Пигмалион

Глава 3. Vinum Regum – Вино Королей

Простившись с магистром, папа Бонифаций VIII долго шел по узким коридорам дворца, пока не поднялся по извилистой лестнице на самый верхний этаж. День был сложным, но оставалось еще одно дело, которое хотелось бы закончить сегодня.

Остановившись перед крепкой дубовой дверью, окованной железом, он трижды постучал в нее. Дверь тут же отворилась. Молодой монах, почтительно склонив голову, пропустил папу внутрь комнаты, залитой мягким светом от множества свечей.

По одежде в нем можно было узнать бенедиктинца: черная ряса со скапулярием, капюшон, кожаные сандалии и пояс – все, что должно символизировать смирение и послушание. И только опытный взгляд мог определить некоторые несоответствия в деталях, вся эта одежда казалась на монахе чужой, словно он надел ее впервые. Его темные глаза, полные жизненной силы и неукротимой энергии, совсем не выражали ни скромности, ни аскезы. А лицо и руки – такие ухоженные – говорили о том, что этот человек не знает тягот монашеской жизни и не отрекся от земных удовольствий.

Звали его Роберто, потомственный аптекарь, чьи предки в нескольких поколениях хранили секрет эликсира бессмертия. В отличие от своих предков, Роберто не утруждал себя изнурительными фармацевтическими изысканиями. Его интересы сосредоточились на экспериментах с бальзамированием человеческих сердец и поиске ингредиентов для их долговечного хранения. При этом он нисколько не стремился обуздать свою гордыню в стремлении разгадать секрет эликсира бессмертия.

Папа прошел в глубину аптекарского помещения и, остановившись у витражного окна, некоторое время внимательно смотрел на монаха.

Вдоль стен стояли шкафы, заполненные сосудами, склянками и коробками, назначение которых для непосвященных оставалось загадкой. В центре комнаты возвышался большой рабочий стол с весами, горелкой и аккуратно разложенными предметами.

На столе лежал кодекс в обложке из черной кожи и сшитых между собой пергаментных листов.

Не спуская с монаха пронзительного взгляда, папа подошел к столу, перевернул страницу кодекса и внимательно прочитал запись в центре листа:

Vinum Regum – Вино Королей.

– Что здесь у тебя? – спросил понтифик, не спеша перелистывая страницы.

– Все, что связано с эликсиром бессмертия, Ваше Святейшество. Описание истории происхождения эликсира, его состав, способы хранения, описание результатов ежегодного производства, – голос монаха был спокойный и уверенный. – Вы не против, если мы станем называть эликсир бессмертия – Vinum Regum?

– Vinum Regum? Мм… Если учесть, что "кесарю кесарево…", то неплохо. Пусть будет так. А тебе известна история возникновения эликсира? – иронично спросил понтифик.

– Лишь то, что рассказывали дед и отец. И, конечно, некоторые древние записи, авторство которых доподлинно мне не известно, – ответил Роберто, пытаясь понять цель визита понтифика в столь поздний час.

– Сегодня у меня был магистр Доминиканского ордена, Никколо Боккасини де Тревизо, – произнес понтифик, словно отвечая на немой вопрос монаха. – Его не ко времени обеспокоил вопрос раздельного захоронения человеческих останков в католическом мире. Но что-то подсказывает, что настоящая причина его визита – тайна эликсира бессмертия. Я не стал отрицать, что бальзам и эликсир хранятся в Ватикане. Более того, я пообещал отправить ему на хранение некоторое количество эликсира, а также ингредиенты и инструкцию по изготовлению бальзама. Что скажешь?

Роберто чуть качнул головой, снисходительно усмехнувшись.

– Что тут сказать, Ваше Святейшество? Если магистр лукавит, то… сделаем и отправим, не впервой. – Он достал из настенного шкафа и перебрал в руках несколько глиняных табличек, на которых с помощью стилусов, острых деревянных палочек, были написаны какие-то древние рецепты. Отложив одну из них, юноша задумался, и, будто бы беседуя сам с собой, произнес: – И повелел Иосиф врачам своим бальзамировать отца его, и набальзамировали Израиля. И длилось это сорок дней, ибо столько требуется для бальзамирования, и плакали по нему египтяне семьдесят дней[17]…

– Погребение Иакова (Израиля). Бытие, Ветхий Завет, – машинально добавил понтифик, погруженный в свои мысли.

