Роман на лестничной площадке

– Где-нибудь – это в колонии? – уточнила я.

– Нет, ну зачем так сразу в колонии, – он снова поменял позу, и меня это начало раздражать. – Например, пойдем куда-нибудь. У тебя парень-то есть?

– Есть, – я посмотрела на него в упор, надеясь, что на этом он и отстанет. Но с ним этот номер не прошел:

– Ну так хорошо. Надо же ему дать понять, что, если он тебя бросит, ты долго горевать не будешь, что на тебя спрос есть.

– Я с первым встречным не хожу, – сообразила я.

– Так я Красавчик. Может, слыхала? – представился он. – Из восьмерки.

– Из восьмерки? – удивилась я. – Что-то мне про тебя ничего не говорили.

– А ты кого там знаешь? – теперь уже удивился он.

– Кента, Мальборо, Киборга, – стала перечислять я.

– Знаю я эту компанию. Это самые старшие. Чуть ли не в главных. Их в любой момент могут главарями избрать. А я еще в средних пока. Нет, мне уже расхотелось с тобой гулять, – передумал он, пока объяснял, но на всякий случай уточнил: – А с кем ты ходишь?

– С Кентом, – мне стало смешно, что он так быстро изменил свои намерения.

Красавчик, услышав о Лешке, отсел от меня подальше и заявил:

– Я тебя не знаю. И ты меня тоже.

– Что ж так скоро? – усмехнулась я, забавляясь его постоянными переменами.

– Ну ладно, уговорила, – он вернулся на исходный стул и напомнил: – Но я тебя еще не знаю.

– Саша, – представилась я.

– Аа, знаю я тебя, – вспомнил он, хлопнув себя по лбу. – Все, буду хороший.

В этот момент вошла Фаина Алимовна и, услышав его обещание, заметила:

– Надеюсь, что так и будет. Что натворил?

– У синьтяу бейсболку взял поносить, а он сразу ментов позвал. Не понимает, косолапый. Уж я ему объяснял, объяснял, что взял на время, – Красавчик врал на ходу, мгновенно сочиняя подробности, вдохновенно и красноречиво.

– Понятно, – заключила Фаина, присаживаясь за стол. – Саша, иди. Тебя там друг ждет. Но все-таки подумай.

– До свидания, – попрощалась я и вышла. Хотя в моем случае лучше было бы больше с ней не встречаться.

За дверью ждал Кент.

– Всех уже отпустили, – сказал он мне, взял меня за руку и повел прочь. – Кто там бейсболку одалживал?

– Красавчик, – сообщила я ему.

Он кивнул, улыбнувшись слегка:

– Значит, нескоро выпустят.

Для него это была уже привычная новость.

Глава 7.

Мы пришли ко мне домой около девяти часов. Я пригласила Лешку к себе, чтобы хоть как-то компенсировать ему утро и день, тем более надо было сменить повязку на руке. И он остался еще на часок.

Я уже принесла аптечку и собиралась заняться обязанностями медсестры, когда в дверь кто-то бухнул кулаком, а мама крикнула из коридора:

– Опять напился! Не пущу! Не пущу, уходи!

– Да ё моё, – пробормотала я с досадой. – Леш, подожди немного, – и вышла в коридор к маме. Та стояла, прислонившись к косяку спиной, и боялась. Я видела это по ее страдальчески прикрытым глазам и зажатому белыми пальцами полотенцу.

– Звони в ментуру, – посоветовала я ей. – Сколько можно терпеть? Один раз заберут, может, и подействует. В вытрезвителе отоспится.

Мама не ответила, ушла в зал и прилегла на диван. Дверь сотрясалась под ударами отчима.

Почему она терпела это, я не понимала. Я была уверена, что нужно действовать и потому пошла за ней:

– Звони в ментуру, мам. Он позавчера посуду бил и сегодня чего-нибудь натворит. Он сейчас дверь выломает. Звони, пожалуйста.

