Роман на лестничной площадке

Наконец, у парня завелся мотоцикл, и он подъехал ко мне:

– Что, Фаина жить не дает?

– Ага, – кивнула я уныло.

– Тебя ведь Сашка зовут?

– Ну?

– А не Измайлова ли?

– Ну? – повторила я.

– Хочешь, подвезу до дома? Мы же в соседних домах с тобой живем. Мне Кентище про тебя рассказывал. И вообще, про тебя много слышно, – говорил парень. – Ну садись же!

Я подсела к нему сзади, пытаясь припомнить, видела ли я его раньше. Ничего не вспомнив, сказала:

– А я тебя что-то не припомню.

– Колька я. Гайдуков. Может, слышала? – мы уже ехали по улочкам частного сектора Верхней Террасы в сторону Нового города.

– Приходилось. Говорят, ты болтун и много анекдотов знаешь, – я, наконец, вспомнила разговоры парней, которые нет-нет да упоминали об отсутствующем товарище.

– Есть такой грешок, – засмеялся Колька. – А вот насчет болтуна не согласен. Я хороший.

– Ну-ну, – хмыкнула я.

– Сомневаешься? Я тоже, – пошутил он.

Мы, наконец, подъехали к моему подъезду.

– Ладно, может еще встретимся. Монтане привет, – и Колька поехал своей дорогой, а я зашла в подъезд и тут же наткнулась на Мальборо и Кента.

– Мы тебя ищем, ты где была? – напустился на меня Кент. Я, понимая, что он переживает за меня, промолчала, опустив голову, и радовалась, что здесь сейчас не очень светло, поэтому мой фонарь не так заметно, тем более за свесившимися на лицо волосами. Я боялась пожаловаться Лешке, чтобы не спровоцировать его на какие-нибудь необдуманные поступки. Если бы с ним что-то случилось, я бы себе этого никогда не простила.

В подъезд влетел вслед за мной счастливый Берт:

– «Мору» купил!

– Дай попробовать, – попросил Мальборо.

– Будешь? – Берт протянул мне пачку.

– Нет, – отказалась я.

Говорили, что от этой «Моры» – сигарет с ментолом – сердце садилось лет на десять. Правда ли это или нет, я не знала, но рисковать не хотелось. А парням было наплевать, и они охотно угощались бертовским сокровищем.

Вдруг Берт отвлекся от общих разговоров, пригляделся и спросил меня:

– А че у тебя с глазом?

– Где? – встревожилась я, думая, может, сосуд в глазу лопнул.

– Да вот, – Берт указал на то самое место, где у меня был фингал за миллионом слоев тональника. – Светится что ли?

– А, это, пустяки, – отмахнулась я, досадуя на его излишнюю внимательность.

– Вчера ничего не было, – сказал Лешка. – Ну-ка покажи! – и хотел осмотреть внимательнее, но я резко отпихнула его в сторону:

– Отстань! – и побежала домой.

– Все равно все узнаю! – крикнул мне вдогонку Лешка.

Мне вдруг стало стыдно за себя и за этот синяк. Я ведь могла вчера еще выйти и рассказать все Кенту, а он и Мальборо поймали бы этого парня и расспросили хорошенько. Я была уверена, что он из семнаря. Но я струсила.

Как теперь показаться на глаза Лешке? А в школе? Что, из дома не выходить, пока синяк не заживет? А Лешка наверняка выполнит свое обещание и все узнает. И что потом? Разборки, возможно, до крови. И хорошо, если с ним ничего не случится, а если? Даже думать об этом было страшно. И опять инспекция, учет, ханжеские нотации. Чем больше я об этом размышляла, тем больше разрастался мой страх поступить неправильно. А что теперь правильно, я не знала.

Глава 9.

В среду в школе я старалась ходить в темных очках. А на уроках старалась ни на кого не смотреть и ни к кому не оборачиваться, набросав на лоб волос побольше. Тональник не сильно помогал скрывать мои боевые достижения, но, слава Богу, учителя не заметили ничего.

