Тоже Sapiens

Эта мысль получила развитие, когда мы свернули в очередной проход и увидели-таки на другом конце оранжерею. Переделанная и полная теперь настоящих чудовищ с чужой планеты, она была буквально залита светом. В ней даже отсюда чувствовалась жизнь, но нехорошая, опасная. Агрессивная.

– Свет в конце туннеля, – сказал тихо матрос-три.

– Не боишься их, точно?

Он только беспечно и одновременно успокаивающе махнул рукой. Но всё же я заметил, что идём мы по последнему коридору чуть медленнее.

Мы вошли в слепяще-светлый опоясывающий шлюз без проблем и оказались как раз напротив основной секции, условно названной «приполярной».

Вообще, круизный надмодуль, который мы буксировали, по своим габаритам должен был иметь оранжерею только четвёртого класса. И то лишь потому, что он был пассажирским, потенциально – продлённого полёта. Но здесь оранжерея была максимального, пятого класса. И выращивали тут, в норме, не столько сельскохозяйственные виды, сколько декоративные. А мы переделали её под транспортировку инопланетной флоры и фауны, причём специально разделили на четыре неравные секции: приполярную, две центральные, западную и восточную – флора-фауна на материке отличалась даже в зависимости от долготы – и экваториальную. Для разнообразия.

Приполярная секция была самой маленькой: её задачей было только дать питание трём высшим приматам с их симбионтами. Но именно она была нам интересна. И наиболее понятна… привычна даже в какой-то степени…

– Ассистент! – сказал я, чуть подняв голову, хоть это и было лишним. – Мы можем войти в оранжерею?

Ответ я знал, но всё же спросил.

– Сожалею, – ответил из динамиков сгенерированный женский голос. Немного похожий на голос ветеринара, кстати. – Только с разрешения зоолог-мастера.

– Он тебе всех по полным должностям называет? – спросил матрос-три.

Я не ответил, продолжил говорить с ассистентом:

– А она далеко? Можешь её позвать?

– Нет, она рядом. Уже вызвал.

Я даже поморщился. Очень глупо звучала мужская грамматика женским голосом.

– А вот, – матрос-три осторожно указал пальцем вглубь секции. – Не примат, но…

Я тоже увидел: в углу стояло ходячее дерево. Ветвистенький, как его называли некоторые. И его цвет, и изгибы тела, плавно, даже по-своему эстетично переходящего из горизонтального в вертикальное, и конечности, с почти привычными для нас пропорциями, были не так отвратительны. У нас и не такие ублюдки водятся в природе. Но вот эти ветви… длиннющие, расходящиеся в стороны… Что-то похожее было и у нас, но… нет. Этот урод был слишком чуждым.

– Тварь, – мрачно и презрительно сказал матрос-три, глядя на него.

Я вспомнил, что он видел, как такой же… а может, и этот самый, прикончил фельдшера.

– Это он фельдшера?

– Не знаю, я и наших-то животных не различаю между собой. А тут… Ветви были другой формы немного. Хотя могли отрасти… – Он помолчал и бросил: – Не знаю, пацан.

Я не выдержал и спросил. Нельзя было, конечно, напоминать о таком, но я спросил:

– Он правда ей голову проткнул ветвями?

– Неее… Ты чего. Он её затоптал. У него ж лапищи… Столбы!

– Вам что тут, зоопарк? – послышалось с левого края буферного пространства.

Мы одновременно повернули головы на голос: ветеринар шла к нам быстрым шагом, даже по походке чувствовалось, что злая.

– Как с цепи все сорвались, каждому надо прийти посмотреть. Именно сейчас. Ещё несколько месяцев лететь, насмотритесь на всю жизнь, – продолжала она. – Как ловить – так все причину находили не идти, а как… Ой… Это ты, матрос-три.

Она подошла уже сконфуженная.

– Как бок?

– Хорошо, – охотно отозвался он. – Ты прости, что мы так. Но… Мы разок, честно.

Ветеринар покачала головой, недовольная. Уже не из-за того, что мы её потревожили, было видно, что она считает плохой идеей для него смотреть на приматов.

– Прям так хочется?

– Ну…

– Ладно. Раз уж пришли… оба раненные… – Она наконец повернулась ко мне. – А ты как? Отогрелся?

– Да, ещё вчера. Врач не выписывает пока, но…

– Успеешь, – поддержала она врача. – А сокоординатор-один как? Не вышла из комы?

– Да ты бы знала, наверное, уже.

