Гром небесный

Ольга Болгова

Гром небесный

Гром небесный

Глава 1

Нортумберленд, Англия, июль 1920 года

Хорошо утоптанная тропа, что петляла меж ежевичных кустов, сделала поворот и потянулась вдоль полуразрушенной, щедро укутанной мхом стены. Решив сделать привал, я остановилась, поставила саквояж и из любопытства перегнулась через стену, обнаружив, что с другой стороны она обрывается склоном, круто уходящим вниз, туда, где журчали невидимые воды то ли речки, то ли ручья. От неожиданности по спине пробежал холодок, и слегка закружилась голова. Правда, последнее случилось, скорее, от усталости и голода – эти два чувства стали уже привычными. Но солнце палило во всю мощь своей июльской беспечности, стрекоза приземлилась рядом, посидела, подрагивая прозрачными хрустящими крыльями и взмыла в полете; стайка желтых бабочек зависла в желтом пируэте, и холодок прошел, уступив место струям горячего пота.

– Andiamo, andiamo…1 – хрипло пропела я и закашлялась. Моцартовская песнь коварного соблазнителя отчего-то с самого утра упорно крутилась в голове, словно увлекала в неизвестность чужой страны. А ведь бедняжке Церлине повезло, что у Жуана оказалась столь верная и сумасшедшая возлюбленная Эльвира, которая спасла ее от бездушного обольстителя. Впрочем, о чем это я? Вновь о том, что осталось там, позади. Хотелось пить, но стеклянная фляга, которую я наполнила в деревенском пабе, была почти пуста, удалось вытрясти из нее лишь жалкие капли, слегка смочив губы. Я сняла шляпку, кое-как расчесала слипшиеся от пота волосы, села на траву, прижавшись спиной к нагретым солнцем камням, закрыла лицо платком, и.… уснула.

Проснулась от ужаса, вдруг навалившегося душащим полотном. Открыла глаза, сдёрнула платок и наткнулась на чужой взгляд. Яркие голубые глаза смотрели на меня в упор. Вскочила, чуть не упала и была подхвачена и поставлена на место сильными руками молодого мужчины. Он тотчас отпустил меня, но, отступив на полшага назад, продолжил бесцеремонно разглядывать, и мне ничего не оставалось, как ответить ему тем же самым. Зрелище оказалось более чем приятным – к голубым глазам и вьющимся темным волосам прилагались неплохо продуманные создателем черты лица, внушительный рост, широкие плечи и хорошо сшитый полотняный костюм.

– Простите, если напугал вас, – наконец произнес молодой человек. – Но вы так красиво спали, не мог оторваться от столь захватывающего зрелища. Словно лесная фея.

– Напугали, – подтвердила я и осторожно добавила: – Хотя, не следовало засыпать вот так, среди леса, но я немного устала.

– Идете пешком издалека? Гм… полагаю, очень издалека.

– Это заметно? – риторически спросила я.

– Да, но довольно мило. Вы… полька?

– Я из России, русская, – призналась я.

– О! Там в России все вверх тормашками. Давно ли вы здесь? Заблудились? Сбились с пути?

Я замешкалась с ответом, не зная, какой из вопросов выбрать. Но попадание было точным – все вверх тормашками, заблудилась, сбилась с пути. У меня просто-напросто не было никакого пути, а лишь тропа, ведущая… куда? Я выбрала отрицательный ответ.

– Нет, не заблудилась. Мне очень подробно объяснили в деревне: идти по тропе, никуда не сворачивая.

– По этой тропе? – он махнул рукой куда-то вдоль стены.

– Здесь есть другая? – осведомилась я.

– По-видимому, есть. Но эта ведет в Хорсли.

– Как раз туда я и направляюсь.

– В Хорсли? Вот как? И что за нужда ведет вас туда?

– Работа, – просто ответила я. – Мне нужна работа. Мне сказали, что там, в доме, требуется прислуга.

– Прислуга? Ах, вот оно что… – в голосе его прозвучало разочарование или что-то иное?

– Да, прислуга.

Мне было нечего стыдиться, а горечь я уже пережила. Почти пережила. Он был мне незнаком, и в любом случае, наши пути разойдутся через несколько мгновений. Впрочем, через несколько мгновений я обнаружила, что ошибаюсь.

Он водрузил на голову невесть откуда взявшуюся франтоватую, слегка помятую шляпу и приветственно склонил голову.

– Могу проводить вас в Хорсли, если не возражаете.

– Правда? Вам по пути?