Вернувшись из школы, я заперлась в комнате. Мама должна была прийти только вечером, поэтому, когда раздался звонок в дверь, я, догадываясь, что это Лешка, выбежала на балкон, чтобы не слышать звонкие длинные трели, добивающие мое самолюбие, но принуждена была вернуться: внизу ждала Монтана. Видимо, она заметила меня, потому что как только звонки прекратились, послышался ее голос за дверью:

– Звони, она дома.

– Сашка, открой! – Кент бухнул кулаком в дверь. – Я все равно все узнаю!

Я сидела тихо, как мышь. Я раздвоилась, как говорят индейцы. Я боялась семнаря и стыдилась этого. В то же время хотелось сказать Лешке, откуда у меня синяк. Но опять вспоминались слова Фаины о соприкосновении двух контор. Ну допустим, Кент найдет того парня, ведь он ничего не оставляет безнаказанным. А семнарь побьет его. Или вообще война завяжется. Нет уж.

Наконец, поняв, что я все равно не открою, Кент и Монтана ушли, и у меня отлегло от сердца.

Как долго я собиралась скрываться от них? По первоначальному плану до тех пор, пока не пройдет синяк. А дальше как получится. Может, Лешке надоест вся эта котовасия, и он вообще про меня забудет, чтобы не рисковать конторой.

Но вечером все повторилось. Правда, я попросила маму, уже вернувшуюся с работы, сказать, что меня нет дома. Но Кент и слышать ничего не хотел:

– Она дома, я знаю.

Маме ничего не оставалось, как впустить его. Лешка тут же прошел в мою комнату. Я, собравшись в комочек, сидела в углу дивана, укутанная в немыслимых размеров растянутую мамину кофту, которую иногда носила, когда мне бывало холодно или когда я болела. Сегодня я зачем-то тоже завернулась в нее. Наверное, хотелось немножко тепла.

– Зачем ты пришел? – я покосилась на Кента, стараясь не слишком демонстрировать подбитый глаз.

Тот затворил за собой дверь и встал прямо передо мной, не вынимая руки из карманов и широко расставив ноги.

– А ты зачем прячешься? Откуда синяк? – спросил негромко, видимо, пытаясь сдерживать эмоции.

– Тебя что? Давно не били? – уныло ответила я.

– Семнарь значит, – понял Лешка и двинулся к двери.

– Ты куда? – испугалась я.

– К Канату, – и Кент ушел.

Если и правда, что жизнь полосатая, как зебра, то у меня наступила черная полоса. Теперь уже мне точно было ясно, что я в этой жизни ничего пока собой не представляю. Я всего боюсь. Ни в чем не уверена. Даже собственную честь защитить не могу от глупой лжи. Да, я тот серый комочек, каким сейчас предстала перед Лешкой. Может быть, Сабир был прав, что бросил меня?

В тот же вечер Лешка позвонил:

– Мало что вышло. Но не отчаивайся. Попробую Нельку найти или Черепа. У Каната сегодня плохое настроение, завтра продолжим.

Но и на следующий день не было ничего утешительного. Череп не явился в школу ни на следующее утро, ни через день. Я не знала тогда, что восьмерка прошерстила все точки, где они могли бы с Нелькой появиться, но эти двое словно растворились. Я не знала тогда и того, сколько пришлось времени, нервов и сил потратить Лешке, чтобы добраться до Каната и просто прояснить с ним ситуацию, потому что Канат отказывался встречаться и слушать. Я ничего этого не знала. Я сидела в своей комнате, как рак, затворившийся в раковине, и грызла себя.

На третий день Лешка не выдержал:

– Выходи. Нечего их бояться. Со мной не тронут. Если что, скажем Фаине. Уж она точно все как надо сделает.

– Хорошо, заходи за мной, – сдалась я. Мы не виделись все эти дни, он все время был занят. И мне хотелось выйти, наконец, из дома на воздух.

