Верните мне мою жизнь

Он встал, и я невольно отступила на шаг. Киллиан Коллинз – имя, которое я услышала от мамы, по пути в больницу.

Киллиан казался воплощением холодной элегантности, выточенной из мрамора и стали. Его черные волосы были уложены с безупречной геометрией. Каждая прядь подчинялась невидимому порядку, словно даже ветер не смел нарушить этот расчетливый хаос. Но главным оружием были глаза – прозрачно-ледяные, как лед на озере Байкал. Они не просто смотрели, а сканировали, выискивая слабости, и в их глубине мерцала опасность, словно под тонким слоем льда таилась бездна. Его руки, массивные и жилистые, с выпуклыми венами, словно переплетенными корнями, выдавали силу, способную сломать хребет одним движением. Но сейчас они двигались с почти балетной точностью, поправляя галстук – шелковую удавку, идеально сочетавшуюся с цветом его запонок. Даже в этом жесте читалась двойственность: изящество палача, привыкшего облачать насилие в безупречные формы. Когда он улыбался, губы изгибались ровно настолько, чтобы обнажить белизну зубов, но не теплоту. Это была улыбка хищника, уже выбравшего жертву, но ещё наслаждающегося игрой.

– Элэйн. – Голос был низким и обволакивающим. – Я ждал тебя, добро пожаловать.

Он подошел ко мне для рукопожатия, я протянула руку, стараясь не дрогнуть. Его ладонь оказалась неожиданно горячей.

– Выглядишь, будто увидела призрака. – Он улыбнулся. – Понимаю, первый сеанс всегда стресс. Присаживайся и постарайся расслабиться.

Я опустилась в кресло. Его часы отсчитывали секунды с громким тиканьем, будто вживляли ритм прямо в виски. В горле пересохло, я облизнула губы, и Киллиан, не отрывая ледяного взгляда, протянул стакан воды. Когда я брала его, наши пальцы едва коснулись. Безымянный палец на его руке пустовал – странное облегчение кольнуло под рёбра, но я тут же прогнала эту мысль.

– Давай начнём с простого, – Он откинулся, сложив руки в замок. Голос звучал мягче, но в нём всё ещё звенела сталь. – Что тебя беспокоит? Не врачей, не семью. Тебя.

– Помимо дыр в памяти и обмороков? – Горько усмехнулась я. – Ощущение, что все вокруг играют роли. Даже вы.

Его ресницы дрогнули. Внезапно он стал похож на хирурга, нашедшего скрытую опухоль.

– Любопытно, – Палец постучал по досье с моим именем. – Физическая боль? Тошнота? Или страх, что правда окажется хуже вымысла?

Я сжала подлокотники:

– Страх, что я уже никогда не стану… собой.

– Ты – это не только память, – Он наклонился вперёд, и воздух между нами сгустился. – Запахи. Тактильные ощущения. Даже вкус еды. Лови эти ниточки. Они и будут твоим якорем.

Час пролетел в карусели вопросов. Он выуживал обрывки: звук разбитого стекла во время аварии, запах лаванды из маминой оранжереи, папины шутки за ужином. Когда таймер прозвенел, я чувствовала себя, как выпотрошенная рыба.

– До следующей среды, – Киллиан проводил меня до двери. Взгляд скользнул по моему лицу, задержавшись на долю секунды дольше приличий. – И, Элэйн? – Он впервые улыбнулся, но в этом не было тепла. – Мы теперь на «ты». Доверие требует искренности.

Дверь закрылась, оставив меня наедине с эхом его последней фразы.

Мама ждала в холле, как и обещала. Когда я подошла, она стояла вполоборота к доктору Уиллсу – их разговор оборвался на полуслове. По тому, как Уиллс поправил очки, а мама сжала сумочку, я поняла: говорили обо мне.

– Как сеанс? – Мама улыбнулась слишком широко, будто репетировала это выражение перед зеркалом.

