Максимилиан

Адреналин взрывался в жилах, как алхимическая смесь. Он дышал этим, жил этим – всё остальное было пеплом, что ветер уносит в чёрные воды.

Финал приближался. И это будет не смерть. Это будет спектакль.

– Джаф Роро. – Голос Максимилиана вонзился в мозг главаря, как ледяной гвоздь. – Приговор оглашён: смерть. Душа – драксирам. Прах – ветрам хаоса. Перерождения не будет. Никогда.

– П-пощади… – голос Роро треснул, как сгнившая верёвка висельника. – Я… я просто торговец…

– Торговец? – Максимилиан оскалился, обнажая клыки, что блеснули, как погребальные ножи. – Ты торговал жизнями. Разбирал их на органы. Упаковывал, как вяленое мясо. Ты – мясник.

– Я ВЫЖИВАЛ! – Роро взвыл, отпрянув к колонне. Спина ударилась о железо – холодное, как его надежды.

– Они тоже. – Максимилиан шагнул вперёд, и тени за спиной взметнулись, словно крылья Смерти. – По праву магистра ордена… Приговор исполняю.

Воздух сгустился, как кровь на ране. Роро вскинул руки – ладони, испачканные грязью и чужой кровью, задрожали:

Свист. Тонкий, как паутина.

Клинок вошёл в лоб – точный, как стрела Судьбы. Глаза Роро округлились – на миг в них отразилось всё: страх, боль, осознание. Потом – пустота. Тело рухнуло – тяжёлое, как мешок с песком грешника.

Тишина.

Максимилиан стоял, вглядываясь в труп. Убрал клинок – медленно, словно хоронил часть себя. Ни триумфа, ни печали – только усталость, что гложет кости после долгой ночи.

– Два месяца… – Провёл рукой по лицу, стирая невидимую копоть. – И всё ради этого дерьма.

Плащ взметнулся за спиной. Он вышел, не оглядываясь. Где-то внутри тлел уголёк – жалкое подобие завершённости.

Подземье: хранители Хаоса

Подземье представляло собой целый континент, где причудливые пейзажи и величественные города сливались в единый, загадочный мир. Однако только люди и подобные им существа – скружи и лерийцы – называли этот мир подземьем. Для самих обитателей эта империя гордо носила имя Келдарион.

Небо над Келдарионом всегда сверкало огненными оттенками заката, окутывая пространство атмосферой вечных сумерек, где день и ночь казались неразрывно связанными. Земля была окрашена в глубокий красный цвет и укутана густой темно-зеленой растительностью: исполинские деревья с узловатыми стволами, необычные травы и цветы создавали ощущение погружения в мир древних легенд.

Море простиралось угольно-черной гладью, словно поглощая весь свет вокруг себя, превращая горизонт в бескрайнее мрачное полотно. Климат оставался сухим и палящим, но драксиры, привыкшие к суровым условиям своего мира, чувствовали себя здесь как дома – без усталости или дискомфорта.

В сердце столицы возвышалась величественная цитадель – символ могущества Келдариона. Ее башня из песчаного камня вздымалась к небу среди алых облаков. Навершие сияло ярко как звезда на закате солнца, освещая небо вокруг себя огненно-красным ореолом видимым издалека – напоминанием всем о славе этого неприступного места.

У подножия цитадели кипел муравейник суеты. По широким ступеням сновали работники – сгорбленные тени с тюками, кузнецы с дымящимися заготовками, служанки, обвешанные связками ключей. Мелькали кроваво-алые мантии служителей Хаоса, блестели доспехи стражей, аколиты шептали заклинания, сбиваясь в стайки, как испуганные птицы. Все рвались, спешили, скрипели зубами от напряжения… Все, кроме него. Максимилиан Кхаш застыл на вершине лестницы, будто изваяние, брошенное богами на растерзание солнцу. Красноватые лучи цеплялись за его скулы, обжигали прикрытые веки. Казалось, он впитывал этот свет, как клинок – масло перед битвой.