– Отвори! – послышались крики отчима.

– Позвони Фаине, – предложила я маме. – Ты же ее хорошо знаешь.

Сначала она лежала, сложив руки на груди, как лежат покойники в гробу, и не шевелилась. Но не в силах выдержать давление с двух сторон – моих настойчивых уговоров и требований из-за входной двери – сдалась и набрала номер Фаины, но там все время было занято. Она бы с большим удовольствием больше не звонила, но я не отходила от нее, и ей пришлось сделать еще одно усилие. Фаина, к моему облегчению, взяла трубку. Они долго договаривались. Словно зверь, чувствующий опасность, отчим затих ненадолго, потом снова стал ломиться в дверь. Казалось, она сейчас слетит с петель.

Проинструктированная Фаиной, мама вышла снова в коридор и, грозя милицией, стала прогонять его, а я закрыла дверь в свою комнату и сквозь зубы сказала в ярости:

– Я его убью! Найду пушку и убью!

– Сашк, не сходи с ума, – предостерег меня Кент, тревожно вглядываясь в мое лицо и пытаясь понять, насколько я серьезно это говорю. – Зачем тебе его убивать?

Я была очень зла. На отчима, на маму, на себя, даже на Лешку, что он присутствовал при этом. Именно в такие моменты чаще всего пробивается в разговор та часть жизни, которую так усиленно хранишь за семью печатями. И кажется, что если не сломаешь хотя бы одну из этих печатей, то просто не сможешь дальше существовать и хранить все остальное.

– Я не могу больше, – призналась я, отрешенно глядя куда-то в угол комнаты. Слова выходили из меня вместе с накопившимся страхом и злостью, и мне становилось немного легче. Я хотела избавиться от них, поделиться ими хоть с кем-нибудь. И так уж получилось, что этим кем-то оказался Лешка. В другое время я никогда бы не призналась ему, но он уже дважды заставал эту сцену, и скрыть теперь это обстоятельство было делом невозможным. Оно сильно портило картинку о девочке из хорошей семьи. Но пусть уж лучше видит и знает все, как есть на самом деле.

– Восемь лет мы живем с ним вместе, и все восемь лет я его ненавижу, – я села на диван, Лешка подвинулся ко мне. И снова я почувствовала ту самую волну силы, уверенности и спокойствия, что и в день нашего знакомства. Напитавшись ею, я затихла, и штормовое цунами, сносящее прочь корабли и города, постепенно превратилось во мне в небольшие волны, укачивающие ласково даже утлое суденышко.

– Я не выдержу, – я не видела просвета в будущем в нашей семейной ситуации. Какой еще был выход, кроме развода? Устранить физически отчима? Или сбежать из дома, бросив маму самой с ним разбираться? Очевидно, что и то, и другое было вообще не выходом. – Мы все восемь лет в аду и мучаем друг друга, это повторяется почти каждый день. Пока он не пьет, еще терпимо. Но когда у него запой, это конец. Ты же сам видишь, как он себя ведет, какая он мерзость. Он не бьет, конечно, нас, но от этого не легче. Мама боится развестись, плачет, а я хочу, чтобы он умер. Просто умер, чтобы всем стало легче. Ведь моя мама вышла за него только из-за площади.

– Это как? – не понял Лешка.

Я знала, что сказала уже больше, чем нужно. Но мне хотелось выговориться, а он умел слушать и молчать об услышанном. Мне ничего сейчас от него больше не требовалось.

– Мы тогда жили в Самаре, в коммуналке, – пояснила я. – Отец нас бросил, когда мне было пять. Квартиру разменяли, мама смогла получить комнату в двушке. Кое-как мы там умещались, конечно. А он один в соседней комнате жил. Вот у них и сложилось. Ему нравилась моя мама, а маме нужно было меня растить. Она и вышла за него, чтобы у нас нормальная квартира была и отец у меня чтобы был. Потом маме предложили работу в Ульяновске. Мы переехали сюда – и вот тут все это началось и продолжается уже восемь лет. Я стала уговаривать ее развестись, но она не хочет слушать меня.

