Чернильные орешки

Тэми Ли

Чернильные орешки

Глава 1.

Императорский двор. Столица мира и покоя Хэйан-кё. 794-1185 гг.

Присыпанная лепестками дворцовая площадь пустовала. Облетела сакура, и всё кругом было белено: каменные ступени лестниц, веранды, черепичные крыши и многоярусные пагоды. На шпилях развивались узорчатые флаги. Кое-где из окон струился мягкий рассеянный свет. К этому обилию прибавлялся свет позолоченных фонариков. Звеня и постукивая, подвесные колокольчики издавали восхитительную мелодию ветра в предрассветной тишине. Их единственными слушателями являлась дворцовая стража.

Казалось, ничто не способно разрушить прелесть этого утра до того, как прозвучит зловещий тембр гонга и, пробуждая императорский двор ото сна, будет долго вибрировать в воздухе.

Дворец Сэйредэн – место постоянного пребывания высочайшей особы – не спал и подсвечивался изнутри тысячами светильников. Слуги и придворные с сердцем, стесненным от горести, то вбегали во дворец, то выбегали из него. Тускло светились фонари в их руках.

Монахов при дворе числилось много. Вдобавок, к ним пригласили окрестных заклинателей и отшельников из храмов, чтобы избавить императора от неизвестной хвори: весь вечер император не мог найти себе места – то вставал, то ложился, и всё время тяжко вздыхал. Шесть дворцовых врачей осматривали, ощупывали его и давали лекарственные настои.

Читались заклинания защиты от злых духов и их изгнания, сжигались благовония, применялись различные техники исцеления от шиацу до рисования магических печатей из киновари.

Вокруг больного сгрудились люди и теснились в узком пространстве. За раздвижной перегородкой также скопились люди, которым не нашлось другого места, и возносили молитвы.

К ночи сообщили, что у императора затруднено дыхание из-за отёка гортани. Оно стало шумным, хриплым, пульс участился. Его бросало в холодный пот, сознание было помутнено, постель и одежда его были страшно измяты. Он побледнел, а руки приобрели синеватый оттенок. Дышал он шумно, с хрипом, всё тело отекло как у утопленника и как-то обмякло. Ничего сделать не могли. Заклинатели и монахи ощущали собственное бессилие и тревожно переглядывались. Не заботясь о достоинстве, императрицы-супруги и дочери сидели возле больного с заплаканными лицами.

Пожилые дамы, всхлипывая украдкой, шептались о проклятии.

«Хоть ты не вмешивай какое-то древнее проклятие», – говорили одни.

«Так ведь все уже об этом говорят. Это не то проклятие, не то скверна… Но дело в том, что человек умирает от заражения множества глаз, которые выступают по всему телу», – отвечали на это.

«Да что ты? Какая мерзость!» – вздрагивал кто-то из впечатлительных.

«Вот и думайте, почему император отёк, как утопленник, и чего бы иначе призвали монахов и заклинателей. Всё дело в проклятии!»

Долгие годы власть была сосредоточена в руках единственной семьи, которая стала значительной силой и сплотила вокруг себя местную знать, а правление стало переходить от отца к сыну и не имело ничего общего с заслугами перед государством. Земли эти считались проклятыми, а каждый правитель этих земель умирал неестественной смертью раньше времени.

Глава сыскного ведомства – Соитиро-но Сано – задержался на службе, считая неправильным отправляться почивать, когда всех придворных снедало беспокойство за жизнь императора.

Луна светила сквозь прозрачные облака, и этот свет ясно очерчивал в темноте неотёсанные валуны сада камней, а белый гравий, «расчёсанный» на тонкие бороздки, переливался как горный пласт снега на солнце.

Сано медленно прокладывал путь между камнями. Лёгкая тревога заволокла его мысли.

Придворные его жаловали, сравнивали с богом Тада́су, считали его непререкаемым образцом хорошего воспитания. И хоть в прошлом за ним водились вины, за его красивую наружность и приятный нрав ему многое прощалось. И нельзя сказать, что ему это не нравилось.

(Бог Тадасу – синтоистский бог искавший правду и обличавший ложь).