– Необычно, – Ответила я, ловя боковым зрением, как Уиллс прячет руки в карманы халата. – Но… есть надежда.

Мы попрощались, мама взяла меня за руку улыбнувшись, словно разделяя мой положительный настрой и мы направились к машине. Дорога домой пролетела в гуле мотора. Я прикрыла глаза, пытаясь удержать обрывки дня: горьковатый привкус кофе, тающая сладость круассана, смех Джейка и Элис, который треснул, когда я упала в обморок.

«Не упоминать родителям о кафе» – мысль вертелась, как заезженная пластинка. Я не хотела расстраивать их и подставлять своих друзей.

Дом встретил ароматом запеканки и уютным хаосом. В прихожей, рядом с папиными ботинками, аккуратно стояли кроссовки брата. Судя по звукам – они явно готовились к нашему приходу. Сбросив верхнюю одежду, мы с мамой прошли на кухню, где отец, балансируя с пирамидой тарелок, пытался накрыть на стол. В углу, раскачиваясь на стуле, брат жестикулировал, рассказывая что-то взволнованно:

– А он взял и прыгнул прямо через… – Его рассказ оборвался, когда он заметил меня. Широко улыбнувшись, я поймала себя на мысли: зачем скрывать эту теплоту внутри? И искренне улыбнулась ему в ответ.

– А вот и мы! – Мама звонко хлопнула дверцей холодильника, доставая лимонад.

Отец, аккуратно ставя последнюю тарелку, обернулся. На его фартуке красовалось малиновое пятно от соуса. – Как сеанс, солнышко?

Брат внезапно присмирел. Его взгляд скользнул по моим рукам – там, под рукавами, прятались шрамы. Мы с родителями предполагаем, что я пыталась закрыть голову руками, когда вылетела в окно, потому на них осталось немало отметин с той ночи. Я потянула свитер ниже, но уже поздно: он моргнул, быстро опустив глаза.

– Кажется, я … начинаю вспоминать, как быть нормальной, – Сорвалось само, будто кто-то вынул пробку из бутылки.

Тарелка звякнула о стол. Папины руки, пропахшие типографской краской и корицей, сжали мои плечи. За его спиной мама нервно покрутила обручальное кольцо – жест, который она повторяла все годы их брака. Я снова что-то вспомнила?

– Ты всегда была нормальной, милая, просто нужно немного времени, чтобы ты восстановилась. – Прошептал он, и я вдруг ощутила вмятину от его очков на своей щеке – точь-в-точь как в детстве.

Мама прижалась ко мне сбоку, поцеловав меня в висок. – А мы тебе поможем. Вместе.

Я зажмурилась, впитывая этот момент: треск дров в камине, брат, тихо мнущий край футболки, липкий след варенья на скатерти. Месяц я бежала от этих объятий, а сейчас, кажется, впервые за долгое время перестала задыхаться.

На пути к контролю

Ужин прошёл прекрасно. Казалось, мы снова стали семьёй. Хотя каждый из нас временами погружался в свои мысли, за столом звучали смех и разговоры о простых вещах. Брат с горящими глазами рассказывал о своих открытиях в новом зрячем мире – его захлестывали эмоции от недавно обретённых возможностей.

Наша семья всегда жила творчеством. Отец, известный под именем Дилан Хейл, дни напролёт проводил в кабинете, работая над новым романом. Мама, обожавшая его творчество, раньше превращала пустые залы в праздничные пространства для его презентаций. Больно было видеть, как она угасала в последнее время, явно переживавшая из-за моего состояния. Я ловила сочувственные взгляды отца, брошенные в её сторону, и мечтала вернуть всё как прежде – к истокам нашей семейной истории, к временам, когда всё начиналось для Эшли и Дилана.

Помимо организации мероприятий, мама посвящала свободные минуты оранжерее. До аварии я часто помогала ей там, хотя мои попытки редко заканчивались успехом. Даже купленный вместе кактус для моей квартиры, медленно погибал, несмотря на строгое следование инструкциям.