– Да, разумеется. Охотно провожу вас. Позвольте представиться… Джек… Смит.

Он улыбнулся, ожидая моего ответа.

– Анна… Кузнецова.

– Ан-на, – повторил Джек Смит. – Так называют девушек повсюду. Что ж, идемте, Ан-на… Давайте ваш саквояж.

– Нет, нет, – запротестовала я, – он очень легкий.

– Боитесь? – заулыбался он, как будто в опасениях содержалось что-то смешное. – Уверяю вас, меня вовсе не нужно бояться.

Странно, но, когда человек уверяет, что его не нужно бояться, это вызывает противоположные ощущения. Хотя Джек Смит весьма располагал к себе и манерой общения и совершенно очаровательной улыбкой с ямочками на щеках. Он не стал настаивать, предоставив мне возможность самой тащить саквояж, и двинулся вперед размашистым шагом. Впрочем, вскоре убавил скорость и размашистость, поравнялся со мной и сообщил тоном заправского учителя истории:

– Стена, вдоль которой мы идем, сооружена римским императором Адрианом и названа в его честь. Слышали о таком?

– Слышала… да, верно, в гимназии на уроках истории.

– Взгляните-ка на тот бук, – между тем продолжал Смит, указывая на стоящее особняком удивительное дерево. Его мощный короткий остов словно пережил какую-то катастрофу – взрыв, внезапно распавшись на несколько стволов, которые переплелись меж собой самым причудливым образом. Лиственная крона покрывала его нежно-зеленым облаком, совершенно не вяжущимся с грубой затейливостью основы.

– В России растут буки? – спрашивал меж тем Джек Смит с интересом ботаника-лесовода.

– Буки… вероятно, только на юге. На Кавказе или в Крыму, может быть, – неуверенно сказала я, не будучи сильна в ботанике.

– В России очень холодно… бррр.

Он изобразил дрожь от холода и белозубо улыбнулся.

Холод… Да, особенно в этот последний год, когда отец увез меня из Петрограда в еще более холодный Мурманск, а однажды февральским утром ушел и пропал на несколько дней. В городе стреляли, я ждала его, не зная, что делать и куда идти. На третий день пришел наш давний знакомый, капитан Гурский, всполошенный, в цивильном пальто поверх мундира, приказал срочно собираться, потому что через несколько часов в море выходит пароход «Ломоносов», забирая на борт военных2, а отец уже там, на борту – не смог прийти за мной по причине ранения. «Ранение неопасное, – успокоил меня Гурский, – но нужно спешить». Я взяла с собой чемодан и саквояж, уложив одежду, белье и мамины драгоценности. По пути через город мы столкнулись с мародерами. Капитан пальнул в воздух, мародеры бросились врассыпную. Мы поспешили в порт, а чемодан с вещами так и остался лежать в снегу на дороге.

События тех дней, словно мутный поток, что подхватил, потащил за собой, унес, выбросил на чужой берег и схлынул, исчезнув в водах Атлантики. Вбегая по трапу «Ломоносова» с одной мыслью о ранении отца, я не знала, что пароход направляется в Англию, не понимала, что покидаю родину, возможно, навсегда. Гурский сказал полуправду – рана отца вовсе не была легкой, он потерял много крови. При выходе из Мурманска пароход обстреляли, ранив капитана. Я помогала судовому врачу ухаживать за отцом и капитаном, оказавшись едва ли не единственной женщиной на борту. Капитан вскоре оправился, а отец – нет. Его похоронили в море. В норвежском Хоннигсвене на «Ломоносов» перегрузили офицеров с переполненного парохода «Козьма Минин», который шел из Архангельска. Гурский явился в мою каюту, сказав, что уступил место старшим по званию. Мне он даже не нравился, но рядом с ним было спокойнее. Все произошло само собой – прошлое осталось за морем, а будущее было смутно, как океан в тумане. Я рассталась с девичеством между прочим, забыв о мечтаниях, романах и музыке. То, что представлялось полетом в небеса, произошло буднично, словно я выпила пресловутый стакан воды.

В начале марта «Ломоносов» причалил в порту Ньюкасла. Я возблагодарила гувернантку-англичанку, обучившую меня языку. Мы сняли комнатку под крышей в доме неподалеку от порта и прожили там до лета, а потом я ушла от Гурского, сбежала, оставив лишь записку.