Лесистая горная местность с водопадом находилась на обширной зелёной территории императорского двора. Потоки воды, отсвечивая серебристым сиянием при лунном свете, срывались с большой высоты по отточенным камням и шум стоял такой, что не слышно было бы говорившего рядом человека. Горные вишни, окроплённые водной пылью, стояли в полном цвету, а по склонам вилась тропа.

«Лучше места для активации точки байхуэй не найти», – подумал Сано.

(Точка расположена в центре темени, на пересечении срединной линии головы с линией, соединяющей кончики ушей. Согласно китайской медицине, воздействие на точку байхуэй лечит головные боли, мигрени, ощущение тяжести в голове, снимает нервное и эмоциональное напряжение, устраняет шум в ушах, улучшает работу памяти, снижает артериальное давление, устраняет повышенную возбудимость и раздражительность).

Водопад поглощал все звуки, порождённые горной местностью. Тем не менее, в воздухе витало ощущение чьего-то мрачного присутствия. Сано слышал голоса и прерывистое дыхание. Он двинулся на звуки, его шаги тихо шуршали по земле, а взгляд скользил по деревьям.

Двое мужчин, от взоров досужих таясь, нашли убежище в тени деревьев. Руки тянулись друг к другу, замирали в нерешительности, и невозможность немедленно ринуться в наслаждение, вызывала у них страстные муки.

Сано отпрянул и, судя по звуку, наступил на сухую ветку. Этот резкий треск, казалось, разорвал тишину ночного леса, наполнив воздух напряжением.

Серебристые одежды наследного принца Насицубо светились даже во мраке, как и вырисовывался белый овал его лица. Но стоило ему отделиться и выступить из темноты, было отчётливо видно, что лицо его отливает красным.

– Что вы здесь делаете? – спросил наследный принц.

Да. У Сано был тот же вопрос.

Высокомерный и непочтительный со слугами и придворными, принц Насицубо с первого дня их встречи настроился против Сано. Вряд ли самому Сано захотелось бы по-дружески отнестись к человеку, наделенному такими качествами.

– Ваше Высочество, я совершаю ночной обход. В задумчивости, я забрёл сюда по ошибке.

– Человека на службе должны занимать враги и опасности. Это вам не праздная прогулка, – произнёс принц, издав короткий змеиный смешок.

Его презрение сочилось сквозь каждое слово. Каждый его взгляд был призван унизить и подавить и подчёркивал пропасть между ними.

– Императору не здоровится, все тревожатся, и я в их числе. А вам не следует бродить ночью по двору… Разрешите сопроводить вас до дворца Отражённого света, Ваше Высочество?

Сано изо всех сил старался не смотреть на очертания мужчины, оставшегося среди деревьев и не желавшего быть обнаруженным. Но ничего не мог с собой поделать – его взгляд невольно уходил в этом направлении. Принц это заметил и неосознанным движением тела заслонил обзор.

– Я не нуждаюсь в ваших советах. Не надрывайте зря сердце, снедая его ложными беспокойствами обо мне. К тому же, во всём дворцовом комплексе численностью в пять тысяч человек не сыщется никого опаснее вас, Гёбукё-доно.

(Гёбусё (судебное, сыскное ведомство) – гёбукё – Глава ведомства. Было принято обращаться к придворному в соответствии с его должностью, местом его проживания и т.п.)

(Доно́ 殿 – именной суффикс, означает «господин»).

Сано, хоть и старался держаться гордо, но всё же уступил место обиде и негодованию:

– Моя семья веками служит императорскому двору и не стремится к власти и насилию. Я не опасен ни для вас, Ваше Высочество, ни для всего двора.

– А как же ваши духовные силы, которые были искажены? Это вызывает недоверие и беспокойство у окружающих, так как ваши духовные силы создают вокруг вас ореол угрозы.

Оглушённый обвинениями, Сано несколько мгновений стоял неподвижно.

– Без доказательств это лишь толки досужие, – возразил Сано. Его сердце билось в ритме гнева.

– Сын солнца, сияющий высоко, не подаётся злонамеренным сплетням и не злословит сам.

– Если моя служба вызывает у вас опасения, я готов сложить полномочия и покинуть двор.

Принц переглянулся с ним, его глаза сверкали сдержанным огнём. Свет луны отбрасывал причудливые тени, превращая его лицо в маску злобы и презрения.