Лешке было трудно представить это, наверное, ведь у него была совсем другая семья. Но он хотя бы пытался, уже за это я была ему благодарна.

– А отец у тебя кто? Почему он вас бросил? – спросил он после недолгого молчания.

– Он был тренером гонщиков-мотоциклистов. Больше я о нем ничего не знаю, мы не общаемся. Я мало что помню, связанное с ним. У нас в альбоме лежит его фото, потом покажу, если захочешь, – я посмотрела, наконец, на Лешку, чтобы понять, как он отнесся ко всему сказанному, не противно ли ему сейчас находиться здесь.

– У меня тоже есть люди, которых мне иногда хочется убить, – вдруг сказал Кент, не сводя с меня глаз. Мне показалось, что голубизна в них стала ледяной.

– У тебя?! – переспросила я удивленно. – Кто?

– Да мало ли. Нелька, к примеру. Ты ее не знаешь, не старайся вспоминать, – уточнил он, заметив, как я морщу лоб, пытаясь вспомнить ее. – Я тебе точно могу сказать, что она виновата в том, что ты с Сабиром поссорилась. Она Черепку намекнула, что ты можешь за деньги… ну это вобщем…– он не знал, как помягче сказать, что я шлюха.

– Понятно, – помрачнела я.

– Черепок, дурак, передал все Сабиру, тот уши и развесил.

Пытаясь переварить эти новости, я подтянула ноги к себе и обхватила их руками. Я не понимала, за что. И Лешка … Получается, он давно вот это все знал и молчал. И? И что? Верил этой ерунде, зная меня лично? Нет же, не верил. Получается, что не верил. Или проверял меня? Или?

В голове начинался хаос. Мысли и сомнения напирали со всех сторон. Я уже не понимала, что является правильным логичным выводом, а что нет. Если я начала сомневаться в Лешке, то тогда зачем все это вообще? И имею ли я право в нем сомневаться после всего, что он сделал для меня? А что он такого сделал?

Я вспомнила, как Лешка недавно заступился за меня. Как раз, когда был хороший случай проверить, правда ли все это. Он же ни секунды не дал никому даже мысли допустить, чтобы про меня подумали плохо. Значит, все-таки он знает, что это ложь? Я потянула ноздрями воздух, с облегчением осознав, что вышла, наконец, на правильный путь рассуждений.

Но я хотела понять, за что? За что можно так ненавидеть незнакомого человека. И я спросила его:

– Зачем она про меня слухи распустила? Я же ее не знаю, ничего ей не сделала.

– Говорят, она в Сабира влюбилась. Может, и врут, конечно, – пожал плечами Лешка.

– Вот оно что! – удивительный для меня способ устранить соперницу. А если бы Андрей, к примеру, не поверил? Но в том и беда, что он поверил. Зная меня целый год и проведя со мной много времени, он поверил. Неужели я дала ему какой-то повод? Или ему хотелось поверить? Но вот сидит Лешка, мы знакомы недели две, и он не поверил. Как такое может быть? Я ошибалась в Андрее? Ведь человек обычно судит по себе. И если он допустил такое в отношении меня, значит, и сам для себя мог бы допустить.

– Не переживай, Саш, я с этим разберусь, – пообещал мне Лешка. – Все будет хорошо. Ну, мне пора, поздно уже, – не слыша больше криков из коридора, он собрался идти.

Я совсем забыла, что Лешка сегодня очень рано встал, много работал, день был насыщенный, и, конечно, он устал. А я тут со своими проблемами. Мы даже повязку ему до сих пор не сменили.

– Погоди, хоть перебинтую тебя, – предложила я.

Он улыбнулся, вспоминая обстоятельства своей травмы, и протянул мне руку. Я срезала старый бинт, смыла кровь ваткой, обработала еще раз укус перекисью. Рана припухла, конечно, но вполне сносно начала затягиваться. Поэтому я сочла необходимым еще раз ее забинтовать, а назавтра разрешила ему сменить бинт на пластырь.