– Отлично, – Роберто явно наслаждался каждым мгновением. – Магистру отправим древний египетский рецепт и эликсир в серебряном сосуде с добавлением ароматов – поярче, покрепче. А в подарок – благовоний, как велел Господь Моисею: – Возьми себе благовоний: стакти, онихи, халвана… и чистого ливана – всего поровну; и сделай из них курительный состав…[18]. Думаю, брат Никколо будет в восторге.

Понтифик тяжело вздохнул, и его лицо помрачнело.

– Закончишь жизнь на костре, Роберто. Уверен. И никакие мои заступничества тут не помогут, – голос его стал глухим, словно он уже видел трагический конец монаха. – Он замолчал на мгновение, словно обдумывая нечто важное, затем его голос прозвучал мягче и проникновеннее: – Отныне, Роберто, твое имя будет – Пигмалион.

– О, как неожиданно! Если Ваше Святейшество имеет в виду того безумного кипрского скульптора, который, по легенде, влюбился в созданную им статую… – Роберто нахмурил брови, словно размышляя, а затем легким, но намеренно вкрадчивым тоном добавил: – То должен признаться: я не настолько фанатично влюблен в человеческие сердца в стремлении их оживить и уж точно не настолько трудолюбив. Однако ваше решение принимаю с благодарностью. Как всегда.

– Не ерничай, Роберто, – заметил понтифик, едва сдерживая улыбку. – Это ради твоей безопасности.

– И еще… Может случиться так, что однажды к тебе явится человек с таким же именем – Пигмалион. У него будет подписанная мною грамота с особыми полномочиями, в том числе с правом получать от тебя бальзам с эликсиром бессмертия. Передашь ему часть настоящего бальзама с эликсиром, но не секрет его изготовления.

– У меня будет двойник? Какая честь… – попытался пошутить Роберто, но сразу осекся под грозным взглядом понтифика.

– Кстати, твоя идея хранить бальзам в небольших серебряных кубах с широким горлом, чтобы можно было поместить сердце, и эликсир в шариках из обожженной глины не лишена смысла, и сегодня будет как нельзя кстати. Удобно перевозить. Да и вообще, достаточно будет разбить глину мраморным пестиком, перемешать эликсир с бальзамом, и состав готов.

Понтифик посмотрел на Роберто и, задумавшись, мысленно произнес: – Надеюсь, несколько Пигмалионов все-таки будет лучше, чем один. Проще будет запутать врагов.

– Вы как-то принесли вино, Ваше Святейшество, – произнес монах, указывая на бутыль из темного стекла, стоящую у стола. – Откуда оно?

– Паулины прислали в дар, Братья святого Павла, Пустынника[19], – ответил понтифик. – Кажется, из Венгрии. Не уверен. Что в нем такого?

– Оно идеально подходит для эликсира. Очень сладкое, плотное, не бродит. Похоже, сделано из заизюмленного винограда. И горчинка как привкус благородной плесени в наших сырах. У нас такого нет, – с сожалением заметил монах.

– Нет, говоришь? – понтифик на мгновение задумался. – Значит, помолимся и сделаем так, чтобы было. Братья не только вино прислали, но и прошение – утвердить их орден.

– И вы утвердили? – спросил монах.

– Кто верует, тот не поспешит, – ответил понтифик словами пророка Исаии. – Сначала пусть примут новый устав, по правилам святого Августина. Посмотрим, как и чем живут, кому и о чем молятся. А после этого будем решать. – После короткой паузы понтифик пристально посмотрел на своего собеседника и добавил: – Готовься к отъезду в Ватикан, Роберто. Оставаться в Ананьи становится опасно. В Ватикане, в крепости Святого Ангела, для тебя подготовлено аптекарское помещение. Здесь же оставь все как есть. Настоящие бальзамы, ингредиенты и рецепты замени на что-нибудь загадочное. Фантазии тебе не занимать – пусть грабители ломают головы, если объявятся. Когда прибудешь в Ватикан, сделай полдюжины упаковок для бальзама из серебра с добавлением золота и драгоценных камней – для особ королевской крови. – Он помедлил, а затем добавил: – И помни всегда то, чему я тебя учил…

– Помню, помню, – перебил Роберто. – Погибели предшествует гордость, и падению – надменность[20].

Но внутренне он чувствовал гнетущее беспокойство, понимая, что этот разговор – лишь начало долгого, полного тайн и опасностей пути, на котором нельзя допустить ни единой ошибки.