– Не стоит торопиться, Гёбукё-доно. Но, если я почувствую хоть малейшую угрозу, ваша голова покатится первой.

Сохраняя спокойное достоинство движений, принц отвернулся и подал знак своему спутнику. Сано совершил глубокий и медленный поклон, а его взгляд устремился за фигурой принца. Он чувствовал одиночество в плетущихся интригах императорского двора. В горле стоял комок горечи.

Внезапно стали бить в гонг. Сано подбежал ко дворцу Сэйредэн, где узнал, что смерть, наконец, освободила императора от мучений.

Глава 2.

Месяц спустя.

Юдзиро не мог поверить в происходящее и долго лежал, уставившись в мутное от влажной духоты небо. Он не умер. Однако слуга Тсутому, помогавший ему в чёрных делах, похоронил его тело, пока душа странствовала между мирами.

Поддавшись страху, считая своего хозяина погибшим, Тсутому уничтожил следы его существования.

Юдзиро всегда знал, что демонические практики до добра не доведут. Однако ему никак не удавалось завязать с ними. Каждый раз находилось то, чего он хотел бы выведать у тёмных сил: погода ли, тайны мироздания ли иль лучшее время для посева риса – всё ему надо было знать и всё могло однажды пригодиться. А в последнее время он всё чаще покидал тело для контакта с мёртвыми, от чего изнашивались его силы.

На полу храмового домика он чертил свежую печать поверх старой, зажигал курительную палочку, принимал позу для медитаций и, читая заклинания, погружался в состояние помутнения разума и запредельности происходящего.

Покинув тело, он странствовал между мирами, наслаждался чувством невесомости и искал ответы на разные вопросы. Обычно, выходя из медитации, он легко возвращался обратно. Но в этот раз что-то пошло не так. Юдзиро понял, что не в состоянии вернуться в своё тело. Его плоть была утрачена, и дух остался заблудшим в мире, где не было ни дома, ни покоя.

«Тсутому, вот же ты болван старый», – проклинал Юдзиро, блуждая по светлому и тягостному миру, не имея возможности вернуться в своё тело.

Юдзиро чувствовал, как ненависть и отчаяние охватывают его. Он завидовал каждому живому существу. Он перемещался по лесу, принимая образы, и шепча зловещие заклинания. Ужас охватывал тех, кому он встречался.

Он вышел из леса. Его тень, таща за собой страдания, искала того, в кого бы он мог вселиться.

Долго парил он над провинциями и городами. Когда увидел больного бродяжку, лежавшего без чувств в зарослях дорожного мисканта, то идея забрать чужое тело проникла ему в мысли и стала непреодолимо желанной. Тем более, что бродяга, казалось, давно не приходил в себя.

Юдзиро вселился в чужое тело.

Открыв глаза, он почувствовал в рёбрах все боли и рези, пронзавшие новообретённое тело. Он изо всех сил старался не обращать на них внимания. Но боли в районе рёбер продолжали терзать. Главное, что кости, похоже, были целы, если не считать возможной трещины в черепе, судя по головной боли.

Он поднялся и, схватившись за рёбра, тоненько заскулил. Что за невыносимая боль такая? Этого бродяжку кто-то настолько сильно избил?

У Юдзиро закружилась голова, его шатнуло из стороны в сторону. Подступающая тошнота заставила его задрожать от позывов и упасть на колени, тяжело дыша. Бродяга давно ничего не ел и не пил, потому позывы эти были напрасны.

Он поплёлся в город, надеясь выпросить подаяния. В дни шестой луны стояла изнуряющая духота. Солнце было высоко и прожигало лучами. Жара и усталость согнули спину и плечи. Под одеждой, пропитанной застарелым по́том, текли новые струйки. Он чувствовал влагу подмышками.

(До введения солнечного календаря и европейского летосчисления месяцев по лунному календарю было 12. Первый день первой луны соответствует концу европейского января – началу февраля. Этот месяц считался началом весны (все сезоны длились по три месяца).

Пот выступал на лбу и теплыми каплями скатывался к векам, в глаза словно засыпали горсть пыли.

Он брёл сквозь неподвижный слой духоты. Навязчивый звон цикад с полей преследовал его. Во время отдыха он, истомлённый солнцем, услышал скрип колес. Там, на горизонте, в сплошных тёплых испарениях, идущих от земли, он увидел приближение раззолочённого экипажа в бычьей упряжке, предназначенной для перевозки высокопоставленных лиц.