Но все это я, разумеется, не собиралась рассказывать никому, тем более, первому встречному Джеку Смиту. У меня немного кружилась голова, по спине струился пот, я мечтала о снеге, в который можно упасть, которым можно растереть пылающее от жары лицо. Но солнце палило, словно тропинка вилась не вдоль стены Адриана3 на британских островах, а где-то в африканской саванне. Бук напомнил баобаб, а в мареве возникли очертания кузена Бенедикта, обнаружившего муху цеце в Южной Америке.

– У вас здесь удивительно жарко, – сказала я Джеку. – Можно получить солнечный удар.

– Вполне возможно, – согласился он. – В такие дни хорошо на море. Или на Тайне. Впрочем, мы уже пришли. Поместье Хорсли перед вами.

Деревья, окаймляющие тропу, расступились, открывая поляну, заросшую кустарником и перечеркнутую каменной стеной в рост человека. Тропа подвела к калитке под каменной увитой плющом аркой, над которой, слева и справа устроились фигуры каких-то странных горгулеобразных существ. Джек ловко открыл калитку и пропустил меня, чуть отступив, так мало, что я, проходя не могла не задеть его плечом, почувствовав влажный жар его тела.

– Простите, – торопливо пробормотала я.

– Ни в коем случае, – ответил он. – Теперь вы сами доберетесь, а я распрощаюсь, дела, знаете ли… Пойдете прямо по тропе, выйдете к дому, прямо к черному ходу.

Джек Смит испарился, словно растаял в раскаленном воздухе. А тропа действительно продолжилась, следуя среди кустов боярышника, мимо огорода с аккуратно разбитыми грядами, где пестрели ухоженные ряды салата, весело зеленела густая овощная ботва.

Вскоре она плавно перешла в выложенную бурым гравием дорожку, которая вывела к дому, похожему на крепостную стену с башенками по углам. Я пересекла выложенный камнем двор, направляясь к небольшой полуоткрытой двери, из-за которой слышались голоса.

– … и скатерти принеси, – говорила кому-то худощавая долговязая женщина в синем платье. Я чуть не толкнула её, так как она стояла у самой двери.

– Что угодно? Кто ты? Откуда? – вопросила она, сурово уставившись на меня.

– Здравствуйте, – промямлила я. – Мне сказали… меня направили… вам требуется прислуга…

– Вот как! Полька? Чешка? Что умеешь делать? Есть рекомендации?

– Я русская, рекомендаций у меня никаких нет, но я могу выполнять любую работу.

– Вот как!

Она окинула меня оценивающим взглядом с головы до ног.

– Что-то ты совсем худая, работница… Покажи-ка свои руки. Тонкие какие, ты и ведра не поднимешь. Как же я могу взять тебя в дом, ничего о тебе не зная?

– Но мне сказали, что здесь нужна прислуга, – почти прошептала я, глотая сдавившее горло рыдание.

– Это кто же тебе такое сказал?

Я начала сбивчиво объяснять, когда, где и откуда узнала, что в поместье Хорсли требуется прислуга, и рассказывать о своих возможностях, которым вовсе не мешает моя худоба. К счастью, удалось справиться с горлом и рыданием. Женщина выслушала, не перебивая, буравя меня пронзительным взглядом тёмных глаз. Помолчала, когда я закончила, видимо, размышляя.

– Ладно, – сказала она наконец. – Прислуга нам в самом деле нужна. Возьму тебя, посмотрим, что из этого получится. Не нужно меня благодарить, – остановила она мой порыв, – ничего пока неизвестно. Пойдешь на кухню, мыть посуду и помогать. За каждую разбитую тарелку – вычет. И не вздумай красть – сразу пойдёшь в тюрьму. Идём, русская.

Я двинулась следом за ней в дом. За дверью оказалась лестница, которая вела на верхний этаж.

– Меня зовут мисс Баутер, я домоправительница. Тебе повезло, что сразу встретилась со мной. Как твоё имя?

– Анна Кузнецова.

– Анна Кузнесова, – повторила мисс Баутер. – Что значит – Кузнесова?

– Смит, – ответила я, тотчас вспомнив своего недавнего провожатого – Джека Смита.

Может, чужое имя каким-то образом обережет меня? Читала у Купера, что индейцы не сообщали чужим своего настоящего имени, данного при рождении. Последний из могикан, Уа-та-уа… Тише-еще-тише. Ах, неужели это когда-то было? Купер, чтение по ночам при тусклом свете лампы, морозные узоры на оконном стекле, тепло печи, украшенной райскими птицами изразцов. А ныне я – словно Уа-та-Уа в поселении белых.