Странно, что и отчим все это время не доставлял каких-то проблем. Мирно сидел у телевизора, или чинил утюг, или помогал по дому. Мне даже стало казаться, что он вполне приемлем в нашей семье.

Джемпер, джинсы, куртка, ботинки – и я была готова. Расчесываться не стала, выбежала, на ходу заматывая шею объемным серым шарфом маминой вязки.

Лешка ждал на площадке, опасаясь выпускать меня теперь из зоны своей видимости. Увидев, как я вылетела из квартиры, взъерошенная, с уже зеленым синяком, кое-как замазанным тональником, он улыбнулся и поправил мне волосы.

– Привет, – поцеловал в щечку и, обняв за плечо, повел с собой в лифт. Мне показалось, что он выглядел уставшим. Но в подъезде света сейчас не было по причине дневного времени, и я предположила, что это впечатление возникло из-за плохого освещения.

Новый город был спланирован достаточно просто – параллельные и перпендикулярные проспекты и улицы образовывали некий прямоугольник, который был окружен полями, разделенными лесопосадками, но между этими полями и Волгой по берегу шел смешанный лес. Дубы, сосны, осины, кое-где и березы – полный набор. Он протянулся достаточно далеко, охватывая и Верхнюю Террасу, превращаясь там в солидный парк с сосновым бором, потом снова перетекал в мешанину совершенно разных пород. Туда мы и отправились с Лешкой. Точнее, ноги нас сами вынесли туда, пока мы шли, куда глаза глядят.

Сначала мы даже не разговаривали, просто молча наслаждались тем, что мы рядом друг с другом. Держались за руки. Иногда я ловила на себе ласковый Лешкин взгляд и улыбалась ему в ответ уголками губ.

Добравшись до лесопосадки, которая упиралась дальним концом в стену леса, мы неспеша потопали по грунтовой дороге, вытоптанной и выезженной задолго до нас вдоль нее. Перепрыгивали через грязные участки и мелкие лужицы, смеялись. Лешка подтрунивал надо мной, рассказывал анекдоты, случаи из школы, происходившие с ним или его друзьями. Я тоже иногда вспоминала что-нибудь смешное в ответ. Как на химии в прошлом году, например, сделала лабораторку, подув в пробирку через трубочку и получила прямо-таки малиновую фенолфталеиновую реакцию в растворе, когда у других был еле слабенький розовый цвет. Химичка тогда выпучила глаза в удивлении и восхищении и поставила нам с Алькой пятерки. Мы смеялись в голос, когда я рассказала про Алькины приключения с географией, когда ей поставили пятерку впервые в жизни, а потом оказалось, что географичка перепутала варианты ответов и Альке полагается обычный трояк. А та уже успела выпросить у родителей новые джинсы и рвала с досады на себе волосы. За разговорами мы не заметили, как преодолели довольно длинный путь и вышли к цели.

В лесу было тихо. Деревья приветливо раскинулись над нашими головами и потрескивали голыми ветвями, колыхали сосновыми лапами. Мы брели по тропинке, усыпанной золотом сброшенных листьев, притихшие снова, вдыхали сырой воздух, наполненной хвойным ароматом и свежестью. Между двух сосен я заметила развесистую паутину, увешанную каплями влаги как алмазами. Она блестела в лучах солнца, пробивающихся сверху. Посередине сидел хозяин паутины, сам намокший, толстый, черный, мохнатый, размером не больше трехкопеечной монетки, и деловито стряпал кокон из пойманной сонной мухи. Из грибов здесь были разве что поганки и сыроежки, но мы не собирались их трогать. Как же тут было хорошо и спокойно!

Я нагнулась за резным кленовым листом, желтым, большим, как обычно рисуют его на картинках. Потом подобрала еще несколько и собрала их в подобие букета. Показала Лешке. Тот шел следом за мной, спрятав руки в карманы, наблюдал, как я дурачусь с этими листьями, и улыбался одними уголками глаз, как он умел.