Провожая его, я открыла входную дверь. Лешка вышел на площадку, обернулся и спросил:

– Это что еще?

– Где? – спросила я, выглядывая тоже.

– Да вот, – он указал на стену, где мелом на зеленой подъездной краске громадными буквами возле моей двери была надпись «Сашка – шлюха».

– Я кого-то сегодня точно убью, – сказала я и, сходив за влажной тряпкой, принялась стирать буквы. – Если это Череп, завтра я ему устрою Варфоломеевскую ночь.

Лешка сел на ящик со всяким хламом, стоящий возле моей двери, и следил за моей работой.

– Придется с Киборгом посоветоваться, – рассудил он. – Надо найти этих дебилов, пока хуже не стало.

Глава 8.

Перед началом первого модуля ко мне подошел Кобра:

– Почему Берт не пришел? Ты сказала?

– Сказала, – кивнула я. – Он просил тебе ответить, что не придет, чтобы ты не ждал. А еще, что, если вам так хочется, вы и сами справитесь.

– Коззел! – разозлился Кобра. – Из-за него все дело рушится. Ладно, пусть сидит. Сами так сами. А ему скажи, что он от нас не уйдет. В семнаре на него управу найдут.

– Разве ты в семнаре?

– Нет, я в одиннадцатой. Грузина попрошу.

– А я Канату скажу. Только тронь его! Тебе не меньше достанется, – пригрозила я. Конечно, я блефовала и совсем не была уверена, что Канат вот так метнется по моей просьбе кого-то там защищать, тем более Берта. Но Кобра об этом не знал и воспринял информацию всерьез.

На следующей перемене я подошла к Черепу. Заметив меня, тот демонстративно отвернулся и стал рисовать какого-то странного чертика в конце тетрадки. Чертик состоял из головы и ножек, без туловища, носа и ушей. Зато с рогами, копытами и хвостом.

– Ты писал? – спросила я спокойно и даже немного свысока.

– Что? – не понял он, не прекращая рисовать.

– Вчера на стене возле моей квартиры, – уточнила я.

– Я вчера дом весь день сидел, – ответил Череп равнодушно и пририсовал чертику рот.

– Киборг тебя еще раз поспрашивает, раз ты мне не хочешь говорить, – пообещала я, собравшись отойти от него.

Аргумент подействовал.

– Отвечаю, дома был! – нервно крикнул Череп, наконец, посмотрев мне в глаза. В его лице читался страх. Я кивнула:

– Ладно, верю.

День пролетел незаметно за уроками, а вечером мы втроем с мамой и Натальей Сергеевной сидели на кухне и пили чай с земляничным вареньем. Я напекла блинов, как для дорогой гостьи, нарезала бутербродов – что угодно я готова была сделать, лишь бы она помогла нам приструнить отчима.

Наталья Сергеевна внимательно выслушала подробности вчерашнего скандала, я еще добавила деталей из предыдущих для полноты картины.

– Это, конечно, не моя компетенция, – инспектор сочувствовала нам всей душой, – но я поговорю с вашим участковым, может, что-то придумает. Вы же понимаете, что без вашего заявления мы его даже за оскорбление привлечь не можем.

Я была уверена, что мама не будет писать никаких заявлений, чтобы не выносить сор из избы. Разочарованная, я налила себе чаю и стала жевать бутерброд.

Разговор зашел о конторах, и Наталья попросила маму выйти. Когда за ней закрылась дверь, Наталья спросила меня, понизив голос:

– Саша, о тебе ходят очень непотребные слухи. За две недели – это прямо скажу, достижение. Словно кто-то специально старается тебя опорочить. Ты в курсе?

– Уже да, – подтвердила я.

– Поэтому я очень прошу тебя не лукавить, – попросила Наталья. – Начнем сначала. Кого ты знаешь из контор, как давно?