– Надеюсь, ты наконец закончил свои важные дела? – раздался снизу знакомый голос.

Макс лишь слегка дрогнул ресницами. Ему не нужно было видеть – он узнал бы эту саркастичную нотку в любой толпе. Велиан. Старейшина, чьи уроки до сих пор жгли память, подобно клейму.

– Ты ко мне? – прозвучало снизу с весельем.

Макс медленно повернул голову, словно пробуждаясь от векового сна. Велиан стоял у подножия, руки скрещены на груди, а в уголках губ играла усмешка – та самая, что когда-то предвещала часы изнурительных тренировок.

– Что ты… Просто от скуки маюсь. Торчу тут без дела и цели, – выдохнул Макс, и его брови сомкнулись в черную молнию. Голос прозвучал глухо, будто эхо из колодца. – Всем на потеху.

Велиан шагнул на первую ступень. Его алая мантия взметнулась, словно пламя, лижущее камни. Каждый подъем ноги был торжественным, неспешным, будто он не шел, а вырастал из лестницы – камень за камнем, взгляд за взглядом. Шлейф ткани стелился за ним, как след кометы, а осанка кричала: «Смотрите. Это – сила. Это – власть».

– Ты ведь не настолько древний, а копаешься, как слепая черепаха в песке, – Макс щелкнул языком, и в его интонации заплясали искры. Рука непроизвольно сжалась в кулак.

Велиан лишь приподнял бровь.

– Специально для тебя, – усмешка старейшины стала острее. – Вечный мальчишка! Носишься по миру, как ветер в пустыне – шумный, быстрый, но пустой. Задания выполняешь, да… А жизнь-то мимо тебя струится, как кровь сквозь пальцы. – Голос старейшины дрогнул. – Семь лет. Семь! И даже сейчас ты неспособен остановиться?

Макс резко выдохнул, тень капюшона скользнула по его скулам. Голос прозвучал ровно, но в нём чувствовалась сталь:

– Твои проповеди я слышал ещё до того, как научился держать меч. Думал, отцепишься после академии… Ан нет. – Он фыркнул недовольно. – Прилип, как смола к сапогу.

Велиан, поднявшись на последнюю ступень, слегка развел руками.

– Какое несчастье! А ведь подавал такие надежды! – произнёс старец, и в интонации зазвучала фальшивая грусть. – Ты…

– В чём претензия? – Макс перебил его, сдвинув брови.

Старейшина приблизился, изучая лицо ученика взглядом, привыкшим видеть слабости.

– Академия – позади. Мечи – освоены. Даже хаос ты приручил… – Он сделал паузу, будто давая словам просочиться в сознание. – Но где семья, Максимилиан? Где жена, наследник?

Тот резко откинул голову, будто отстраняясь от удара:

– Опять?! – Его крик разрезал воздух.

– Ты не вечен, – Велиан сжал его плечо, и в жесте внезапно проглянула искренность. – Сила твоя – дар, а не личная прихоть. Твой род не должен прерваться. Смотри на себя! Лицо – как у демона из баллад, ум – острее клинка.

Макс оскалился, обнажив клыки. Его смех прозвучал сухо:

– Женитьба? – Он шагнул вперёд, заставляя старейшину отступить. – Чтобы плодить таких же безумцев, как ты? Цепляться за род, как старуха за последнюю монету?

Между ними вспыхнула тишина – густая, звенящая. Только ветер шелестел складками алой мантии.

По плитам цитадели застучали каблуки – отрывисто, резко, будто гвозди вбивали в тишину. Максимилиан вздрогнул, будто по спине пробежал ледяной паук. Он узнал эту походку: каждый удар подошвы о камень отзывался в висках пульсирующей болью.

В проеме застыла фигура, от которой воздух загустел. Ария. Её чёрное платье обволакивало тело, подчеркивая линии, от которых у мужчин перехватывало дыхание. Высокие каблуки превращали шаги в бой барабанов. Светлые волосы, будто пролитое молоко, струились по обнаженной спине, и каждый локон словно смеялся над попытками окружающих отвести взгляд.