Мы проболтались там весь день до вечера. Часов у нас не было, просто поняли, что пора возвращаться. Обновленные, со свежей головой и свежими мыслями, на обратном пути мы решили зайти к Монтане.

Я открыла дверь в ее подъезд, и откуда-то сверху до нас донеслись вопли:

– Суки! Падла! Пошли вон! – голос оборвался и перешел в непонятные звуки.

– Монтана! – одновременно сказали мы друг другу и помчались вверх по лестнице.

На площадке между вторым и третьим этажами пять парней лет шестнадцати на вид столпились в углу и орали что-то друг другу и еще кому-то. Вдруг из-за их спин показалась голова Монтаны и опять скрылась.

Я кинулась к парням, растолкала их и выдернула Альку из кучи. Та, вся зареванная, в синяках и разодранной рубахе, побежала вслед за мной. Парни от неожиданности немного притихли, но перед ними остался стоять Кент, прикрывающий наш отход. Пока Лешка с ними разбирался (или они с ним – трудно сказать), а они все оказались, как позже выяснилось, шелухой из семнаря, мы сбежали с Монтаной на первый этаж. Я накинула ей на плечи свою куртку: ее трясло то ли от холода, то ли от пережитого страха. Я пыталась ее успокоить, обняв, но по факту я сама пребывала в полной панике, не понимая, что мне делать. Лешке срочно требовалась помощь. Один пятерых он вряд ли сможет вывезти. Но как эту помощь позвать и бросить Монтану, я тоже не понимала.

Сверху слышались звуки потасовки, крики, мат. Я, переживая за Лешку, уже сама начала дрожать мелкой дрожью и молилась только, чтобы произошло чудо, которое его спасет. Из семьдесят третьей квартиры высунулся мужик и закричал нам:

– Нашли место драки устраивать! Улицы вам мало что ли? Уже и в подъезды лезут!

– Заткнись! – бросила ему Монтана истеричным голосом и снова уткнулась мне в плечо, а мужик скрылся за своей дверью.

Видимо, Бог услышал мои молитвы. В подъезд, насвистывая песенку, вошли обнявшись Мальборо и Киборг, немного подшофе, но вполне еще в разуме. Они недоуменно посмотрели на нас, и Димка, став мгновенно серьезным, кивнул мне:

– Что случилось?

– Быстрее! – крикнула им я, находясь в последней степени истерики. – Там Кент с семнарем разбираются, они Альку чуть не изнасиловали!

Мальборо и Киборг мгновенно рванули наверх, а мы остались ждать их у лифта. Через несколько минут все было кончено. Кент и Мальборо столкнули с лестницы троих, они скатились кубарем мимо нас и задали стрекача. Еще один, не дожидаясь пинка под зад, убежал следом за своими товарищами сам. Киборг все еще наверху бил последнему из пятерки морду, все время матерясь и грозя противникам убийством и разносом. Когда он устал, то его оппонент уполз, измазав кровавыми соплями пол в подъезде, и уже на первом этаже, оглянувшись злобно на нас с Алькой, свалил прочь, с трудом волоча ноги.

Только после этого я и Алька поднялись к нашим. Киборг сидел на корточках, часто дыша от усталости и иногда сплевывая в сторону. На нем не было ни царапины. Димка и Лешка, стоя на своих двоих, вытирали лица рукавами, отчего все щеки у них были красные.

– Пусть еще сунутся к нашим девчонкам, урою, – ворчал Киборг.