«Я спасен», – подумал он и выбежал на дорогу.

Колени ослабли, тело бросило в холодный пот. Всё вокруг – дорога, спасительный экипаж, волы в упряжке и гвардейцы в сопровождении – задрожали и стали переливаться, как видимый слой тёплого воздуха в жаркий зной, и стали неважными. Гул в ушах преобладал над внезапным вскриком гвардейца из пешей охраны:

– Эй, проклятый нищий! Смотри куда идёшь! Рога и копыта – это тебе не чаши подаяний! Мало не покажется!

То ли странное колыхание земли, то ли слабость, Юдзиро не успел осознать, теряя сознание и падая на землю.

– Эй, ты… живой?

Кто-то настойчиво тряс его за плечо, и в первое мгновение ему хотелось лишь отмахнуться от этой руки, как от назойливой мухи.

– Тсутому… Вот же старый выпороток! Оставь меня…

Щекой он чувствовал холодную твердь деревянного пола храмового домика. Порыв лёгкого ветра заставил память слегка проясниться.

В голове плавали повитые туманом остатки воспоминаний: он вошёл в медитацию, как обычно покинул тело, а затем не смог вернуться, потому что Тсутому похоронил его тело. Он был вынужден вселиться в тело бродяжки. Потом от голода упал без чувств.

Так значит он всё ещё лежит на дороге? А значит, Тсутому никак не может трясти его за руку? Может, всё было сном?

Юдзиро заставил себя открыть глаза.

Лицо, склонившееся над ним, принадлежало молодому мужчине, сановнику. Смугловатая кожа от духоты пошла розовыми пятнами на скулах. Чёрные волосы, чёрные же восходящие брови и глаза с радужной оболочкой почти такой же тёмной, как зрачки. В пурпурном кафтане, в нательном платье из белоснежного шёлка. От него так и веяло прохладой!

Мгновение он пытливо рассматривал лицо Юдзиро, его израненное, явно нетакое красивое и чистое лицо, а затем приоткрыл рот в изумлении:

– Ваше Высочество наследный принц Насицубо?

Взмах его веера обдал Юдзиро едва ощутимой прохладой, он почувствовал в себе силы подняться. Однако, сделав усилие, у него снова закружилась голова и он провалился в черноту.

Глава 3.

Соитиро-но Сано казалось, что он бродит в бесконечной стене из солнечного света, духоты и пыли.

Ветер перемен дул по империи, когда он оказался в центре загадки, способной поколебать основы власти.

Император был полностью здоров, хоть придворные и приближённые отмечали его болезненное состояние в последнее время. Противоречили им показания дворцовых врачевателей, ежедневно наблюдавших государя. Телом император был здоров, отмечалась лишь его душевная слабость. Врачеватели допускали мысль, что причиной смерти мог стать яд.

Но, когда Сано брал другие бумаги, в которых были показания начальника, заведующего дворцовой кухней, то читал очевидное опровержение версии с ядом. Перед тем, как подать императору любое блюдо или напиток, всё тестировалось самим Начальником стола, потому вероятность яда также исключалась.

Каждое новое открытие ставило Сано перед новой головоломкой. Подозреваемые оказывались ни при чём, а истинные манипуляторы прятались в тени. Возможно, самый опасный враг находился ближе, чем он себе представлял.

Экипаж шёл тяжело, несмотря на движение почвы. Пешая процессия, волы и даже раскалённая повозка, казалось, тоже изнывала от жары.

В руках Сано оказались бумаги, найденные в покоях наследного принца, который внезапно бежал из дворца, оставив лишь послание:

«Поистине, мы дорожим отцом и матерью, женой и детьми, товарищами и мудрыми друзьями. Но как раз если хочешь быть с ними – нужно оставить их, удалиться, пройти путь Будды и поспешить к выходу прочь из здешнего мира».

При дворе ходили разные слухи: говорили, что наследный принц всерьёз забрал в голову мысль стать монахом, а также то, что на него готовится покушение и в письме он намекает на добровольный уход из жизни. Кто-то подчёркивал, что наследник испугался проклятия.