Покинув аптекаря, понтифику пришла в голову блестящая идея – отправить Роберто к Паулинам как представителя Престола. В составе небольшой группы во главе с кардиналом. – Возьмет с собой часть эликсира и все необходимое для бальзама. На месте выяснит, откуда именно берут это вино, из каких подвалов, и кому можно доверить тайну. Я дам ему охранную грамоту и пообещаю признать Орден Паулинов. А аптекарем вместо него пусть останется его брат – сам говорил, что смышленый малый.

* * *

27 сентября 1299 года папа Бонифаций VIII обнародовал буллу, начинавшуюся словами «Detestande feritatis" ("ненавидящая жестокость"), которая должна была положить конец практике разделения тел усопших и ознаменовать новую эру в погребальных обычаях католического мира. Секретное приложение к булле относительно бальзамирования сердец кануло в Лету. Бонифаций VIII оказался провидцем. После обнародования буллы Detestande feritatis срок и его жизни, и жизни магистра Доминиканского ордена Никколо Боккасини де Тревизо оказался недолгим.

Согласно легенде, восходящей к захвату резиденции папы Бонифация VIII в Ананьи в 1303 году войсками французского короля Филиппа IV, из аптекарской комнаты во дворце в неизвестном направлении было вывезено все содержимое, включая мебель. Напавшие под страхом смерти потребовали от Бонифация VIII добровольной отставки и эликсир бессмертия. В ответ на свое заявление, что он "скорее умрет", чем отречется от Престола, Бонифаций VIII получил пощечину, нанесенную рукой в латной перчатке. Пробыв нескольких дней под стражей, понтифик был освобожден, отправился в Рим и на третий день после прибытия умер.

* * *

Вскоре после встречи в Ананьи с Бонифацием VIII магистр доминиканцев Никколо Боккасини де Тревизо был возведен в ранг кардинала-епископа, а в 1303 году он наследовал Бонифацию VIII, взяв имя Бенедикт XI. История не сохранила свидетельств о том, помогал ли магистру его отряд новоявленных «Пигмалионов» в восхождении на Папский Престол, но на конклаве кардиналы единодушно избрали Боккасини, сына пастуха из Тревизо, Римским Папой.

Понтификат Бенедикта XI был коротким, всего восемь месяцев. Ходили слухи, что внезапная смерть Боккасини была вызвана отравлением и что приказ устранить его был дан самим Филиппом Красивым. Поговаривали, что король Франции Филипп IV не смог простить ему историю с подменой эликсира бессмертия, хотя личной вины Боккасини в том явно не было.

Глава 4. Тайна архива

Бархатный голос Жюли убаюкивал, но Жан, изображая внимательного слушателя, мыслями был далеко. Он перенесся в Швейцарию, в небольшой старинный город на реке Рейн – Базель.

По странному стечению обстоятельств и булла "Detestande feritatis", и секретное приложение к булле, касающееся бальзамирования сердец с использованием эликсира бессмертия, о котором упомянула Жюли, у Жана было. Были у него и другие документы, которые он не спешил ей показывать. Не было только самого эликсира бессмертия.

Архив, а точнее его часть, попала к Жану от друга его отца – Якова Розенштейна, нотариуса из Базеля, чья семья на протяжении поколений принадлежала к еврейской общине в Праге. Когда в тысяча девятьсот тридцать девятом году нацистская Германия оккупировала Чехословакию, Яков был еще ребенком. Семья спаслась, успев выехать в Швейцарию до начала массовых депортаций евреев.

Жан был с Яковом в хороших отношениях, и не только в деловых. Незадолго до своей смерти Розенштейн пригласил Жана в Базель. Он был сильно болен, едва говорил и, прежде чем передать архив, поведал Жану историю архива.

Со слов Якова, в нотариальной конторе его отца в Праге хранился большой сундук со старинными церковными документами. Он ждал наследника, с которым давно была потеряна связь. Перед бегством в Швейцарию отец забрал часть архива, которую считал особенно ценной, а сундук с оставшимися документами передал на хранение своему другу – служителю костела Святого Сальватора, иезуитского храма.

Дальнейшая судьба этих документов неизвестна, но, по слухам, они исчезли после освобождения Праги советскими войсками.

Отец Якова, состарившись, передал ему вывезенную часть архива. Среди бумаг была грамота на предъявителя, подписанная римским папой, Павлом IV.