– Вот как? Пусть и будет Смит, так проще, – заявила мисс Баутер. – Вряд ли ты у нас задержишься.

Я покорно промолчала, решив, что вновь уверять в своей готовности работать и делать, что прикажут, будет лишним. Пронзительные тёмные глаза словно видели меня насквозь.

Работа в доме поместья Хорсли началась не слишком успешно. В первый же день я разбила тарелку, выскользнувшую из мыльных рук на каменный пол моечной. Гленна, круглолицая веснушчатая рыжая девушка, что трудилась рядом, полоская посуду в чистой воде, охнула, хихикнула и бросилась помогать собирать осколки.

– Главное, чтобы Баутер не увидела, она из-за каждой тарелки рычит, будто они её собственные… – зачастила она. – Ох, это от сервиза с лисами, плохо дело… Ладно, не расстраивайся, припрячем…

Гленна сразу понравилась мне, лишь немного раздражая своей болтливостью. Меня поселили к ней в комнатку под крышей на чердаке, куда вела чёрная лестница. Едва спросив моё имя и сообщив своё, она принялась рассказывать про покинутую ею деревню в Шотландии и некого сельского парня, который вчера не явился на свидание, коварно поломав её надежды.

Укрыть содеянное мы не успели, мисс Баутер появилась, как чёрт из табакерки, словно подслушивала за дверью.

– Лисий сервиз! – вскричала она, глядя на осколки в руках Гленны. Горящие глаза, казалось, давали дополнительный свет в моечную.

– Это я разбила, – быстро сказала я, испугавшись, что обвинения посыплются на Гленну.

– Смит…. Быстро же ты осваиваешься! Не успела приступить, как уже бьёшь посуду из любимого сервиза мадам! Недолго же ты здесь останешься! Вычитываю из жалованья.

Которое я ещё не заработала. Я промолчала, не зная, что сказать в своё оправдание, и мысленно составляя план, что делать дальше, когда меня, нерадивую, уволят, едва приняв на работу, которая была так нужна. Особенно завтрак и обед в обширной кухне с каменным полом и огромной плитой, за громоздким кухонным столом, где собиралась вся прислуга. Не сказать, что меня приняли благожелательно, скорее, с равнодушными насмешками. Но главным было то, что я впервые за последние месяцы наелась досыта. Продержаться бы хоть несколько дней, хотя, жаль, что невозможно наесться впрок.

Домоправительница ещё что-то твердила в мой адрес, тыкая пальцем, который, казалось, ещё немного и проткнёт мне грудь, а я старалась виновато кивать. Не знаю, насколько хорошо это получалось. Наконец она ушла, вызванная басовитым мужчиной, заглянувшим в моечную, напоследок дав мне три дня испытательного срока, за которые, по всей видимости, я должна буду отработать стоимость разбитой тарелки из любимого сервиза хозяйки.

Прошло три дня, за которые я неплохо отъелась и не разбила ни одной тарелки, но по вечерам от усталости падала на узкую скрипучую кровать в комнатке под крышей и тотчас засыпала. После полуночи возвращалась Гленна с очередного свидания, будила и рассказывала, как оно прошло, к счастью, без интимных подробностей. Я слушала вполуха, время от времени засыпая. Я готова была терпеть ее пылкие рассказы – какая мелочь по сравнению с теплой постелью и предстоящим утром завтраком.

За столом на кухне собиралось человек пятнадцать, у каждого было своё место, согласно занимаемой должности – об этом я узнала не сразу и на первой же трапезе попала впросак, усевшись на чужой стул. Мисс Баутер хозяйственно восседала во главе стола, слева помещались пожилой долговязый дворецкий и его помощники, затем камердинеры, один – благообразный, седой, лет шестидесяти, другой – молодой, и горничные, с такой же примерно разницей в возрасте. Справа садилась кухарка, а за нею её помощницы – две говорливые девицы, бесконечно рассказывающие истории о привидениях и чудовищах, живущих в окрестностях – и молодой прыщеватый парень, объект бесконечных шуток. Остальные, разнорабочие, сидели в конце стола. Мне пришлось рассказать о себе, но особого интереса слушатели, к счастью, не проявили – видимо, такие как я, менялись слишком часто и не стоили усилий, чтобы запоминать их имена и истории. Жизнь хозяев поместья являлась столь же популярной темой разговоров за столом, как и истории о привидениях и чудовищах. Хозяев, постоянно проживающих в доме, было трое: старый мистер Энтони Андертон, его жена, мадам Люси, и сын хозяина Себастьян. Все это я узнала, конечно, не сразу – сначала было совсем не до того, чтобы выяснять, кто есть кто в этом огромном доме – а дом, действительно, был очень велик: три этажа, несколько башен, испещренных лестницами и переходами, построенный так, что хозяева и прислуга никогда бы не встретились, если бы в этом не возникло необходимости. Впрочем, одного из хозяев мне удалось увидеть, к несчастью, в довольно пикантной ситуации. Как-то вечером я спустилась в прачечную, чтобы постирать своё белье, открыла дверь и споткнулась на пороге, увидев возле мойки крупного седого мужчину, стоящего спиной ко мне. Он тискал босоногую женщину, прижав её к краю мойки, резко обернулся на звук, из-за его плеча появился ворох рыжих волос и круглое лицо Гленны… Я ринулась прочь, не закрыв дверь. «Это был старый хозяин, – ответила Гленна на мой немой вопрос, когда мы улеглись спать. – А что делать? Я хочу устроиться, не век же мне мыть посуду и таскать помои».