– Немногих. Фаина Алимовна знает их. Кент, Мальборо, короче, эта компания. Еще Крол и Канат. С Канатом я вообще только вчера познакомилась. Крола один раз только видела. Правда, знаю в лицо Флинта и Грузина, они были с Канатом. Кобру с Черепом знаю. Они со мной учатся. Вроде все, – закончила я.

– Ты же понимаешь, для чего я хочу выяснить твои связи?

– Ну да, – уныло ответила я. – Чтобы выяснить, кто слухи распускает. Связи небольшие, сами видите.

– Вижу, – в голосе Натальи Сергеевны прозвучала ирония. Она словно спрашивала, действительно ли я верю тому, что говорю. Лишь позже до меня дошло, что ее позабавило. Я чистосердечно перечислила среди своих «небольших» связей главарей двух самых крупных новогородских контор и их старший состав, но считала их по людям, а не по статусу и возможностям.

– Ох, Саша, – вздохнула она. – Пока не поздно, бросай ты эти нездоровые компании. Ты способная, учишься хорошо. Все эти дела портят мнение о тебе. До добра такие знакомства не доведут. У многих твоих друзей, как ты их называешь, нет будущего. Сама посуди, что их ждет? Альку твою что ждет? Есть у нас на учете девицы похлеще. Так они даже на панели никому не нужны. Разве ты хочешь быть такой же?

Она была права по-своему. В рамках простого обывательского «завтра» никого из моих новых знакомых, и правда, ничего хорошего не ждало. Я не надеялась изменить это «завтра», не было у меня таких возможностей, сил, влияния. Но я почему-то твердо верила, познакомившись с ними достаточно хорошо, что многие из них смогут выбраться в люди, если будут знать, чего хотят. К ним нельзя будет применять вот эти обывательские шаблоны про материальные цели, которых надо достигнуть, чтобы хорошо устроиться и прослыть благодаря этому достойным человеком. Этим ребятам нужно было нечто другое – что-то могучее и вдохновляющее, как сама жизнь. Ради этого они и сбивались в стаи. Ради жизни. Ради любви. Ради друг друга.

– А что вы можете предложить мне взамен? – спросила я, и это было неожиданно даже для меня самой. – Допустим, я брошу эту компанию. Я же останусь совершенно одна. Меня даже защитить будет некому. Череп и Нелька будут и дальше сплетни раздувать, Сабир и прочие будут им верить. Что вы предлагаете? Сидеть целыми днями дома? Записаться на вязание крючком? У меня же никого, кроме них, нет. У меня и раньше друзей особо не было. Я останусь поэтому при своем. Может быть, многие и такие, как вы говорите, но те, кого я знаю, хорошие люди.

– Иметь свою точку зрения не так уж и плохо, но, признаюсь, я редко встречала таких упрямых людей, как ты, – Наталья Сергеевна встала из-за стола. Она не одобряла ни мои слова, ни мои поступки, ни моих друзей в принципе – я поняла это по ее лицу. Но мне надоели ханжи. Я хотела быть честной хотя бы сама с собой и решила, что мне глубоко плевать, кто и что не одобряет. Это моя жизнь. Жить ее мне. И я хотела бы, чтобы рядом были близкие мне по духу люди. А потому справедливо будет, если я сама решу, с кем или за кем мне по этой жизни идти.

– Это вы все упрямые. Заботитесь только о том, кто что подумает, – возразила я, понимая, что уже перегибаю палку.

– Об этом ты поговоришь завтра с Фаиной Алимовной. А мне еще сегодня по микрорайону идти. До свидания, упрямая Саша, – она вышла в коридор и, попрощавшись с моей мамой, накинула плащ. Когда она взялась уже за сумку, с которой пришла, зазвонил телефон.

Наталья Сергеевна с молчаливого согласия моей мамы взяла трубку:

– Кто это? Дима? Инспектор с тобой разговаривает. В каком микрорайоне живешь? Я хочу с тобой встретиться. Зачем тебе Саша? Хорошо, – и передала трубку мне.