После ужина Майкл скрылся в своей комнате, притворив дверь с табличкой «Гений за работой» – подарок от отца на прошлый день рождения. За дверью доносились приглушенные звуки игры: щелчки мыши, взрывы, торжествующий смех. Он играл в онлайн-баталии с друзьями, но я знала – через час сам собой включится будильник, и он переключится на учебники. Родители гордились его самодисциплиной, хотя иногда ворчали, что он «слишком взрослый для тринадцати».

Я собрала тарелки, пытаясь влиться в ритуал мытья посуды, но мама мягко выхватила губку из моих рук:

– Отдыхай. Ты сегодня и так геройствовала.

И они отправили меня к себе.

Приняв душ и переодевшись в домашнее, я решила заглянуть к брату с небольшим презентом. В кафе я заметила печенье в форме животных. Зная, как он обожает зверей и мечтает о собаке, не могла пройти мимо. Пока брат оставался почти незрячим, родители опасались заводить питомца – боялись не справиться. Он понимал их тревогу, но каждый раз на улице, услышав лай, умолял разрешить погладить пса.

К счастью, сегодня у меня были свои деньги. После аварии мои накопления сохранились, и я решила потратить их не на необходимое, а на радость для брата – ту самую коробку с печеньем.

Я постучала в дверь и приоткрыла её:

– Майкл, можно войти?

– Конечно! – Брат повернулся ко мне, и на его лице расцвела знакомая робкая улыбка.

Майкл казался живой иллюстрацией к слову «переходный возраст». Каштановые волосы, унаследованные от нашего отца, как и мои, вихрем вздымались над лбом, будто бросая вызов попыткам мамы пригладить их. Лицо ещё хранило детскую мягкость – ямочки на щеках, курносый кончик носа, – но в угловатости скул и упрямом подбородке уже проглядывала тень будущего мужчины. Карие глаза, теплые, как кофе с молоком, то загорались озорными искорками, когда он спорил о игровых тактиках, то становились глубокими, словно отражая всю тяжесть недетских мыслей.

Он вытянулся за последний, почти догнав меня в росте, и теперь его костюмчики вечно казались чуть тесноватыми: манжеты рубашек задирались, открывая узкие запястья, а джинсы едва скрывали стремительный рывок вверх. Его взгляд был пристальным, ненасытным. Он мог подолгу разглядывать трещинку на чашке или узор дождя на стекле, будто боялся упустить хоть каплю зримого мира. Мама как-то прошептала мне, что таким он стал лишь после аварии.

Комната дышала подростковой аккуратностью: сине-серые стены, книги на стеллаже, строго заправленная кровать. Повсюду горели ночники – крошечные маячки против тьмы. Он всё ещё спал со светом.

– Держи. – Я протянула коробку, стараясь скрыть волнение.

Он взглянул на неё и замер:

– Ты была в кафе… Возле больницы?

Сердце ёкнуло. Откуда он знал?

– Мы… бывали там раньше? – Осторожно спросила я.

Я видела, как его глаза начали метаться в поисках подсказки, словно он не знал, можно ли мне говорить об этом и присела рядом:

– Можно говорить. Я пытаюсь вспомнить, так ты только поможешь мне.

– Ты водила меня туда каждую субботу, – Выдохнул он, касаясь прозрачной крышки. – Я выбирал печенье наугад, а ты описывала: «Это бегемот с розовой глазурью», «А это жираф в шоколадном галстуке»… – Голос дрогнул. – Про щенка ты сказала: «Он такой, будто вот-вот лизнёт тебя в нос».

Я рассмеялась сквозь кому в горле. Он внезапно обнял меня, прижав коробку между нами:

– Спасибо тебе. – Прошептал он.

Его тепло растворяло последние сомнения. Даже без памяти я чувствовала – эти осколки прошлого были настоящими.