На четвёртый день, ожидаемый со страхом и желанием, чтобы мисс Баутер совсем забыла про меня и испытательный срок, я столкнулась с нею на лестнице. Я тащила грязные вёдра, а она несла стопку столового белья. Остановилась, посмотрела, пронзив взглядом, произнесла: «А, это ты Смит. Работай» и пошла дальше. Пришлось принять эти слова, как подтверждение, что испытательный срок пройден.

Я мыла посуду, полы, работала в прачечной, таскала ведра с водой из кухни в моечную, а пару раз – на второй этаж для чьей-то горячей ванны, вспоминая по пути маленькую несчастную Козетту из мятежных «Отверженных». К концу второй недели мозоли на ладонях уплотнились в камень, ноги и руки обрели мускулатуру, а усталость стала моей сущностью. Я почти не выходила из недр дома, и когда мисс Баутер однажды зашла в моечную и сказала, что назавтра дает мне свободный день, я растерялась, не сразу поверив в такую милость. Правда, милость оказалась неполной – экономка добавила, что жалованье получу лишь через неделю и, разумеется, за вычетом цены разбитой «лисьей» тарелки, о которой очень сокрушалась мадам. Хватит ли моего жалованья, чтобы оплатить урон?

Глава 2

Гленна объяснила, как пройти в деревню, где имелся магазин и лавка аптекаря, хотя эти заведения не слишком интересовали меня, располагающую ничтожным количеством монет. Вместо этого я, надев блузку с вышивкой ришелье, сшитую на заказ в другой жизни, и серую полотняную юбку, водрузив на голову несколько помятую шляпку, решила просто прогуляться по окрестностям, выйти на воздух, а в деревню сходить, если туда выведет путь.

Позавтракав и выслушав советы, куда сходить в свободный день – и откуда они все узнают? – я вышла в залитый солнцем двор. Жара, ничуть не спавшая за эти дни, ударила в лицо горячей рукой. Я прошла через двор к тропе, что недавно привела сюда. Вышла через калитку под увитой плющом аркой, подмигнув стражникам-горгульям. Дальше тропа вела к взорванному буку и стене Адриана, где я встретила голубоглазого Джека Смита, о котором, признаться, часто думала и даже как-то раз спросила Гленну, не знает ли она такого молодого человека. «Джек Смит?» – переспросила она, закатила глаза к потолку, видимо, перебирая в памяти всех знакомых парней, а затем отрицательно покачала головой. «Нет, что-то не припомню такого, Смит».

Возле бука тропа раздваивалась, и я свернула направо в сторону леса, что манил шелестящей прохладой. Тропа, расчерченная живыми тенями, весело вилась меж переплетения кустарников: розовых цветов вейгелы, оранжевых колокольчиков жимолости и прочего незнакомого разноцветья. Никаких привидений и чудовищ. Словно в парке Мордвиновки, где мы снимали дачу каждое лето. Словно, но не так… Шла я довольно долго, отдавшись теням и шорохам леса. Раскидистые кроны все плотнее смыкались в вышине, тропа медленно, но верно вела в чащу, в её таинственную глубину, и привела к заросшему со всех сторон оврагу, на дне которого струился ручеек. Через овраг был перекинут мост из толстых бревен, связанных меж собой верёвками-канатами, настилом и перилами из жердей. Ступила на мост, который через несколько шагов закачался подо мной. Остановилась, размышляя идти дальше или вернуться, и вдруг услышала хриплый возглас, прозвучавший откуда-то снизу: «Эй, на мосту, помогите мне!»

