Полная версия
Мечта прекрасная. Вторая книга-антидепрессант серии «Скрытый остров»
Мечта прекрасная
Вторая книга-антидепрессант серии «Скрытый остров»
Михаил Авдеев-Ильченко
© Михаил Авдеев-Ильченко, 2024
ISBN 978-5-0065-0499-8
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
О чём книга
«А за то, что нас Родина выгнала,
мы по свету её разнесли…»
мы по свету её разнесли…»
Алексей Ачаир, город Харбин, 1924 годИсход людей из России после революции и гражданской войны грандиозен по масштабам, поразителен количеством ярких судеб.
Около трёх миллионов человек покинули священную землю предков, оказались на чужбине.
Будто жизнь после смерти.
Прежний мир исчез, словно не было. Многолетние труды, мечты, планы на будущее, – всё-всё прахом. Сила бездны горя и скорби, казалось, не давала и шанса на сопротивление, затягивала в свой мрак.
Часть беженцев так и погибла. Травились, срелялись, спивались, теряли человеческий облик.
Большинство нашло в себе силы жить достойно «после первой смерти».
Каждое утро, не важно, насколько ты молод, здоров, сыт и успел отдохнуть – надо встать и покинуть место ночлега. Идти на завод или к машине такси, изобретать новую деталь самолёта или мыть писсуары в дансинге, прорубать в скалах туннель или рисовать картину, писать научный труд, выезжать с гастролями балета. Не счесть дел и профессий, которые покорились русской эмиграции. Трудолюбием и талантами она иногда творила невозможное, чудеса, сворачивала горы, пусть сегодня уже едва видимые за горизонтами времени.
Рассказ о судьбах русской эмиграции основан на её мемуарах. Сюжеты, которые, преподносит жизнь, не просто ценны тем, что правдивы, но и несоизмеримо богаче, поразительней выдумок обычного смертного. Фантазия человека безгранична, но едва ли он способен своим воображением создать картину грандиознее той, что творит Провидение. К тому же, попытки людей выжить в жестокие времена, когда всё безвозвратно обрушилось, неукротимое стремление заново отстроить свой мир, не важно – удалось или нет – заслуживают уважения, не нуждаются в «приукрашиваниях», разве что, иногда, в умолчаниях.
В некоторых эпизодах, вместо фамилии эмигранта, называется только заглавная буква – нет возможности спросить у родственников разрешения написать её полностью: вдруг кто-то не захочет огласки прошлого своих предков.
В 1924 году книга «Мечта прекрасная» удостоена приза Международного литературного конкурса «Читаемая книга года».
Это новый конкурс, скорее всего вам не известный. О его условиях, жюри, призах будет упомянуто в послесловии.
Глава первая. «Бродяга»
июль 1923 года
«…судите наш народ не по тому, что он есть, а по тому, чем желал бы стать. А идеалы его сильны и святы, и они-то и спасли его в века мучений.»
Ф. М. Достоевский, 1876 годПамять о тебе на земле останется в детях, внуках, делах твоих. Если они у тебя есть…
Борис и Анастасия стояли на дорожке Иностранного кладбища Йокогамы перед аккуратным каменным надгробием с надписью: «U (known) Of Russia» – неизвестный из России. Человек лежащий перед ними в могиле не смог позаботился о памяти, которая останется о нём после смерти.
Может быть в России есть люди, которые любят его? По крайней мере – ранее кормили, поили, одевали, растили и возлагали на него какие-то надежды. Сам неизвестный, скорее всего, имел душевные привязанности, влюблялся, мечтал, зарабатывал чем-то на жизнь. Возможно преуспевал, был способным или даже талантлив. Существовал какой-то круг знакомых, друзей, они строили общие планы. Детей вырастил? Людям помогал? Воевал за идею?.. Отступая в боях, шагнул через границу. Страшно по-простому быстро оборвались все связи: сердечные, душевные, деловые… Умерла идея, ради которой взялся за оружие, умер и он.
Теперь гостями последнего приюта этого человека на земле будут только солнце, ветер, дождь. Никто из родных и близких не найдёт, не придёт, никогда.