– Тоже правда… – ветеринар притихла, но потом сказала: – Не знаю, ребят. Показывать их вам после такого… Тебе особенно…

Последнее она адресовала матросу-три. Он тут же нашёлся:

– Это терапия. Психологический надлом снять.

– Это правда, – неожиданно произнёс ассистент.

Мы подняли глаза к внешнему динамику.

Матрос-три глянул на ветеринара как бы говоря: ну вот видишь. Она вздохнула и громко сказала в пустоту:

– Ассистент, подготовь открытую капсулу. Режим пассивного наблюдения в приполярной секции.

– В процессе, – отозвался он.

За стеклом оранжереи ко входу стала двигаться лёгкая клетка, куда поместились бы четверо.

– Недолго, ребят, – попросила ветеринар. – Мне ещё надо кучу всего настроить. С этими инопланетными видами… ёбнуться можно. А ещё вы меня дёргаете.

Клетка приехала к дверям. Те раскрылись, и мы вошли.

– А ты капитана попроси огласить запрет на общение с тобой, – посоветовал я.

– Идея, – искренне сказала ветеринар. – И правда, а то уже…

Когда дверь закрылась за нами, клетка стала двигаться, медленно, медленнее, чем я хожу, вглубь секции.

– Навигатор, ты как? Будешь мне помогать с экспериментами? Ну, как с курсом разберёшься…

– Да, конечно, – растерянно ответил я.

Меня отвлёк запах.

За несколько дней в медотсеке я отвык от запаха этой планеты. Да и на морозе он был совсем слабым, мало отличался от привычных. А здесь, в плюсовых температурах… здесь он был силён.

Он был инопланетным и потому… даже не чужим… никаким. Словно манекен вместо модницы, словно плюшевая игрушка вместо животного. Словно… болванка. Он заполнял место обычных запахов, не вызывая никаких откликов. Мозг просто не умел его оценивать: ни приятный, ни отталкивающий… никакой. Просто есть такой – и всё. Как если бы в нос засунули и надули воздушный шарик… Хорошо отмытый, стерильно чистый, а оттого абсолютно нейтральный.

Это было интересное ощущение… Именно ощущение. Инопланетные запахи, за редкими исключениями, даже не воспринимались как запахи, они походили больше на что-то тактильное. Была надежда, что на этой планете будет иначе, уж очень схожи внешне местная флора и фауна с нашими… Намного более схожи, чем мыслящие облака Заповедника или Самопожирающий океан Глади… Но нет. Тут запахи тоже были никакими. Инопланетная органика чужда.

Мы описывали овал по оранжерее. Смотрели по сторонам, видели… видели опостылевший за несколько месяцев местный пейзаж, только кадрированный стенками секции, лишённый снега и без моря. Видели местных животных, но вот приматов…

– А где эти-то? – сказал наконец матрос-три.

– Они наверху, – с какой-то важной деловитостью, злым удовольствием сказала ветеринар и кивком показала сторону.

Я поднял глаза и увидел…

Только сейчас я заметил размеренный гул, которого тут не должно было быть. Это под самым потолком завис промышленный дрон, к которому крепилась сеть. Буквально сетка, в которую были завёрнуты трое приматов со своими симбионтами.

Там было тесно, очень тесно. Они перемешались, словно слипшиеся в один комок иноземной плоти шесть тел. Симбионты были такими же, какими я их видел и до того, а вот приматы… Они скинули свои верхние шкуры, самые тёплые, меховые, и постелили снизу, чтобы верёвки сети не так сильно резали, видимо… Хотя кожа у них намного грубее нашей. Намного…

– А как они?.. – матрос-три, заворожённо смотрящий вверх, не договорил.

– Прямо вниз. Автоуборщик вытирает.

– Что? А, нет… Это тоже, но… жрут они как?

– Малым дроном пищу доставляю. Да это ненадолго. Это… психологическая ломка. Пусть испугаются. По сути, пришли… До религии они не доросли ещё… Пусть будут всемогущие духи, повесили их в воздухе. Дают пищу в воздухе… Пусть осознают.

– Валяются у меня в палате двое таких… всемогущих, – зло сказал матрос-три.

А мне стало интересно:

– Думаешь, сработает? – спросил я. – Инопланетная-то психология.

– Должно, – ответила ветеринар. С сомнением. – Они… они очень похожи на нас. Очень. Биохимия другая, но что из неё собрано… Они во многом как наши высшие приматы. Я почитала рекомендации по дрессуре… Должно подействовать.