– Ма-акс, – она растянула его имя, как конфету на языке, но в глазах – черных, как колодец в полночь – плескалось лишь презрение. – Украду тебя. Всего на минуточку.

Он не шевельнулся, лишь мышцы челюсти напряглись, сдерживая проклятия:

– Занят. Или слепота теперь в моде у драксирок?

Ария раздраженно щелкнула языком. Её взгляд скользнул по Велиану, заставив старейшину невольно отступить в тень.

– Велиан, ты ведь не против? – её голос звенел, как стекло. – Твой бывший ученик… такой непостоянный.

Старейшина молча кивнул.

***Макс уже почувствовал её пальцы на запястье – холодные, цепкие, как стальные капканы. Ария рванула его за собой, и он, спотыкаясь о собственную ярость, последовал. Её хватка жгла кожу, а где-то в глубине сознания шевельнулась мысль: она всегда ломала правила. И драксиров.

Коридор въелся в кости холодом – заброшенный, погребённый под вековой пылью, словно склеп для забытых клятв. Время здесь истекло, как песок в разбитых часах, и даже воздух пах смертью и ладаном.

Над ними нависали портреты – драксиры в позолотных рамах смотрели пустыми глазницами, их каменные лица хранили ярость умерших эпох. Половина этих ликов давно стали прахом, но их тени всё ещё цеплялись за стены, как паутина за камни.

Ария резко развернулась, каблук вонзился в пол с хрустом, будто ломая хребет невидимому врагу. Платье, чёрное, как провал в бездну, облегало её тело змеиной кожей. Волосы светились ядом.

– Нам. Нужно. Поговорить. – Слова падали свинцовыми гирями, взрывая тишину.

Макс прислонился к стене, скрестив руки. Тень капюшона скрывала лицо, но в уголке губ дрогнула нить снисходительной улыбки:

– Уже разговариваем. Или ты предпочитаешь монологи?

Она шагнула вперёд, нарушив дистанцию. Её дыхание, горячее и учащённое, коснулось его кожи:

– Думаешь, это шутка? – Её голос стал острее и звенел.

– Шутки – твоя специализация, – он медленно поднял взгляд. Глаза – две угольные ямы – встретились с её взором. – Я слушаю, примадонна.

Драксирка вскинула подбородок, обнажив горло в жесте, который когда-то означал вызов на дуэль:

– Я бросаю тебя. Сегодня. Сейчас.

Макс замер. Лишь палец нервно постукивал по рукаву. Потом он лениво пожал плечами.

– Воля твоя. – Голос звучал ровно, без интереса.

Ария сжала кулаки, и ногти впились в ладони. Она ждала взрыва, удара, хотя бы лживого шёпота… Но тишина разила, как удар алебардой в незащищённый бок.

– Прости? – голос драксирки дрогнул.

Макс медленно провёл рукой по волосам, сбивая капюшон. Жест был нарочито медленным:

– Не стану удерживать. Отпускаешь? – Слова упали, как монеты в пустой колодец – глухо, без отзвука.

Ария остолбенела. Губы расцвели кровавым оскалом, обнажив клыки:

– Я… твоя невеста! Бросаю тебя! И ты… ты… – Голос сорвался, превратившись в шипение.

Макс прищурился, и в уголках глаз заплясали злые искры:

– Дорогая, – протянул он, – ты сама придумала эту сказку. Ни колец, ни клятв… – Он щёлкнул пальцами перед её лицом. – Даже цветов не было. Я. Тебе. Ничего. Не. Обещал. – ответил он в той же манере.

Ария дернулась, как от удара. Глаза вспыхнули алым заревом:

– Три года! Кровь, битвы, ночи…

– Три года чего? – Он наклонился, и дыхание коснулось её щеки, холодное, как ветер с ледника. – Игры в семью? Ты же знаешь – я не цепляюсь за игрушки.