Пластичная на ощупь бумага васи, на которой были написаны эти строки, не производила никакого шума при складывании. Прикосновение к ней давало те же ощущения бесшумности и влажности, словно при прикосновении к листьям дерева. Эта бумага не терпела ничего, кроме безупречной каллиграфии, а свободная скоропись на ней, написанная принцем в причудливой манере, скорее оскорбляла взгляд.

(Васи (яп. 和紙) – традиционная японская бумага. Отличается высоким качеством: прочностью (практически невозможно порвать руками), белым цветом, а также характерной неровной структурой).

Подобрав наследного принца по дороге в столицу, Сано и сановник, ведающий делами женских покоев – Минамото-но На́гао – ехали с принцем в одном экипаже. Тяжёлый запах пота ударял Нагао в нос, а запах сырости неизменно витал в воздухе. Перекладывая документы и словно ничего не замечая, Сано оставался невозмутимым.

Принц Насицубо не был похож на самого себя. На того аристократа, который, умастившись ароматными маслами, подолгу выгуливал свои одежды по цветущему саду, а выглядел больным бродягой в драном женском платье с безобразной бородкой и волосами. На такого взглянешь – только взор оскорбишь. В голову придут безобразные вещи и нечистоты, от которых тут же захочешь отмахнуться.

Принц долго не приходил в себя, а когда он открывал глаза, Сано предлагал ему бумбуковую флягу с водой. Тот с трудом приподнимался, чтобы взять её в руки. Он с жадностью пил и, едва сомкнув пересохшие губы, засыпал вновь.

Сано, сосредоточившись, направил незримые духовные силы в биологически активные точки принца, произнося формулу для охлаждения Ки. Эти нежные прикосновения и лёгкие нажатия стали проводниками, через которые поток его собственной энергии бесшумно проник в тело принца.

Меридианы, идущие от передней, боковых и задней частей тела, от головы до пят, казались опустевшими, словно пересохшая речная протока. Когда Сано трогал его руки и ноги, то на его коже подолгу оставались вмятины. Он знал, что это верный признак обезвоживания.

– Что-то не так, Гёбукё-доно? – спросил Нагао.

Сано поднял на него взгляд и покачал головой.

В отсутствие преемника мать наследного принца временно назначалась правящей императрицей, несмотря на существование других принцев от мала до велика. Наиболее подходящий из них принц Хёбукё – сын госпожи Рэйкедэн, императрицы-консорт, лишённой титула в связи со смертью императора.

Принц Хёбукё, занимая пост главы военного ведомства, отвечал за обеспечение армии необходимым снаряжением и лошадьми, а также за обучение воинов и формирование военных отрядов. Его редко можно было встретить на дворцовой службе глав восьми ведомств. Вся поддержка влиятельных покровителей доставалась принцу Насицубо – внуку господина канцлера. Воспитанному на старинный лад своим дедушкой, в строгом благонравии, ведающему в юриспруденции, математике, читающему наизусть сутры и известные произведения китайских классиков принцу Насицубо не мог не благоволить сам император и его поданные.

Ехали молча, слушая исступлённый звон цикад с полей. Лишь время от времени Нагао сетовал на удушливый зной и, глядя в окно, с беспокойством говорил о посевах конопли и просо.

– Безводный месяц, – вздыхал на это Сано и, устремляя взгляд вдаль на раскалённые горы и деревни, принимался разглядывать деревья. Высаженные вдоль дороги, они стояли безжизненно, опустив до земли, словно подрубленные крылья, свои ветви.

(6-я луна 水無月（みなつき или みなずき） "Безводный месяц" – как известно, в Японии на июнь попадает сезон дождей, поэтому его название «месяц без дождей» может показаться странным. Дело в том, что старый японский календарь отставал от европейского на один месяц, то есть минадзуки продолжался с 7-го июля по 7-е августа, когда, действительно нет дождей).

Обозначая своё присутствие, принц покашлял, и этот звук оторвал Сано от документов.

Прислонившись спиной к плетёной стене экипажа, принц рассматривал его сквозь полуприкрытые веки. Две чёрные родинки, по которым Сано узнал в бродяге наследного принца, отчётливо выделялись на бледноватой шее. Свежий загар розоватым отсветом лежал на его щеках и носу, кожа на остальной части тела была бледной, ступни – грязные, однако, ещё не успели огрубеть.