– Я бы только разозлился… – сказал матрос-три. В его голосе даже какой-то злости особой к ним не было. Сожаления тем более, в конце концов, он и матроса-один, и младшего инженера видел почти всё время. Но и злобы не было. – …хотел бы на хер нас всех тут порвать, – закончил он.

Я с ним согласился. Я смотрел в эту жуткую мешанину живых, и без того чужеродных тел, лап и голов… Их мимика была нам непонятна. Огромные глаза, наверняка занимающие место, где мог бы быть мозг, практически лишённые век. Большие рты с несуразно яркими, причём неживого какого-то цвета губами, эти носы здоровенные, как клювы птиц, только мягкие, и, видимо, даже используемые для невербального общения… Всё это было самым чуждым и непонятным в приземистых, широких, но всё же прямоходящих тварях. Их мимика нам была непонятна интуитивно.А уж с такого расстояния… в таком ракурсе. Но я чувствовал их ненависть. Скорее всего, придумывал, тем более насмотревшись на искалеченных ими… Но даже понимая это, я не мог избавиться от ощущения этой ненависти… Злобы. Ярости. Пока ещё заключённой в висящей под потолком тугой сетке.

– Гроздья гнева, – вдруг сказал я всплывшее откуда-то сочетание слов.

Ветеринар и матрос-три посмотрели на сетку внимательнее. Кажется, они были согласны.

5

Мы собрались к шести по корабельному времени. Только офицеры, начальники служб и персонал прямого подчинения – всего одиннадцать. Ещё был особняком двенадцатый, сокоординатор-два, непривычно молчаливый и мрачный. То ли из протеста, то ли по какой-то вдруг проявившейся небрежности одет он был в повседневное, и потому в сравнении с собой же, носящим строгие деловые костюмы на все более-менее официальные совещания, смотрелся странно. А уж окружённый затянутым в мундиры экипажем – и вовсе выглядел как распоследний маргинал.

Я пришёл в совещательный зал одним из первых, до меня успели только старший и первый помощники, интеллектуальщица и капитан… И то, капитан меня опередила потому, что она же и попросила зайти чуть позже неё. Все приходящие вежливо справлялись сначала о моём самочувствии, потом о сокоординаторе-один и ребятах из соседнего модуля.

Постепенно становилось всё теснее и шумнее, причём первое каким-то странным образом ощущалось следствием второго. Говорили все друг с другом вразнобой, сначала вполголоса, потом всё громче и громче. Молчали только капитан, первый помощник и сокоординатор-два. И я на другом краю стола. Капитан до того сказала мне, что немного боится: ей придётся признать серьёзные ошибки, и теперь я хотел как-то помочь, поддержать чем-нибудь, но не знал, как. Всё, что нам оставалось – посматривать друг на друга и улыбаться.

Через время собравшиеся стали мельком поглядывать на часы, а потом и ассистент проговорил в общий динамик:

– Внимание всем присутствующим! Согласно общего расписания, собрание двадцать шесть дробь три начинается. Я веду аудиовизуальный протокол.

Все разом притихли, приосанились в разной степени и повернули головы в сторону капитана. Даже неоконченные разговоры прервали. В этот раз всем было реально интересно, о чём она будет говорить, тему собрания не знал, наверное, даже старший помощник. Хотя явно знал первый.

Капитан помолчала немного, не нерешительно, но явно не зная, с чего начать. А ещё она словно ждала какой-то внешней отмашки. Я посмотрел ей прямо в глаза и прикрыл веки, как бы одобряя заранее выступление. Она отвела взгляд и начала:

– Экипаж. Со… – помедлила и договорила: – …координатор. Мы… мы улетаем. Вылет завтра, ровно в это же время. Далее сутки на орбите для корректировки проложенного курса – и мы летим… Домой.

Все загудели довольные, но напряжение полностью не ушло. Присутствующие понимали, что будет ещё как минимум один вопрос для обсуждения, и вряд ли такой же приятный, как эта новость.

Капитан дождалась, когда голоса утихнут, и продолжила:

– Сразу после завершения собрания инженерная служба начнёт предполётную подготовку. Но есть одно обстоятельство.

Усилившееся внимание стало чуть ли не физически ощущаться. Капитан вдохнула, прикрыв глаза, словно хотела впитать с воздухом силы, и продолжила:

– Как вы знаете, большую оранжерею в буксируемом надмодуле мы отвели под воссоздание экосистемы новооткрытой планеты. Это слишком редкие и важные образцы, чтобы ограничиваться малой оранжереей в тяговом корабле. Мы привезём из нашей спонтанной экспедиции бесценные образцы… Даже более важные, чем были привезены в своё время с Сестринской… Но у этой миссии есть и обратная сторона. Нам может не хватить питания на весь экипаж.