– Я никогда не проверял подлинность этих документов, – говорил Яков, тяжело дыша, обращаясь к Жану. – Все, что знал от отца, я записал для тебя. Возможно, это вымысел, но, может быть, здесь есть доля правды. Потом сам посмотришь. Мне некому передать эти бумаги, кроме тебя, Жан. Я давно знаю твою семью – ваши предки были вынуждены обратиться в христианство в Испании во времена гонений на евреев. В грамоту с подписью папы Павла IV я вписал твое имя. Я уверен, что сам бы ты этого не сделал. При чем здесь орден Театинов, в котором ты теперь сможешь предстать как представитель Святого Престола, я не знаю.

Передав документы Жану, Розенштейн устало откинулся на подушку и следил, как тот убирал бумаги в саквояж. Затем он попросил Жана достать с полки конверт, в котором лежала колода карт в коробке с надписью «Пигмалион». Жан открыл коробку. Карты напоминали карты Таро. Много символичных знаков, образов, непонятных надписей.

– Я не силен в оккультизме, – задумчиво сказал Розенштейн. – Но, изучая архив, я понял, что эти карты скрывают местоположение эликсира бессмертия. Среди бумаг есть рукопись черного цвета. Думаю, в ней ты найдешь подсказки. В конверте еще два совершенно одинаковых перстня-печатки: один – из золота, другой – из серебра, с латинскими буквами «BK» и цифрой XV, возьми себе. Не знаю их предназначение, но я дважды видел серебряный перстень на руке отца, когда он встречался с какими-то людьми.

– Я мог бы отдать документы в Ватикан или местному епископу, но меня бы это мучило. Не знаю, кто и как ими воспользуется. Так мне спокойнее. Ты адвокат, думаю, твои действия будут более взвешенными. Среди бумаг есть и хронология деяний некой организации «Пигмалионы», с 1300 по 1565 год – со времен Бонифация VIII до Диего Лайнеса, второго генерала ордена иезуитов, преемника святого Игнатия Лойолы.

Похоже, Лайнес возглавлял эту организацию по поручению Великого инквизитора Джана Пьеро Карафы, папы Павла IV. Вторая часть хронологии, вероятно, в потерянном пражском архиве. Что-то мне подсказывает, что Пигмалионы действуют до сих пор. И когда ты обнаружишь их следы, поймешь – с ними лучше не встречаться. – Прощаясь, он добавил: – На прошлой неделе ко мне приходили люди. Они настойчиво интересовались архивом, угрожали мне, предлагали деньги. Двое говорили между собой по-русски. Я уверен, что с ними шутки плохи. Не знаю, как они узнали об архиве, но они пойдут на все, чтобы заполучить документы. Нам нужно быть осторожными. Может быть, архив открывает дверь к чему-то, о чем мы даже не догадываемся. Конечно, я сказал им, что ничего про архив не знаю.

Лишь через месяц после возвращения из Базеля Жан узнал, что Розенштейн трагически погиб – его нашли повешенным в кабинете, с явными следами пыток.

Осознавая, что Яков мог назвать убийцам его имя, Жан позвонил своему московскому приятелю Вадиму Крылову. Он рассказал ему про архив и попросил поискать его следы в России.

О перстнях и рукописи в черном переплете Жан ничего не упомянул.

* * *

Жюли не спеша закончила свой рассказ, бросила взгляд на Жана, понимая, что он полностью погружен в свои мысли и почти не слушал ее.

– О чем думаешь? – спросила она с улыбкой.

– О твоем видении на Карибах… помнишь аудиозапись? Что это за чаша Илии, которая упоминалась там? – ответил Жан, в попытке переключиться на другую тему.

Жюли, зная, что предки Жана были крещеными евреями, пристально взглянула на него, пытаясь понять, испытывает ли он ее или действительно не знает.

– Хорошо, слушай. Иисус и апостолы пришли в Иерусалим, чтобы отпраздновать Пасху, как поведал апостол Лука: "И послал Иисус Петра и Иоанна, сказав: пойдите, приготовьте нам есть Пасху". В еврейской традиции на пасхальной трапезе подают четыре чаши с вином, каждая из которых символизирует этапы освобождения народа Израиля из египетского рабства. Не сложно предположить, что на Тайной вечере должна быть и пятая чаша – чаша Илии, но об этом в Евангелиях прямо не говорится. По традиции во время трапезы эта чаша оставалась на столе полной и неиспользованной, так как она символизировала ожидание прихода пророка Илии. Подробнее можешь прочесть сам.