Вечер мы провели, валяясь на кровати Майкла. Он листал комиксы, хотя до того момента, когда снова начал видеть, он предпочитал аудиокниги – мир без красок был его нормой. Но сейчас, впервые различая оттенки и видя всех этих супергероев, он тыкал пальцем в Бэтмена:

– Вот он! Сильный, умный, богатый. Я таким стану!

Его глаза горели, как неоновые вывески в любимом готическом стиле.

– Самый сильный и умный, – Кивнула я, поправляя очки на его носу.

– И богатый! – Кастаивал он, хлопая ладонью по странице.

– И богатый, – Улыбнулась я, но внутри что-то сжалось.

– Когда я вырасту, я обеспечу всю нашу семью. Мы больше не будем ни в чем нуждаться. И все трудности, с которыми мы сталкивались из-за отсутствия денег – будут нам ни по чем!

Такая взрослая мечта из уст ребенка звучала как-то горько, я только сейчас поняла, каким же сознательным был мой брат. И, несмотря на свое юное лицо, в голове он уже давно понял основные аспекты жизни. Недетские размышления тринадцатилетнего ребенка, знающего цену больничным счетам.

Уснули мы поздно, окруженные разбросанными комиксами. А утром я проснулась от ощущения, что на меня кто-то смотрит – в дверях стояли родители. Мама прикрыла рот ладонью, сдерживая смех. Папа, сам тихо хихикая, поднял палец к губам и беззвучно произнес: «Тише, солнышко».

Я аккуратно встала с кровати, стараясь не разбудить брата и направилась за ними на кухню.

За завтраком, пока Майкл спал, я наблюдала за их привычным танцем: отец рылся в заметках и перебирал почту, мама чистила апельсины длинным ножом, чтобы выжить из них сок. Пока выдалась возможность, пальцы сами потянулись к телефону – я загуглила «реабилитационные тренировки», внезапно осознав: свобода от физических ограничений может стать моим главным преимуществом в борьбе за нормальную жизнь.

И я решила взять себя в руки.

Дважды в неделю я приходила в больницу – повидаться с Элис и Джейком. Мы всё ещё периодически сбегали в «наше» кафе, где я неизменно заказывала латте с круассаном и коробку «звериного» печенья для брата. Джейк проводил сеансы массажа, возвращая моим мышцам подвижность, а психотерапевт помогал совладать с эмоциональными штормами. Постепенно я училась ловить моменты радости: совместные чаепития с мамой в оранжерее, вечерние прогулки с отцом и шумные споры с Майклом о супергероях.

Свободные часы заполнились тренировками и книгами. Казалось, между тяжёлыми гантелями и строками из нового современного романа нет ничего общего, но оба занятия давали одно – чувство контроля и сосредоточенности. Я могла изменить тело повторяя упражнения, которые находила на YouTube или переписать внутренний мир через чужой опыт, благодаря книгам.

Полтора месяца не сотворили чуда. Боль по-прежнему будила по ночам, пальцы иногда предательски дрожали. Но я твёрже стояла на ногах – в прямом смысле. Даже Элис как-то отметила, что я перестала держаться за стены. Возможно, это и было тем самым «вторым дыханием» – не внезапным исцелением, а упрямым движением вперёд, шаг за шагом.

– Элис, привет, – Голос слегка дрожал, когда я прижала телефон к уху.

– Ого! Наш затворник вспомнил, что у телефона есть функция звонка! – Ехидство в её тоне смягчилось смешком.

– Очень смешно, – Фыркнула я, глядя на свои ногти – Какие планы?

– Планировала смотреть сериалы в обнимку с пакетом чипсов. Предлагаешь что-то эпичное?

– Думала… Может, сходим вместе к твоему богу парикмахерского искусства? Пора выбираться из этой… как ты говоришь… берлоги.