Возмущённо никто не загудел, но недовольство очень явно отразилось на лицах.

– Капитан, – вдруг позвал сокоординатор-два. – Пару слов буквально вставлю?

– Конечно, – разрешила она. Мне показалось, что хотела и назвать его должность, но в последний момент остановилась.

– Спасибо… Я вот что добавлю. – Он зачем-то встал и только потом начал говорить. – Коллеги. Вот то, что мы сделали… Давайте сразу… Это неоценимо. И нам отсюда вот…– он обвёл помещение пальцем, – из корабля этого пока не осознать. Моя компания, ваш наниматель… Мы несколько раз брали отраслевые премии. Очень престижные иногда. И… я ещё когда только начинал, общался с одним из руководителей… неформально. Так вот, я её спросил: «А как это? Когда ты получаешь такую премию – это на что похоже?». И она ответила. Не поверите, она говорит: «Ты знаешь… а очень спокойно. Это рутина. Когда ты много лет работаешь, чтобы вывести своё подразделение в лидеры, когда вы весь предыдущий год выкладываетесь, награда – она, конечно, приятна, но… она как-то вот сама собой уже разумеется. А для других это… ух! Награда!». Это я к чему, друзья… Вот… мы тут несколько месяцев работали. Мы… привыкли к этой планете, к этой фауне. – Он сделал паузу, явно что-то взвешивая. – Мы даже к потерям… Не привыкли, но приняли их. И поэтому эти вот образцы… Приматы, ветвистенькие, снежники, зверорыбы… Они нам кажутся что-то типа: «А, фигня. Лучше б домой полетели». Но на самом деле мы открыли кислородный мир. Это плюс одна колония. Причём комфортная, – тут некоторые усмехнулись. – Зря вы… Это здесь, у полюса, холода. У нас у полюсов тоже условия так себе, давайте честно. Но чем ближе к экватору… Слушайте, тут все или офицеры или руководители. Все всё знают, все всё понимают. Там условия очень комфортные. Но это не важно. Мы нашли тут жизнь. Сколько сейчас планет с жизнью открыто? – он показал руки. – По пальцам можно пересчитать. И эти экипажи, вот все, кто их открыл – они все известны. Буквально все. А никто из них… Никто! Не видел… настолько похожую на нашу и понятную нам жизнь. Никто. А мы – нашли. Нашли и привезли… привезём. Вы понимаете? Мы… мы тут никто, даже капитан, даже я вот сейчас стою, говорю – и то я даже до конца не осознаю, насколько это важное открытие. Да, они тупые, уродливые, страшные, мерзкие, жестокие твари, агрессивные ублюдки, но… Это жизнь, полностью нам понятная. Это… это открытие! Это перевернёт всё. Вообще всё. Космобиология – до свидания. Можно на пару лет закрывать отделения в вузах: эта наука уже устарела. То, что мы везём домой – это революция. А сколько… ветеринар вот не даст соврать – они же регенерируют с невероятной скоростью. Вы… вы понимаете, что это? Что это даст нашей медицине? И это… это только что я, идиот без специального образования, понимаю. Даже я. А что там у нас дома из этого сделают, – сокоординатор-два развел руками. – Ну, я даже не представлю… Поэтому… друзья, давайте так: мы все тут взрослые, все руководители… Но всё же, давайте вот здесь в этом вопросе поставим точку и примем всё как неоспоримую данность. То, что наша миссия важна, важна так, что мы сейчас просто осознать не в состоянии – это давайте будет аксиомой. Это база. И она не обсуждается. Мы улетаем менять историю. Значение нашей экспедиции оценят лет через сто наши потомки в полной мере. А мы ради такого дела пожертвуем немного большой оранжереей и посидим на диетке, да? И будем думать о бонусах, которые компания заплатит за открытие кислородного мира, да?

Он наконец замолчал. Все вокруг тоже сидели тихо. И если у кого-то и был скепсис по поводу слов сокоординатора-два, его старательно прятали, настолько он неуместен был теперь.

Сокоординатор-два обвёл всех взглядом и закончил:

– Такие вот мысли, коллеги. Поэтому… предлагаю вопрос разумности решения просто закрыть сразу и думать, что делать со связанной ситуацией. Всё, спасибо, капитан.

