В общем, фигура Ольги была настолько идеально сбалансирована, что её можно было использовать в качестве учебного пособия по "анатомии аппетитности".

Вася, художник и завсегдатай "Пьяной вишни", естественно, не пропустил этого факта мимо своих художественных взглядов. Он видел в Ольге не просто продавца алкоголя, а музу, сулящую целое поле для творческих экспериментов.

Он мечтал написать портрет Ольги в образе "Венеры с бутылкой водки», но пока что его художественные порывы заканчивались лишь краткими и не всегда уместными попытками заговорить с ней о прелестях живописи и о замечательной цене на сегодняшнюю партию водки "Зорька". Так что, пока, Ольгин пышный образ служил лишь живым вдохновением для нетрезвого художника, а не экспрессивным объектом художественного исследования. Однако это было лишь вопрос времени, и количества выпитого Василием Ивановичем.

Он, как заведённый, каждый вечер заходил в алкомаркет, приобретал нехитрый набор – водку, пиво и чипсы, – и неизменно пытался завязать с Ольгой интеллектуальную беседу о высоком искусстве и низких ценах на алкоголь. Его попытки обычно заканчивались неудачно, Ольга предпочитала продавать водку, а не себя.

Но на этот раз Вася пришёл подготовленным. Он держал в руках холст, на котором красовался весьма абстрактный пейзаж, больше похожий на результаты работы дрожащей руки алкоголика, чем на произведение искусства. Это был «подмалевок» будущей картины.

– Ольга Петровна, красавица моя! – начал Вася, шатаясь и задевая полки с бутылками. – Я, гениальный художник Василий Иванович, начал писать для вас шедевр! Портрет! Ну, не совсем портрет… абстракция! По мотивам вашей… красоты! Но мне не хватает несколько штрихов с натуры…

Ольга, опираясь на стойку, подозрительно взглянула на холст. Пейзаж действительно выглядел так, будто кошка прошлась по нему мокрыми лапами.

– Василий Иванович, – сказала Ольга, стараясь не смеяться, – вы опять выпили?

– Выпили? – Вася возмутился. – Это вы так изящно выразились! Я вдохновился! Вдохновился вашей очаровательной особой! Я готов вам подарить готовую картину! Прошу вас попозировать мне за бутылку водки, моя красавица!

– В каком смысле? – прищурилась Ольга.

– В самом прямом! – Вася погладил живот. – Вы будете позировать! Как Венера! Или как русалка, из морских глубин! С бутылкой!

Ольга подумала. Бутылка водки – это было заманчиво. А Васин "шедевр" можно было бы повесить в туалете и пугать своих знакомых.

– Хорошо, Василий Иванович, – согласилась Ольга. – Но только за две бутылки. И без русалок.

– Две?! – Вася заплакал. – У меня только одна! Но… я могу вам ещё и картину с русалкой нарисовать! С трезубцем! И с бутылкой!

В итоге договорились на одну бутылку, три пачки чипсов и обещание нарисовать портрет Ольги в образе "Королевы Алкомаркета" в короне из пробок.

Вечер оказался запоминающимся.

Комната была погружена в полумрак, освещаемая лишь причудливым светом настольной лампы. Яркие красные бусы были единственным элементом одежды на Ольге. Сидя на потрескавшемся стуле, она напоминала не столько Венеру Милосскую, сколько экзотическую доисторическую птицу, готовую к любому безумию. Вместо бутылки водки в руках натурщицы красовалась маленькая гармошка – концертино. Водку Вася выпил за полчаса до прихода своей модели.

Сам Вася, вдохновленный Ольгой и бутылкой горячительного, был похож на заблудившегося матроса, ищущего свой корабль в бушующем море абстракционизма.

Ольга, приняв позу, которая одновременно сочетала в себе грацию богини и усталость продавщицы после тяжелого рабочего дня, попыталась сохранить невозмутимый вид. Однако, когда Вася, макая кисть в баночку с ярко-красной краской, небрежно задел её бедро, она невольно вскрикнула.

– Василий Иванович! – прошипела она, стараясь сохранить остатки своего достоинства. – Вы что, слепой?! Я же не холст, чтобы по мне краской размазывать! Это, знаете ли, чувствительная кожа! И потом, это выглядит… как-то… неэстетично!

Вася, полуприкрыв глаза от вдохновения, отмахнулся:

– Эстетика – это субъективно, Ольга Петровна! Это… импрессионизм! Я передаю через цвет и фактуру… ваши… внутренние переживания!

Его кисть снова задела Ольгу, на этот раз уже по плечу – зелёным мазком, похожим на плохо замаскированное пятно плесени. Ольга сдержала очередной крик, только легко прикусила губу.