Тишина. Потом вздох:

– Чёрт, Эл, ты серьёзно? Сорок минут – и я буду у твоего дома, собирайся.

Она бросила трубку прежде, чем я успела ответить. В последней фразе мелькнула та самая Элис – та, что ночами сидела в больничной палате, стирая в кровь губы от нервов.

Я упоминала, что Элис была пунктуальной? Воспринимайте это буквально.

Уже через час мы болтали втроём, словно старые друзья. Энди, так звали того самого бога парикмахерского искусства, колдовал с моими волосам, параллельно рассказывал о последних модных трендах и подшучивал над своими клиентками, которые хотели кардинальных перемен, а через пару дней прибегали и просили вернуть все, как было. Оказалось, обсуждать фасоны платьев и оттенки лака для ногтей – это не пустая болтовня, а способ вернуть себе право чувствовать себя… Нормальной. Даже посплетничать оказалось приятным занятием, учитывая, что мы все сохраняли здравый ум и не опускались до каких-то колкостей.

– Боже, смотри! – Элис внезапно вскочила, прерывая монолог мастера о актуальных стрижках этого сезона – Твои ногти совсем забыли, что такое уход! Сейчас мы это исправим.

Четыре часа спустя я ловила себя на том, что мне нравится отражение в зеркале. Каскад карамельных прядей, ухоженные брови, нюдовый маникюр с едва заметным перламутром – образ, балансирующий между «я» прошлой и той, что выжила несмотря ни на что. Элис, сверкая свежим френчем, обняла меня за талию и хитро спросила:

– Ну что, принцесса, готова к балу?

Магазины стали следующим испытанием. Подруга, как наполеон в мини-юбке, вела войну против моего гардероба:

– Эти мешковатые штаны – преступление против человечества! – Швырнула она в угол примерочной очередные джоггеры – А если ты возьмешь еще хотя бы одно худи, я все их сожгу, поняла меня?

К вечеру я стояла среди пакетов, размышляя, куда делся мой внутренний бунтарь. Шёлковые блузки, брюки-клеш, платья, корсеты и.. Элис превратила меня в свою живую куклу, но странное дело – мне нравилось.

– Так, – она щёлкнула пальцами у меня перед носом, выводя из ступора. – Сегодня у нас по планам – клуб. Покажем твоему телу, что оно ещё живо.

Я машинально закусила губу – привычный жест тревоги.

– Родители…

– Я сама поговорю с ними. Помнишь, как в семнадцать лет мы…

Голос её дрогнул. Конечно, я не помнила.. Но теперь она снова тянула меня в гущу жизни, словно компенсируя недели больничных стен.

Первые секреты

– Мам, пап, я с Элис – Прокричала я, открыв входную дверь дома.

– Элис, добро пожаловать, останешься на ужин? – В дверях появилась мама и потянулась за объятиями к подруге.

– Элис, проходи, рады тебя видеть – Крикнул отец из своего кабинета.

– Для того, чтобы говорить эту фразу, нужно реально видеть человека – Пошутила над ним мама и мы засмеялись.

– Эшли, я уже на полпути – Ответил папа со смехом в голосе.

– Не переживайте – Сказала Элис – Я ненадолго, но хотела бы украсть вашу дочь на этот вечер, мы останемся ночевать у меня в квартире, а утром я доставила бы ее домой?

Воздух сгустился. Мамины пальцы сжали край фартука – с вышитыми одуванчиками, подарок от нас. Отец прищурился, медленно снимая очки.

Я только попыталась открыть рот и сказать, что им не о чем беспокоиться, как подруга меня опередила.

– Джейк будет с нами, – Бросила Элис козырь, хватая моё запястье. Её ноготь впился в кожу – код «молчи и не порть».

– Алкоголь… – Начал отец.

– Только газировка и минеральная вода! – Подхватила Элис, скрестя пальцы.

Отец фыркнул, усмехнувшись и положил черновик на полку:

– Завтрак в девять. С Джейком. Ждем всех Вас.