Впрочем… Если неизвестный сохранился в памяти людей любящих, то он не пропал без вести. Оживать будет его душа в добрых воспоминаниях…
Борис и Анастасия пошли по дорожке вглубь Иностранного кладбища. Оказалось, много «неизвестных из России» нашло здесь последний приют. Соберись они при жизни вместе, большая получилась бы компания, на многое способная.
Могилы на кладбище, как правило, располагались очень скучено: коммунальная квартира была бы дворцом в сравнении с той теснотой, в которой пребывали умершие люди.
Встретились могилы английских и американских моряков, с выбитыми на надгробьях датами второй половины девятнадцатого века.
Немало было надписей на английском языке, их переводила Анастасия. На несколько мгновений Борис остановился в недоумении перед могилой супругов: «Always together!» – «Навсегда вместе!». Смутило его наличие в надписи восклицательного знака. Видим, что вы вместе, но что за восторги?
Массивная плита с надписью «In memory of the unknown» – «В память о неизвестном» тоже заставила задуматься. Какая память должна быть о человеке, если о нём ничего неизвестно?
Наконец, они увидели первые русские слова: «Матрос фрегата „Владимир Мономах“ Иван Сердиценко, 22 года, скончался 6 мая 1885 года».
Далее, недалеко – места погребения матросов Ивана Васильева (фрегат «Герцог Эдинбургский», умер 9 октября 1882 г.) и Василия Рудакова (фрегат «Князь Пожарский», умер 13 апреля 1881 г.).
Наконец, стали встречаться могилы мигрантов: «Варвара Николаевна Кравцова, умерла в октябре 1920 г…»
Анастасия достала из сумочки листок и развернула его. Это был, составленный перед отплытием «Бродяги» список родственников, близких, друзей, чьи следы в мире затерялись, но кто мог, после эмиграции, оказаться в Японии… Варвара Кравцова в списке не числилась.
Борис вздохнул… Иностранное Кладбище очень обширно и добросовестное его изучение займёт несколько дней. Нет, конечно, они пытались найти путь проще. Посетили местную администрацию и, показывая листок с русскими фамилиями, жестами попросили регистрационные книги.
Им ответили также жестами: книг очень много, часть из них ветхие, поэтому, шли бы иностранцы со своим листочком прямо на кладбище.
После этой сцены общения Борис задумался: что проще, выучить несколько иностранных языков или освоить одно мастерство актёра театра мимики и жестов.
Они изучали кладбище почти целый день, жутко умаялись и чувствовали себя среди умерших почти что своими.
Покидая последний приют иностранцев Йокогамы, Борис и Анастасия выяснили, что думают об одном и том же: как бережно ухаживают японцы за могилами пришлых к ним людей, в том числе и «неизвестных из России». Всё чисто, в хорошей сохранности. Казалось бы, это естественно: относиться к людям с уважением и при их жизни, и после неё. Тогда отчего так привлекла внимание и мысли ухоженность всех могил кладбища?
На корабле ждала радостная весть: исследование кладбища можно прекратить. В городе опросили русских эмигрантов и выяснили, что никто из «списка разыскиваемых» здесь не объявлялся.
Пополнять запасы «Бродяги» в порту Йокогамы планировали ещё три дня, и у Бориса и Анастасии появилась масса времени друг для друга, на мир вокруг, на счастье. Вечером беззаботно кутили с друзьями в баре, потом долго гуляли по палубе, наслаждались тихой ночью.
Утром получили в кассе корабля местную валюту, сошли на берег.
– Послушай, – сказала Анастасия. – У меня три платья. Сегодня я – в лучшем. Оно – жесткое, убогое, вышло из моды ещё до революции. Появиться в таком виде в обществе ужасно неприлично. В былые времена я бы чувствовала себя жалкой и несчастной. Теперь – нет, мне стали лучше известны значения этих слов. Однако никакие опыт и знания не отменят нужду покупки новых платьев.
Анастасия заранее выведала и подробно записала дорогу к магазинам европейской одежды. Безошибочно находила дорогу к ним, азартно изучала товары. Впервые, за сколько-то там лет, предстояло не разжиться, по случаю, чем-то носимым от дождя, ветра или по снегу, а обновить гардероб! Основательно обновить: одеждой модной, качественной, при огромном выборе и не будучи стеснённой в средствах.