– Неужели он что-то заподозрил и проверяет меня? – мелькнула мысль, но, сохраняя непринужденную легкость, Жюли "включила блондинку":

– Надо же, а я про эту чашу уже забыла. Там еще что-то про вино из вяленого винограда было…

– А про вино из заизюмленного винограда я и сам могу прочитать тебе лекцию, – с улыбкой произнес Жан. – И не только. У меня для тебя приготовлен сюрприз – Сотерн твоего года рождения, как раз из вяленого винограда.

– О-лала, – засмеялась Жюли, и в ее смехе зазвучала вызывающая нотка.

Шагнув к Жану, она обвила его шею руками и одарила долгим поцелуем. – Надо, чтобы он забыл, про эту чертову аудиозапись, – подумала она, прижимаясь к нему всем телом.

– Ну вот, прощай завтрак, – мелькнула мысль у Жана, прежде чем Жюли с неукротимой страстью увлекла его в спальню.

Жюли еще дрожала в его объятиях, когда Жан почувствовал холодок, пробежавший по спине. Он приоткрыл глаза и вздрогнул – ее пронзительно-голубые, ледяные глаза смотрели сквозь него, как будто пытались заглянуть в самую глубину его души.

– А эликсир бессмертия в твоем архиве есть? – тихо спросила Жюли, ее голос дрожал от скрытого напряжения.

Тревожная тишина окутала комнату, и сердце Жана забилось быстрее. Он осторожно высвободился из ее объятий и, притворно насвистывая веселую мелодию, направился в ванную.

– Пора, пора! Труба зовет! – напевал он, стараясь заглушить внутреннюю тревогу.

– Жан, я не успела сказать тебе одну важную деталь, – интригующе произнесла Жюли, глядя ему вслед.

Жан на мгновение остановился у двери спальни.

– На некоторых листах рукописи кроме подписи "брат Пигмалион" виден оттиск печати с латинскими буквами «BK» и цифрой XV.

– Уверен, что ты уже разгадала и эту загадку, – засмеялся Жан и, продолжая насвистывать, аккуратно закрыл за собой дверь.

– Не надо ничего разгадывать, когда ответ известен, – сказала Жюли вслух, оставшись одна. Ее зловещая улыбка мелькнула тенью в полумраке зеркала. – Вопрос в другом, милый: откуда у тебя архив? Если, конечно, он у тебя есть. И какое у тебя кольцо – золотое или серебряное?

Стоя под струями душа, Жан прокручивал в голове их разговор.

– Что происходит? – думал он. – Подозрительно быстро Жюли сделала акцент на Пигмалионе и даже озвучила кодовое название – Операция «Пигмалион». Провокация? Вряд ли. Совпадение? Я не особо верю в совпадения. Да и эти ее видения на Карибах. А что, если она меня просто разводит, как мальчишку? Надо проверить ее. Жюли, конечно, девушка-загадка, и сюрпризов от нее будет еще много, но, скорее всего, у Операции «Пигмалион» протекает дно. Хотя, возможно, Крылов умышленно допустил утечку информации, не посчитав нужным предупредить меня. Как генерал ФСБ, он и так слишком деликатен со мной. Да и операция – его детище, – усмехнулся Жан, прекращая мучить себя вопросами.

Глава 5. Встреча в Амстердаме

Не прошло и часа, как Жюли непринужденно сидела в обнимающем ее красном кресле-тюльпане, сливаясь с умиротворенной атмосферой бара «Блюзпун». Миндальный торт с английским кремом и ванильным мороженым из Мадагаскара манил своим ароматом, а бокал розового шампанского в руке напоминал о вечной классике утонченного вкуса. Но за этой маской спокойствия таилось глубокое напряжение.

Ее взгляд из-под густых ресниц неотступно следил за месье Жан-Мишелем Пуатье, который вел неторопливый разговор с седовласым джентльменом почтенных лет в одном из укромных уголков бара. Диалог на английском, порой доносящийся до ее чуткого слуха, позволял уловить отдельные фразы, придавая окружающей атмосфере налет загадочности и интриги.

Внимательно вглядываясь в лицо мистера Нилина, чье имя блестело на визитной карточке, месье Пуатье оценивал каждое его слово.