Её ногти впились в ладони, и капли крови упали на плиты, будто рубины из разорванного ожерелья:

– Мне сделали предложение. Настоящее. – выдохнула она свирепо.

– Поздравляю, – Макс рассмеялся. – Пришла похвастаться? Или хочешь, чтобы я упал на колени? – Он шагнул назад, разводя руками. – Увы, колени мои для молитв слишком горды.

– Я приняла предложение! – рявкнула она.

– О, слава Тьме! – Он прижал руку к груди, изображая восторг. – А я боялся, ты привяжешься ко мне, как пиявка.

Ария взревела. Звук рванул тишину. Стены содрогнулись, а с потолка посыпалась пыль, будто цитадель склонилась перед её яростью.

Она мечтала раскрошить его – этого ледяного идола со взглядом заточенной стали. Сломать спесь, растереть в прах тот презрительный холод, что мерцал в его зрачках даже сейчас. Но Максимилиан стоял, как утёс в час прилива – непробиваемый, бесстрастный, будто её боль была лишь шепотом песка у его ног.

Три года. Три чёрных года она цеплялась за него когтями, как стервятник за последний кусок падали. Принц теней. Убийца с лицом бога. Призрак, являвшийся в её самые грязные грезы. В мечтах она уже носила короны из лунного сплава, пила вино с императрицей, а её имя было известно в каждом доме… Но реальность оказалась жалкой пародией. Её замки из снов рушились, разбиваясь о его каменное «нет».

Ария не отступила бы. Если не возьмёт – оставит шрам. Глубокий, ядреный, чтобы гнил в его памяти века.

– Бедняжка Макс, – прикрыла рот ладонью, изображая жалость театральной маской. – С таким нравом даже могильные черви сбегут от тебя. Сгниешь один, и ветер развеет твой пепел над выжженными полями.

Он двинулся к ней, плавно, как тень. Наклонился так близко, что запах железа и дождя с его кожи смешался с её духами.

– Благословляю тебя, змеёныш, – прошептал он, и губы чуть коснулись её уха. – Живи долго. Тихо. И не попадайся мне на пути.

Драксирка почувствовала, как стынет кровь. Его дыхание обожгло шею, а слова впились под кожу, как иглы с ядом. Она хотела выкрикнуть проклятие, но язык прилип к нёбу. Лишь глаза метали молнии, пока он отступал, медленно, будто давая время для последнего удара.

– А теперь – прощай, – он щёлкнул пальцами. – И запомни: следующий подобный разговор станет для тебя последним.

Плащ взметнулся, как крыло ночного демона. Ария стиснула зубы, ощущая, как ярость и ужас сплетаются в удушающий узел у горла. В груди бурлила лава – древняя, первобытная, готовая разорвать рёбра… Но лишь шёпот вырвался вслед:

– Это не конец.

***А где-то в глубине коридора уже звучал его смех – сухой, как скрип крыльев.

Цитадель пульсировала, как израненное сердце, где каждый камень был нервом, а коридоры – артериями, распухшими от яда власти. Её этажи сплетались в кровавый узор иерархии – фракции тянулись через лабиринты лестниц, то взмывая шпилями к облакам, то ныряя в подземные бездны. Здесь даже воздух был пропитан порядком – тяжёлым, как цепи, и острым, как клинок закона.

На вершине, где свет плавился в витражах из расплавленного золота, гнездились двенадцать старейшин. Не драксиры – ястребы на утёсах, чьи когти впивались в судьбы империи. Их зоны напоминали гладиаторские арены: амфитеатр с мраморными скамьями, где решали, кому жить, а кому гнить; покои, утопавшие в шелках цвета застывшей крови; залы для аудиенций, где просители ползали на коленях, словно жуки под сапогом.

Этажом ниже бурлил магистериум Хаоса – пороховая бочка, начиненная древними заклятиями. Здесь Максимилиан и сорок хранителей ковали щит империи, их магия была шипами на границе миров. Лишь избранные получали право шагнуть за пределы – в миры, где хаос плодил чудовищ, чтобы выжечь их, пока ядро зла не успело прорасти.