– Это че, Фаина что ли? – испуганно спросил Мальборо.

– Нет, Наталья Сергеевна, – успокоила я, взглядом провожая закрывающуюся за инспектором дверь.

– Я уже на измену сел. Думал, что опять облава. Выйдешь?

– Ты где?

– Возле твоего дома. Из будки звоню. Тут Кент уж испереживался, – послышались смешки, и он снова продолжил: – Слышала? Кент сейчас мне сказал, чтобы я не издевался… Ой, ты че делаешь?! – заорал Мальборо кому-то. – Больно же! Ладно, Саш, выходи давай.

– Сейчас, – я положила трубку, накинула куртку и выбежала из квартиры, крикнув на ходу: – Мам, я скоро!

В центральной части нашего двора кусты, посаженные когда-то ради красивого обрамления разных площадок – песочницы, лесенки с каруселью, простых лавочек для посиделок у столика и прочих – разрослись за лето. ЖЭКу было не до них, никто их не стриг, и образовались некие полуоткрытые закоулки, скрывающие тех, кто в них находился, от любопытных глаз прохожих. Одну из таких площадок – с единственной лавочкой у песочницы – облюбовали Лешка и Димка. Я нашла их почти сразу и села между ними, Лешка сразу притянул меня к себе, обнимая сзади.

– Побей Кента, – попросил меня Мальборо. – Он меня обидел. Дал под дых.

– По заслугам, – перебил его Лешка, посмеиваясь. – Не слушай его, Саш. Я ему с децал только врезал.

– А чего Альки нет? – спросила я.

– Да отношения хочет с Аликом наладить, вот дома и сидит, так сказать, хранит верность, пока он в больнице. Хочешь курить? – предложил Мальборо.

– Хочу, – и взяла у него сигарету. – А чего она к нему в больницу не едет?

– Говорит, они еще не помирились. Мы ездили сегодня, привет от нее передали на всякий случай.

Все втроем мы затянулись от зажигалки Мальборо.

Лешка поинтересовался, что у меня делала Наталья Сергеевна.

– Опять воспитывали меня. Завтра с матерью еще раз к Фаине пойду.

– Вот это они тебя обрабатывают! – Мальборо хэкнул удивленно и сделал новую затяжку. – У тебя так-то уже два предупреждения. Тебе теперь только так от ментов надо смываться. Чуть что – и ты на учете.

– Спасибо, успокоил, – с сарказмом поблагодарила я.

– Да не за что, Саш, – простодушно ответил Димка. – Нас так не обрабатывали. А о тебе вон как беспокоятся.

– Кстати, – вспомнила я и подняла голову к Лешке, – это не Череп писал вчера.

– А кто же? – задумался Кент. – Нелька если только. Или Сабир. А может, врет?

– Ну не знаю тогда, – пожала плечами я. – Я его даже Киборгом припугнула.

– Че писал-то? – поинтересовался Мальборо, который был еще не в курсе вчерашнего.

– Че-че. Как будто сам не знаешь, что про Сашку говорят, – проворчал Кент.

– А-а, это.

– Кент, вы здесь? – послышался голос Альки из-за кустов.

– Здесь, – отозвался Кент.

Монтана подлетела со скоростью света и, задыхаясь, сообщила мне новость:

– Я сейчас встретила Флинта. В семнарь Череп приходил, сказал, что ты шлюха. Канат разозлился, велел тебя словить. Сказал, что его опозорили и после вашего с ним разговора ты не только к нему дорогу забудешь, но и вообще все забудешь. Вот!

– Вот так новость! – присвистнул Лешка.

– Сашка, беги скорее домой и одна никуда не ходи! – продолжала Алька. Она была очень встревожена. Я не очень понимала, почему, но по реакции остальных догадалась, что все действительно серьезно.