Этого дня как бы и не было – промелькнул в бесконечных примерках и всё. Борис покидал магазин, навьюченный, насколько это было возможно, коробками и свёртками. Он не роптал, изначально убедив себя в том, что если так закупаться раз в несколько лет, то можно попробовать смириться. Разве что, когда Настя увлеклась, заставляя его примерять различные рубашки, штаны и куртки, он пресёк эту пытку, дав понять, что недоволен – стал корчить невыносимо противные рожи.
День второй стал гастрономическим. Предстояло выяснить, чем балуют себя гурманы Йокогамы. Блюда японской кухни оказались страшно непривычными, иногда вкусными, но чаще странными. Исчерпав запасы смелости в дегустировании, пошли на рынок, где закупили сладкого в дорогу.
На третий день гуляли в ботаническом саду и в китайском квартале. Развлекались подмечая особенности мира «другой стороны луны», ощущали себя пришельцами. Купили несколько сувенирных безделиц, поразивших яркостью, необычностью.
Вокруг был мир чужой, но доброжелательный. Казалось, каждый японец – это человек безупречно вежливый, готовый помочь. Борис, правда, слышал, как злые языки утверждали, будто японцы только перед иностранцами раскланиваются, желая произвести впечатление; друг перед другом они не так любезны.
На то языки и злые, – думал Борис, – чтобы хороших людей оговаривать. Понятно, например, почему японцы хорошо относятся к русским морякам, привычки которых не меняют времена и расстояния – душа нараспашку и последний рубль ребром…
Мысль побежала без оглядки и вот он уже оказался в дебрях размышлений о наличии общего славян с японцами. Да, внешне ничуть не схожи и совсем разные во многом, но вместе, духовно, принадлежат к одной огромной части света, именуемой «Востоком», и одинаково не до конца понятны европейцам…
В этот же вечер Борис узнал, что гостеприимная Япония не задерживает у себя надолго чужаков. Вернувшись на корабль, попали на фуршет по поводу визита представителей русской общины города. Едва успели взять по бокалу шампанского, были вынуждены замереть: с коротким рассказом о делах эмигрантов выступил бывший полковник колчаковской армии, моложавый и совершенно седой. Сразу и не разберёшь: то ли полковник поседел молодым, то ли «серебро» такого оттенка, что молодит…
* * *
Полковник рассказал, что русская община Йокогамы считается самой большой в Японии: включая евреев и татар, в ней состоит нескольких сотен человек.
Большинство эмигрантов – бывшие белогвардейцы, жители Поморья и Сахалина, беглые каторжники, их потомки.
Чаще всего, беженцы из России разобщены друг с другом. Зарабатывают торговлей вразнос. Например, приличный доход даёт продажа тканей – в Японии началась мода на европейскую одежду. Попутно русские продавцы дают японцам уроки, как правильно носить европейские наряды, шнуровать ботинки, завязывать галстук, прикреплять манжеты, запонки и сменные воротнички.
Хорошо продаются не известные японцам фруктовые варенья и соленья по русским рецептам.
Фабрикант-кондитер Морозов создал свою нишу на рынке продавая недорогие пакетики с набором конфет…
Борис с недоумением смотрел на колчаковского офицера: эй, полковник? Какие ткани, ботинки, конфеты? Какое количество взводов, рот для будущего похода сможет сформировать община? Обучаемые резервы? Чем вы тут вообще занимаетесь, господа?
Полковник продолжал рассказывать, чем именно они занимаются.
Русские женщины освоили производство парфюмерии, различных кремов и пудр. Особым спросом пользуются выбеливающие пудры – у японок модно иметь бледную кожу. Дамы из России уже по-хозяйски освоились на рынке, энергично расширяют круг покупательниц и первыми в Японии стали продавать в кредит. Конечно же, в Йокогаме распахнули двери множество небольших русских ресторанчиков с национальной кухней, всяких там «Калинок», «Волг» и «Балалаек».
Неожиданной новостью показалось то, что эмигранты из России стараются избегать смешанных браков: когда русский женился на местной – дети непременно начинают тяготеть к японской культуре, постепенно теряя свои русские корни. Ничего не поделаешь – Япония вокруг и везде.