Под ними лежали военные казармы – гнёзда ос, разделённые по рангам и кровавым заслугам. Здесь порядок вбивали железными кулаками, а стены пахли потом, кровью и маслом заточенных клинков. Эти подразделения обеспечивали порядок и готовность к любым военным действиям.

Ещё ниже находились фракции парламента – гнёзда гадюк в парчовых мантиях. Их клыки были позолочены императорскими печатями, их яд – закон, обёрнутый в шёлк придворных интриг. Сюда пускали лишь с клеймом монаршей милости, но даже царская кровь не спасала от укусов в спину. Здесь слова становились цианидом, рукопожатия – удавками, а договоры высасывали костный мозг, оставляя пустые шкурки у трона.

На самом дне копошились рабочие фракции – муравьи в лабиринте имперских кишок. Они сшивали артерии цитадели, гасили пожары межфракционной ненависти, впрыскивали масло в скрипящие шестерни. Их труд был невидим, как кровь в жилах, но без них цитадель разорвало бы изнутри, как труп на солнцепёке.

Максимилиан уже видел дверь кабинета Велиана – массивную, с резными рунами, – когда на пути встал комок дрожи. Секретарь-юнец съёжился, будто пытаясь провалиться сквозь плиты. Его глаза метались между сапогами магистра и собственной тенью.

– М-магистр… В-Велиан… н-на сборище… – сорванный шепот рассыпался, как труха. – З-заседание до второй луны…

В висках Макса забили барабаны ярости. Ещё пауза. Ещё миг в этой клоаке лживых улыбок и придворного дерьма! Он повернул голову медленно, и юнец застыл, как мышь в змеином гипнозе.

Но прежде чем гнев вырвался наружу, воздух вспыхнул жаром. На плечо дрожащего обрушилась лапа, раскалённая, как кузнечный горн.

– Цып-цып, птенец, – грохот голоса содрал позолоту со стен. – Исчезни, пока не стал жарким перекусом.

За спиной секретаря вырос пламенеющий силуэт. Рыжие космы полыхали, как пожар в степи, кожа – ночное небо, испещрённое рунами-шрамами. Нелифор. Его ухмылка слепила, как вспышка солнечного безумия.

– Ты… – Макс стиснул челюсти, словно перемалывая камни. – Сорняк. Проросший сквозь камень абсолютного хаоса.

Рыжий залился смехом, и искры посыпались с губ:

– А я-то думал, ты соскучился! – Шагнул вперёд, оставляя оплавленные следы на плитах. – Хаос тебя щадит лишь потому, что боится твоего нытья!

Макс не дрогнул, но тени за спиной сложились в крылья ночного ястреба. Он закатил глаза так высоко, будто пытался разглядеть собственную макушку, но уголок губ дрогнул. Нелифор, – единственный, кто мог превратить его ярость в пепел, парой идиотских шуток.

– Я – не деликатес для Хаоса, – прошипел Макс, взгляд вонзался, как шипы. – Он подавится моей желчью.

Нелифор взорвался смехом – громовым раскатом, от которого задрожали витражи. Его ладонь шлёпнула по плечу секретаря, и юнец осел.

– Видишь этого милашку? – Рыжий драксир наклонился к секретарю, шепча так, что слышали три этажа ниже и, указывал пальцем на Макса. – Он – гроза миров, пожиратель хаоса… Но плата за силу жестока! – Нелифор притворно всхлипнул. – Бедняга отдал всё: юмор, доброту, даже умение улыбаться без желания кого-нибудь придушить!

Макс резко дёрнул головой. Перчатки он натягивал медленно, вдавливая кожу в пальцы так, будто хотел раздавить саму суть глупости Нелифора.

– Поэт проклятый, – голос Максимилиана прозвучал суше пустыни. – Прямо в душу целишься.

– А я скучал! – Нелифор улыбнулся, широко раскинув руки. Алые искры сыпались с его плаща. – Брось ты Велиана, глодать кости с этими старикашками? Пойдём со мной, повеселимся!