У меня отлегло от сердца. Я боялась застать Лешку в более плачевном состоянии, но, как я теперь понимала, он не зря ходил на бокс и в качалку. Ему, конечно, досталось больше всего. Ссадины на лице и руках были его наградой за спасение Альки. Я вытащила носовой платок, который обычно лежал у меня в куртке на всякий случай, и стала вытирать ему кровь, которая сочилась из некоторых мест, особо сильно оцарапанных, иногда дула на нее, чтобы она быстрее свернулась и боль была поменьше. Лешка стоял тихо и позволил делать с собой все, что мне было угодно. А я поймала себя на мысли, что ему досталось из-за меня в какой-то степени, ведь это я захотела навестить Монтану, и из-за этого стала стараться еще усерднее.

Алька совсем запахнулась в мою куртку и села на ступеньки, втянув голову в плечи. Димка хотел было присесть к ней, чтобы ее успокоить. Но она не обратила на это никакого внимания. Когда он попытался положить ей руку на плечо, Алька вывернулась из-под нее, и Мальборо прекратил попытки.

– Сашк, а они ведь тебя искали, – тихо сказала она через минуту. Мы с Лешкой с удивлением обернулись к ней.

Монтана оглядела нас грустно, потом поднялась с места, повернулась и ушла в свою квартиру. Правда, она унесла с собой мою куртку. Но это было нестрашно. Кент надел на меня свою и, несмотря на раны, проводил домой.

Он хотел сразу уйти, но я не отпустила его без очередной порции перекиси и пластыря.

– Спасибо, принцесса, – поблагодарил он на прощание и поцеловал меня в лоб, обняв крепко. – Не бойся, я с тобой.

Глава 10.

В воскресенье мать со все еще трезвым отчимом уехали на дачу, а Монтана, уже отошедшая от пережитого кошмара, хоть и с небольшими синяками, предложила съездить к Мишке. Кент и Мальборо, с утра бывшие у меня, поддержали идею.

Когда мы уже пересекали двор Мишкиного дома, из третьего подъезда прихрамывая вышел парень и медленно направился вдоль дома по тротуару.

– Да это же Алик! – я дернула Альку за рукав, узнав ее ухажера.

– Гдеее? – протянула та, ошарашенно оглядываясь по сторонам.

Я указала ей, куда смотреть, и увидела, как расцвело ее лицо. Все ее обиды на кавалера как будто и не существовали никогда.

– Аалииик! – громко позвала Монтана, увидев, наконец, любимого, и скоренько поцокала к нему мелкими шажками, забыв про нас.

Тот обернулся и, узнав нас, пошел навстречу.

– Привееет, – поздоровались Алик и Монтана разом и церемонно обнялись со счастливой улыбкой на физиономиях.

– Здорово, Алик! – приветствовали его мы, подходя к ним.

Кент и Мальборо подставили руки, и Алик хлопнул по ним.

Двигаться ему было, видимо, еще не очень легко, движения его были немного замедленны, а некоторые вообще давались с явным усилием.

– А мы думали, что ты в больнице, – тем же растянутым, как резина, тоном говорила Алька. – Хотела съездить к тебе, да все некогда было.

– Да я и был в больнице. Два дня только дома, – заметил Алик. – Ладно, айда.

Он увлек ее в подъезд, на наше излюбленное место посиделок между вторым и третьим этажами. Мы шли следом, посмеиваясь тихонько над ними, потому что помнили, как Алька грозилась прибить Алика при встрече, а потом хранила ему верность путем домашних посиделок у телевизора.

Алик с Монтаной расположились на одной из лавочек, а мы втроем на второй.

– Ну рассказывай, как поживаешь? – попросил Алик Монтану.

У меня было ощущение, что они просто забыли о нашем присутствии. Алик не спускал глаз с подруги, обнимал ее постоянно, и на лице его было написано несказанное счастье от встречи.

– Чего рассказывать? Нормально живу. Ты вот как? – отболталась Алька. Конечно, ей было о чем ему рассказать, но, очевидно, что она не собиралась этого делать. Да и зачем расстраивать еще не до конца выздоровевшего человека?