– У меня хорошие адвокаты, но они слишком… рафинированные. Это скорее привычка, необходимый атрибут. Их сила – в законе. Мне же нужен адвокат, работающий на результат, для которого закон – инструмент, а не препятствие. Я навел кое-какие справки, но ясности так и не добился, – голос Нилина звучал обдуманно, как будто каждое слово было тщательно взвешено. – У вас не кабинетное прошлое, месье Пуатье. Ваш стиль работы, с которым я заочно познакомился, напоминает мне мои собственные методы в России в лихие девяностые.

– Не знаю, на что вы намекаете, но раз уж вы здесь, давайте перейдем к делу, – лаконично ответил адвокат.

Жюли на мгновение отвлеклась от разговора, мысленно похвалив себя за выбор этого авантюрного отеля – Andaz Amsterdam Prinsengracht – с его дерзким интерьером и захватывающими видами на канал. Атриум в стиле обсерватории, оригинальные номера с тщательно продуманными деталями и сюрреалистичными изображениями печальных рыб на стенах создавали неповторимую атмосферу. Когда-то здесь была публичная библиотека, а теперь это пространство воплощало экстравагантность и насыщенность оттенков, задуманных Марселем Вандерсом, местной знаменитостью в мире дизайна.

Жюли вновь прислушалась к разговору.

– Интересно, где вы выучили русский язык? – вопрос Нилина был резким и неожиданным, словно он пытался застать адвоката врасплох.

– Там же, где и право, в Сорбонне. Был дополнительный курс по русскому, плюс работа с российскими клиентами, – ответил адвокат на чистом русском. Его ответ был краток, но во взгляде мелькнула едва заметная ирония.

Уловив этот нюанс, Нилин перешел на более деловой тон:

– Давайте к сути.

– После смерти жены, – продолжил Нилин, – остались только дочь и внук, Артем. Дочь хочет, чтобы он жил у меня в Лондоне и продолжил учебу в одной из частных школ. Либо здесь, в Амстердаме. Моя покойная жена родилась в Амстердаме, и дочь с внуком имеют гражданство Нидерландов. Отец Артема погиб в автокатастрофе, а дочь теперь замужем за его другом. Умный, но, как оказалось, мерзавец, умело скрывающий за благочестием свою звериную натуру. А ведь у меня с ним имеется совместный бизнес. Дочь хочет развестись, но ее сковывают угрозы в адрес сына. Недавно, когда она попыталась улететь с Артемом в Лондон, муж разорвал ее паспорт и запер дома. Теперь моего внука должен вывезти кто-то другой. Именно поэтому я выбрал вас, – закончил он с мрачной улыбкой. – Минуту подумав, Нилин передал адвокату папку. – Эти документы могут оказаться полезными, – добавил он заговорщицким тоном, – там же и доверенность с апостилем на вашу помощницу для сопровождения ребенка. Это она, в красном кресле?

– Да, это она, – подтвердил адвокат и кивком пригласил Жюли подойти. Затем продолжил, обращаясь к Нилину: – Я тоже кое-что узнал о вас, мистер Нилин. Вы владеете великолепной оранжереей недалеко от Амстердама. Думаю, это одна из причин, по которой мы встречаемся здесь, а не в Лондоне. Ваша страсть к розам и их селекции впечатлила меня. Эти черенки – из частного питомника моего друга. Уверен, они вам понравятся.

С этими словами месье Пуатье протянул Нилину стеклянную колбу, которую держала Жюли. В попытке помочь она сделала неосторожное движение и случайно смахнула бокал Нилина на пустующее рядом кресло.

– Прошу прощения, мистер Нилин, – пробормотала Жюли, быстро убрав бокал и сменив кресло. – Я повторю ваш заказ, – добавила она, уже направляясь к барной стойке.

Через несколько минут перед Нилиным вновь стоял бокал с коньяком, переливаясь золотистыми оттенками и источая благородный аромат. Но он, казалось, не замечал ни Жюли, ни ее метаний – его взгляд был прикован к черенкам.

– Невероятно… Как вы узнали? – тихо произнес Нилин, не скрывая удивления и волнения. – Об этом моем увлечении знают немногие. – После короткой паузы он взял себя в руки и продолжил более спокойно: – Аванс уже на вашем счету, месье Пуатье, плюс дополнительные средства на непредвиденные расходы. Единственное условие – вы лично забираете ребенка. Неважно с кем, но ваше присутствие обязательно. Отчим Артема – психически неуравновешенный человек, крайне опасный. Мы договорились?