Засуетилась, мост закачался, я чуть не потеряла равновесие, взмахнула руками, с трудом удержавшись на грубых перекладинах настила, и уцепилась за импровизированные перила. «Помогите же», – повторил снизу голос. Чтобы посмотреть, откуда он раздавался, пришлось опуститься на колени и глянуть вниз, в овраг. Сначала не увидела никого в переплетениях кустов и бурных зарослях чертополоха, но, когда голос потребовал: «Да спуститесь же вы сюда, чёрт побери», разглядела на противоположном склоне оврага человека, сидящего среди пурпура цветущего репейника. Поднялась, махнула ему рукой и поспешила по бодро закачавшемуся мосту. Худо-бедно, но мне удалось перейти на другой берег и спуститься к пострадавшему по дорожке из примятых и поломанных кустов, которую он, видимо, проделал своим телом, сползая по склону. Человек, просящий о помощи, оказался юношей лет семнадцати. Лицо его было бледным до белизны, на которой явственно проступали веснушки, из-под кепки выбились пряди слипшихся светлых волос. Он попытался улыбнуться, увидев меня, и хрипло произнес: «Помогите… капкан…» Его правая ступня была зажата меж зловещими зубьями капкана – возможно, медвежьего, насколько я могла судить по его размерам и устрашающему виду. Капкан пробил светлую теннисную туфлю, по которой расползались уже потемневшие пятна крови.

– Сейчас, сейчас… я попробую снять… – засуетилась я.

– Это вряд ли – вам не раздвинуть эти челюсти, – пробормотал он. – Но чудо, что вы вообще здесь появились…

– Почему чудо? – спросила я, разглядывая капкан и размышляя, как к нему подступиться.

– Мало кто ходит через Гуляющий мост.

– Через Гуляющий? Почему? Что же вы здесь делали?

Они не ответил. Скрипнул зубами, видимо, стараясь сдержать стон, когда я начала дергать капкан, тщетно пытаясь разжать адские челюсти. Хоть я и накачала руки за дни работы в Хорсли, моих сил здесь явно было недостаточно.

– Откуда вы взялись? Я вас не знаю… – сказал юноша, наблюдая за моими попытками.

– Я тоже незнакома с вами. Кажется, сейчас не время вести светскую беседу…

– Да, вы чертовски правы, – согласился он побелевшими губами.

– Я не смогу открыть этот капкан… вы потерпите? Придется бежать за помощью.

– Да, хорошо, буду ждать…

Вскочила и поползла вверх по склону, уже не пытаясь избежать колющих и режущих кустов. Гуляющий мост проскочила, почти не заметив его разгула. Как далеко я ушла? Милю, пару миль? Встречу ли кого-нибудь по пути или придется бежать в Хорсли? Я спешила, больше не замечая тенистого уюта леса. Блузка прилипла к телу, юбка путалась в ногах, лицо пылало, пот заливал глаза, в туфлях что-то хлюпало, словно я бежала не по сухой тропе, а по ручью. Не поверила своим глазам, когда увидела человека, идущего навстречу по тропе. Наверно, галлюцинация, решила я, но немного снизила темп. Человек оказался настоящим – когда я подбежала к нему и остановилась, переводя дыхание, он расцвел белозубой улыбкой, раскинул руки в приветственно-удивленном жесте и произнес:

– Анна, куда вы так спешите?

– Джек? Джек Смит! – воскликнула я.

– Именно так. Вы вся в репейнике, лесная фея. Куда вы так бежали? Вас кто-то напугал? За вами кто-то гонится? Если так, я весь к вашим услугам. Давайте-ка я очищу вас от колючек.

Он снял колючку с моей блузки, улыбаясь, тени скользили по его лицу, то скрывая, то являя на свет блеск голубых глаз. А я стояла, разумеется, растрепанная, в сбившейся на затылок шляпке, с головы до ног усыпанная колючими шариками чертополоха, потная, с горящим от жары и бега лицом. Впрочем, все это не имело значения.

– Не стоит, потом. Сейчас нужна помощь, но не мне, – отдышавшись, сказала я. – Там, у Прогулочного моста в овраге лежит человек… он попал в капкан.

– У Гуляющего? – поправил меня Джек Смит.

– Да, да, у Гуляющего. Я не смогла освободить его ногу и побежала за помощью. Идемте же скорей!