Я не поверила услышанному, но была так рада.

В этот же миг метнулась между ними, как мячик – сначала в отцовские объятия, пахнущие типографской краской, потом в мамины, пропитанные ванилью. Их одновременный поцелуй в виски – ритуал с детства – заставил дрогнуть. Дрогнуть от того, что я вспомнила это. Я ошарашено посмотрела на них, но не стала рассказывать об этом сейчас, чтобы не тратить время на разговоры и не заставлять Элис слишком долго ждать.

– Пять минут, только соберу сумку! – Крикнула я, исчезая на лестнице. Элис с мамой тем временем уже листали папину рукопись, делая вид, что не замечают, как он нервно ёрзает рядом. Что, видимо, было обычным делом.

Я приоткрыла дверь в комнату брата. Майкл лежал на кровати, уткнувшись в комикс о Человеке-пауке. Полосы неонового света от гирлянды на стене скользили по страницам, превращая супергероя в призрака.

– Привет, – Прошептала я, боясь спугнуть тишину.

Он вздрогнул, бросил комикс и вскочил:

– Элэйн! Ты вернулась! – Голос звенел, как колокольчик, но в глазах мелькнула тень.

– Я сегодня хочу немного развеяться с Элис и Джейком. Всего на одну ночь. Хотим немного повеселиться. – Я потянула край рукава.

– Ты… вернешься? – Он подошёл так близко, что я разглядела веснушки на его носу – те самые, что он пытался скрыть, называя их «детскими».

– К утру. Обещаю.

Он внезапно обнял меня с силой, от которой захватило дух. В тринадцать он уже почти догнал меня ростом.

– Пойдём, – Я взяла его за ладонь. – Элис ждёт меня внизу.

В гостиной подруга развалилась на диване. Увидев Майкла, она медленно поднялась, словно хищница в своих облегающих джинсах и декольте:

– Привет, малыш. – Весело поприветствовала она его, а голос её струился, как тёплый мёд.

Брат замер, покраснев до кончиков пальцев. Его взгляд застрял на серебряной цепочке у неё на шее – подарке от какого-то давнего поклонника.

– Элис, хватит его смущать. – Я аккуратно толкнула ее бедром, чтобы она держала свои чары подальше от моего младшего брата. Все в комнате, кроме Майкла, рассмеялись, пока брат водил по нам озадаченным взглядом.

Семья вышла на крыльцо, провожая нас до машины. Отец одобрительно щурился, разглядывая мой новый образ, мама поправляла выбившиеся пряди волос.

– Ты… – Майкл ёрзал сзади, пока Элис заводила машину. – Ты, как та девушка из комиксов. Которая всех спасает.

Я замерла, чувствуя, как жар поднимается к щекам. Его искренность обожгла сильнее любых комплиментов.

– То есть красивая? – Элис высунулась из окна, подмигнув.

– Красивая – Смущенно повторил брат. И я, протянув к нему руку, взъершила его волосы, не сдерживая улыбки.

Мы уезжали под наставления от родителей – «Будьте аккуратны, если что-то пойдет не так – сразу звоните».

Элис нажала на газ.

– Золушка наконец-то вышла из своего заточения, – Протянула она, оценивающе щёлкая языком.

– Теперь главное – Не сбежать с бала до полуночи. Вдруг ты слишком быстро меня утомишь. – Съязвила я и она меня ущипнула. От чего мы обе засмеялись.

Квартира Элис дышала холостяцким шиком. Стены украшали постеры с цитатами вроде «Ты – богиня» и репродукции «Рождения Венеры». Приглушённые бежевые тона кухни контрастировали с малиновым бархатом дивана. Рядом – проектор вместо телевизора, книжный шкаф с подборкой феминистской прозы и беговая дорожка, явно используемая, как вешалка.