Макс прищурился. В глазу заплясал нервный тик.

– Куда?

– На пир! – Рыжий вспыхнул, как факел. – Там будет пьяный бред, драки за серебро… И кое-что, от чего твоя чёрная душа завоет от восторга.

– Людской мир? – Максимилиан скривился, словно отхлебнул кислоты. – Ты там мозги в портале прожег?

Нелифор подмигнул, и в воздухе запахло серой.

– Тот самый Срединный мир, где ты…

– Зелла, – Макс перебил его, выдыхая слово сквозь зубы. – И если ты ещё раз…

– Ладно, ладно! – Драксир поднял руки, оставляя в воздухе дымные следы. – Ну что, владыка скуки? Готов встряхнуть крылья?

Максимилиан повернулся к окну, где клубились тучи. Где-то за ними лежал мир, пахнущий пивом и глупостью. Хаос, что пах слаще, чем речи старейшин.

– Если я соглашусь, – он обернулся, и в глазах вспыхнула алая искра, – ты замолчишь. Хотя бы на час.

– Ха! – Нелифор фыркнул, и из его ноздрей вырвались крошечные огненные вихри. – Люди зовут нас «демонами», «проклятьями»! И что? Мы же не воем на луну! – Щёлкнул пальцами – между ними взвился огненный смерч, залив коридор адским заревом. – А ты… Ты как дракон, проржавевший в груде собственного брюзжания! Даже чешуя облезла от вечного нытья!

Прежде чем Макс успел огрызнуться, Нелифор рванулся вперёд. Его ладонь, раскалённая докрасна, впилась в плечо друга, оставляя дымящийся отпечаток на ткани. Вокруг них взорвались спирали магического пламени – золотые, багровые, синие. Воздух затрещал от жары, а каменные стены покрылись паутиной трещин, плавясь в причудливые узоры.

– Решено! – Голос рыжего прогремел, как извержение вулкана. Эхо прокатилось по коридорам, сбивая со стен портреты чудищ. – Лечим твою душу, брат! Ты зарычишь от восторга, даже не заметив, как перестанешь хмуриться!

Пламя лизало плиты, выжигая руны там, где ступала нога Нелифора. Макс попытался вырваться, но пальцы друга впились в него, как клещи кузнеца.

– Я не… – начал он, но рыжий перекрыл его, ткнув пальцем в грудь.

– Тише! – Нелифор пригрозил, и в его глазах вспыхнули солнца. – Сопротивление бесполезно. Помнишь, как в академии? Я тогда тебя связал магическими цепями…

Макс зарычал, и тень за его спиной взметнулась вверх, приняв форму гигантского дракона с когтями. Но Нелифор лишь рассмеялся, и пламя вокруг них взорвалось фейерверком, поглотив угрозу в вихре искр.

– Вперёд! – Рыжий рванул его за собой, оставляя за спиной дорожку из оплавленного камня. – Покажу тебе, как настоящие драксиры развлекаются!

И где-то в глубине, под грудой язвительных комментариев, Максимилиан почувствовал – проклятое любопытство.

Срединные земли: зимний морок

Средний мир дышал противоречиями: сотни рас сплетались здесь в клубок ненависти, зависти и редких перемирий, а Армаден – его столица – притворялся глотком порядка. Город-хамелеон. Под его древними арками, покрытыми трещинами, как шрамами, скружи, люди и скрипящие чешуей лерийцы делали вид, что не помнят, как резали друг друга вчера. «Единство» здесь пахло дешёвым ладаном, призванным скрыть вонь гниения.

За пределами стен каждый народ цеплялся за свои иллюзии. Люди ютились в деревнях, вжатых в опушки лесов, где корни дубов медленно душили их поля. Скружи, пропитанные морской солью, строили лачуги на волнах, слушая, как океан бормочет им проклятия. Лерийцы лепили крепости в скалах, где ветер выл, как голодный зверь, а камни помнили, как их предки падали в пропасти.