– Эх! В больнице скучно было. Офигеть просто. Хожу, рыдаю, весь в слезах. Ладно хоть Берт с Сильвестром приезжали, бухать привозили. Говорят: будешь? Я говорю: буду. Бухали там на пожарной лестнице, – рассказывал Алик, томно глядя на Монтану. – Леха с Диманом тоже приезжали. Тока я тогда еще помирал, нельзя было встречаться.

– Мне кто-то говорил, что у тебя рука сломана, – Кент решил воспользоваться возможностью и уточнить детали случившегося с Аликом происшествия.

– Да-да, Наташка говорила, – подтвердил Мальборо.

– Нее, – помотал головой Алик. – Ушиб только нашли. Я в реанимации валялся. Тормозно там. Потом в общей палате со старичками и кроссвордами, чуть не умер со скуки. И ваще, – Алик притянул Монтану к себе и уставился в потолок, вспоминая что-то. – А, вот! У меня это, как его? Землетрясение мозга было!

– Сотрясение, – поправила Алька и тряхнула кокетливо своей темной гривой.

– Ну сотрясение, землетрясение, какая разница? – пожал плечами Алик. – А ты меня даже не приехала проведать. Я всего только третий день дома. Думал, ты меня бросила совсем.

– Да как ты мог подумать такое? – возмутилась Монтана. – Мы собирались, я же не знала, что тебя так скоро выпишут.

– Ладно врать. Скажи лучше, ваще не хотели приезжать, – Алик не поверил ей, но продолжал улыбаться.

– Не веришь? Вон спроси у Кента, он докажет! – Монтана зыркнула на Лешку, но тот и не думал ей помогать.

– Ну-ну, верю, – Алик не стал с ней спорить и снова полез к ней обниматься. – Эх, блин, хреново там было. Хорошо хоть я домой попросился, когда ходить начал.

– Слушай, а ты как домой добрался? – вдруг спросил Мальборо.

– Сколько их было? – поинтересовался Кент, размышляя о чем-то. Скорее всего, он хотел понять, как найти виноватых.

– Да человек десять, – Алик отвлекся от Монтаны и посмотрел, наконец, на нас. – Избили так, что сам до сих пор не знаю, как добрался.

– Ты ж в реанимации был? – напомнил Мальборо, закуривая.

– Так я сначала приехал домой, а потом уже сознание потерял, – пояснил Алик. – Глаза все распухшие были, ничего не видно. Я все время вот этот глаз руками открывал, чтоб дорогу смотреть. Мужик еще был какой-то. Я ему говорю: мол, помоги до дому добраться. А он – глаза на лоб и почесал от меня вместе с велосипедом. До дома добрался такой… Любой девчонке, наверное, мечтается такой красавец как я: губы во! Как у лошади. Глаза не видят ниче, рожа в крови. Домой пришел. У меня такой видон был… Мне как сказали, я чуть опять в реанимацию не отправился. Говорят, меня только по куртке и узнали. В больнице страшный лежал. Вы бы, наверное, испугались, если бы видели. Глаза ниче не видят, так я один продрал, чтоб смотреть, – и Алик продемонстрировал тут же, как он продирал глаз, под которым еще до сих пор не исчезли зеленоватые следы синяков. – Не, ну я помирал в больнице.

– Это мы уже слышали, – сказал Мальборо.

– А ты даже не приехала. А я ждал, – и Алик полез к Монтане целоваться.

– Да ладно тебе, люди же смотрят, – отпиралась Алька, кокетливо строя из себя святую невинность.

– Ну и пусть, – Алик увалил ее все-таки на спину и навалившись чуть сверху начал ее целовать в шею.

– Ну Алик, – Монтана лягнула ногой, смеясь. – Ну не люблю я целоваться при людях. Может, им не нравится смотреть.

– Вам нравится? – спросил нас Алик.

– Целуйтесь, – разрешил Лешка, посмеиваясь, и хитро глянул на меня.

– Я ее тебе возвращаю, ты ей больше нравишься, – сказал Мальборо на всякий случай, больше для соблюдения формальностей, потому что вряд ли Монтану и Алика интересовало его мнение.