Он сел, почти упал в кресло, как выдохся.

Капитан неловко помолчала и осторожно начала:

– Да, спасибо вам… – Определённо, она снова запнулась на его должности. – Спасибо за эту речь, мне добавить нечего. Это правда важная миссия… А питание… Я посовещалась с коком… В теории, да, мы можем протянуть на запасах, которые остались после переоборудования главной оранжереи, и на сублиматах. Но только если мы сразу, с первой попытки вынырнем в нашей системе… Не галактике, а системе.

– Ну, это вряд ли, конечно, – презрительно сказала специалист по псевдоинтеллектуальным системам.

Я почувствовал, как шея и уши стали гореть. Все понимающе заулыбались… нехорошо заулыбались. Только капитан недовольно поморщилась и старший инженер вступился:

– Слушай, ну не начинай. Чего ты? Ну, промахнулись и промахнулись. Это космос. Бывает… Зато вот, – он иронично кивнул в сторону сокоординатора-два. – Науку перевернём. А промахи… Я вон Тёмную медаль получил, когда в экипаже навигатор был опытный. Он во время Жаркого года курьерские маршруты для армии прокладывал. Все ошибаются.

– Да, – сконфуженно согласилась капитан. – Давайте не будем ни акцентироваться на чужих промахах, ни перебивать капитана. Хорошо?

– Простите…

– Так вот… Питания может не хватить на всех. Выхода два: либо прямо сейчас урезать норму. Либо сократить активную часть экипажа.

Вот тут уже почти все недовольно загудели. Кто-то, по-моему, старпом, даже буркнул: «Да местные уже чуть сократили».

– Экипаж… Экипааааж! – громко сказала капитан. – Я всё понимаю. Я сама этого не хочу. Но это даже в норме допускается, а у нас явно внештатная ситуация…

Я чуть вжал голову в плечи, ждал, что кто-нибудь скажет, что ситуация рукотворно внештатная, но нет, обошлось. Капитан продолжала:

– Я специально не составляла никаких списков. У нас восемь анабиозных капсул – стандарт. Надо сейчас, прямо здесь совместно выбрать, кто отправится в анабиоз, а кто продолжит полёт как есть.

Повисло молчание. Мы старались не смотреть друг на друга. Полететь домой в анабиозе хотели все. Но также все присутствующие понимали, что нас-то усыплять можно только в последнюю очередь.

– Слушайте, ну… – начал первый помощник. – Раз такое дело… по-моему, самое очевидное – это в первую очередь отправить в сон тяжело раненных.

– Отличная идея, – со злым сарказмом сказал громко боцман, но продолжать не стал. Понимал, что мысль правильная.

Первый помощник презрительно глянул на него и повернулся к врачу:

– Это вообще как? Возможно? Не повредит?

Она задумчиво сказала:

– Полезно, конечно, не будет, но… Я бы так и сделала. Только… почему тяжёлых? Матроса-три тоже стоит отправить.

– Серьёзно? – спросил боцман.

Врач только виновато развела руками:

– Реабилитация проходит хорошо… физически. Но парень страдает от ПТСР. Сон беспокойный, постоянно уходит в себя. Зачем ему мучиться весь полёт?

Боцман тяжело вздохнул, прикрыл лицо руками и тихо выматерился в ладони.

– Так что? Раненые? Возражения? – Капитан подождала, особенно внимательно глядя на боцмана. Тот молчал. – Нету. Это четверо, половина капсул. Нужно ещё четверых.

Мне показалось, капитан лукавила, что списка нету. Как минимум, был план, просто озвучить его она поручила другому. Первый помощник опять заговорил:

– Ещё можно срезать по одному из каждой службы… Полёт ожидается спокойный, где-то что-то переработаем, но в целом задача решаемая.

– Решаемая, – саркастично сказал боцман. – Я смотрю, у тебя, первый помощник, всё просто, да? Из матросов – я и матрос-два остаются. Из инженеров – двое и фиттер. И мы, и они ебанёмся тут полёт обеспечивать. Зато офицеров у нас аж четверо. На весь экипаж. Но срезать будем по одному от каждой службы… Заебись придумал, чё.

– Ты как разговариваешь с офицером!? – возмутился первый помощник.

– Как могу и умею! Отлезь на хер, хлыщ. – Он повернулся к капитану. – Капитан… ты знаешь, что я работник понимающий и лояльный… Но только пока мне понимания хватает. Потом и лояльность немного… – Он покачал неопределённо рукой. – Похрамывать начинает.