Зима в тот год была не сезоном – казнью. Мороз сдавил землю клещами, небо почернело, словно провалилось в бездну, а звёзды застыли осколками льда. Око ночи лило свет на снега, превращая поля в мертвое зеркало: синеватые тени скользили по нему, как призраки. Дороги исчезли. Даже следы волков терялись в белой пляске вьюги. Но упрямцы всё шли – те, кому нечего было терять, кроме цепей собственного безумия.

Могучие деревья впивались корнями в древнюю землю, а их кроны рвались к звёздному полотну, разорванному мерцающими шрамами созвездий. Тишина меж стволов была густой, как смола, а воздух – пропитанным гнетущим величием, словно сам лес дышал эпохами. Сквозь чащу, пробирались жители окрестных деревень. Их фигуры, сгорбленные под тяжестью суеверий, тянулись к поляне в сердце леса – месту, где камни помнили клятвы, высеченные кровью.

На поляне бушевал костёр. Его пламя, алчное и яростное, рвалось к небесам, словно хотело выжечь узоры из звёзд. У огня, недвижимые, как изваяния, застыли три фигуры в мантиях белизны первозданного снега. Звёздные оракулы. Их силуэты сливались с ночью, будто тьма сама соткала их из теней и лунного света. Они ждали – не люди, не духи, а воплощение древнего ритуала, готового ожить.

Так начинался Звёздный Завет – ночь, когда племена Среднего мира притворялись братьями. На миг забывали о ножах за поясом, о распрях, о землях, политых чужой кровью. Притворялись, что верят в единство под холодным взглядом небес.

– Ты объяснишь, зачем я должен смотреть на это шаманское шоу? – Максимилиан бросил взгляд на деревянные столбы, впившиеся в землю, как копья. Шёлковые ленты, пестрые и навязчивые, обвивали их, трепыхаясь на ветру. Бумажные фигурки – уродцы с улыбками до ушей – скрипели под порывами, а на вершинах, покрытых инеем, тускло мигали звёзды из фольги. Дешёвая мишура под оком ночи.

Максимилиан не просто злился – его ярость клокотала, как лава под тонкой коркой льда. Дорога к поляне стала пыткой: глубокий снег предательски цеплялся за ноги, будто хотел заживо похоронить. Ни колесо, ни копыто не пробились бы сквозь эти сугробы – только дурак или одержимый стал бы продираться здесь пешком.

Макс, с его исполинским станом и мышцами, выкованными в боях, шагал, проклиная каждый вдох. Остроносые сапоги вгрызались в снежную массу, иней покрывал их, как плесень, а каждый выдох превращался в ядовитое облако пара. Он чувствовал, как холод точит кости, а гнев пульсирует в висках.

Нелифор же – его вечный спутник и живое воплощение солнечного удара – пылал восторгом. Этот огненный фанатик, чьи пальцы танцевали с пламенем, будто с любовницей, хихикал, размахивая руками, словно пытался поджечь саму зиму. Его глаза сверкали, как угли в печи, а голос звенел так навязчиво, что даже вороны взлетали с ветвей. Казалось, его энергия могла растопить не только снег, но и терпение Максимилиана – что, впрочем, уже почти удалось.

– Хватит киснуть, как подвальная плесень! – Нелифор раскинул руки, словно собирался обнять всю поляну, а заодно и небо, усыпанное звёздами. Его улыбка резала глаза ярче костра. – Ты слепой, что ли? Взгляни – они жгут лес, чтобы согреть богов! Эти ленты – словно жилы земли, а столы… О, эти столы! Там глинтвейн, что жжёт горло, пироги, сладкие как грех, и мясо, от которого слюной давишься! А костёр… – он указал на пламя, пожирающее ночь. – Это же сердце зимы! Оно бьётся, Макс!

Его голос звенел, как колокольчик в морозном воздухе, а энтузиазм мог бы растопить вечную мерзлоту. Но Максимилиан стоял, словно глыба льда, в которую вмёрзли все его сарказмы.