– Туалет тут, – Элис щёлкнула выключателем, подсвечивая розовую неоновую надпись «Bad Bitch» над зеркалом. – Полотенца в шкафу, средства личной гигиены под раковиной, вино в холодильнике. Бери что хочешь.

Я упёрлась руками в бока, осматривая её «логово»:

– Инструктаж, как перед экспедицией на Эверест. Неужто планируешь бросить меня этой ночью?

Она засмеялась, запуская пальцы в мои новые волосы:

– Просто хочу, чтобы ты чувствовала себя, как дома. Ну знаешь… – её взгляд скользнул к окну, за которым мерцал ночной город, а потом вернулся ко мне, и она закусила нижнюю губу, пытаясь сдержать улыбку – Ведь сегодня я напьюсь до беспамятства.

– А обещание родителям, что я буду в безопасности? – Я скрестила руки на груди, чувствуя, как на спине предательски начал зудеть шрам.

– О, милая, – она сделала шаг вперёд, пальцы уже играли с молнией платья. – Единственное, что в опасности – твоя гетеросексуальность.

Одежда упала на пол с театральным шуршанием. Я застыла, впившись взглядом в кружевное белье цвета кровавой луны. Элис изогнулась, как пантера перед прыжком, её каблуки цокали по паркету в ритме моего участившегося дыхания.

– Эл… – её голос стал густым, как патока. – Ты же помнишь наши студенческие…

Я отпрыгнула назад, спиной наткнувшись на книжный шкаф. Библия феминизма Кейтлин Моран грохнулась мне на голову.

Смех Элис взорвался каскадом эха в пустой квартире:

– Боже! Твои глаза… Ты как тот кот, из мема!

– Ты… ты раньше тоже так… – я сглотнула ком в горле, сжимая злополучную книгу.

– При любой удобной возможности, – она захихикала, поправляя съехавшую бретельку. – До аварии ты парировала лучше. Как-то раз даже сорвала с меня одежду.

Жар прокатился по шее. Я швырнула книгу в её сторону:

– Я прибью тебя на этом чертовом малиновом диване!

Она взвизгнула, крутанувшись на каблуках. Её смех смешивался со звоном браслетов, пока мы носились вокруг кофейного столика – два призрака наших прежних «я», оживших на одну безумную ночь.

Смех застыл в горле, когда краем глаза я поймала движение – призрачный силуэт у книжного шкафа. Мы уже бегали так раньше: Элис в кружевном белье, я с подушкой в руках, а между нами… Тень, растворяющаяся в солнечном луче. Мужская? Женская? Пальцы сами сжали виски, будто пытаясь выжать память.

– Ты побледнела, – Элис схватила моё запястье – Что случилось?

– Мы… – Я обвела взглядом квартиру, где пыль танцевала в полосе света. – Здесь раньше кто-то был. Кроме нас. Да?

Она ласково улыбнулась. На мгновение в её глазах мелькнуло что-то – осколок правды, тут же прикрытый привычной маской веселья.

– Призраки прошлого, – фыркнула Элис, улыбаясь. – Не гонись за ними. Они сами найдут тебя, когда ты позволишь им это сделать.

Она швырнула мне шелковый халат и исчезла в ванной под аккомпанемент хлопнувшей двери. Я осталась стоять среди разбросанных подушек, прислушиваясь к шуму воды. Зеркало в прихожей отражало моё лицо – бледное, с тенью чужой улыбки в уголках губ.

Я сидела на краю кровати, пальцы впились в виски, будто пытаясь выжать воспоминания, как лимон. Мысли ускользали, оставляя после себя лишь горьковатый привкус дежавю. Квартира дышала пустотой – не физической, а той, что возникает, когда из фотографии вырезают главного героя.

Шкаф на кухне. Открытая дверца. Пустые полки – здесь когда-то стояли парные кружки. Я вдруг ощутила во рту вкус эспрессо, который пила из одной из них, наблюдая, как Элис крутит локон на пальце, а мужская рука протягивает ей блинчики…