– Ты прав… по сути. Но часть задач матросов возьмём на себя мы.

– Мы – это офицеры?

– В том числе. И чтобы никто не возмущался, – она обвела всех присутствующих взглядом, – от нашего состава мы отправим в анабиоз половину. Второй помощник уже сегодня начнёт готовиться, первый – когда войдём во вне-пространство.

Боцман даже хохотнул, а остальные заулыбались украдкой.

– Это что ж мне, подарок, что ли? Так день рождения был уже.

– Это чтоб не поубивали друг друга, пока долетим, – мрачно ответила капитан.

– Эх… – нарочито мечтательно сказал боцман. – А может, второго помощника позже замаринуем, а первого сейчас?

– Слышь, ты, хамло! – начал первый, но капитан примиряющие подняла руку, а боцмана строго одёрнула:

– Боцман! Субординацию хоть пытайтесь поддерживать, ладно? Двоих мы выбрали, нужны ещё двое.

– Я могу, – подал голос сокоординатор-два.

– Доброволец, – ответил презрительно боцман.

– Боцман! – капитан уже злилась. – Нет, ты не можешь, – это уже сокоординатору. – С тобой вообще отдельный разговор. По сути, ты теперь становишься координатором. И… обязан весь полёт быть активным.

Новоиспечённый координатор лениво махнул рукой, в том смысле, что как хотите.

– Ну, экипаж… – устало попросила капитан. – Давайте предлагайте варианты. Можно не сразу в анабиоз лечь, а как выйдем во вне-пространство… Нам нужно ужаться до одиннадцати, а то потом будем голодать.

Боцман и первый помощник ещё пару раз ругнулись друг с другом, пришлось даже старпому вместо капитана на них прикрикнуть, и дальше обсуждение пошло вялое. Отправить в анабиоз предложили почти всех. Но кока не отдала капитан, сказала, что, с учётом нехватки питания, отправлять ту в анабиоз странно, и предложила специалиста по ПИ. Мотивировала тем, что у неё у самой есть квалификация, и она может интеллектуальщицу заменить. Все были вроде бы не против, но потом вспомнили, что в этом полёте ассистент нестандартный, круизный подтип, и интеллектуальщицу оставили. Кто-то ещё пошутил про фиттера. ПИ-специалист сильно смутилась, а мы с капитаном поморщились. По понятной причине слухи о том, кто с кем спит, нам не нравились.

Фиттера тоже предлагали, но его не отдал инженер, сказав, что в полёте всегда что-то ломается, а ждать, когда он оклемается после анабиоза и сможет чинить, просто опасно. Ещё капитан сильно сопротивлялась, когда предложили меня, но я сам не стал отказываться – не потому, что хотел в анабиоз. Просто было очень стыдно, учитывая, что про наши с капитаном встречи и так уже шушукаются.

В итоге договорились, что, помимо троих тяжелораненых и матроса-три в анабиоз погрузят второго помощника – сразу, а первого, меня и ветеринара – потом, уже на стабильной фазе полёта.

– Ты зафиксировал список? – спросила наконец капитан, рефлекторно чуть подняв голову.

– Так точно, – ответил ассистент.

– Ну… тогда собрание окончено, – сказала она тихо. Явно вымоталась, мне хотелось скорее с ней уединиться и просто обнять, сделать массаж.

– Слушайте, подождите, – вдруг сказала врач. – Я думаю, надо одну-две резервные кандидатуры утвердить.

– Какие, врач? Зачем? – капитан помахала руками. – Всё-всё, не придумывай. Список утверждён, собрание закончено, всем спасибо. Все свободны. Инженеры – берите фиттера и начинайте подготовку. Всем… спа-си-бо!

Мы начали подниматься, о чём-то сразу говорить друг с другом, как будто вернувшись к разговорам, которые вели прямо перед совещанием. Кто-то шёл к выходу. Боцман, проходя мимо координатора, презрительно осмотрел того с головы до ног и сказал нарочно громко:

– С повышением вас… координатор.

И ушёл. Первый помощник был рядом. Он положил руку координатору на спину и успокаивающе сказал:

– Не обращай внимания. Он довыёбывается у нас. Я ему такую рекомендацию напишу, его не то что в космос, его выше третьего этажа не пустят.

Координатор ничего не ответил. Он зло смотрел на дверь, куда только что вышел боцман. И ещё – кивнул первому помощнику в благодарность.