– Надо нашим сказать и сходить к Канату, – рассудил Мальборо. – А тебе, Сашк, действительно лучше домой. Если сейчас из семнаря придут, мы вдвоем не справимся, да еще, чего доброго, в ментуру опять загремим.

– Тогда до свидания, – попрощалась я и зашла в подъезд. Я не успела даже дойти до первой лестницы, как кто-то, прятавшийся в глубине ниши под лестничным маршем, схватил меня за плечо и с размаху ударил кулаком в лицо. Я больно ударилась головой о стену и сползла вниз, а тот, кто меня ударил, побежал вон из подъезда.

Мне хотелось плакать. Не столько от боли, сколько от обиды за незаслуженный удар. Неужели они настолько дураки – те, кто это сделал, что поверили в эту чушь про меня? И кому поверили? Черепу и Нельке. Вот уж хороши свидетели. Свечку что ли рядом держали?

Я все-таки не заплакала. Кое-как собрав волю в кулак и держась рукой за голову, я дошла, не торопясь, до своей квартиры, благо, мама была занята на кухне и не увидела меня сразу. У себя в комнате я посмотрелась в зеркало. Место удара покраснело.

– Черт, синяк будет, – с досадой пробормотала я. – Завтра Фаина мне точно задаст.

Так оно и случилось. Пока мама сидела в коридоре, сморкаясь в платок и пытаясь успокоиться, Фаина Алимовна отчитывала меня:

– Все-таки по моему вышло! Я говорила тебе! И вот, пожалуйста, уже синяки пошли!

– Все не так, как вы думаете. Это последствия того, что про меня болтают, – сказала я хмуро, дотрагиваясь до глаза, который немного заплыл и болел. Я перед этим час пыталась замазать его тональным кремом, но без особого успеха.

– Как это? – удивилась Фаина.

– Семнарь охоту на меня начал, а это, наверное, его первые шаги. Череп им сказал, что я шлюха, – сообщила я мрачно.

– Значит, ты знаешь, кто заварил эту кашу? Прекрасно. Слухи правдивы?

– Нет, конечно, – я злобно хмыкнула. Попадись мне эта Нелька сейчас, я вцепилась бы ей в волосы со всей душой. Уж тогда бы она не посмела даже пикнуть про меня что-то. Но я даже не знала, как она выглядит, и между тем у меня вся жизнь из-за нее менялась с немыслимой скоростью.

– Почему же они появились? – допытывалась Фаина.

– Говорят, Нелька в Сабира влюбилась, вот и наболтала. А Череп теперь все это раздувает.

– А ты не врешь? Ведь если это было, тех, кто это сделал, могут отдать под суд. Ты имеешь право написать заявление, если это было, – пояснила Фаина, делая акцент на слове «это».

– А чего это я буду писать заявление, если не было ничего? С какой радости? – поинтересовалась я. – Могу справку принести.

– Ну ладно, зови маму, – Фаина сказала это с явным облегчением.

Я уже встала, чтобы выйти, когда Фаина поинтересовалась:

– Ты бросила курить?

– Нет.

– Загубишь здоровье-то, бросай. Я тоже курила, а теперь, хоть и бросила, с легкими не лады.

Я кивнула и вышла. Мама, уже досморкавшись, встала мне навстречу:

– Ну?

– Иди, она тебя ждет. Я домой.

Я наивно подумала, что на сегодня уже вряд ли будут какие-то приключения, синяка ведь должно было хватить для канатовских обиженок.

Возле ворот РОВД я набрела на парня, у которого никак не мог завестись мотоцикл. Это напомнило мне шуточные жалобы Кента, и я не сдержала улыбку.

– Александра! – донеслось до меня.

Фаина высунулась из окна.

– Чего? – обернулась я.

– Смотри, еще раз поймаю – на учет поставлю! И чтобы больше не дотрагивалась ни до спиртного, ни до сигарет! – и Фаина снова закрыла окно.

«Щас!», – подумала я, и это тотчас отразилось на моем лице.