Я просто пожала плечами и ничего не сказала.

– Вы смотрите, не думайте про нее ничего! – строго велел нам Алик и продолжил свое занятие.

Мы с Кентом и Мальборо из деликатности пересели на ступеньки лестницы и от нечего делать болтали о погоде и планах на завтра.

Потом я почувствовала руку Мальборо у себя на талии. Рука осторожно притягивала меня к Димке и, кажется, собралась подняться немного выше. Кент курил и ничего не замечал или делал вид, что не замечает. Алик был занят Монтаной и в перерывах между поцелуями они о чем-то хихикали. А Мальборо тихонько тянул меня к себе.

Я резко повернула к нему голову, сердясь на эту неслыханную и неожиданную от него дерзость. Димка смотрел на меня с каким-то странным выражением, словно внимательно считывая мою реакцию. Я глазами показала ему, что руку следует убрать. Но он не отреагировал и потянулся ко мне ближе. А Лешка, такой внимательный обычно, словно забыв обо мне, по-прежнему ничего не видел. Но что случилось бы, если бы он увидел? Ударил бы лучшего друга? Или подумал что-то не то обо мне? Это была безвыходная ситуация, если ничего не предпринять, поскольку Димка не хотел понимать моих строгих взглядов, а сказать вслух значило обострить ситуацию.

Злясь на них обоих и на себя заодно, я сделала то единственное, что мне оставалось: я резко встала со ступенек и вернулась на лавочку, где напротив все еще тешились Алик и Монтана. Там я закурила, почиркав на нервяке несколько раз зажигалкой и не глядя ни на Лешку, ни на Димку.

Успокоившись немного, я покосилась на остававшихся на ступеньках друзей. Кент смотрел на меня. Поймав мой взгляд, он улыбнулся слегка и кивнул едва заметно. Какая-то незнакомая прежде радость и нежность почудилась мне в его сияющих голубых глазах.

Мальборо флегматично курил и не подавал никаких признаков интереса в мою сторону. Лишь один раз, заметив, что я на него смотрю, прищурился и подмигнул мне весело, а потом снова занялся своей обожаемой сигаретой.

Наконец, Алик отвлекся от Монтаны, сел и тоже закурил.

– Тебе же нельзя, – предостерегла Алька, отплевываясь.

– Ну и что? – лениво отмахнулся Алик. – А все-таки скучно в больнице, с вами веселее.

– Нет, я бы убила просто того, кто это сделал, если б знала, кто это! – в сердцах выпалила Алька.

Алик усмехнулся:

– Я бы тоже это сделал, если б знал, кто.

– И чего вы сидите? Езжайте на Верхнюю и бейте первых попавшихся, – предложила Алька. – А то время зря тратите на одиннадцатую.

– Не понимаю, зачем драться между собой, – поддержала я. – Собрались бы тогда всем Новым городом и отделали верхачей.

– Во-во, – кивнула Монтана.

– Хорошая мысль, черт! – вдруг оживился Мальборо. – Надо предложить Канату и Кролу, – и пересел ко мне на лавочку.

– Нет, ну в больнице… я по тебе соскучился, – снова начал Алик, потянув руки к Алькиной талии.

– Да ты уже десятый раз это говоришь! – Алька отмахнулась от него как от назойливой мухи. Ее сейчас захватила мысль о возможном объединении новогородских контор.

– Здесь болит, – пожаловался Алик, ударяя кулаком себя в грудь. Он уже не пытался давить ей на жалость, понимая, что момент упущен, и просто выкобенивался.

– Щас как тресну – и все пройдет! – пообещала Монтана.

– Ты что же? Новое землетрясение мозга хочешь вызвать? – притворно испугался Алик.

– Ага.

– Не любишь ты меня, – вздохнул он, и снова началось: поцелуи, хихиканье, дрыганье ногой и отплевывание.