Закончив своё короткое выступление, полковник, совсем без злобы и даже с каким-то непривычно сочувственным интересом сказал: «Надеюсь, вы нам расскажете, как там в России большевики справляются…»
Борис посмотрел на нескольких незнакомых ему людей, очевидно, также представителей русской общины, никакого желания общаться с ними не ощутил. Они с Настей присоединились к общему тосту за удачу русских беженцев и эмигрантов, поставили бокалы на ближайший столик и вышли прогуляться по палубе. Это один из верных признаков счастья – ты решительно не нуждаешься ни в каких новых знакомствах.
* * *Ранним утром следующего дня «Бродяга» ушёл из Йокогамы.
Это был первый день августа 1923 года.
Через месяц, первого сентября, не оставляя почти никаких шансов на спасение, на город навалятся ужас и смерть. Будто гигантский дьявол заревёт утробно под морским дном залива Сагами, сотрясёт ударами землю и поднимет двенадцатиметровые цунами, которые сметут прибрежные поселения.
«Великое землетрясение Канто» случится в обед. Первые толчки разрушат пятую часть зданий Йокогамы.
В разных концах города вспыхнут пожары, ветер быстро разнесет их. Лёгкие домики из дерева, коротко превратившись в пламя, обратятся пеплом. Повезёт тем, кто быстро задохнётся в дыму. Им позавидуют те, кто чувствовал огонь до последнего умопомрачения…
В бухте порта разольётся бензин, а затем взлетит пламя на шестьдесят метров.
Убытки от землетрясения будут в пять раз больше, чем все военные расходы страны во время Русско-японской войны.
Погибнет около шестидесяти русских эмигрантов. Полностью разрушится православный молитвенный дом. Многие выжившие беженцы, потрясённые катастрофой, покинут руины Йокогамы и Японию вообще.
Будут и те, кто останется восстанавливать жизнь. Они возведут в городе временный православный молитвенный дом и через четыре месяца впервые соберутся в нём. Через двенадцать лет, в центральной части города, приход отстроит церковь из кирпича – храм в честь Покрова Пресвятой Богородицы.
Глава вторая. Баловень судьбы
– Хорошо то как, Господи…
Никита присел на деревянный настил набережной порта, удобно облокотился спиной о мешок с чем-то мягким, зажмурился от солнечных бликов на волнах, блаженно замер.
Лошаков сказал, что шхуна с рисом, которую ожидала их бригада грузчиков, задерживается часа на два. Значит, можно отдохнуть. Ничего не делать. Лежать на солнце, в полудрёме. Вспоминать, мечтать… Счастье.
Хороший человек – Лошаков. Канонерской лодкой командовал.
В приливе симпатии, Никита подумал, что раньше мог купить Лошакову собственную канонерскую лодку. Хотя бы и три… Да только где те времена, когда Никита Андреевич Широкий, единственный сын миллионера, жил под защитой могучей империи, у ног его лежали все блага мира. От влиятельных друзей не было отбоя, красавицы любили и исполнения желаний не знали препятствий…
Никита улыбнулся: есть чем утешиться – в этом порту он, возможно, самый образованный и эрудированный грузчик. Как бы это выяснить? Остроумный, к тому же…
Он улыбнулся вновь: вспомнил старую знакомую мадам Кюри, из которой чрезвычайно сложно было вытянуть хотя бы одно доброе слово. Когда это вдруг удавалось, за добрым словом мадам следовало несколько оговорок, преимущественно оскорбительного характера, как бы оправдывающих её нечаянную милость.
Мадам Кюри лишь один раз похвалила Никиту: «Вы великолепно, даже избыточно образованы…» После, немного подумав, добавила: «Вследствие этого недостаточно умны… Вам следует более учиться размышлять, нежели просто поглощать прочитанное… Иначе уподобитесь ослу, нагруженному книгами…»
Теперь, пока не пришла шхуна под разгрузку, у Никиты было полно времени для размышлений и воспоминаний, чем он и занялся…
* * *В отцовских миллионах – в этом основании благополучия и источнике гордости – таились причины будущих бед семьи Широких.
Революция разорила их внезапно. Родители Никиты не смогли пережить крушения своего мира, ушли в мир иной – быстро, один за другим.
Дворянин и сын миллионера Никита оказался совершенно не нужен Советской власти. Что ему могли доверить большевики? Метлу дворника? Лопату на стройке? Если ты – классово чуждый элемент, значение блестящего образования, знание языков ничтожно. Благодари власть, что пока не расстреляли.