– Желаю здравствовать, Ваше Высочество. Как вы себя чувствуете? – Сано, продолжая чувствовать на себе взгляд принца, решительно посмотрел ему в глаза.

Учитывая их взаимоотношения, он готовился услышать лишь какую-то колкость вместо благодарности:

– Не считая того, что у меня, похоже, тепловой удар, голодный обморок и трещина в голове, уже получше, – отозвался принц в несвойственной ему легкомысленной манере.

Сано следил за ним с каким-то удивлением. Возможно, из благодарности за спасение, но не в силах высказать эти слова вслух, принц давал понять, что закрывает глаза на их разногласия и вражду.

– Премного рад, – Сано проигнорировал почти всё сказанное, а собственные же слова его прозвучали, как сухая формальность. – Где вы были всё это время?

Принц озадаченно оглядел свою одежду и конечности.

– Бродяжничал?

– Всё это время вы просто бродяжничали?

– Ага… а куда вы меня везёте? – оставаясь беспечным, спросил принц.

– В императорский дворец.

– А зачем?

– Вы там живёте, Ваше Высочество.

– Во дворец, мхм…

Полные насмешки глаза принца сверкали из-под сбившихся прядей, а голос был зловеще тих:

– Что-то мне не очень туда хочется.

– Там ваша семья. Все стеснены горем и печалью после вашего исчезновения.

– Его придворные едва ли могут покидать дворец без разрешения… – с досадой пробормотал принц.

– В таком случае, как вам удалось его покинуть? – ответил Нагао, оторвав взгляд от документов.

Нагао улыбнулся, не подозревая, что его начернённые зубы в сочетании с осыпавшейся пудрой на лице производят на принца, должно быть, жуткое впечатление.

– Наследный принц не может покидать дворец, чтобы не касаться дел мирских и сохранять ритуальную чистоту, – подхватил Сано.

– Вы уверены, что я его покидал? – спросил принц, с интересом наблюдая, как Нагао держит веер и плавно обмахивает им вокруг своей головы.

В облике Нагао сочетались утончённость придворного этикета и ароматы надушенных рукавов, присущие лишь женщине. Ведающий делами женских покоев и Высочайшего ларца, где шились и хранились наряды для императорской семьи, он говорил с жеманством, а его пурпурные одежды придавали ему вид хрупкого цветка павлонии.

– Вы же не с неба упали на ту дорогу? – спросил Сано.

– Что, если всё-таки с неба?

Принц Насицубо улыбнулся. Некая тайна скользила в его взгляде, полном насмешки.

Сано был так удивлён, что даже отложил документы в сторону. Если закрыть глаза на презрительную усмешку, то за всё время наследный принц ни разу не улыбнулся ему. Интересно, а улыбался ли он вообще когда-нибудь?

– Скажите, вы намеренно оставили дворец? – Сано вновь схватился за документы, вынужденный создать какой-либо барьер между ним и принцем.

Они впервые ехали в одном экипаже, Сано потерял покой, сидя так близко с ним. Ехать втроём, в одном экипаже было тесновато, и Сано ни на миг не забывал о близости с принцем.

– А у меня были причины? – ответил принц.

Поведение его всё больше и больше напоминало проказливого мальчишку.

– Причина может таиться в смерти императора. Не приложили ли вы к этому руку? – обвиняющие интонации в собственном голосе почти поубавили нарастающее смущение Сано. Он поздно спохватился, что подобные обвинения ещё никому не сделали чести.

– Согласно древнему проклятию, каждый правитель этих земель встретит свою смерть в страшных мучениях, – возразил принц со знанием дела. – Если я наследный принц, готовящийся стать императором, а нынешний погиб, то, вероятно, у меня были веские причины, чтобы сбежать.

– Это просто миф. Проклятие было придумано, чтобы сосредоточить власть в руках одной семьи и передавать её от отца к сыну. Небесная чета смогла стать значительной силой и привлечь местную знать, которая хотела породниться с потомками Богини Солнца. Они предлагали императору своих дочерей в жены и наложницы. Чтобы они не стремились к власти, было придумано страшное проклятие императоров.

– Но ни одно поколение правителей не смогло его опровергнуть. Все они – как по завету проклятия – умерли раньше времени от неестественных причин.