Никита погрузился в нищету.
Искренне изумлялся: разве возможны такие стремительные и ужасные перемены в жизни? В чём замысел божий? Надолго ли беда?
Потом пришла и накрыла волна чёрной обиды на весь мир. Вокруг внезапно оказалось много людей, которые маниакально стремились причинить Никите зло, пусть мелкое, хотя бы какое-нибудь.
Этого было не понять. Разве он обидел кого, нарушил закон? Всю жизнь был добр ко всем, с кем сводила судьба. Обожал делать подарки, приятные сюрпризы, Препятствий никому не чинил. Любил природу, красивых и умных людей. Собирался посвятить себя наукам…
Разве родиться у богатого папеньки – преступление?! Родители тоже ничего дурного не сделали. О рабочих своих фабрик заботились. Щедро раздавали пожертвования: от больниц до театров…
Множество великих книг хранила память Никиты, бессчётное количество гениальных мыслей, но не оказалось в его голове ничего, что помогло бы дать ответ на один-единственный вопрос: отчего хороших, добрых людей другие люди безо всякой причины притеснять и угнетать могут? И что самое невероятное – некоторые из них стремятся к этому, делают гадости с искреннем удовольствием!
Совершенно отчётливо стало понятно одно: он на краю пропасти и беда эта навсегда. Без денег и прежнего влияния – силы его презренно ничтожны. Их едва достаточно чтобы победить сквозняк в окошке полуподвала. События, происходящие за этим окошком ему ни в малейшей степени не подвластны.
Единственным человеком, кто удерживал на краю пропасти, была супруга Ольга. В ней сохранялся их общий счастливый мир, их самое важное пространство жизни, где дарят друг другу всё тепло и доброту души. Этот мир не имел никакого отношения ни к деньгам папеньки, ни к революциям, ни к большевикам.
Никита справился с паникой, осмотрелся вокруг: что происходит. Вскоре стал немного зарабатывать переводами – работу подбрасывали друзья, из тех немногих, кто сумел устроиться в новой жизни. Эта работа позволяла не умереть с голода сегодня, на этой неделе, может даже в следующем месяце, но ничего не обещала в более отдалённом будущем.
Особенно донимала новая жизнь регулярными обысками. В доме давным-давно ничего нет ценного. Совсем ничего. На буханку хлеба выменять нечего. Но всё равно приходят. Бесцеремонно всё разворошат, раскидают. Наступят уродливым сапогом на дорогие сердцу письма, записки. С подозрением будут вертеть грязными пальцами родные фотографии из того времени, которое жизнью было…
Счастливо ушла из кромешного бардака тётушка: тихо и спокойно – преклонный возраст и нарушения памяти не позволяли ей понять, и уж тем более прочуствовать, что происходит вокруг.
Денег или досок на гроб не оказалось. Тётушку опустили в общую могилу вместе с телами незнакомых мужчин и женщин, забросали комьями мёрзлой земли со снегом…
Конечно, надо было бежать. Пробираться к богатым и влиятельным родственникам в Германию. Там его помнят и любят. Там у Никиты есть деньги в банке и даже какой-то небольшой, но изящный замок – подарок отца на тридцать лет. Там можно будет отлежаться в покое, тепле, сытости и спокойно, взвешенно, без эмоций решить, как жить дальше.
Бежать! Иначе не выжить сыну миллионера в стране победившего пролетариата. Совсем, оказалось, это разные вещи: уметь планировать интересную, наполненную полезными делами жизнь и уметь просто выживать.
Пытаться прорваться через границу на западе – опасно. Бывалые люди утверждали, что там всё добросовестно перекрыто. Кого из перебежчиков ловят – тюрьма или расстрел.
Считалось, что на востоке страны перейти границу проще. Прямо так и говорили: вернее всего попасть на Запад, двигаясь на Восток.
Посовещались с Ольгой. Решили отправиться к её дальней родне, в небольшой городок Забайкалья. Никита почему-то был совершенно уверен, что люди, живущие среди красот Байкала, обязательно должны быть добрее и благороднее тех, кто ходит по грязным мостовым среди каменных стен, дышит гарью войн и революционных погромов.
Нищим сборы недолги. Дошли до вокзала. Какое-то время Никита и Ольга наблюдали за тем, как люди проникают в переполненные вагоны. Наконец две неприкаянные привокзальные тени дерзнули стать пассажирами.
С шестой попытки втиснулись. Через несколько часов труднопереносимой толкотни и давки смогли даже усесться на лавке.
Удача оказалась фальшивой. Никита и Ольга приобрели врага в лице соседа, мелкого чиновника, который присмотрел занятые ими места для своих братьев, скучающих в тамбуре.
Чиновник, улучив момент, пошептался с братьями, а те что-то наболтали милиционерам, которые ссадили супружескую чету Широких на станции какого-то провинциального городка, передав их в руки двум неприятным типам, по виду оборванцам, но при фуражках и револьверах.
Никиту арестовали. Равнодушно, на скорую руку допросили. Он, владея нескольким языками, решительно не мог понять сути бредовых вопросов про какие-то контрреволюционные настроения. Скучающим голосом ему объявили, что утром расстреляют и затолкали в подвал, в котором не было ничего, кроме каменных стен, холода и сырости.
Всю ночь Никита прошагал взад-вперёд, согреваясь и потрясённо раздумывая: какой же кошмарно правдоподобный сон ему снится и почему не получается наконец проснуться. Уже и по щекам себя звучно хлопал. По стене ударил, руке больно…
Не могут же человека убить так легко и обыденно, будто, мимоходом, мусор какой с дороги пнули. Не должна жизнь, в этом прекраснейшем из миров, о котором ему так много известно, обрываться столь нелепо, пошло и вообще из-за ничего. Нет, он слышал, конечно, что в нынешние времена среди вершителей судеб оказалось полно проходимцев и просто преступников, но не верил, гнал прочь от себя эти мысли. Его же это не должно это коснуться… Его совсем не за что убивать.
Ольга тем временем, в ознобе от испуга, продавала в тёмном углу местного рынка каким-то лихим бабёнкам кольцо с рубином, предпоследнюю семейную реликвию.
Ранним утром она выкупила Никиту у охранников здания. Те посоветовали супругам срочно убираться из городка, так как начальству доложат, будто Никиту пристрелили при попытке к бегству. Никто об этом, не пожалеет, бродягу искать не будут. Однако, если ещё раз попадётся, могут осерчать и уже не дать времени до утра.
Маятник везения вновь качнулся. Никите с Ольгой чудом удалось занять тормозную будку железнодорожной цистерны, что на какое-то время гарантировало вполне комфортные условия путешествия.
Более трёх суток им удавалось передвигаться в пространстве, покидая эту будку по очереди, на короткое время, пока голод не выгнал их за пределы запасных путей очередной станции.
Добрались, расспрашивая на бегу о дороге, до сельского рынка. Купили хлеба, яблок. Когда вернулись – поезд уже ушёл. Маятник удачи вечно в движении.
Дальнейшее путешествие Никита запомнил плохо. Защитный рефлекс – отключить чувства и эмоции, пройти через невыносимые обстоятельства бездушным механизмом. Так легче потом всё забыть.
Жизненные стратегии сводились к двум правилам: что-то поесть и к чему-нибудь прислониться, подремать. В полуобморочном состоянии втискивались в более чем по-скотски забитые вагоны. Отчаянно работали локтями и коленями, научились выражать своё недовольство по-простому, отчаянной руганью, с использованием слов, о существовании которых раньше только подозревали. Пару раз Никиту за что-то несильно побили. Он не сопротивлялся, только с удивлением смотрел на обидчиков.
В пути Никита не раз, как молитву, повторял слова деда: «когда всё рушится, из рук валится – это ещё ничего не значит. Спокойно жди, веря Богу и в себя – везение вернётся…»
Заклинание реально помогало, они двигались дальше, всё дальше на Восток.
Наконец, добрались.
Дальние родственники встретили Ольгу настороженно, без чрезмерного радушия, а Никите сразу посоветовали не задерживаться в гостях. Рассказали, что неделю назад посёлок прочёсывали чекисты, нашли каких-то трёх подозрительных бедолаг, повели расстреливать.
По дороге встретилась жена одного из несчастных, спросила: